Помоги проекту - поделись книгой:
— Если ты говоришь жар, то началось воспаление. Еще несколько дней и оно на кровь перекинется. Потом — смерть. О чем и сам сказал. Хочешь, оставим все как есть. Хочешь, попробуем сделать, как я говорю.
— Кто сказывал о том, как раны пользовать? — поинтересовался Вернидуб подозрительно прищурившись.
— Птичка на хвосте принесла, — буркнул, несколько разозлившись, Неждан. — Так делаем? Твоя жизнь — твой выбор.
— Делаем… — тихо ответил Вернидуб, еще подозрительнее уставившись на парня. Видимо, тот ляпнул что-то совсем не то.
Ну и закрутилось.
Неждан притащил два бревнышка из ближайшего бурелома. Небольшие. На их торце он костер и развел. С пятой попытки. Вот как отдался мышечной памяти — сразу все получилось. А до того творил черт знает что, вызывая немалое удивление этого седого мужчины.
Рваную рубаху со старика снял. Ополоснул в речке. После чего разрезал на полосы и прокипятил. А потом битый час отмывал раны. Сначала кипяченной водой, а потом солевым раствором. Память Неждана подсказала, что отец держал в полуземлянке маленький клад в виде небольшого горшка с солью. Прикопав на локоть. Вот ее-то в дело он и пустил. Частью.
Казалось бы, соль и соль. Что в ней такого? Отчего ее в клад закопали? Но тут такое дело. Да, без соли прожить было можно. Если осторожно и сильно не напрягаться. Но ни нормального пищеварения у тебя не будет, ни адекватной физической активности[1]. Не человек, а так — овощ, сбежавший с грядки; офисный планктон в самом натуральном и обезжиренном виде. Оттого соль была ценна настолько, что ее порой прятали «на черный день» и использовали в качестве эрзац-денег…
Мужчина этот седой морщился и скрипел зубами, но терпел, пока Неждан с равнодушием мясника работал над ранами. Неглубокими. Но сильно легче от этого не становилось.
— Их бы зашить, — покачал он головой, — да нечем.
— Зашить? — удивился Вернидуб.
— Если стянуть края такой раны, то и заживать она лучше станет, и грязи попадать меньше. От грязи же вся беда. Гниль и гной с нее начинается. Но кривую иглу для этого надо. А ее нет. И нить нормальную. Желательно кетгут.
— Что сие? Кетгут… звучит не по-нашему.
— Да я не ведаю, откуда сие слово пришло. Нить эта из кишок козы или овцы. Выделывают их как-то хитро. Вот она и получается. Хороша она тем, что сама рассасывается. Ладно. Отвлеклись мы. Теперь будем бинтовать. А завтра — менять бинты. Это будет больно…
Седой промолчал, лишь сильнее стиснув ранее предложенную ему палочку в зубах. Впрочем, обошлось. Бинтовал парень хоть и не так расторопно, как следовало, но неплохо.
После чего, отведя Вернидуба вновь в полуземлянку, Неждан отправился к ближайшим зарослям ивы. Нужно было что-то решать с едой.
Причем быстро.
Сидеть на одних корешках не хотелось. Поэтому он собирался сделать простейшую плетеную ловушку. А лучше две-три. И хотя бы завтра утром покушать рыбы. На мясо пока он не рассчитывал. Но не вкушать рыбы, сидя на берегу реки, считал кощунством.
Кстати, память Неждана ему подсказывала, что его семья рыбой не промышляла. Ячмень, молоко, почти сразу пускаемое на творог и сыр[2], травки всякие с корешками, да дары леса — вот и все, чем они питались. Да еще изредка случалось добыть мелкого зверька.
Кто-то из соседей, конечно, рыбу ловил. Но не так чтобы массово и значимо. Сетей не ставили, как и ловушек. Лишь с удочками сидели по случаю. Случалось, и с острогой ходили, но еще реже.
Почему так?
Неждан уже думал над этим вопросом. Но ничего ему в голову не шло. Только всякого рода доводы про тяжелый труд, который почти не оставлял места для чего-то иного. Вон — одного сена за лето требовалось заготовить несколько тонн… серпом. Маленьким серпом, который не сильно превосходил по размерам ножик[3]. А потом высушить. Притащить поближе к жилищу и сложить грамотно, чтобы дожди не сильно проливали. И это только сено. Но ведь разводили еще и свиней. Им тоже требовалось корма раздобыть на зиму.
Где тут чем-то иным заниматься?
Тем более что тяжелый физический труд отуплял невероятно, выжигая всякую мыслительную активность. До смешного…
С ловушками Неждан провозился практически до вечера. Поставил их. Наживив комками глины, с нарезанными червями. И занялся ужином. Почистил корешки рогоза. Порезал. И залив водой поставил тушиться в горшке, прикрыв его глиняной миской как крышкой.
А сам, пока еда готовилась, взялся за изготовление оружия.
Ну а что?
Глухой лес вокруг. Не тайга, но по сути — то же самое. Опасной живности масса. Поэтому хоть какое-то оружие нужно иметь. Хотя бы для вида.
Посему, выбрав подходящую палку, он ей подчистил сучки и осторожно обжег конец. Нежно. Просто деликатно. Постоянно туша в земле и контролируя процесс. Стараясь сделать самый примитивный и архаичный вид копья — такой, с которым бегали еще в раннем каменном веке. Даже мамонта себе вообразил, ужаснувшись самой мысли о том, что с ЭТИМ… кхм… оружием кто-то охотится на столь грандиозное и могучее существо.
— Из кости надо делать наконечник, — заметил Вернидуб, вышедший на запах еды из полуземлянки, в которой спал весь день.
— Ясное дело. Или из камня. А еще лучше из железа, — буркнул Неждан, которого и самого эта обожженная палка немало удручала своей примитивностью.
— Не дорос ты еще до железа, — усмехнулся Вернидуб.
— Что сие значит? Отчего не дорос? Как по мне — в самый раз.
— Столько железа — ценность великая. На копья его переводить — пустое. Ножей да серпов нужду великую испытываем. А ты сказываешь, дорос, — махнул седой левой рукой.
Спорить Неждан не стал.
Знал — правда.
Но так он и не собирался ни у кого брать, а сам делать мыслил. Ибо с одним только ножиком малым — не жизнь, а морока. Мучение. А ведь ни топора, ни косаря[4] у семьи не имелось, даже если бы ее не ограбили эти разбойнички. Из-за чего они только и собирали хворост, подчистив округу. И не только у семьи. Топоров вообще было наперечет по всей округе. С косарями получше, но не сильно. Обычно один на несколько семей…
Неждан приступил молча к еде, взяв свою порцию.
С мрачным видом.
Жизнь здесь выглядела до удивительного беспросветной. Борьба за выживание без конца и начала, а главное — надежды. Каждая зима — как генеральное сражение. Да и не только зима. Доходило до смешного. Вон, даже ложки не было. Вилки-то черт с ней. Но даже единственную ложку эти мерзавцы испортили, раздавив. А пальцами есть не хотелось, да и ножом тоже. Поэтому он отколол себе две палочки от сухого бревна. Наспех их оправил. И начал ими кушать. Благо, что там, в будущем, нередко практиковался с каким-нибудь удоном.
Вернидуб ел руками. И смотрел на парня ВОТ такими глазами, наблюдая за тем, как тот орудует палочками. Не всегда и все удавалось. Это тело еще к таким вещам не привыкло. Но… Неждан ими именно ел и весьма ловко. Отхлебывая получившийся навар через край миски. Но ничего не говорил.
Да и вообще, как-то к разговору никакой тяги не было. И каждый думал о чем-то своем. Вот в тишине и поели. После чего без лишних разговоров отправились отдыхать. Вернидуб почти мгновенно провалился в сон, а вот к Неждану Морфей совсем не шел. Его, как и накануне, распирало от целого роя мыслей. Только уже других. Осознание того, что это все не игра, а натуральная жизнь давило немилосердно.
Животные — ладно.
Они летом вряд ли полезут на провонявшую дымом территорию. Во всяком случае — хищники, которые поумнее. А вот люди могут… в особенности людоловы. Их возвращения Неждан и опасался. Невольно проводя параллели с образами более поздних эпох.
И это терзало.
Морально.
То и дело заставляя просыпаться и прислушиваться.
Снова засыпать.
Снова пробуждаться в тревоге.
И так раз за разом. Всю ночь мучаясь в ожидании мнимого нападения. Да, разум ему подсказывал — эти уроды ушли. И вряд ли по этому маршруту полезут в ближайшее время. Чего тут брать-то? Но легче ему от этого не становилось. На его психику последние пару дней вообще многое навалилось, вот нервы и шалили.
А где-то вдалеке время от времени выли волки, обещая веселую и насыщенную зиму…
[1] Выработка желудочных соков ухудшается, из-за чего еда плохо переваривается. Мышцы начинает сводить при нагрузке. И прочее.
[2] Сырое молоко взрослые в те времена пили очень ограниченно из-за ряда проблем. Начиная с того, что коровы доились только в теплое время и молоко очень быстро портилось, и заканчивая всякими неприятными инфекционными последствиями (его ведь даже не процеживали). Про инфекции, конечно, никто ничего не знал, но поносы выступали хорошим показателем того, что есть не нужно.
[3] Серпы были очень небольшие, редко с клинком больше ладони.
[4] Косарь — это большой нож, как правило, с толстым обухом, с креплением для древка вместо рукояти. В археологии на период у праславян встречается, но редко.
Часть 1
Глава 3
Неждан открыл глаза.
Сквозь щели у двери пробивались первые лучики солнца. А его правая рука все так же сжимала копье, как и в тот момент, когда он окончательно заснул.
Никаких резких движений при пробуждении он не делал.
Только открыл глаза и прислушался.
С вечера он не пил на ночь, поэтому и не давило особо. Что позволило при пробуждении избежать ненужной суеты.
Осторожно встал, стараясь не издавать ни единого звука. Хотя на соломе это казалось утопией — приходилось подниматься медленно, чтобы получающееся шуршание смазывалось и не «бросалось в глаза». То есть, тонуло в общем потоке «белого шума».
Подошел к двери, краем глаза замечая удивленный взгляд раненого. Тот умудрился проснуться буквально с первыми движениями Неждана и молча за ним наблюдал.
Дверь была плетеная, обтянутая частью старыми шкурами, частью грубой, видавшей виды тканью, и набита сухой травой. Ее «отделку» разбойный люд даже трогать не стал, хотя обычные тряпки все забрали. Запереть надежно такую дверь, конечно же, не представлялось возможным в силу ее хлипкости. Поэтому Неждан накануне продел куски лыка через каркас, сформировав несколько петель изнутри. И воткнул в них не очень толстую, свежую палку — достаточно упругую для того, чтобы ее нельзя было сломать дверью, открывающейся наружу.
Да, не самая надежная защита, но время проснуться и как-то отреагировать она должна была дать…
Так вот. Разблокировав дверь, Неждан толкнул створку от себя.
Резко.
И перекатом ушел вперед. Стараясь как можно скорее проскочить слепую зону у двери, где его могли поджидать в засаде.
Вылетел.
Вскочил на ноги.
И начал крутиться, озираясь с каким-то диким, затравленным видом. Пока, наконец, не замер, принюхиваясь и прислушиваясь.
А вокруг стояла тишина.
Ну… относительная. Так-то какая может быть тишина утром на опушке леса, да еще и у реки? Все щебетало, чирикало, шуршало, плескалось и так далее. Просто на фоне естественных звуков не наблюдалось ничего такого, что выглядело бы опасно или подозрительно.
— Показалось, что? — тихо спросил Вернидуб, осторожно выходя следом.
— Показалось. Будто гости у нас.
— Я ничего не слышал.
Неждан пожал плечами, ничего не ответив. И повисла неловкая пауза. В чем-то даже глупая. Которую разрушил Вернидуб максимально неуместным вопросом:
— Ты в воду-то чего тогда упал? Стоял такой. Обернулся. Лицо перекосилось. И ничком рухнул. Мы все подумали — удар какой тебе разбил. Такое иной раз случается с людьми от испуга.
— Не ведаю. По телу судорога прошла. А дальше — темнота. Очнулся лежа на воде.
— Чудно. — покачал головой Вернидуб. — Никогда не слышал, чтобы человек упал в воду и лежал на ней, будто на траве.
— Сам удивился. Как пробудился, так сразу под воду и пошел. Чуть не захлебнулся.
— Ты как до берега-то добрался. Помню тебя течение далече от него отнесло. На середину реки.
— Как добрался? — удивился Неждан. — Доплыл. Чего тут плыть-то?
И осекся, глядя на удивленное лицо Вернидуба.
А у самого в голове всплыли мысли о крайне осторожном отношении к водоемам в прошлом. В них старались без особой острой нужды не лезть. И культуры плавания довольно долгое время в лесной зоне Евразии не существовало. Во всяком случае — западной. Из-за чего людей, умеющих плавать и в начале XIX века сыскать было весьма нетривиальной задачей…
Ничего пояснять седому Неждан не стал.
Поделиться книгой: