Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Дюма
Собрание сочинений
Том 97
Гарибальдийцы
Папа перед лицом Евангелий, истории и человеческого разума
ГАРИБАЛЬДИЙЦЫ
I
«ЛОМБАРДО» И «ПЬЕМОНТЕ»
Прошло двенадцать дней с тех пор, как я прибыл в Геную на своей яхте «Эмма», появление которой в порту произвело — благодаря той известности, какую ей соблаговолили доставить газеты, — сенсацию, способную вызвать зависть у эскадры вице-адмирала Ле Барбье де Тинана, крейсирующей в этих водах!
Поскольку, прежде чем вновь останавливаться в Генуе, я побывал здесь уже раз тридцать или сорок, привлекло меня сюда отнюдь не любопытство.
Нет, я приехал сюда для того, чтобы написать окончание «Мемуаров Гарибальди»; вы понимаете, что, говоря «окончание», я подразумеваю окончание первой части этих мемуаров. Судя по тому, как мой герой берется за дело, он обещает снабдить меня материалом для целой серии томов!
Едва высадившись на берег, я узнал, что Гарибальди отбыл на Сицилию в ночь с 5 на 6 мая. Он отбыл, оставив для меня свои записки в руках нашего общего друга, прославленного историка Бекки, и попросив Бертани, Сакки и Медичи словесно дополнить их подробностями, предоставить которые мне у него не было времени.[1]
В итоге, обосновавшись двенадцать дней тому назад в гостинице «Франция», я работаю там по шестнадцать часов в сутки, что, впрочем, почти ничего не меняет в моих привычках.
На протяжении этих двенадцати дней из Сицилии поступают более чем противоречивые известия; ничего определенного о событиях, произошедших там после шести часов пополудни 9 мая, не известно. Вот что произошло в ночь с 5 на 6 мая и в последующие дни, вплоть до 9-го числа.
Вечером 5 мая Гарибальди отправил доктору Бертани письмо, перевод которого я сейчас приведу. Только это письмо, наряду с двумя другими посланиями генерала, адресованными полковнику Сакки и полковнику Медичи, является достоверным.
Письмо, адресованное Сакки, было призвано смягчить полковнику огорчение, вызванное тем, что Гарибальди отказался от его услуг. Дабы последовать за Гарибальди, знаменосцем которого он был в Монтевидео, Сакки, в чине полковника состоящий на службе Сардинии, намеревался подать в отставку, однако Гарибальди, по его собственным словам, воевал по личному почину и потому, чтобы в ходе задуманной экспедиции, которая может оказаться всего лишь отчаянной выходкой, не бросать тень на короля Виктора Эммануила, решил не брать с собой ни одного офицера и ни одного солдата сардинской армии.
Письмо, адресованное Медичи, было призвано смягчить обиду, нанесенную полковнику тем, что его оставили в Генуе. «В Генуе, — сказал ему Гарибальди, — ты сможешь принести нашему предприятию еще больше пользы, чем на Сицилии».
И в самом деле, именно Медичи, находясь в Генуе, приготовил две новые экспедиции: один пароход, на борту которого сто пятьдесят бойцов и тысяча ружей, отбыл вчера; два других, которые должны доставить две с половиной тысячи добровольцев, боеприпасы и оружие, отправятся со дня на день.
Покупка двух судов обошлась в семьсот тысяч франков; добровольцы собираются; Медичи, которому предстоит командовать этой второй экспедицией, проводит вербовку.
Денежные средства накапливаются посредством подписок, открытых в главных городах Италии; к настоящему моменту они уже превышают миллион франков.
Что же касается письма, адресованного Гарибальди доктору Бертани, который вместе с Ла Фариной заведует этими денежными средствами, то вот оно:
Отправление было назначено на десять часов вечера, так что в десять часов Гарибальди сел в лодку вблизи виллы Спинола, где в гостях у Векки он провел последний месяц своего пребывания в Генуе, месяц, в течение которого под его руководством были осуществлены все приготовления к экспедиции.
Да будет нам позволено углубиться в мельчайшие подробности произошедшего в ту ночь. Если экспедиция Гарибальди увенчается успехом и принесет хотя бы малейшие результаты, какие должен повлечь за собой этот успех, она наряду с возвращением Наполеона с острова Эльбы станет одним из величайших событий нашего девятнадцатого века, столь богатого на события. И когда какой-нибудь историк возьмется за перо, чтобы описать эту сказочную эпопею — в исходе которой, при мысли о предызбранном человеке, являющемся ее героем, у меня нет никаких сомнений, — он будет счастлив отыскать в записях едва ли не ее очевидца красочные и при всем том подлинные факты.
В десять часов с минутами Гарибальди покинул виллу Спинола и в сопровождении большой группы своих офицеров спустился к морю.
Рядом с ним находился историк Ла Фарина.
Медичи отсутствовал. Когда я поинтересовался у него, какова была причина этого отсутствия, он ответил:
«Если бы я был там, у меня не хватило бы духу позволить Гарибальди уехать без меня».
Спустившись вниз по короткой тропе, которая ведет от виллы Спинола к берегу моря, генерал обнаружил там три десятка лодок, стоявших в ожидании добровольцев.
Провели перекличку, и оказалось, что на берегу собралось около тысячи восьмидесяти человек.
По мере того как лодки заполнялись людьми, они выходили в открытое море; в последней лодке, отчалившей от берега, находились Гарибальди и Тюрр, его адъютант.
Море было совершенно спокойным, светила яркая луна, а небо сияло лазурью.
Началось ожидание: пароходы должны были появиться в одиннадцать часов, однако и в половине двенадцатого их все еще не было! Кстати, поясним, что это были за пароходы и каким образом их раздобыли.
В девять часов Нино Биксио и три десятка бойцов погрузились в порту Генуи в две лодки, в каждой из которых разместилось по пятнадцать человек; одна из них на веслах направилась к «Пьемонте», другая — к «Ломбардо»; бойцы взяли пароходы на абордаж и заперли в носовой каюте матросов, машинистов и офицеров, находившихся на борту.
До этого времени все обстояло превосходно.
Но, когда речь зашла о том, чтобы разогреть котлы, дали себя знать первые трудности.
Никто из бойцов, оказавшихся на борту того и другого парохода, не был машинистом, не был кочегаром, не был моряком.
Это и стало причиной задержки.
Не видя пароходов, генерал потерял терпение; он велел Тюрру перейти на другую лодку, а сам всего лишь с шестью гребцами направился к порту Генуи, расположенному примерно в трех милях.
Он обнаружил там оба захваченных судна, однако те, кто захватил их, пребывали в сильном замешательстве. В одну минуту котлы были разогреты, якоря подняты и пароходы готовы отправиться в путь.
Тем временем в порт Генуи вошла лодка, в которой сидел лишь один пассажир. Этим пассажиром был Тюрр, который, в свой черед потеряв терпение, хотел увидеть, что стало с генералом, подобно тому как генерал хотел увидеть, что стало с пароходами.
Тюрр поднялся на борт «Пьемонте», командовать которым предстояло Гарибальди.
Нино Биксио, самый опытный в отряде моряк, если не считать генерала, командовал «Ломбардо».
Пароходы отправились в путь и около половины четвертого утра сблизились с лодками.
У большей части тех, кто был в лодках, на протяжении пяти часов покачивавшихся на волнах, началась морская болезнь, и они вповалку лежали на дне лодок; остальные, кого болезнь не настигла, — их было совсем немного — оставались на ногах; кому-то даже посчастливилось задремать.
Людей начали пересаживать с лодок на пароходы; в неразберихе, неизбежно сопутствующей подобной операции, одна из лодок затерялась.
Именно она везла порох, пули и револьверы; никто не заметил ее исчезновения.
Пароходы взяли курс на Таламоне, где предстояло высадить на берег около шестидесяти человек.
Им было поручено крайне опасное, крайне неблагодарное и крайне важное задание.
Они должны были вторгнуться на территорию Папской области, выкрикивая: «Да здравствует король Виктор Эммануил! Да здравствует Гарибальди!»
Новость о налете на Папское государство должна была быстро распространиться, и потому, когда об отъезде Гарибальди из Генуи станет известно, король Неаполя, успокоенный сообщениями, которые поступят к нему из Папского государства, даже не взглянет в сторону Сицилии.
Такова была истинная причина этого вторжения в Папскую область, которое явилось бы неслыханной глупостью, не будь оно хорошо продуманной военной хитростью.
Погода оставалась достаточно хорошей до одиннадцати часов утра, однако в одиннадцать часов она испортилась и на море началось волнение.
«Пьемонте» шел первым, «Ломбардо» следовал за ним на расстоянии трех или четырех миль.
Гарибальди, в действительности, командовал обоими судами: своим — посредством голоса, а тем, где капитаном был Нино Биксио, — посредством сигналов; на борту не оказалось ни карты, ни секстанта, ни хронометра.
Волнение на море продолжалось; три четверти всех добровольцев лежали на палубах обоих судов, не в силах пошевелиться; дул сирокко.
Ближе к вечеру внезапно раздался крик:
— Человек за бортом!
В тот же миг все, кто был способен держаться на ногах, бросились в ту сторону, откуда послышался крик.
Генерал вскочил на кожух гребного колеса и приказал спустить на воду шлюпку.
В шлюпку поспешно погрузились четыре бойца во главе с офицером, в то время как Гарибальди, спрыгнув с кожуха и бросившись в машинное отделение, остановил судно.
На борту он был всем: кочегаром, машинистом, командиром.
Шлюпка понеслась по морю в том направлении, где исчез упавший за борт человек; все с тревогой следили за ней глазами. Внезапно один из гребцов отложил в сторону весло, по самое плечо опустил в воду руку и за волосы вытащил оттуда человека.
— Живой? — в едином возгласе спросили пятьсот человек.
— Живой! — ответили те, что были в лодке.
— Браво! — воскликнул Гарибальди. — Если бы он утонул, это принесло бы нам несчастье.
Спасенный человек был без сознания; его подняли на борт парохода, и тогда те, кто видел, как все произошло, подтвердили, что он не случайно упал в воду, а кинулся туда по своей воле.
И в самом деле, это был безумец, охваченный манией самоубийства, и ночью, пока все ждали прибытия пароходов, он уже бросался с лодки в море; так что его вытащили из воды уже во второй раз.[2]
Сразу же после этого происшествия Гарибальди подал «Ломбардо» сигнал подойти к нему ближе.
— Сколько ружей у тебя на борту? — крикнул Гарибальди, обращаясь к Нино Биксио.
— Тысяча, — ответил тот.
— А револьверов?
— Ни одного.
— А боеприпасов?
— Никаких.
И лишь тогда все поняли, что груз с лодки, перевозившей боеприпасы и револьверы, не был перенесен на борт ни одного из пароходов.
Ответ Биксио заставил нахмуриться обычно спокойное лицо генерала; с минуту он оставался озабоченным, а затем крикнул Нино Биксио:
— Следуй борт о борт со мной.
Все было ясно; генерал по-прежнему пребывал в задумчивости, но лицо его обрело прежнее спокойствие. Он искал способ возместить утерянные боеприпасы.
Подойдя к рулевому, он взял нужный курс и произнес:
— Так держать!
Бесполезно было говорить рулевому: «Ост-зюйд» или «Зюйд-ост»; отличный воин на суше, он был скверным моряком и ничего не понял бы в команде, поданной на профессиональном языке.
Затем Гарибальди созвал в свою каюту офицеров.
— Господа, — произнес он, — вы все поняли: у нас нет ни револьверов, ни боеприпасов! Ну ладно, револьверы; но что делать с ружьями без патронов?.. Необходимо раздобыть то, чего нам недостает.
— Но каким способом? — спросили офицеры.
— Полагаю, что есть только один способ. По прибытии в Таламоне мы будем находиться всего лишь в двенадцати милях от Орбетелло; нужно, чтобы один из нас отправился в Орбетелло и заговорил зубы коменданту крепости, и комендант крепости предоставит нам то, чего у нас нет.
Офицеры переглянулись.
— А если комендант арестует того, кто к нему явится? — спросил один из них.
— По всей видимости, — ответил Гарибальди, — этого вполне можно опасаться.
Офицеры хранили молчание.
— Ну что ж, — произнес генерал, — у меня есть человек, который решится на это.
— Да мы все готовы на это! — воскликнули офицеры. — А беспокойство высказали вам исключительно в интересах дела.
— Я так все и воспринял, — произнес генерал, — но не тревожьтесь, у меня есть человек, который отправится в Орбетелло. Где Тюрр?
— Тюрр лежит на палубе.
— Отлично, позовите его.
— Генерал, — промолвил один из офицеров, — не рассчитывайте на Тюрра, пока мы находимся в море; только что я проходил рядом с ним, он подозвал меня и умирающим голосом сказал: «Знаешь, почему тот бедняга, которого давеча вытащили из воды, бросился туда?» — «Нет», — ответил я. — «Ну а я знаю: он мучился морской болезнью. Если я брошусь в воду, добейся от генерала, чтобы меня оттуда не вытаскивали. Это моя последняя воля, а последняя воля умирающего священна». После этих слов он умолк и снова впал в неподвижность.
Гарибальди рассмеялся, вышел из каюты и среди множества людей, почти без сознания лежавших на палубе, принялся искать Тюрра.
Благодаря его венгерскому костюму генерал быстро нашел беднягу.
— Тюрр, — обращаясь к нему, произнес Гарибальди, — когда мы окажемся на берегу, мне надо будет кое-что сказать тебе.
Поделиться книгой: