Помоги проекту - поделись книгой:
Близ Киазы, в восточной части Цаво-парка, возвышается одинокая скалистая гора, в которой устроен искусственный резервуар для питьевой воды. Этот резервуар наполняется дождевой водой, стекающей с горы. Как-то до этого резервуара пытался добраться умирающий от жажды леопард. Он, видимо, почти лишился рассудка, потому что рискнул протиснуться по трубе шириной тридцать два сантиметра и высотой двадцать один сантиметр. Это ему удалось, но он упал в воду. Выбраться же оттуда он не сумел, и умиравшее от жажды животное в результате погибло от избытка воды.
Недостаток воды в Цаво-парке опасен и для людей. Посреди Цаво-парка, поперек речной долины, остававшейся безводной большую часть года, соорудили дамбу и запрудили озеро, на берегу которого построили каменные, прекрасно оборудованные домики для туристов.
Однажды молодая супружеская пара поехала оттуда купаться на реку Галану. Когда же они захотели вернуться домой, то обнаружили, что машина не заводится. После долгих и тщетных попыток ее починить они решили идти обратно пешком все пятьдесят километров. К сожалению, у них с собой было всего две бутылки. Пройдя десять километров, они обнаружили, что вода из них уже вся выпита. Поэтому им пришлось вернуться. Они снова выкупались в реке, наполнили свои бутылки и опять пустились в путь. Этот бесконечный марш был, видимо, ужасен. В конце концов мужу пришлось свою совершенно измученную жену оставить под деревом. Сам же он дотащился до туристского лагеря уже совершенно без сил, буквально на четвереньках.
А некий художник отправился на своей машине совершенно один (что не разрешается) в самую чащу леса. При этом он заблудился и с испугу начал кружить по зарослям, пока у него не кончился бензин. Тогда ему пришлось вылезти из машины и добираться дальше пешком. К счастью, он вскоре набрел на рельсы железной дороги, ведущей от Момбасы к Найроби. Первый же поезд остановился и подобрал его. После этого пришлось еще два дня разыскивать брошенный им автомобиль. Следы шин показали, что от волнения он все время ездил по кругу.
Подобные происшествия отнюдь не должны никого отпугивать от увеселительных прогулок, тем более от экскурсий по Восточной Африке. Такие несчастья случаются лишь с теми, кто пользуется запретными дорогами или без проводника отправляется в дикие заросли. Ведь когда во время отпуска совершаешь обыкновенное путешествие по Швейцарии, то не опасаешься же погибнуть, свалившись в пропасть или замерзнув в Эйгер-Нордванде.
Четвероногие жители Цаво-парка далеко не всегда так безобидны и приветливы, как обитатели Серенгети и кратера Нгоронгоро. Здешние львы — это как-никак потомки знаменитых «людоедов из Цаво», из-за которых в конце прошлого столетия на многие месяцы задерживалась здесь прокладка железнодорожных путей: львы перетаскали одного за другим всех строительных рабочих, а в завершение самого инспектора дороги. Этого львы вытащили прямо из постели, со второй полки железнодорожного вагона, не стесняясь присутствия его товарища, спавшего на нижней полке.
И сейчас еще некоторые крупные животные в районах, недоступных для посещения туристов, проявляют себя не слишком миролюбиво. Так, недавно один слон несколько раз подряд нападал на автомобили. Он не испугался даже мощного трактора: загнав водителя и его спутников в кусты, он подошел близко к машине и долго стоял возле нее, желая, по всей видимости, проверить, насколько она опасна. Наконец он потерял к ней всякий интерес и ушел.
На лесника-африканца, спящего под открытым небом, напал лев. К счастью, он при этом так запутался когтями в одеяле, что никак не мог с ним справиться и, огорченный, ушел прочь. Лесник же до сих пор с гордостью показывает свои шрамы на бедре. Однако за последние годы я не слыхал о смертных случаях, вызванных нападениями диких животных.
В местечке Вои, расположенном перед самым въездом в Цаво-парк, мы остановились в автомеханической мастерской, чтобы привести в порядок фары. Во дворе мастерской я заметил шесть совершенно искореженных, наполовину разбитых и смятых машин. Разговорившись с рабочими, я выяснил, что это вовсе не склад автомобильных обломков, собранных здесь по крайней мере за два года, как я вначале подумал. Все эти аварии произошли на дороге до местечка Вой и поблизости от него лишь за рождественские и новогодние дни. Правда, к счастью, при этом погиб только один пассажир.
Здесь на дорогах пока еще довольно мало машин, и большинство водителей развивают такую скорость, на какую только способен мотор. Ехать на небольшом расстоянии за другой машиной просто нельзя — по горло наглотаешься красной пыли. Значит, надо либо перегнать ее, либо остановиться.
Некоторые дороги делают здесь совершенно непонятные, ничем не обоснованные повороты абсолютно под прямым углом. Следы автомобильных шин на поворотах говорят о том, что многие мчащиеся на бешеной скорости машины вылетали на вираже прямо в поле и только там, развернувшись, возвращались на дорогу.
В этот городок Вои время от времени еще наведываются слоны. Два года тому назад, в июне, три здоровенных самца в течение четырнадцати дней бродили по окраине города. Они не обращали никакого внимания на людей, собиравшихся каждый вечер поглазеть на них. Однако восторг жителей города несколько поубавился, когда слоны выбрали себе для стоянки не что иное, как городское кладбище, и начали развлекаться тем, что выдергивали из могил кресты.
В том, что те или иные животные в этих местах становятся агрессивными, виноваты браконьеры.
Несколько лет назад в Национальный парк Цаво устремилась масса браконьеров; они совершенно опустошили многие районы своими западнями, ружьями, отравленными стрелами и тысячами проволочных капканов.
Была организована специальная группа по борьбе с браконьерством. Но тайная охота за животными продолжается еще и сегодня. Правда, в Кении запрещено держать при себе отравленные стрелы, потому что малейшее ранение, нанесенное ими животному или человеку, ведет к неминуемой гибели; противоядий не существует. Но Цаво-парк граничит с Танганьикой, а там отравленные стрелы не запрещены.
По соседству с парком живут племена, которые с древних времен не занимаются ни земледелием, ни скотоводством, а пробавляются только охотой. Это крепкие, невероятно храбрые парни.
Несмотря на тот ущерб, который они наносят животному миру, их мужество вызывает настоящее уважение. Так, например, один из них, собирая в Национальном парке мед диких пчел, упал с восьмиметрового баобаба. При этом он сломал щиколотку и вывихнул тазобедренный сустав. Так как он совершенно не мог сдвинуться с места, то еще долгое время подвергался атакам разгневанного пчелиного роя.
Он никому не сказал, куда пошел, и лежал без всякой надежды на спасение. Вскоре к нестерпимым страданиям от палящего зноя и пчелиных укусов прибавилась новая беда. По направлению к нему двигался степной пожар; степь поджег несколькими километрами дальше другой сборщик меда. Превозмогая нестерпимую боль, человеку удалось дотащиться до кусочка голой земли и таким образом спастись от бушевавшего вокруг него пламени.
Так он провел всю ночь, прислушиваясь то к близкому сопению носорогов, то к доносившемуся до него рыканию голодных львов.
К счастью, на другой день один из лесников случайно зашел в эти места и услышал его стоны и причитания. Лесник дотащил его до ближайшей проезжей дороги и посадил в машину проезжавшего мимо лесничего Дженкинса, который и отвез его в госпиталь. Этот человек был так благодарен своим спасителям, что по дороге в госпиталь обещал после выздоровления совершенно бесплатно работать в заповеднике. Это было тем более трогательно, что надежды на его спасение почти не оставалось.
Жан Паркер, лесничий Цаво-парка, у которого мы жили эти два дня, решил попробовать бороться с браконьерством не только путем штрафов и с помощью полиции. Он стал «собирать урожай слонов», что звучит несколько зловеще. На самом же деле это просто планомерный отстрел.
Дело в том, что сама по себе охота местных жителей не так уж опасна; она не может привести страну к экономическому упадку и поставить в будущем под угрозу пропитание ее населения. В конце концов ведь местные жители этим занимаются уже в течение тысячелетий. Но разница в том, что теперь при помощи огнестрельного оружия и железных капканов они могут уничтожить сразу сотни и тысячи животных и таким образом добывать гораздо больше мяса, чем они могут использовать. Делают они это уже просто из любви к искусству, а также потому, что за слоновую кость, рога носорогов и за другие трофеи на черном рынке им платят большие деньги. А о том, что в случае поимки они могут угодить на год в тюрьму, они стараются не думать. Ведь то и дело они встречают приезжих белых охотников из Европы и Америки, стреляющих слонов!
Теперь же этим людям, занимающимся охотой, предложено поступать подобно крестьянам, которые ежегодно часть своего стада продают на бойню.
В некоторых местах слонов все равно необходимо отстреливать, потому что иначе они могут уничтожить не только все посадки земледельцев, но и все кустарники и деревья вокруг. Поэтому Жан Паркер разрешает здесь, вне Национального парка, ежедневно отстреливать по одному слону.
Слон в среднем дает тысячу девятьсот килограммов мяса. Нарезанное ломтями и просушенное на солнце, оно теряет за три-четыре дня девять десятых своего веса. Следовательно, один слон дает приблизительно сто девяносто килограммов сушеного мяса.
Однажды во время моей работы в Цаво-парке я услышал в воздухе знакомое жужжание.
Один, другой, третий, четвертый и, наконец, пятый вертолеты, выкрашенные в желтый цвет, прилетели из портового города Момбаса, покружили над туристским лагерем и один за другим плавно приземлились на небольшой лужайке недалеко от нас. Это были большие машины — на восемь — десять человек каждая. Они привезли не только пассажиров, но даже маленький разборный автомобиль, на котором экскурсанты могли объехать здешние достопримечательности. Эти желтые страшилища прилетели с авианосца британского флота, который в это время стоял в Момбасе.
Вертолеты удобны тем, что на них можно приземляться и в лесу, и на скалах, и в густом кустарнике. Поэтому мне часто говорят, что национальным паркам выгодней приобретать вертолеты, чем авиетки. Однако управлять таким вертолетом далеко не просто; обучение длится очень долго и обходится весьма дорого; это могут себе позволить только армия и флот. Кроме того, эти машины требуют много горючего и не могут долго находиться в полете, а если они сломаются, то здесь, в Африке, их вряд ли сумеют починить.
Поэтому я был очень благодарен офицерам, предоставившим на время в наше распоряжение два вертолета. Мы попросили снять с петель большие двери. В один проем сел Алан, в другой — я, оба босые, свесив ноги. Так нам очень удобно было фотографировать и вести наблюдения. Опасности быть выброшенными наружу здесь почти нет, потому что вертолеты, в отличие от самолетов, летят очень плавно и спокойно.
Мы еще раз убедились в том, что с воздуха за один час лучше можно ознакомиться с местностью, чем объезжая ее три дня на машине.
Мы летим по направлению к Килиманджаро. Одна из его плоских, покрытых снегом вершин — Кибо — известна всему миру. Вторая — Мавензи — отделена от первой седловиной. Она дика, очень расчленена, восхождения на нее совершались крайне редко. Несколько лет тому назад об нее разбился транспортный самолет компании «East African Airways», и при этом погибло двадцать человек. Самолет разыскали только через несколько дней.
Килиманджаро, открытый в 1848 году, достигает высоты 5889 метров[8]; это самая высокая гора Африки.
Возле гигантской горы, на склонах которой километрами отсутствует всякая растительность, берет свое начало ручей Мзима. Собственно, его едва ли можно назвать ручьем — это скорей настоящая река, которая внезапно появляется из-под земли. Вода ее прозрачна как хрусталь. Этот мощный источник выбрасывает ежедневно двести тридцать миллионов литров воды. Вблизи самого верховья реки в естественном бассейне обитает семья бегемотов. Нигде в Африке не увидишь бегемотов в такой прозрачной кристально чистой воде, как здесь, где они видны, даже когда скрываются под ее поверхностью. Несколько лет тому назад рядом с этим знаменитым семейством в воде установили стальной резервуар, в котором свободно помещаются десять — двенадцать человек; сквозь толстые стекла этого резервуара можно наблюдать гигантских животных под водой, точно в аквариуме. К сожалению, со временем это стало докучать толстокожим, и они решили перебраться на двадцать метров дальше. Так что сегодня здесь можно любоваться лишь большими голубыми рыбами, сверкающими в воде под лучами африканского солнца.
Так и тянет выкупаться в этой прозрачной воде. Но с некоторых пор это строжайше запрещено, и не без оснований. Хотя в реке и не видно крокодилов, но тем не менее они здесь водятся. Был случай, когда они напали на ребенка и утащили его.
Через два месяца после этого случая было совершено нападение на молодого индийца. Ему удалось спастись только благодаря тому, что товарищи крепко схватили его за руки и за верхнюю часть туловища. Крокодил наконец отпустил его ноги, но человек получил тяжелые ранения.
Я вспомнил о руке Жана Паркера. По нашей полевой рации мне сообщили, что она хорошо заживает. Я думаю, что это скорей заслуга пенициллина, чем моих «заржавевших» фельдшерских способностей, но все равно немножко горжусь этим.
Источник Мзима, это чудо Цаво-парка, несколько лет тому назад стали использовать для практических целей. От него прямо до Момбасы провели мощный подземный водопровод длиной в двести пятьдесят километров. Ни один город Африки не имеет такой прекрасной воды и в таком изобилии, как этот большой портовый город Кении.
Поскольку трубы не могли бы выдержать огромного напора воды в этом водопроводе, на определенном расстоянии друг от друга устроены водосливы. Один из них находится на территории Цаво-парка. Вода из него, разливаясь, образует невдалеке искусственное болото для слонов. Но сначала она попадает в большой зацементированный бассейн. Здесь-то мы и плаваем каждый день и загораем до обеда.
От воды зависит жизнь или смерть четвероногих обитателей Цаво-парка. Сегодня на этой скудной земле выживает лишь столько антилоп, зебр, жирафов, носорогов и газелей, сколько их еще может пастись во время засухи вокруг редких водоемов. Остальные земли остаются неиспользованными. Таким образом — и это относится к обширнейшим областям Африки, — здесь обитает не столько животных, сколько может прокормить земля, а сколько может прокормиться возле постоянных источников воды в засушливые месяцы.
Земляные дамбы, сооруженные поперек периодически высыхающих русел рек, создают на время засушливого сезона маленькие водохранилища, сохраняющиеся неделями и даже месяцами. Постройка такой запруды обходится от пяти до тридцати пяти тысяч марок. Почти столько же денег требуется на строительство буровой скважины с ветряной мельницей для поднятия воды на поверхность. Но и возле таких искусственных водоемов скапливается масса животных, которые, вытаптывая землю на близлежащих угодьях, постепенно превращают ее в пустыню. Поэтому сотрудники Цаво-парка придумали другой способ обеспечения водой диких животных. Этот способ заключается в том, что часть воды реки Цаво при помощи гидравлического тарана будет откачиваться через трубы на холмистую гряду. А оттуда вода уже побежит вниз по естественному склону через трубы, расходящиеся по разным направлениям. В первый год можно было бы открывать отверстия для выхода воды в одном месте, в следующий — в другом; таким образом, земля бы успевала снова зарасти травой.
Подобный водопровод будет стоить около одного миллиона марок. Кажется, что это дорого, но на самом деле это не более чем стоимость одного жилого квартала в Европе. Да, если бы наши великие державы отказались всего от одного полка или от трех истребителей, этих денег хватило бы на то, чтобы спасти вымирающих диких животных
Если вы читаете книги так, как я, то вы, вероятно, предисловия не смотрели. Пожалуйста, сделайте это теперь.
Для диких животных мест нет
Дни африканских животных сочтены
Африка страшно притягательна. Кто однажды там побывал, того тянет туда снова и снова. Причем это в равной степени относится как к сегодняшним туристам, проводящим в Африке свой отпуск, так и к знаменитым открывателям новых земель из прошлого столетия, таким как Эмин-паша, Ливингстон, Стэнли или Спик.
Я и сам уже четверть века не могу избавиться от этого наваждения — непонятной притягательной силы Африканского континента. Правда, мои первые поездки не имели никакого отношения к Восточной Африке, и в частности к Серенгети, ставшему впоследствии моим вторым домом. Вначале я ездил по делам службы в Западную Африку, в тогдашние французские колонии[9] и тогдашнее Бельгийское Конго[10]. Ездил я вместе со своим сыном Михаэлем, которому суждено было навсегда остаться в африканской земле: он трагически погиб во время учета диких животных в кратере Нгоронгоро. Но это случилось уже много позже. А тогда, путешествуя по дорогам Африки, мы с ним воочию убедились, какая угроза нависла над всем животным миром этого континента.
В те времена еще считалось, что запасы африканской фауны неисчерпаемы. И когда я свою книгу, посвященную экспедиции 1954 года в Конго, назвал «Для диких животных места нет», это у многих вызвало бурю негодования, в первую очередь, конечно, у так называемых знаменитых охотников на крупную дичь. Один журналист, специализировавшийся на охотничьих рассказах — очерках о сафари, — дошел до того, что обратился к заинтересованным в этом вопросе британским и бельгийским учреждениям с предложением собрать какие-нибудь компрометирующие материалы, способные повредить моей репутации. Была написана контркнига с названием «За диких животных бояться нечего». Многие газеты, даже знаменитый журнал «Шпигель» критиковали меня самым решительным и безапелляционным образом. И только за то, что я тогда впервые выразил опасения за прекрасный, уникальный животный мир Африки, которому суждено будет исчезнуть с лица Земли из-за все расширяющейся хозяйственной деятельности человека, быстрого роста числа поселков, дорог и других атрибутов цивилизации и индустриализации; и что единственная возможность спасти животный мир от полного истребления состоит в том, чтобы заблаговременно выделить обширные заповедные территории — национальные парки, где животные смогут чувствовать себя в полной безопасности.
Идея эта впоследствии, особенно за последние два десятилетия, нашла всеобщее признание, хотя тогда ее еще встречали в штыки как нечто совсем абсурдное. Однако уже несколько лет спустя книга «Для диких животных места нет» была переведена на многие языки мира и неоднократно переиздавалась. Одноименный фильм, отснятый мной совместно с Михаэлем, дважды был удостоен премии «Золотого медведя» и демонстрировался на экранах многих стран мира.
Я всеми силами старался помочь молодым, ставшим независимыми африканским государствам, у которых пока еще очень мало средств, чтобы справиться с важной и нелегкой задачей — охраной природы. Многие из них не только преуспели в этом деле, но и заняли ведущее место в этой новой и значительной области культуры человечества.
Иной читатель и критик в то время возмущался: как это я (заметьте — несколько десятков лет назад) взял на себя смелость заявить, что демографический взрыв на нашей планете — явление отнюдь не радостное, которое следует всячески приветствовать и поощрять, а, наоборот, явление, таящее в себе огромную опасность для существования всего человечества в целом. Сейчас настал тот момент, когда даже рядовому обывателю становится ясно, что загрязнение окружающей среды, порча и уничтожение растительности, загрязнение океана, сведение лесов ради добычи древесины, ежегодная гибель от голода многих миллионов людей, рост заболеваемости раком и хронических отравлений — все это в конечном счете сводится к одной и той же причине — демографическому взрыву, буквально на наших глазах происшедшему за последние два десятилетия.
Если вам не хочется в книге об Африке читать о подобных неприятных вещах, то, пожалуйста, начните сразу со второй главы. Если же вы согласны над всем этим призадуматься, то должны отдать себе отчет в том, что, пока вы дочитаете эту главу до конца, человечество увеличится еще на 5 тысяч. Завтра в это же время число людей на земном шаре увеличится уже на 203 тысячи — примерно на целое население небольшого города. Для того чтобы прокормить месячный прирост людей, необходима пашня величиной во всю Баварию!
Надо помнить, что только два процента поверхности земного шара пригодны для обработки, все остальное — это моря, горы, пустыни, вечная мерзлота. И хотя мы за последние 150 лет вспахали немало новых целинных земель, общая площадь плодородной земли на нашей планете уменьшилась. Потому что с тех пор, как мы стали землепашцами, мы непрестанно создаем новые и новые пустыни. Мы сводим леса, высасываем влагу из земли и высушиваем ее, подставляя палящим лучам солнца и всем ветрам. Унылая, безотрадная Сахара, бывшая житница Рима, — дело наших рук: это мы превратили когда-то благодатную ниву в печальную пустыню; беспощадное солнце палит песчаную почву и городские руины Месопотамии, считавшейся когда-то «землей обетованной». На голых ныне скалистых горах Италии, Испании и Греции некогда росли тенистые леса, превращенные людьми в деревянные флотилии, которые, в свою очередь, были затоплены во время бесчисленных морских сражений или изрублены на дрова для топки античных бань… Прошло всего двести лет пользования землей поселенцами Соединенных Штатов — и уже пыльные бури бушуют над обескровленной землей, а потоки воды за каждый час смывают плодородную землю с десяти ферм и безвозвратно уносят ее в море. За последние 100 лет в Соединенных Штатах окончательно уничтожено более миллиона квадратных километров земли (площадь, в четыре раза превышающая размеры всей Федеративной Республики Германии). У двухмиллионного города Мехико только по ночам хватает вдоволь воды, потому что обрамляющие город горные леса проданы североамериканским торговцам древесиной. Для изготовления бумаги, необходимой для однодневного выпуска только одной из массовых нью-йоркских газет, нужно срубить 15 тысяч деревьев! Чтобы печатать бесконечные рекламы крема, пива, виски и нейлона, мы уничтожаем свое будущее…
А сколько прекрасных видов животных уже безвозвратно исчезло с лица Земли! 130 известных видов млекопитающих и птиц уничтожено за последние 400 лет, из них 76 — после Первой мировой войны. Сейчас на очереди следующие 550 видов, которым грозит полное истребление.
He лучше обстоят дела и у растительного мира. Вокруг Берлина исчезло 6 процентов видов растений, росших там еще 100 лет назад, вокруг Франкфурта — 17 процентов. Человек безжалостно изничтожил всю живность вокруг себя; мы, европейцы, не успокоились до тех пор, пока в наших лесах не исчезла вся крупная дичь.
Первым исчез в Европе первобытный бык — тур. Спустя столетия его кости начали извлекать из болот и выставлять в музеях. Эти древние животные достигали высоты более двух метров, и их современник Юлий Цезарь писал, что они были «ростом почти что со слона» (имея при этом в виду более мелких, североафриканских слонов, которые были уничтожены еще раньше первобытных быков). И если теперь делаются попытки на антинаучной основе из домашнего скота вновь вывести малорослую линию таких животных, то эти недомерки только подчеркивают всю беспомощность человека создать хотя бы бледное подобие того, что он когда-то бездумно уничтожил. А последний настоящий первобытный бык погиб, между прочим, в 1627 году в тогдашней Восточной Пруссии.
Последнего тарпана — дикую лошадь мышиной масти, от которой произошли наши домашние лошади, — застрелили в 1879 году на юге России. От другого вида лошади — обитателя степей — лошади Пржевальского остались считанные особи (чистокровные), которых содержат в специальных зоопарках Восточной Европы.
Подобная же участь постигла зубра — второе по величине дикое животное Европы. В естественных условиях он больше нигде не встречается. Последнего дикого зубра убил в девственном лесу Польши некто Бартмолеус Жпакович, снискавший себе этим печальную известность.
Ничуть не лучше обошлись с североамериканским бизоном — двоюродным братом зубра. Еще немного — и его бы не существовало на Земле. А между прочим, еще в прошлом столетии в прериях Северной Америки обитали необозримые стада диких копытных. Их было тогда вдвое больше, чем людей. Наиболее знаменитым было стадо, растянувшееся на 40 километров в ширину и 80 километров в длину. Новая железная дорога, пересекшая континент от моря до моря, разделила это стадо на северное и южное. Когда эти животные переплывали реку, пароходам и поездам приходилось останавливаться и подолгу пережидать. В одном только 1877 году было убито 100 тысяч бизонов из южного стада, частью ради их шкур, а частью просто так, ради потехи… К 1889 году южное стадо было полностью истреблено. Когда пошли разговоры о том, что нужно охранять бизонов, генерал Шеридан заявил, что следует, напротив, каждому охотнику на бизонов выдать орден с изображением умирающего от голода индейца. Потому что ничем нельзя было лучше бороться с индейцами, как уничтожением их единственного источника пропитания. Так дошло до того, что к 1899 году от миллионных стад бизонов осталась всего тысяча голов в Йеллоустонском парке (в США) и в Канаде. Последний учет, проведенный в 1968 году, показал, что это старательно охраняемое теперь стадо увеличилось до 14 тысяч голов — на 1600 животных больше, чем тридцать лет назад. И это несмотря на то, что в 1940 году под давлением заинтересованных промышленников был ликвидирован национальный парк «Уейнрайт», а обитавшим в нем 6 тысячам бизонов была устроена настоящая бойня.
Большой нелетающий голубь — дронт, обитавший на острове Маврикий и близлежащих островах, был окончательно выбит уже к 1680 году. В середине прошлого столетия исчезла большая (выше человеческого роста) новозеландская бескрылая птица моа.
Стаи североамериканского странствующего голубя, насчитывающие более ста миллионов особей, во время своих перелетов ежегодно буквально затемняли небо на несколько часов. Последнего дикого странствующего голубя убили в 1907 году, а в зоопарке Цинциннати (США) 1 сентября 1914 года умерла Марта — последняя представительница этого когда-то столь многочисленного вида. В 1933 году погиб последний оставшийся в живых восточный подвид американского степного тетерева, несмотря на то что начиная с 1910 года специальное общество прилагало немалые старания, чтобы сохранить жалкие остатки некогда многочисленной популяции этих птиц.
В декабре 1741 года умирающий Витус Беринг в сопровождении немецкого натуралиста и судового врача Георга Стеллера был доставлен на одинокий, затерянный в ледяном море остров. Целую зиму они питались мясом огромных девятиметровых и весящих 70 центнеров морских млекопитающих, названных позже стеллеровыми коровами. Сам Стеллер умер по дороге домой, длившейся целых пять лет. Но его дневник с описанием морской коровы был издан через пять лет после его смерти, в 1751 году. Через двадцать шесть лет после описания стеллеровой коровы она перестала существовать на Земле, будучи истреблена охотниками на каланов и рыбаками.
Тысячи морских птиц со склеенным мазутом оперением, потерявшим свою водонепроницаемость, ежедневно выбрасывает прибой на побережье Атлантики. Птицы попадают в мазутные шлейфы, которые оставляют за собой суда. Мазутная пленка тянется, почти не прерываясь, от Ньюфаундленда до самого Северного моря.
Обыкновенную селедку скоро можно будет купить в магазине только в качестве редчайшего деликатеса. Уже в пятидесятых годах сельдь исчезла из Ла-Манша. В шестидесятых годах с помощью специальной техники лова удалось значительно повысить ее добычу на всем Северном море. К 1965 году вылов сельди достиг своей кульминационной точки — почти полтора миллиона тонн. Но несмотря на то что была достигнута договоренность между заинтересованными странами — не пользоваться на Северном море мощными рыболовными судами, улов становится все меньше. В 1971 году он составил 5500 тонн. Рыболовецкий флот ФРГ на сегодняшний день вместо ежегодного вылова сельди в 200 тысяч тонн вылавливает лишь 3 тысячи. Теперь настала очередь мощных скоплений сельди в Северной Атлантике, нагуливающихся между Гренландией и Норвегией. Веками они служили основным источником существования многочисленным рыболовецким поселкам норвежского побережья. В 1965 году облов этих косяков дал еще 1,7 миллиона тонн, а уже в 1971 году удалось выловить всего лишь 21 тысячу тонн.
Ведь теперь не только каждый рыболовецкий траулер, но и всякая мелкая рыболовецкая шхуна снабжена эхолотной установкой, с помощью которой можно выявить нахождение рыбьих косяков за многие километры и практически на любой глубине.
В то время как в начале нашего столетия в Швейцарию еще ежегодно прилетало гнездиться 150 пар аистов, сегодня там не встретишь уже ни одной пары. Из существующих на Земле пяти видов носорогов — индийских панцирных — осталось 680 экземпляров (сохранившихся в шести заповедниках Индии); яванских носорогов осталось не более 30–40, а самых маленьких, суматранских (с острова Суматра), — ровно 100. В Натале (Южная Африка) путем строжайшей охраны удалось увеличить численность огромных белых носорогов с 24 до 1 тысячи голов и более. Зато северный подвид этих носорогов во время гражданской войны в Конго потерпел крупный урон — примерно десятая часть всей популяции была уничтожена; то же самое постигло и белых носорогов, живущих в Уганде. Сегодня их осталось не более двухсот. Что касается черных носорогов, то их по всей Африке сейчас насчитывается примерно от 10 до 13 тысяч.
Очень жаль, что мало кому известен следующий позорный факт. Ночью 4 июня 1844 года три рыбака отправились с южной оконечности Исландии к острову Элдей. Имена этих людей заслуживают того, чтобы их запомнить: Ислефсон, Кентилсон и Брандсон. Это именно они убили двух последних бескрылых гагарок. Птицы эти напоминали пингвинов, которые теперь встречаются только в южном полушарии, но когда-то они гнездились сотнями тысяч у берегов Северной Европы, Северной Азии и Северной Америки. Они были величавы, любопытны и доверчивы. Радостно бежали они навстречу пристававшим к берегу судам, а их тысячами убивали палками. Таким образом, на побережье Соединенных Штатов они в скором времени были полностью уничтожены. В небольшом числе эти птицы сохранились на исландском острове Гайрфугласкер, и только потому, что подход к острову был крайне затруднен из-за сильного прибоя и не раз стоил жизни не в меру предприимчивым рыбакам. Да еще, может быть, потому, что два соседних монастыря требовали себе три четверти добычи в качестве пошлины. Поэтому-то птицы там и сохранились, пока в 1830 году весь вулканический остров не исчез под водой…
Рыбаки, убившие двух последних, чудом сохранившихся на соседнем островке Элдей бескрылых гагарок, совершили более тяжкое преступление, чем грек Герострат, поджегший, как известно, храм Артемиды в Эфесе только затем, чтобы увековечить свое имя. Но храмы и раньше и позже люди отстраивали вновь (и вновь сжигали!), а вот если погубить последнюю пару животных какого-нибудь вида, не произведшую на свет потомства, то такого животного никакими силами человеку уже не восстановить. И хотя мы умеем строить небоскребы и в состоянии уничтожить атомными бомбами целые континенты, а вот оживить мертвого дождевого червя — этого мы сделать не в силах!
«Места на Земле хватит для каждого», — отвечает на подобные опасения рядовой обыватель. Но это только безответственная отговорка. Мы сидим, стиснутые, миллионами в своих гигантских городах под сизым колпаком дыма, не пропускающим солнечных лучей. Эти города, словно зловредные фурункулы, все разбухают и разбухают, высасывая из земли все грунтовые воды и отравляя своими ядовитыми сточными потоками все реки… Связанные законами и запретами, среди путаницы рельсов, границ и автострад, словно мухи, бьющиеся в паутине, люди все чаще стали обращать свой взор на край обетованный — на Африканский континент. Вот где еще можно найти не тронутую цивилизацией, не изъезженную машинами, девственную прекрасную природу! И как бы ни делили колониальные власти между собой этот континент, в мыслях он всегда принадлежал всем и каждому, кто любит природу, кто утешает себя тем, что есть еще на земном шаре благословенная земля, есть желанная тишина и покой, напоенный ароматами чистый и свежий воздух!
Такая Африка еще долго будет существовать, но только в фильмах, приключенческой литературе и в сердцах мечтателей — в действительности она уже исчезает как мираж, как счастливое сновидение…
В Южной Америке, Африке и Австралии еще есть огромные необжитые пространства, тем не менее для человека они малопригодны. В тропиках хотя и произрастают пышные густые леса, но земля малоплодородна. Почвы девственных лесов Заира у нас в Европе считались бы непригодными для вспашки. Если свести лес, то тропические ливни быстро вымоют из земли все минеральные соли, а солнце и ветер за несколько лет уничтожат весь плодородный слой. Поэтому плантации в тропиках — это хищническая эксплуатация земли. Чтобы вырастить кофе, бананы, чай, бобы какао или другие тропические культуры, каждый раз вырубают и выжигают новый кусок девственного леса. Такие плантации используются, как правило, от пяти до шести лет, после чего никогда ничем не удабриваемая почва становится полностью истощенной. Плантацию просто бросают и переходят на другое место. Покинутые плантации сначала зарастают кустарником, и только через 80–100 лет там снова вырастает лес, и плодородие почвы постепенно начинает восстанавливаться.
Это в Африке. А вот в Бразилии, во всем огромном бассейне Амазонки, однажды сведенный лес уже не восстанавливается никогда. Он вырос в значительно более богатую осадками эпоху на этой бедной питательными веществами земле. Что же касается африканских плантаций, то расположены они теперь большей частью наиболее удобным для транспорта образом — вдоль автомобильных дорог и восстанавливаться лесу практически не дают: вырастающий кустарник сжигается вновь и вновь. Местные жители ежегодно сжигают сухой высокий травостой в поясе саванны вокруг лесов, после чего там остаются стоять лишь одиночные, разрозненные деревья и ландшафт приобретает известный всем по фотографиям вид «плодового сада». Такой «типично африканский» саванный ландшафт — дело рук человеческих, результат ежегодных поджогов травостоя. Не будь этих пожаров, саванный пояс постепенно тоже превращался бы в девственный лес.
Таким образом, некогда необозримые лесные массивы с каждым десятилетием съеживаются и становятся все меньше и меньше. Скоро и они исчезнут окончательно. А степь, как известно, сменяется пустыней. Начиная с XV столетия Сахара ежегодно продвигается к югу на один километр по фронту, растянувшемуся на 3 тысячи километров! Таким образом, ежегодно 3 тысячи квадратных километров зеленой степи превращаются в безжизненную песчаную пустыню…
Африка получает две трети своей влаги только путем испарений, которые солнце выпаривает из влажных зеленых губок — огромных девственных лесов. Ветры с океана в Африке, в отличие от Европы, не достигают внутренних земель: их отводят в сторону холодные морские течения, а дождевым тучам преграждают путь высокогорья побережий, и они выливают всю принесенную с собой влагу прямо там, у берегов. Поэтому тот, кто губит в Африке деревья, — тот губит континент.
После последней мировой войны англичане принялись планомерно отстреливать в обширных районах Танзании всю дичь, прочесывая местность цепочками стрелков. Делалось это с целью освобождения места под плантации земляного ореха. В операции участвовало около 30 тысяч рабочих и 750 британских техников. Повсюду валялись тысячами мертвые жирафы, носороги, антилопы, разлагаясь под палящими лучами солнца. Только с 1945 по 1950 год на 1500 квадратных километрах площади было убито 8554 крупных животных.
Прежде земля здесь была покрыта зарослями кустарника, перевитого различными вьющимися растениями; на каждый гектар приходилось около трехсот деревьев. А земляной орех — это низкорослое и тщедушное растение — не прикрывает голой земли, подставляя ее солнечным лучам и ветрам. Почва высыхает и выветривается, ливни смывают ее и уносят прочь в глубокие ущелья и низины.
Пагубный проект «Земляной орех» явно себя не оправдал. Однако в одном только Сенегале продолжают ежегодно забирать под посевы земляного ореха 25 тысяч гектаров новых земель и столько же их остается после использования в виде безотрадных пустошей. Словно каток, подминающий под себя все живое, катится «ореховая напасть» по несчастной стране.
Все увеличивающемуся населению уже сегодня нужны новые земли. Но там, где нужно выращивать маниоку, батат, бананы, волей-неволей приходится уничтожать горилл, мартышек, павианов и антилоп, которые тоже претендуют на эти растения. Правда, если кто-нибудь построит новую ферму в глухом, необжитом месте, он в течение многих месяцев и даже лет может пользоваться бесплатным мясом за счет дичи, населяющей окрестные угодья. Но ни один фермер не потерпит, чтобы поблизости от его коров и овец жили леопарды, львы, гиеновые собаки или крокодилы. Уже сегодня дикие животные в Африке вытеснены с двух третей той территории, на которой обитали еще 100 лет назад. Однако и там, где сегодня еще обитают слоны, антилопы гну, леопарды, носороги и человекообразные обезьяны, число их снизилось на 20, а то и на 90 процентов.
Обширные области влажной Тропической Африки возле экватора пока еще находятся «под охраной» мухи цеце, поэтому они и сегодня еще богаты дичью и лесами — этими хранилищами дождя для всего континента. Потому что муха цеце разносит не только сонную болезнь среди людей, но и болезнь среди домашнего скота — так называемую нагану. В зараженной местности от этой болезни за короткий срок погибают поголовно все домашние животные, в то время как дикие, в крови которых тоже находят возбудителя этой болезни, ею не заболевают.
В некоторых английских колониях применяли ужасающий метод борьбы с этой болезнью. За счет чего живут мухи цеце? Ну разумеется, за счет крови антилоп и других диких животных! Как наилучшим образом избавиться от мухи? Надо планомерно уничтожить всех диких животных в округе: каждого куду, каждую газель, каждого жирафа, каждого носорога — словом, все живое, что может хранить в своих жилах хоть каплю крови, пригодной для питания зловредной мухи. А когда все крылатые переносчики инфекции вымрут от голода, можно будет через некоторое время заселить обезвреженные области домашним скотом.
Сказано — сделано. Начался планомерный отстрел всего, что двигалось и шевелилось. Во исполнение этого безумного плана в Родезии, в долине Замбези, с 1948 по 1951 год было уничтожено 102 025 голов диких животных. Тут были и буйволы, и антилопы канны, и куду, бушбоки, лошадиные антилопы. Что же касается мухи цеце, то она после этой массовой бойни и не подумала исчезнуть…
Еще пуще лютовала Контрольная комиссия по борьбе с мухой цеце в Уганде. И только решительное вмешательство борцов за охрану природы успело в последний момент уберечь обширные районы от полного опустошения. Задним числом было установлено, что господа, ответственные за операцию «Муха цеце» бездумно и самовольно, без должных научных обоснований учинили массовое избиение животных. Теперь уже известно, что сонная болезнь, а также родственная ей болезнь домашнего скота — нагана — переносятся примерно тридцатью видами мухи цеце. Каждый такой вид предпочитает особую, только ей свойственную влажность воздуха и придерживается определенных растительных сообществ. Но что самое главное — все они живут за счет крови разных «доноров», начиная от человека и крупной дичи до грызунов и других мелких млекопитающих, а также крокодилов, птиц и ящериц. И если крупных животных путем систематического отстрела еще можно постепенно истребить, то уж мелких (таких, как грызуны), ведущих преимущественно ночной образ жизни, не уничтожить никогда.
А между тем есть реальные возможности борьбы с мухой цеце. Так, уже 20 лет назад удалось полностью обезвредить территорию Зулуленда (ЮАР) и другие области Южной Африки путем единовременного опыления с самолета контактными ядохимикатами. А в самое последнее время был проведен новый научный опыт: целую партию самцов мухи цеце стерилизовали путем облучения и затем выпустили в местностях, где наблюдалось засилье мух. А поскольку каждый самец оплодотворяет несколько самок, то таким способом эти самки автоматически исключались из процесса размножения. И хотя мушиное поголовье убывало довольно медленно, зато от подобного метода борьбы не страдали другие, полезные, насекомые.
Все же крупным и хищным животным приходится уступать свои «владения» повсюду, где эти земли нужны под пашни и пастбища африканскому населению, которого становится все больше и больше.
Впрочем, чему тут удивляться? Ведь наши собственные предки в Европе, Северной Америке, Японии или Китае — разве они не поступали с животными подобным же образом? Только мелким и безопасным представителям животного мира разрешалось обитать среди нашего культурного ландшафта в качестве охотничьей дичи: у нас это косули и зайцы, а в Южной Африке — несколько видов антилоп.
Ho, повторяю, никто ведь не потерпит, чтобы с его кукурузных полей и банановых плантаций снимали урожай слоны или стада буйволов. И кому это захочется жить вместе со своими детьми в глинобитном домишке прямо среди львов и леопардов?
Поэтому я очень скоро пришел к выводу, что совершенно бессмысленно защищать в Африке «просто львов» или «просто носорогов»: им все равно рано или поздно придется уступить людям свои владения. Вместо этого мы должны всеми силами стараться помочь выделить в Африке несколько достаточно больших территорий, свободных от людских поселений, то есть заблаговременно создать национальные парки, в которых животные и растения смогут чувствовать себя в полной безопасности. Только так мы сможем сохранить их для будущего.
Кстати, я хочу еще напомнить о том, что если на скудных тропических почвах пасется 30 различных видов диких животных, они дают заметно больше белка на один гектар, чем пасущееся в тех же условиях однородное стадо домашнего скота.
И нельзя забывать о том, что человечество, задавленное урбанизацией, загазованностью и загрязнением окружающей среды, все больше тянется к подобным нетронутым уголкам природы, все больше горожан жаждет полюбоваться природой в ее первозданной красоте, побыть в тишине, подышать свежим воздухом. А следовательно, наличие подобных ландшафтов принесет в будущем, да и приносит уже теперь, государствам, владеющим ими, гораздо больше доходов, чем хозяйственное освоение этих же земель.
Первым из крупных африканских животных вымер еще за 300 лет до нашей эры дикий осел, который обитал в области Атлас, на северо-западе Африки. Вскоре исчез и североафриканский мелкий слон — вид, наиболее пригодный для приручения, более выносливый и легче переносящий всякого рода лишения. Теперь его изображение можно увидеть только на римских монетах или вазах. Именно с этими слонами Ганнибал появился в свое время у врат Рима, наводя ужас на население.
Что касается львов, то только их корректным отношением к нам, людям, можно объяснить тот факт, что им позволили в Северной Африке пережить времена Рима, Карфагена и высокоцивилизованных арабских государств. В Марокко они были истреблены лишь к 1810 году, а в Алжире и Тунисе — только в 1890 году. Самый красивый подвид львов — берберийские львы с черной густой гривой, закрывающей не только полспины, но и грудь зверя, на своей родине были истреблены в двадцатых годах нашего столетия. С тех пор эти «модели» для гербов, монет и скульптур проживают только в наших зоопарках, да и то они уже далеко не такие красивые, так как смешались с львами других подвидов. Нам, работникам зоопарков, приходится время от времени для «освежения крови» привозить из Африки новых, только что отловленных львов. Но мы делаем это неохотно. Дело в том, что львы, живущие ныне в Африке, почти поголовно имеют куцую, редкую гриву, не заходящую на брюхо, и выглядят они поэтому не импозантно. Кстати, на южной оконечности Африки уже примерно к 1865 году были полностью истреблены все капские львы, тоже необыкновенно красивые, с роскошными темными гривами, покрывающими всю переднюю часть их туловища.
Когда первые буры[11] заявились в Южную Африку, они увидели зеленые равнины с изобилием самых различных животных, и все это напоминало старинные сказания про те самые «райские кущи», существовавшие когда-то на Земле до злосчастного грехопадения людей, лишившего их всех этих благ. До самого горизонта паслись бесчисленные стада благородных антилоп, газелей, зебр, гну, жирафов и кафрских буйволов. Однако буры видели в них только дешевое мясо, не стоящее ничего, кроме патронов. А из шкур можно было изготовлять мешки, в которых удобно хранить урожай.
И вот тут-то свершилось роковое событие, заставившее мир на минуту встрепенуться и прислушаться к тому, что делается в Африке. Вдруг все узнали, что на свете существуют квагги (это такие зебры, у которых только перед полосатый, а задняя часть тела коричневая, как у лошади). Никто и не знал, что эти квагги тысячными стадами бродят по африканским саваннам, и тем более никому и в голову не приходило прикинуть, даже хоть приблизительно, сколько же их там, этих квагг. И вдруг приходит тревожная весть: в 1878 году в Южной Африке застрелили последнюю, самую последнюю на свете, кваггу…
Никто не хотел этому верить: не может быть, что такого животного больше не существует! Но тем не менее это было так. Правда, нашелся еще один экземпляр в Амстердамском зоопарке, но он был один и поэтому не оставил потомства. А в 1883 году умер и он.
Поделиться книгой: