В Дикой земле

В Дикой земле

Пролог

Благодарю коллег по цеху: Бориса Сапожникова, Петра Жгулёва и Александра Рудазова. Хотя они и не принимали непосредственного участия в работе над данным произведением, их советы в иных вопросах помогли мне освободить для неё время и преисполниться дополнительной мотивации.

Глухая чаща, непролазная часть леса, заросшая настолько, что свет почти не проникал сквозь кроны деревьев-исполинов. Забытое место, в котором даже время тянулось не так, как следует, замедлялось, застаивалось что вода в болоте. Ни одной разумной сущности на многие лиги вокруг, лишь бездумные звери и чудовища, охотившиеся друг на друга. Трудно поверить, что всё это существовало не так уж и далеко от границ, за которыми лес редел, а на равнинах и холмах стояли полные жителей города.

В Дикой земле чащоба начиналась сразу за опушкой…

Одинокий путник двигался там, где давно не ступала нога человека. Ветви кустарников гнулись, чтобы дать ему пройти, камни расступались и даже деревья, простоявшие сотни лет на одном месте, казалось, старались потесниться, чтобы не мешать ему. Путник был высок и широк в кости, на могучих его плечах лежал видавший виды зелёный плащ с глубоким капюшоном, рваный и штопаный во многих местах, с изодранными полами. Грязные босые ноги заставляли твердь вздрагивать каждым шагом, а самые свирепые твари Дикоземья при его появлении припадали к земле и замирали, испытывая страх, быть может, впервые в жизни.

Наконец за деревьями показалось то, к чему путник стремился, потерявшееся так давно и так умело, что даже ему пришлось потрудиться в поисках. Домишко стоял посреди леса. Стоял как попало, среди дикой зелени, будто не строили его никогда, а появился сам, случайно где. Низенькая деревянная хижина, покосившаяся, заброшенная, чёрная от времени, поросшая мхами и вьюнами, снедаемая плесенью, пропахшая сыростью; не дом, — остов дома. Путник приблизился и стукнул в стену рядом с пустым дверным проёмом, отчего вся постройка покосилась чуть сильнее.

— Хозяйка! Дома ли ты?

Долгое время ничего не происходило, но потом густые тени, ютившиеся под дырявой крышей, зашевелились едва заметно и одна из них поднялась над прочими. Колышущийся силуэт с намётками на глаза и рот, нечто настолько тонкое, что почти не существовавшее в реальности мироздания.

— Неужто сам добрый господин, — зашелестел бесплотный шёпоток, — пришёл ко мне в гости? Какая честь…

— Можно ли войти?

— Входи, дражайший, входи. Но… какая беда, — забеспокоилась тень, — мне же нечего подать на стол. Совсем нечего…

— Всегда есть что-то, — молвил гость, сильно пригибаясь, дабы протиснуться внутрь и, распрямившись, подпереть крышу теменем. — Я непривередлив.

— Ах…

Тень провела огромного мужчину до кривенького стола, устланного словно скатертью слоем грязи. Стулом ему послужил старый гнилой пень, а вместо яств… что ж, помимо грязи на столе было несколько сухих листьев и надтреснутая крынка с зацветшей дождевой водой, — дары прохудившейся крыши.

— Чем богата.

— И тому рад, — молвил гость низким сильным голосом.

Он аккуратно собрал листья и вскоре они захрустели на зубах, а после была опустошена и крынка. Вытерев губы, путник улыбнулся:

— Спасибо хозяйка за доброту твою и гостеприимство.

— Спасибо тебе, дражайший, за то, что позволил сохранить лицо, — прошептала тень. — Всё, что осталось от него.

Внутри хижины было грязно и пусто. Фрагменты былой жизни ещё угадывались тут и там: обвалившийся очаг, обломки кровати, прогнившие, но ещё не все упавшие полки, черепки от посуды. По уму всё это уж давно должно было быть похоронено под завалившейся крышей и стенами, а потом поглощено буйной зеленью, чтобы даже воспоминаний не осталось, однако того не происходило. Одинокий дух ещё жил в этих стенах, ещё поддерживал из последних сил воспоминание о себе. Когда хижина завалится, её хозяйка навсегда покинет Валемар.

— Тебя нелегко найти.

— Я не прячусь, добрый господин. Меня просто почти уже и нет.

— Тяжело поверить. Когда-то твоё присутствие ощущалось на половине континента, стоило только перебраться через горы.

— Когда-то, — да. Но больше нет. — Тень приблизилась неслышно к гостю. — Добрый господин… ты помнишь, как я родилась?

— Помню ли? Да. Помню, как вокруг меня сновали мириады бесплотных частичек, новорождённых богов, которым только предстояло стать настоящими богами. Ни то пылинки, пляшущие на свету, ни то головастики, резвящиеся в пруду. Такие хрупкие, но с таким потенциалом. Помню, как выбрал тебя из сонма, выбрал случайно, честно, беспристрастно, одарил каплей силы и нарёк. Многие получили от меня этот дар, но мало кто из них прожил так долго как ты, Йеггария.

— Эгге, дражайший, я уже давно Эгге… И верно, никто не дожил до дня сего, — зашептала бесплотная тень, — я последняя рукотворная. Последняя твоя поделка, добрый господин, последняя, кто помнит тебя. Хорн умер совсем недавно. Я почувствовала его предсмертный крик.

— Знаю, — кивнул путник, — и соболезную твоей утрате.

— Не надо. Я испытала облегчение. Муж много веков был не в себе, с головой нырнул в омут злобы. Не смог забыть и простить, потерял разум. Мы не общались.

— И всё же я соболезную. Ну а ты, Эгге, смогла забыть и простить?

Тень качнулась, выдавая сомнение.

— Я смирилась, добрый господин и в смирении обрела покой. Одно лишь гложет, — этот замкнутый круг. Мы умираем, потому что нас забывают, но так тяжело умирать, не оставляя памяти о себе. Однако же всё лучше, чем сливаться воедино с этой мерзостью, с этой… Тьмой. Куча озлобленных божков-неудачников, тонущих в своей и чужой ненависти, потерявших свою самость, забывших собственные имена. Нет. Я уйду гордо с памятью о том, что меня звали Йеггарией когда-то. Это имя ты дал мне.

— И верно, — согласился путник. — Это действительно так.

А тень продолжала:

— Я догадываюсь, зачем ты пришёл.

— Неужто?

— Да… моя вечность заканчивается. Ты стоял у её начала, пришёл засвидетельствовать и её конец. Я польще…

От хохота вся хижина затряслась, с крыши посыпалась пыль, последние полки обвалились.

— Ты решила, что я пришёл проводить тебя в последний путь, Эгге? Неужели? Какая же ты смешная!

— Добрый…

— Вот уж нет! — Отсмеявшись, гость утёр навернувшуюся слезу и задумчиво поглядел на лучистый бриллиант, оставшийся в пальцах. — Нет. Я пришёл просить тебя об одолжении, малютка Эгге.

— Меня? — не поверила тень. — Но что я могу сделать для тебя?

— Ты многое знаешь, Эгге. Например, нет никого, кто изучил бы руины Мерместуса лучше тебя, все их тайны, опасности и сокрытые тропы. Разве не так?

— Так, добрый господин, моё изгнание в безлюдных землях длилось тысячи лет, я много чего повидала здесь.

— Верно, верно. Так вот, Эгге, скоро в Мерместус придёт человек. Один очень молодой, очень глупый и очень любознательный человек, жаждущий власти, могущества, но превыше всего — знаний.

— Знаний? Если так, то он небезнадёжен.

— Надеюсь. Человек этот на многое способен и, возможно, протянет дольше иных, однако же, я хочу, чтобы кто-то приглядел за ним.

— Приглядеть? Но я…

— Тебе я могу довериться Эгге. Окажи услугу, присмотри за мальчишкой. Но так, ненавязчиво. Нянчиться с ним не надо, пусть набивает шишки, учится, борется за жизнь, раз сам захотел испытать себя. Просто пригляди, чтобы голову не сложил почём зря. Человек должен жить, я надеюсь на него.

— Надеешься? Ты? На человека? — не поверила тень.

— Он старой крови, — молвил гость со значением.

— Ах…

— Ну что, не откажешь ли в услуге?

Хозяйка опешила, заколебалась ровно простыня на ветру.

— Посмотри на меня, добрый господин, что я могу? Не осталось уж последователей, не осталось почитателей. Даже сухой травинки с места не сдвину. Непосильно мне.

— Поправимо.

Путник низко пригнулся, чтобы выбраться наружу и пошёл прочь, поступью своей заставляя землю дрожать, а деревья — отползать в трепете. Обернувшись на пятке, он окинул хижину взглядом и измерил на глаз получившееся свободное пространство, куда прорвался-таки наконец свет дня. Решив, что поляна вышла достойная, путник широко расставил ноги, согнул колени, напряг всё тело так, что вздулись могучие мышцы и резким движением вскинул руку вверх. Тот же миг из земли на краю поляны вырвался огромный, грубо отёсанный менгир. За первым движением последовало второе, за первым менгиром — второй, и вот уже вокруг чахлой хибарки воздвигся величественный кромлех.

Магия Мегалитов, высшее проявление магии Земли в сочетании с техниками Призыва и искусством флорамантии. Овладеть этим Искусством могли только те, кто в равной степени крепко сроднился с душой всех недр земных, а также всего того, что произрастало из земли, от мха до исполинских секвой. Забытая техника, требовавшая от заклинателя воли более твёрдой, чем самый несокрушимый гранит.

Широкие ладони путника встретились, издав громоподобный хлопок, — и на внутренней стороне кромлеха проявились мягко светившиеся зеленью руны.

— Сойдёт, — решил он, оценив дело рук своих.

С древней почти развалившимся жилищем стало происходить нечто странное, его трясло как листик на ветру, грязь осыпалась облачками, а крыша, выравнивавшаяся на глазах, всё выше возносилась над землёй. Прошли минуты, прежде чем «остов» оброс «плотью», превратившись в небольшую деревянную хижину со старой, но добротной черепичной крышей, светлыми окнами и аккуратным крыльцом.

Путник приблизился и стукнул в дверь.

— Хозяйка, выйди-ка, окажи милость.

Внутри зашаркали шаги, скрипнули петельки и на крыльцо, прикрывая глаза от солнечного света, выступила низкорослая старушка, морщинистая, оплывшая, с седыми волосами до самых стоп. На большом её носу сидела бородавка, а подбородок служил пристанищем жиденькой бороды.

— Неужто солнца свет? — неверным голосом спросила она.

— Он самый. Как ты в целом?

— Я жива, — ответила Эгге, оглядывая кромлех и лес за ним, — и я чувствую, как сила Матери наполняет меня. Плоть… как давно я не была во плоти? Как давно не постигала ничего вне своего обиталища…

Старушка вздохнула и преобразилась, её тело сокрыло чёрное платье, на голове появился платок. Из хижины выползла змея, приподнялась, насколько смогла, пока не уткнулась головкой в морщинистую ладонь и превратилась в чёрную клюку.

— Добрый господин, — прошамкала старуха, улыбаясь, — теперь уж послужу тебе, теперь уж уважу благодетеля.

— Я знал, что на тебя можно положиться, Эгге, — улыбнулся путник в ответ. — И помни, не нужно утирать ему сопли и носиться как с младенцем, пусть набивает шишки. В будущем, если не успеет закалиться, то сломается.

— Пригляжу, пригляжу, не волнуйся, дражайший.

— Спасибо, Эгге. А я пойду пока. Позже свидимся.

— Куда путь держишь, если не секрет?

Путник хмыкнул и ткнул пальцем в небо.

— Много дел требуют присмотра. Закончились спокойные деньки.

И он ушёл в леса, слился с их зеленью, а старая Эгге задрала, насколько смогла, голову и, щурясь, выглядела в небесной синеве бледно-розовый росчерк кометы.

— Стало быть, возвращаются наши Господа. Ох и тяжко будет, ох и тяжко.

Часть 1, фрагмент 1

Часть 1.

Тобиус чувствовал лёгкую вину за то, что не попрощался со всеми деревенскими. Воспоминание о расставании с Эммой тоже не грело, но волшебник подгонял себя мыслью о том, что зима чуть ли не на пятки наступает, а впереди ещё столько важных открытий! По крайней мере, он на это надеялся.

Воды Ильмы остались позади, и одинокий путник ступил в леса Дикой земли, намереваясь пройти знакомыми тропами насколько возможно далеко, а потом искать дорогу к озеру Фарсал. Продвигался маг медленно, осторожничал, пользовался всеми доступными ему чувствами, чтобы предвосхитить опасность и не стать чьей-либо добычей.

Какое-то время он считал деревья надёжным убежищем для ночных стоянок, но, проснувшись как-то ночью, Тобиус пересмотрел свои взгляды. Вокруг него смыкался кокон веток и веточек, изгибались, сплетаясь в плотную паутину лозы и вьюны. Волшебник попытался вырваться, но, оказалось, растительное нечто уже хорошо над ним поработало.

Унимая колотившийся в черепе пульс, душа панику в зародыше, Тобиус мысленно коснулся ритуального ножа и потянул инструмент из ножен. Зачарованное лезвие аккуратно освободило руку хозяина и улеглось в ладонь, после чего остальное серый маг срезал сам. Крутанувшись, он рухнул с ветки, но успел сгустить воздух и не разбился.

Хотя в ночном лесу царило полное безветрие, ветви старого лоха шелестели, покачиваясь, словно пытались дотянуться до ускользнувшей добычи. Из жезла волшебника с рёвом и хлопками вырвался Топор Шааба1, разваливший ствол пополам. Дерево горело долго и жарко.

# # 1 Боевое заклинание, основанное на стихии огня.

Пещеры, порой встречавшиеся там, где лес взбирался на холмы, не вызывали доверия тем паче. По крайней мере, маг не решался лезть в них, пока не бросал впереди себя кусочек мяса. Если пещера не захлопывалась с утробным урчанием как большая каменная пасть, он мог рискнуть и заночевать в ней.

Но особенно неожиданным подвохом оказались камни, встреченные на берегу одного небольшого озера. То были валявшиеся на боках серые глыбы с небольшими изгибами, так и приглашавшие прилечь на разогретую солнцем шероховатую поверхность и позагорать. Последнее Тобиуса не интересовало, однако совершить омовение было нелишним.

Он снял свою одежду, аккуратно уложил её на один из камней с намерением позже постирать, после чего вступил в воду, проверяя температуру. Дальше спешить не следовало, ибо глаза мага видели вблизи яркий след чужой жизни. Что-то большое притаилось в иле близ берега, частично слившись с ним и терпеливо ждало.

Тобиус плавно поднял руку со сжатым кулаком, на указующем персте которого сидело серебряное кольцо. Оно было украшено искусно слепленной полярной совой, сжимавшей в когтях камень антрурит, который блекло полыхнул, извергая из себя сверкнувший конус сосульки длинной в три локтя. Снаряд вошёл в воду, оставив на поверхности тонкую корочку льда, но та была почти немедля сломана, когда со дна взметнулось огромное тело.

Уболоток, чудовище, похожее на жабу, размером с быка, глухо заклекотал, забулькал, разевая широкую пасть, усеянную зубами, тяжело выбрался на берег. Сосулька вошла в тело почти на всю длину и теперь промораживала нутро твари, распуская по влажной бурой коже зримый иней. Пуча глаза, чудовище двинулось к обнажённому человеку; то один рог, торчавший из-за челюсти, то другой, словно целились в Тобиуса, пока тот медленно отступал, храня в руках ещё несколько магических плетений. На то, чтобы свершить месть, сил у существа таки не хватило, оно упало и вскоре умерло почти без конвульсий, медленно промороженное изнутри.

После таких событий даже самый аккуратный и ухоженный водоём станет казаться вратами в холодную бездну, кишащую всевозможными кошмарами, но Тобиус, когда это было нужно, умел давать своему воображению оздоровительную оплеуху. Поэтому, убедившись в надёжности разбросанных вокруг сигнальных чар, он смело вступил в воду повторно.

Когда волшебник вылез на сушу после купания, он обнаружил, что вещи, оставленные на одном из камней, пропали. Периметр охранных заклинаний нарушен не был, а в одном месте из камня торчала часть сумочной лямки. Обострив все свои чувства, он внезапно понял, что стоит рядом с живым существом. Осознание собственной невнимательности привело Тобиуса в холодную ярость! Такие оплошности грозили глупой и бесславной кончиной! Позор! Какой позор!

Рассвирепев, волшебник ударил по боку валуна Воющим Клинком1 и выбивал каменную крошку до тех пор, пока не добрался до слизистой мякоти. Оказалось, что валун был неподвижным сухопутным моллюском вроде морского гребешка, чья нога уходила глубоко под землю, где впитывала влагу. Также он питался теми, кто имел неосторожность задержаться на его привлекательном каменном панцире. Тот имел способность на короткое время становиться податливым, как желе и добыча проваливалась прямо в желудок, после чего твёрдость защитного покрова восстанавливалась. Оказавшись внутри было уже не спастись, удушье наступало очень быстро, а затем добычу окутывало вязким желудочным соком.

# # 1 Боевое заклинание.

Незадачливый охотник был разобран на части, и вся его анатомия оказалась перенесена в книгу заклинаний волшебника.