Гибель титанов ч.2

— Остроумно! — сказал Самослав, когда ткач, находившийся на грани обморока, трясущимися руками крутанул колесо и начал сучить нить. Император видел что-то похожее в деревне, в прошлой жизни, на дедовом чердаке, да только тогда уже разучились работать на прялке местные бабы. Вот и валялась она там, брошенная за ненадобностью.

Император повернулся к руководителю Ремесленного приказа, который стоял рядом и теребил в испуге золотую пуговицу расшитого позументами форменного кафтана. Боярин Нечай, первый на этом посту словен, разволновался не на шутку. Он выгрыз свое место с боем, поднимаясь по ступеням, и вот такой залет. Это слово с легкой руки государя, тогда еще князя, вошло в обиход прочно и заняло там положенное ему место. Рядом стоял Горан, который сверлил недобрым взглядом и ткача, и боярина, отчего приводил их обоих в трепет.

— Что думаешь? — спросил Самослав.

— Думаю, государь, ножной привод надо приделать, — сказал боярин, которому страшно не хотелось, чтобы началось обсуждение бардака в его собственном ведомстве.

— Да, дельная мысль, — кивнул Самослав. — Только этого мало. Подумайте, как мельничное колесо к этому делу приспособить.

— Подумаем, государь, — склонился боярин и бросил ткачу кошель с серебром. — Завтра ко мне придешь, скажу, как дальше будет.

— Доли в мануфактурах на Приказ Большого дворца перепишешь, — сказал Самослав Горану. — Всех причастных — соль рубить на десять лет. Всех, кроме троих. Имущество виновных — в казну.

— А тех… — Горан помахал рукой в воздухе. — Подьячий, купец и тот, кто по голове бил?

— Повесить, — ответил император. — Подьячего — прямо у окон приказа. Чтобы другим неповадно было.

— Слушаюсь, — склонился Горан и вышел.

Самослав и Мария остались вдвоем. У нее оставался один очень важный вопрос, ответа на который она так и не получила за все эти годы. Мария повернула к мужу голову, украшенную расшитой камнями диадемой. И она, и Людмила получили титул августы, чем повергли в шок весь мир. Но, как говорил в свое время император Гай Октавиан Август: «Меня не волнует, милый мой Тиберий, что люди говорят обо мне дурно. Главное, что они не могут сделать мне ничего дурного». Вот и ей с Людмилой никто ничего сделать не мог, а потому они обе носили свои диадемы с достоинством, и каждая из них втайне почитала себя главной.

Мария слегка отошла от той моды, что сама ввела когда-то, и надела расшитое золотом шелковое одеяние с пурпурной перевязью-лором. Этот длинный кусок ткани считался таким же символом власти, как диадема, а потому она стала одеваться, подражая императрицам Мартине и Григории. Ей теперь плевать на моду, она выше всего этого. Мария, получив божественный титул, сама почти что стала божеством, и прекрасно это осознавала.

В отличие от нее, Самослав своим привычкам не изменял, и лишь пурпурный плащ и сапоги выделяли его из толпы воинов. Носить пестрые тряпки он считал полнейшей глупостью. Он солдат, а не баба. Пусть женщины наслаждаются, меняя шелковые платья в цвет настроения. Ему это ни к чему. И содержать штат евнухов, подобно Константинополю, он тоже не позволил. Тупой кол в задницу за этот жуткий промысел никто не отменял. А раз нет спроса, то не будет и предложения. Рынок!

Отдельным распоряжением он запретил вводить церемониал, подобный тому, что держал в тисках Константинопольских государей. И да, он сам разговаривал с людьми, минуя глашатая, не желая служить парадной куклой на троне.

— Государь муж мой, — сказала Мария. — Мы должны обсудить один очень важный вопрос.

— Какой же? — внимательно посмотрел на нее Самослав.

— Наш свадебный договор, — ответила Мария. — Владимир…

— Я помню, о чем мы договорились, — спокойно сказал Самослав. — Он станет королем вне пределов Словении.

— Ему уже одиннадцать, — Мария посмотрела ему прямо в глаза. — До совершеннолетия осталось четыре года.

— Это ничего не значит, — отрезал Самослав. — В нашем соглашении не сказано, что он станет королем, едва научившись держать меч. Это просто смешно.

— Тогда когда? И где? — внимательно посмотрела на него Мария.

— Италия, королевство лангобардов, после смерти короля Ариперта, — ответил Самослав. — Такова наша с королем договоренность. И я подчеркиваю! После естественной смерти! Если его отравят или зарежут, договору конец.

— Он не стар, и запросто может прожить еще лет двадцать, — поморщилась Мария.

— Значит, Владимир сядет на трон уже опытным воином и правителем, — пожал плечами Самослав. — Я позабочусь об этом. Послужит в Приказах, в войске, потом примет фему Италика, чтобы лучше понять тамошние дела. Лангобардия — сложное королевство, куда сложнее, чем даже Австразия.

— Их герцоги — просто буйный сброд, — недовольно поджала губы Мария.

— Зато королю принадлежит половина земли, — подмигнул ей муж. — Согласись, это совсем немало.

— Отложи женитьбу, — попросила вдруг императрица.

— Нет, — отрезал Самослав. — У него уже есть невеста, и весной она приедет сюда. Внучка Гразульфа Фриульского станет его женой. И их помолвку я расторгать не стану. Если у Владимира будет другая жена, он просто не удержит трон.

— Отложи брак на три года, прошу, — ровным голосом произнесла Мария. — Если Гразульф упрется, я заплачу ему за эту отсрочку две тысячи солидов.

— Ты не хочешь, чтобы Владимир стал королем лангобардов, — удивился Самослав. — Тогда чего же ты хочешь?

— Я не хочу своему сыну такой судьбы, — сказала Мария. — Пусть королем Лангобардии станет Кий, я не против.

— Ты спятила? — Самослав пошел багровыми пятнами. Он заорал на жену, что случалось… да никогда еще не случалось. Он орал так, что затряслись стекла в переплете окна.

— Ты на кого хочешь железную корону надеть? На Кия? На парня, который станет лучшим из выпускников Сотни за все ее годы? На того, кто на последних учениях провел свой взвод через болото, в воде по ноздри, и ударил в тыл врага? На того, кто в двенадцать лет с золотой гривной на шее ходит? Ты сама слышишь себя? Да у него же мозги набекрень! Его даже солеградские алаунты боятся!

— Да что тут… — попыталась оправдаться Мария.

— Он возьмет всех герцогов за яйца! — продолжал орать Самослав. — Он вытряхнет из них все золото и уже через пять лет посадит в седло шесть тысяч катафрактов и выведет в поле пятьдесят тысяч пехоты! Он поставит в строй всех, кто может ходить! Он наймет кавалерию у готов, а пехоту — у данов и саксов. Ты это понимаешь? Кий разнесет в клочья Бургундию и Аквитанию! А там королева — твоя дочь Радегунда, между прочим! Если не жалеешь сестру, так пожалей хотя бы дочь! А еще лет через десять франки опять заберут всю Галлию под себя, потому что там некому будет сопротивляться. Да никто и не захочет сопротивляться, люди захотят защиты. А потом, лет через двадцать, мы снова получим единое королевство франков, которое будет не слабее, чем при Хлотаре!

— Это если все пойдет по плохому варианту, — поморщилась Мария. — Я понимаю, что так может быть…

— Да ни хрена ты не понимаешь! — снова заревел Самослав. — Так случится, только если нам очень повезет. А ты не думала, что будет, если он поссорится со своими братьями? С его характером это раз плюнуть! Ты знаешь, что я беру его на штабные игры весь последний год? Он уже сейчас не уступает ни одному из легатов! Он проваливает снабжение, но идет вперед! Он разбивает легион на тагмы, и они кормятся грабежом! Они бросают имущество, бросают обоз, а потом собираются вместе там, где их не ждут! И он побеждает, потому что ему плевать на трудности! Он дурит опытных воинов как детей! Он же мыслит совсем не так, как они! Они воюют, а он живет войной! Ему ни хрена больше не нужно, кроме крови и дыма пожаров! Его даже добыча особенно не прельщает! Он ее просто раздаст воинам! Поняла теперь?

— Владимир не даст согласия на этот брак, — отчеканила Мария. — Даже если ты ему прикажешь. А отступные Гразульфу, если понадобится, я заплачу сама.

— Что ты затеяла? — спросил Самослав, глядя на жену со все возрастающим интересом. Он уже горло сорвал, а она и ухом не повела.

— Устраиваю судьбу своего единственного сына, — спокойно ответила она. — В Лангобардии короли слишком часто умирают странной смертью, муж мой. А я не хочу такой участи наследнику самого римского императора. Я повторно обращаюсь к вам с нижайшей просьбой, ваша царственность: отложите этот брак на три года.

— Только если буду знать все подробности, — ответил Самослав.

— Не хватает кое-каких деталей, — сказала Мария. — Мне нужно еще несколько месяцев. Тогда я представлю подробный план.

— Ну-ну, — удивленно посмотрел на нее Самослав. — У тебя времени до середины зимы, Мария… И Кий ни при каких обстоятельствах не займет трон в Павии. Я тебе только что сказал, почему.

— Да плевать я хотела на этого звереныша, — честно призналась Мария. — Пусть у его матери об этом голова болит. Позвольте удалиться, ваша царственность, — с самым невинным видом произнесла она и присела в почтительном поклоне. Жемчужины в подвеске диадемы качнулись в такт. — У меня скоро начинается субботняя партия в преферанс. Нехорошо заставлять вашу матушку ждать. Она сердиться будет.

Глава 28

Бунт собственной жены застал Самослава врасплох. В том, что Владимир от фриульской принцессы откажется, теперь уже не оставалось никаких сомнений. Он еще слушался свою мать. А что же делать?

— Что же делать? — бурчал император сам себе под нос. — А, с другой стороны, а что мы теряем? Да ничего мы не теряем. В нашем соглашении не указано, кто из моих потомков наследует железную корону. А это значит, что времени у меня вагон и маленькая тележка. Очень на это надеюсь… Если стариковская память не подводит, Ариперт еще лет двадцать проживет. Дольше даже, чем я ТОТ. М-да… Тоже мне, старик… Сорокет ведь всего стукнул. Примерно…

Новый статус и пурпурный плащ из нового в его жизнь внес примерно ничего. Ну, совсем ничего. Да и в стране мало что поменялось, кроме надписей на монетах. Родовичу из дремучего леса все равно, кому подати платить, лишь бы поменьше. А вот с боярами теперь головной боли прибавилось. Хоть и принадлежала Италия и Рим восточным императорам, да только отличалась их знать друг от друга не меньше, чем от аристократии Словении. Патриций в Италии — это знать родовая, потомственная. А сенатор — это не член совещательного органа, а сословие. Потому как Сената уже нет, а сенаторы остались. И дети их останутся патрициями и сенаторами. Вот как! А на Востоке звание патрикия жаловалось персонально и не наследовалось. И все бы ничего, но и там, и там существовало право на землю, защищенное всеми возможными законами. Начнешь отнимать имения — патриции-латифундисты договорятся с кем угодно, хоть с лангобардами, хоть с арабами, чтобы сохранить их. И никакой император ничего сделать не сможет. Ведь в ТОЙ реальности патрикий Мануил отбил у арабов Александрию, но горожане сами открыли ворота арабам, измученные поборами и грабежами наемников. Не удержать власть без консенсуса элит. Потому-то терпит он и бабские закидоны, и постоянные заходы собственных бояр, которые зачитывают ему избранное из Дигестов Юстиниана. Там, где про землю… Ловушка, однако.

Римская империя — объективная необходимость. Она нужна не сама по себе, а как проводник свободной торговли в Средиземном море, и между Западом и Востоком, с Персией и Индией. Как только после нашествия арабов пала торговля, ТОТ мир погрузился в Темные века. А ведь тут их пока нет, и есть шанс, что они и не случатся. Здесь Римская империя, хоть и сильно измененная, все равно существует и является центром мира.

В новой конфигурации власти влияние Людмилы выросло просто неимоверно. Ведь опорой страны были словенские веси, которые, хотя и крестились понемногу, испугавшись эпидемии оспы, но приносить жертвы старым богам не забывали. Они исправно отмечали Масленицу, а на Солнцеворот гнали парней и девок на поля, чтобы те любовью своей почтили Мать сыру Землю. Нескоро, очень нескоро откажутся люди от этого, столетия пройдут.

— И по деньгам я что-то прокололся, — поморщился князь. — Мои собственные жены скоро богаче меня станут. Людка притирания какие-то для лица продает и зеркала делает. Да еще мануфактура эта пуговичная… Кто же знал, что они такие деньги поднимать будут! А Машка? Отступное она заплатит из своих! Да Гразульф за позор тысяч десять солидов запросит, не меньше. И она это знает, зараза! Весь день кувырком! Даже кофе не попил! А ведь завтра в Дакию поеду. Там что-то Семь племен наглеть начинают. Непуганая молодежь подросла. А Измаил не построен еще. И еще долго построен не будет. Крепость серьезная.

Самослав позвонил в колокольчик, и в его покои заглянул евнух-секретарь, который уставился на него взглядом только что накормленной дворняги. Для него, раба императоров, пурпур власти являлся священным.

— Кофе и газету, — скомандовал Самослав и получил требуемое в течение пяти минут. Все уже знали его вкус.

— Так! — он развернул газету и с удивлением посмотрел на выпавший оттуда вкладыш. — «Боярышня»! — с тупым недоумением прочитал он вслух. — «Особливое приложение для девок и баб». Для девок и баб? Нет, и вроде с точки зрения текущей семантики звучит правильно, но как-то ухо режет. Опять надо новые слова в оборот вводить.

Он погрузился в чтение, начав, к собственному стыду, именно с женской странички. Он прихлебывал кофе, щурясь от удовольствия, а потом открыл шкафчик, достал оттуда початую бутылку бренди и плеснул его в чашку недрогнувшей рукой. Преосвященный Григорий плохому не научит.

— Что тут у нас? — бурчал он. — Та-а-к… Одила Лотаровна не начинает свое утро без чашечки ароматного кофе «Рассвет Сокотры»… Да??? Ну ничего себе! Может, все-таки сослать эту дуру куда-нибудь в деревню? — вздохнул император с видом мученика. — Нельзя! Лют обидится, невестка ведь его. И тиражи сразу упадут.

— На Клавдии Максимовне было надето… И эта туда же! — горестно вздохнул он. — Надо было ее отцу не десятую долю давать, а двадцатую. Может, хоть не так открыто жировали бы… Платье в цвете? У нас что, уже ксилографию придумать успели? А как я это пропустил? И кто режет оттиски? А…. понял! Монетный двор халтуру себе нашел…

— Сиятельная княжна Ирмалинда Радульфовна почтила своим присутствием… Берислав, сынок! Не сдавайся! Я верю в тебя! Вот ведь угораздило тебя, бедолага…

— Сиятельная княжна Ванда озарила своей красотой… — читал он дальше. — Ну хоть тут моему сыну повезло… Девка-огонь, конечно… Прямо как Людка в молодости… Благословила??? Исцелился параличный??? Один прозрел??? Твою мать! — Самослав заорал так, что секретарь появился быстрее, чем утих императорский рык. — Горана сюда! И Ванду!

Старый боярин успел первым, и с недоумением смотрел на государя, который мерил шагами свои покои, не в силах остановиться. Горан перебирал собственные прегрешения, но не нашел ничего такого, что могло бы привести императора в такой гнев. Он смирился с неизбежным и просто стал ждать.

— Читал? — рявкнул Самослав и ткнул ему под нос газету.

— Не умудрен, государь, — с достоинством ответил тот.

— А может, научиться пора? — рявкнул Самослав. — Может, тогда не будете пропускать такое…

— Не ведаю, государь, о чем ты, — ровным голосом ответил Горан.

— У нас Ванда теперь людей благословляет! — почти спокойно сказал Самослав. — Ты знал?

— Знал, — еще более спокойно ответил тот.

— А то, что у нее там люди исцеляются, тоже знал? — спросил император.

— Обычное же дело, — непонимающе посмотрел на него боярин. — Государыня наша беременных благословляет, и те рожают легко. У меня все невестки к ней ходили. Это ж первое дело, когда бабе рожать…

— Ты что, веришь в это? — недоуменно посмотрел на него Самослав. — Ты серьезно сейчас? Да мы сколько раз говорили с тобой…

— Верю, — упрямо ответил Горан. — И люди верят тоже. Да и как не верить, если у меня всего одна невестка в родах померла, государь. А у меня их восемь штук, и внуков два десятка с половиной!

— Твою мать! — зарычал Самослав. — Да что за дичь! Следствие провести надо, Горан! Кто исцелился и почему исцелился. Особенно тех, кто прозрел внезапно. Понял?

— Тех, кто у попов в церквях исцеляется, государь, тоже на пытку брать? — спокойно спросил боярин, глядя императору прямо в глаза. — У нас по Уложению человеку свободно веровать. И равны все перед законом. Ты только скажи, мы землю носом взроем. Мы в Тайном Приказе Моране жертвы приносим и, если надо попов тряхнуть, то мы со всем удовольствием. У меня даже драка за такую честь может случиться. Кстати, короли-Меровинги, говорят, возложением рук лечат. Золотушные к назначенному дню приходят и их милости ждут…

— Уходи, Горан, — выдохнул Самослав со злостью в голосе. — Стар ты, видно, становишься. Не понимаешь, куда жизнь идет.

Он смотрел, как коротко поклонился его самый верный друг, и как вышел, гордо подняв голову. Горан знал, что так будет, но по-другому поступить просто не мог. И он сам, и его люди оставались убежденными язычниками, и отступать от этого не собирались.

— Ваша царственность, — Ванда поклонилась с необыкновенной грацией и выпрямилась, ожидая вопросов.

Она расцветала с каждым днем. Из милой, угловатой деревенской замарашки Ванда уверенно превращалась в молодую, волшебной красоты женщину без малейшего изъяна. Густые, чуть волнистые локоны были перехвачены золотым обручем с камнями, какой носили все великие княжны и княгини. Огромные лучистые глаза смотрели прямо и открыто, а изумруды в ушах слегка оттеняли их цвет. Глаза у нее были ведьмины, с отчетливой зеленцой. И лицом, и повадками княжна все больше походила на свекровь, намеренно копируя ее жесты и слова. Даже Видна и Кий были не так похожи на мать. Они ведь никогда не стремились стать ее полной копией.

— Скажи мне, дочка, — спросил император. — А что это за история с исцелениями на капище?

— Сама удивилась, государь, — ответила та, глядя на него прямо как воин. — Прозрел человек. Я даже испугалась немного…

Не врет, она не врет, — напряженно думал Самослав, всматриваясь в прекрасное, словно маска, лицо. — Она еще слишком молода, чтобы научиться врать так смело.

— Иди, Ванда, — сказал император. — Приходите сегодня на ужин с Бериславом. И внука моего привезите. Я за этим тебя позвал.

— Как прикажете, ваша царственность, — присела в поклоне Ванда и удалилась. Она так и не поняла, почему для этого ей понадобилось полчаса трястись в карете. Неужели нельзя было просто прислать гонца? Но лишних вопросов княжна благоразумно задавать не стала. Она была весьма неглупа.

— Людмила, значит, свои дела проворачивает, — Самослав снова заходил из угла в угол. — Девчонку втемную использует. И Тайный приказ мне тут не помощник… Да что же я делаю не так? Ну не жечь же собственные города, как Владимир равноапостольный! Глупость ведь несусветная!

* * *

Необычный это был ужин. Император, Берислав и Ванда, которая сидела с идеально ровной спиной и с необыкновенной ловкостью управлялась огромным количеством приборов. К сожалению князя, тут их стало раза в три больше, чем это было в его жизни, и освоить эту науку оказалось непросто. Даже Берислав путался. А сам император плюнул на эту затею и ел той вилкой, что лежала с краю. Ну а кто, в конце концов, посмеет сделать ему замечание. Он выше, чем какой-то этикет.

— Нет, ну надо же было при Машке про разные виды вилок ляпнуть! — горестно говорил о себе, разглядывая целый арсенал, который выложили перед ним слуги.

Кравчий Милан Душанович, который сменил своего родителя, безвременно умершего от обжорства, снял пробу с блюд, отпил из кувшина, и с поклонами удалился. Отравы в еде он не обнаружил. К удивлению Самослава, такая смерть отца не испугала сына, а, наоборот, стала поводом для неописуемой гордости всей его семьи. Умереть от переедания в пик раннесредневекового температурного пессимума было сказочным везением.

Маленький Ярослав, который даже сидеть еще не мог, раскричался, и его унесли в покои Людмилы, а потом и Ванда, которая за весь ужин не сказала и двух слов, присела в поклоне и оставила отца и сына одних. Она до сих пор боялась свекра до обморока.

— Скажи, сын, — спросил Самослав, который сел в кресло с кубком и смотрел, по своему обыкновению, на огонь. — Ты знаешь, чем занимается твоя жена, пока ты возишься в больнице?

— Она с матушкой на капище ездит, — прикусил губу Берислав. — Креститься она отказывается наотрез. Ванда считает, что это Богиня дала ей меня и спасла отца. Хотя, я тебя уверяю, это была обычная флегмона, в мою смену иногда две штуки таких поступить может. Я не могу пробиться через эту стену.

— Мать подстраивает исцеления, чтобы люди начали верить, что и твоя жена -колдунья, — продолжил Самослав. — Это закончится большой кровью, сын. Не сейчас, так потом.

— Я разберусь с этим, отец, — Берислав криво усмехнулся. — Но это будет сильно позже. Когда мама постареет. Пока даже ты не сможешь сделать ничего. Сотни тысяч людей ходят на капища. Даже те, кто крестился в храме святой Софии.

— Ты разберешься с этим? — удивился Самослав. — Но как?

— Пока не знаю, — честно признался княжич. — Есть кое-какие мысли… Но пока мама молода и красива, и пока Ванда рядом с ней, сделать это невозможно. Мама приготовила себе хорошую смену.

— Я это уже понял, — Самослав отхлебнул из кубка.

— Почему тебя это так разгневало, отец? — спросил Берислав. — В королевстве франков капища никто не трогает, и у лангобардов тоже. Люди поклоняются, кому хотят (1).

— Там нет живой богини, которая по совместительству является императрицей. И я очень рад, что твоя мать не пытается построить что-то подобное церкви, с иерархией волхвов. Да и самих волхвов у нас нет, как у племени руян.

— Я слышал, что уже кое-где объявляются люди, которые называют себя волхвами, — Берислав тоже взял кубок с вином, разбавил его водой и дерзко посмотрел на отца. Тот смолчал.

— Где? — спросил Самослав, который уже понимал, что Тайный приказ начал свою игру. Они спелись с Людмилой, сопротивляясь наступающему христианству.

— В Силезии и Сербии, — ответил Берислав. — Мой человек был там.

— Твой человек? — поднял бровь император. — Это кто же такой?