Помоги проекту - поделись книгой:
Так оно и оказалось – сестра была младшей.
- Пальцы подожмешь, - неуверенно произнес Гринька. Он понимал, что убедить меня не получится, поэтому наморщил лоб, пытаясь найти выход.
На ум ничего не приходило и тогда я предложил фант – услугу, которую он будет обязан будет оказать, когда придет время. Гринька долго сомневался, чуя подвох. Пытался спорить, выдвигая кучу условий, но в конце концов вынужден был согласится. Уж слишком сильно хотелось ножик.
Две недели я трудился. Доводил до ума обломок проржавевшего лезвия, найденного в куче мусора. Шлифовал, придавал остроту и форму, благо в заброшенном цеху имелся верстак. Обмотал шероховатую деревяшку черной изолентой – получилась пристойного вида рукоять. Выдолбил углубление и насадил лезвие на эпоксидный клей, позаимствованный еще в прошлом месяце в кожевенной мастерской.
Две недели упорной работы и нож готов. Вчера я озвучил эту новость Гриньке, заодно напомнив про фант. Услыхав просьбу, приятель долго кривился, словно проглотил дольку лимона. Пытался отнекиваться, но в конце концов желание получить заветный нож перебороло страх.
- Ладно, помогу тебе… Но сначала нож.
Именно поэтому я вскочил ни свет ни заря, и теперь бежал по улицам спящего поселка. Звуки шагов гулким эхом отдавались от стен прижатых друг к другу домов. Утренний туман стелился, полз клочьями, пытаясь скрыть облик трущоб. Но даже сквозь пелену проступали уродливые очертания поселка, отраженные в грязных окнах, покрытые трещинами серых стен и выплеснутые на улицу помоями.
Спрятанный под рубаху нож, отдавался болезненными тычками. Я несколько раз останавливался, чтобы поправить его, но сверток продолжал упорно сползать, упираясь рукоятью под ребра. Он словно торопился попасть к новому хозяину, а поэтому всячески напоминал о себе. Ничего с Гринькой не случится: ждал пару недель, подождет и еще.
Вместо того чтобы бежать к приятелю напрямки, я свернул налево. Нырнул под арку и оказался в квартале Желтых Фонарей.
То, что ночью вызывало восхищенный вздох, под утро выглядело жалким подобием: начиная от облезших фасадов и заканчивая «девочками» мадам Камиллы.
Я был шокирован, когда впервые увидел закулисье борделя, пропитанное дымом сигарет и ароматами дешевых духов. После бурной ночи к ним примешивался едкий запах пота, блевотины и человеческих испражнений. Некоторые из посетителей напивались до такой степени, что гадили прямо в портки.
Мари не любила, когда я видел её в таком состоянии. Яркие ночные бабочки под утро выглядели жалко - потрепанные и опухшие, со следами потекшей краски на лице. Словно подвергнувшиеся жестокой игре куклы. Она запрещала являться в ранние часы, но я все равно приходил.
Работницы борделя подкармливали меня, оставляя еду у дежурившего вышибалы – все недоеденное и не проглоченное после бурной ночи. Мадам Камилла терпеть не могла благотворительности, а потому сильно разозлилась, прознав про подачки. Велела выгнать оборванца взашей и больше не пускать. Девушки просили за меня, но хозяйка была неумолима. И только спустя месяц, она передумала. Дело было вовсе не в жалости или внезапно проснувшемся человеколюбии. Мадам Камилла руководствовалась иными мотивами. Она умела извлекать выгоду из вещей, казалось бы, незначительных на первый взгляд, как то взять мелкого проныру в оборот. С тех пор я выполнял мелкие поручения из разряда «подай-принеси». Был мальчиком на побегушках у местных жриц, у подзадержавшихся клиентов, а иногда и у самой мадам Камиллы. Работал за еду и был вполне счастлив.
Утренние часы – время получки. Живот давно привык к распорядку дня, поэтому начал бурлить, стоило свернуть под арку. Серая масса борделя, лишенная разноцветных огней, неторопливо выплыла из тумана. Проступила табличка с ярко-красной надписью: «опасно, высокое напряжение». Стучаться в главные двери борделя с утра считалось за моветон. Этому меня научили местные работницы, как и тому, с какой стороны обойти, чтобы обнаружить черный вход, и с какой очередностью постучать, чтобы тебе открыли.
Распахнув калитку, я оказался в заставленном ящиками внутреннем дворе. Иногда за ними лежали кучи дерьма и прочие радости жизни, поэтому приходилось ступать аккуратно, чтобы не поскользнуться на блевотине или не проколоть потертую подошву о случайный осколок. Наконец добравшись до заднего крыльца, я отбил положенный ритм и принялся ждать.
Дверь открыл хмурый верзила – один из трех вышибал, работающих на мадам Камиллу. В борделе было принято давать иностранные имена, поэтому здоровяка величали Густавом. В миру же Гриша Рябой, известный на всю округу физической силой и нелюдимым характером. Не то чтобы он не любил людей, просто не желал с ними общаться.
Вот и сейчас вместо приветствия он протянул мне промасленный пакет. Буркнул
Ноздри защекотал мясной запах. До того вкусный, что я не выдержал и распаковал посылку. Внутри оказался кусок бутерброда с тонко нарезанными ломтиками колбасы. Это она мутила мой рассудок, заставляя то и дело сглатывать слюну. А еще здесь были заветренные дольки яблока, ветка винограда и обрезанная пополам булочка, покрытая подсохшей, а потому потемневшей корочкой грибного паштета. Вкуснотища!
Я не стал присаживаться на крыльцо. Проглотил все на ходу, и вытерев жирные пальцы об остатки бумаги, побежал дальше, к ожидавшему меня Гриньки.
Дом приятеля находился в конце Корчажного переулка. В два этажа, с кирпичными стенами и двускатной крышей из профнастила. Со стороны он мог показаться настоящим исполином в окружении неказистых соседей, сбитых из не пойми чего. Однако стоило заглянуть внутрь, и иллюзия величия моментально рассеивалась.
Маленькие комнаты, заваленные старой мебелью, в проходах вечно натянутые веревки с мокрым бельем, и горы - горы коробок, за неимением свободного места, составленные вдоль стены. Народу внутри ютилось столько, что приходилось спать на полу, в том числе и Гриньке. А все потому, что под одной крышей умудрялось сосуществовать четыре семейства.
Приятель как-то попытался объяснить, кто кому приходился дядей, а кто тетей, но я быстро запутался в родственных хитросплетениях. По мне так все Гринькины братья выглядели на один манер: огненно-рыжие, конопатые и невыносимо наглые. И сестры были не лучше. Вечно дразнили псом подзаборным и показывали языки. Эх, если бы не Гринька, надергал бы вредин за косички…
Подобрав лежащие камешки, я принялся швыряться в окно детской спальни на втором этаже. Можно было бы постучать в дверь, как все нормальные люди, но тут возникала одна проблема. Дело в том, что родители Гриньки меня не жаловали: не хотели, чтобы их сын общался с уличной шпаной. А дядька его – здоровяк с рыжими усищами так и вовсе грозился спустить с крыльца, если покажусь снова. Вот и приходилось изгаляться, придумывая разные способы.
После очередного камешка в окне замельтешила тень. Показалась голова с косичками, потом вторая, принявшаяся ковыряться в носу и строить обидные рожицы. А потом появился Гринька, отогнал надоедливых сестер и указал жестами, что скоро будет.
Собрался приятель за пару минут. Вылетел из-за угла дома в пальто нараспашку и фуражке, сбитой набок в залихватской манере. Последней он гордился особенно: с кожаным ремешком на тулье, и металлическими клепками по бокам. Ровно такую же носили «стригуны» или «стриги», представители главенствующей банды в серой зоне. Или как они сами себя величали – артель. Дескать есть артели плотников и маляров, а мы чем хуже? Тоже трудимся на благо общества, запугивая мирных жителей и собирая дань с хозяйств.
Почему именно стриги, трудно сказать. Может причина заключалась в выбритых наголо баках, а может в способности «стричь деньгу». Уж что-что, а обдирать до нитки эти ребята умели. Особенно строптивых торговцев, устраивающих беспошлинную торговлю на подвластной им территории.
Гринька стригами восхищался. Бывало, с открытым ртом следил, как те в вальяжной манере прогуливались по улице, засунув большие пальцы за ремень. Как взглядом хозяина оценивали разложенные на прилавках товары и прелести проходящих мимо девиц. Гринька мечтал иметь столь же непоколебимую силу. Он даже выпросил у родителей купить картуз с вплетенным ремешком. Для полного сходства не хватало лишь ножа, непременного атрибута каждого уважающего себя стриги.
- Ну же, не томи, - вырвалось у него изо рта вместе с паром.
Пришлось лезть за пазуху, доставать сверток. Гринька увидав нож, аж замер с открытым ртом. Ну все, сейчас ругаться начнет… Нож и вправду вышел неказистым, ну то есть немного… совсем чуть-чуть, если не приглядываться.
Выхватив из рук самоделку, приятель принялся размахивать ею на манер клинка. Поворот вокруг оси, атака с наскоком, уход в защиту и резкий контрвыпад. С грозным криком «опа» Гринька пронзает невидимого противника, после чего останавливается и с видом знатока проводит пальцем по лезвию.
- Вещь!
Я едва смог сдержать вздох облегчения. До конца не верилось, что собранная из мусора поделка заинтересует приятеля.
- Девять копеек, как и договаривались, - произнес он торжественно, протянув ладонь с мелочью.
Я столь же торжественно их принял. Обыкновенно со мной расплачивались едой, а тут заработанные честным трудом деньги. Ни с чем несравнимое чувство гордости охватило грудь. Эх, видел бы меня сейчас дед Пахом… Он бы точно похвалил, потрепав волосы мозолистой пятерней.
Целых девять копеек – это же настоящее богатство! Наконец-то куплю себе курник – горячий, с хрустящей корочкой и сочным мясом внутри. А на сдачу возьму два… нет - три брикета сливочного мороженого. Залезу на крышу и буду объедаться, любуясь гигантскими небоскребами. Разве может быть день лучше?
Пока я фантазировал на тему ближайшего будущего, Гриня пытался пристроить нож. В итоге не придумал ничего лучше, чем засунуть во внутренний карман.
- Позже чехол куплю, - сообщил он мне, пребывая в приподнятом настроении. Все лето приятель грезил о собственном ноже и вот сбылось – лезвие лежало под сердцем. От осознания сего факта Гринька аж приосанился. Не иначе, возомнил себя стригуном – хозяином здешних улиц. Осталось лишь выбрить виски и получить полновесных люлей от бати. Родители знали об увлечении сына бандитской романтикой, но ничего поделать не могли. Трудно спорить, когда живой пример перед глазами: вечно сытый, наглый, в окружении красивых женщин. Стригуны умели жить ярко, не горбатясь сутками напролет и не заботясь о лишних копейках.
Про себя Гриня давно решил: как только стукнет семнадцать лет, непременно вступит в ряды артели. Выдержит испытательный срок, пройдет посвящение и набьет на плече татуху – непременный атрибут каждого стриги. Тонкое лезвие кинжала, обвитое лозой. Чем больше шипов на растении было, тем более уважаемым считался бандит. У самых авторитетных витки лозы обвивали запястье, скользили вверх по плечу и расползались по спине многочисленными побегами.
Гриня утверждал, что это красиво. То же мне, нашел картину в художественной галерее… Разве может вызвать восхищение трава, похожая на колючую проволоку? Другое дело банды из Фавел. На их спинах красовались разноцветные волки и тигры, летающие драконы, хищные рыси. Вот где настоящее искусство! Жаль, что в сезон дождей их скрывала одежда.
Малажские ватажники были единственными, кто избегал отметок на теле. Легендарный атаман Малага называл подобное украшательство бесчестием для православного человека. Сам наколок не имел и того же требовал от других. Ходили слухи, что однажды рассвирепевший атаман срезал лоскут кожи с плеча подчиненного. Схватил нож и полоснул прямо на живую, отодрав вместе с изрядным куском плоти. Что и говорить, лютым зверем был Малага. Ушел рано, но память о себе оставил крепкую…
Гринька словно прочитав мои мысли задрал рукав - залюбовался предплечьем, таким же худым и мосластым, как и он сам. Видимо воображал, как будут смотреться колючки лозы на его коже. Пришлось нарушить его мечтания.
- Про фант помнишь?
Лицо приятеля приобрело капризное выражение. Ух, как оно меня раздражало. Недовольный Гриня вечно оттопыривал нижнюю губу, становясь похожим на ребенка. Но он-то не ребенок – взрослый пацан!
- Сегодня не могу, у меня до обеда чистопись.
- Ты обещал!
- Да говорю же – не могу! С утра занятия, а после отец просил помочь.
- Значит слова своего не держишь.
- Да причем здесь это, - затараторил Гриня. Он набрал было в грудь воздуха, собираясь привести кучу доводов в собственную защиту, но я слушать не стал. Бросив в лицо обидное
По поводу случившегося не переживал, потому как знал Гриньку. Погруженный в уголовную романтику, он обязательно передумает. Насмотрелся боевиков о благородных бандитах и вообразил, что в реальной жизни также. Что стригуны следуют непреложному кодексу правил и нет для них худшего зашквара, чем считаться треплом.
Гринька догнал меня спустя три дома. Пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержать смех. Видок у приятеля был еще тот: весь взъерошенный, с алыми пятнами, особенно ярко выделявшимися на белой, покрытой веснушками коже.
Эх, Гринька-Гринька! Не удивительно, что рыжие сестрицы из тебя веревки вьют, хоть ты и старше их по возрасту.
- Фиг с тобой, пошли! – пробормотал он, и первым зашагал по улице.
Сегодняшний день был для меня особым. Все началось неделю назад, когда впервые наткнулся на расклеенные по трущобам объявления:
Слово то какое придумали – маркеры. Никто толком не знал, что оно означает. Какие-то цепочки в ДНК, позволяющие развивать способности: бегать быстрее гончих, видеть дальше сокола и запоминать целые абзацы текста, разок взглянув на страницу. Имеющийся талант мало было обнаружить, его еще нужно было развить с помощью курса химиотерапии и под наблюдением специалистов. Набожные прихожане вроде деда Пахома считали сие открытие злом - печатью диавола на теле рода людского, а атеисты вроде Гриньки, наоборот, верили в силу прогресса.
- Если бы не наука, где бы мы сейчас жили? В каменных пещерах подобно диким зверям, не имеющим ни свету, ни холодильника? – закипал мой товарищ, стоило начать с ним спорить. Пару раз доходило даже до драки. Гринька хоть и был старшим по возрасту, толком махаться не умел. Поэтому всякий раз получив тумаков, убегал обиженным домой. Не выходил на улицу и даже не откликался на постукивающие по стеклу камушки. Обиды хватало ровно на два дня, а потом ничего – мирились.
В глубине души Гринька понимал, что можно прожить и без холодильника, и без крыши над головой. Я был тому ярким примером. Да, в сезон дождей приходилось туго, особенно перед рассветом, когда колючий мороз пробирал до костей. Не спасала ни куртка, ни теплая труба под боком. Приходилось вставать пораньше и караулить первые открывшиеся магазинчики, в коих можно было пересидеть, а при наличии мелочи в кармане согреться горячим чаем.
У бездомных не возникало моральных дилемм о печати диавола. Они не спорили, что есть маркер: проявление зла или подарок эволюции. Достаточно было знать, что с каждым везунчиком подписывался многолетний контракт с положенными на содержание выплатами. Большими или маленькими - другой вопрос. Тут все зависело от покровителя, к которому попадешь. Обыкновенно в их качестве выступали потомственные аристократы: люди княжеского рода, чуть реже баронского. Были и представители крупных корпорации, вроде алюминиевого гиганта «Алко» или производителя телевизионных панелей «Сотос». И никогда людей высокого достатка. Только наивысочайшего – миллионеров или тех, кто был в состоянии выбить крупные суммы под залог.
Почему так? Все дело в затратах… Начинался процесс с мучительного поиска кандидатов. Я не знал точной статистики, но слышал, что вещь это крайне редкая. Проще монетку сыскать на улице, чем наткнуться на человека с маркером.
Забор материала производился с помощью самой обыкновенной иглы, воткнутой в вену. А вот для дальнейшего исследования требовалось дорогостоящее оборудование – центрифуги, хранящие в специальных камерах реагенты, и как венец всего – электронные вычислительные машины. Лишь очень богатые люди могли позволить себе подобные траты. Те, кто рассчитывал получить финансовый результат не прямо сейчас или через год, а в отдаленном будущем. Или не получить вовсе. Уж слишком много рисков возникало походу. Тут тебе и сложный процесс химиотерапии, и время, требующееся для раскрытия таланта. Один год, проведенный в стенах Академии, обходился в сотни тысяч рублей. Денег, потраченных в слепую - на кота в мешке. Сами по себе маркеры не гарантировали ничего. Они лишь свидетельствовали о наличии неких скрытых талантов, которые только предстояло найти.
Для этого носителей помещали в специализированные учебные заведения, носящие бесконечно длинные названия, вроде Поволжской Гуманитарной Академии имени Его Императорского Величества и чего-то там кого-то там еще. В народе же говорили просто - Академка, и всем сразу становилось понятно. Место, где росли и обучались будущие таланты. Одни выбивались в люди и становились великими врачами, спортсменами или военными, другие исчезали, канув в небытие.
В трущобах всякое болтали про Академку. Рассказывали, что местные доктора ставили чудовищные эксперименты над учащимися, что каждый второй умирал или становился безумцем. Что подписанные с покровителем контракты это ничто иное как кабала, вырваться из которой не получится до конца жизни. Пускай так, я был согласен. О свободе хорошо складывать песни или хвастаться перед приятелями. Ей приятно гордиться, но жить, когда окромя ее треклятой и нет ничего – невыносимо. Поэтому каждый пытался продать свою шкуру подороже: одни шли служить к атаману Малажскому, другие работали на мадам Камиллу, третьи вроде отца Гриньки горбатились в мастерских, чтобы хоть как-то обеспечить многочисленное семейство. Все продавались, и я был бы рад это сделать, вот только кому? Особых вариантов трущобы не предлагали. В подмастерья не возьмут, у рабочих своих отпрысков хватает. В стригуны идти не хотелось, вся эта бандитская романтика была поперек горла. И что оставалось? Ловить призрачный шанс, любую возможность вырваться за пределы гноящегося аппендикса трущоб.
Едва услыхав про тестирование, я загорелся этой идеей. Настолько, что уже мнилась мне теплая постель в стенах Академии и подносы полные еды. А вдруг повезет, а вдруг выпадет счастливый билетик и в моей крови обнаружится тот самый маркер. Оставалось лишь уговорить Гриньку…
- Нет! – отрезал тот категорически, стоило лишь открыть рот.
- Но…
- Нет.
- Ты даже не выслушал.
- Нет, нет и еще раз нет. Трехкратное нет – пятикратное!
И если бы не фант, хрен бы мне удалось подбить Гриньку. Он однажды проходил тестирование, в годков семь или восемь, и единственное что запомнил – это причинившую боль иглу.
- Гриня, я не прошу сдавать тесты! Колоть будут меня, а ты постоишь рядом, - убеждал я приятеля.
- Вот и иди, я здесь причем?
- Посмотри на меня.
- Ну?
- Что ты видишь, только честно?
Никто не любил грязных оборванцев: их сторонились, от них отворачивались, морща носы и брезгливо поджимая губы. Особенно этим славились городские барышни, неведомо каким ветром занесенные в трущобы. Они реагировали на меня как на облезлую крысу, выбравшуюся из подворотни. Понятно, что одежда моя имела неприятный запах и физиономия чумазая, сколько не драй. Это было понятно, но все равно обидно.
Работающие в мобильных лабораториях аспирантки мало чем отличались от городских. Собственно, они ими и были, занесенные в трущобы по воли случая и распоряжению декана. Они могли запросто отказать в процедуре тестирования. И тут сколько не возмущайся, правды не найдешь. Не было ее, не существовало для босяков с улицы. А местная охранка еще и пинка даст для профилактики, чтобы не вздумал возвращаться. Именно поэтому мне и понадобился Гринька. Опрятно одетый сопровождающий мог самым благоприятным образом повлиять на окружающих. Глядишь и не выпрут.
Сколько сил мне потребовалось, чтобы убедить рыжего. Одного фанта ему было мало, пришлось пообещать, что покажу хазу стригунов. Место, где собираются расписные офицеры с колючей лозой, доходящей до самого пупа. Не знаю, чего Гринька ожидал там увидеть, но глаза загорелись жадным огнем, а сам он после недолгих раздумий согласился выступить в качестве сопровождающего на тесты. Правда, не обошлось без условий. Их Гринька выдвинул целых три: первое – никому не говорить о месте куда идем, второе – в кресло он не сядет ни при каких условиях, и третье – хаза должна быть показана в тот же день. Лучше вечером, потому как утром у него чистопись, а после обеда работа в отцовской мастерской.
- Не понимаю, и чего ты так трусишь, - докапывался я до приятеля, пока мы петляли по лабиринту трущоб. – Сделают укольчик и все.
- Ага, укольчик…Ты эту иглу видел – длиннющая! – Гринька развел руками, явно преувеличивая размеры угрозы. - Один раз ошибутся и руку насквозь проткнут.
- Брехня, - не поверил я. – Это же с какой силой надо давить, чтобы игла кость пробила?
- Да с самой обыкновенной. Ты кончик вблизи видел? Он такой тонкий, что железный лист прошьет, не говоря уж про человеческое тело.
- Брехня, - повторил я снова, – иначе почему об этом молчат?
Гринька огляделся и с самым таинственным видом произнес:
- Заговор фармакологических компаний... Все обо всем молчат, чтобы народ не волновался и стачки не организовывал. К примеру, ты знаешь, как новые лекарства испытываются?
- Обыкновенно, на мышах.
А вот нифига. Они привозят таблетки в бедные районы вроде нашего поселка и раздают под видом гуманитарной помощи. А потом специально обученные люди наблюдают за побочными эффектами – проявятся те или нет. Вот так и работает современная медицина. Испытывать на людях – это гораздо дешевле и нагляднее, чем на мышах.
Тут я спорить не стал. Сам неоднократно слыхал от деда Пахома, что трущобы вроде испытательного полигона для властьимущих. Их потому и не сносят, что экспериментируют всякое. И не только в плане медицины, ну и других наук.
Вот только зачем руку протыкать, Гринька так и не объяснил.
Через десять минут мы вышли к указанному в объявлении месту - небольшому пятачку, гордо величаемому площадью. Здесь даже плитка имелась, потрескавшаяся и побитая от времени, и единственный на весь поселок неработающий фонтан. Закрыли его по причине возникших финансовых трудностей. Администрация поселка латала дыры в бюджете, поэтому экономила на всем на чем только могла, в том числе и на счетах за воду. Деньги в конце концов нашлись, но вот беда за время простоя многие детали проржавели. Теперь для запуска требовался дорогущий ремонт плюс новый насос взамен украденного. Так и стояла никому ненужная бетонная чаша, медленно ветшая и приходя в негодность. Летом по ней лазили дети, а в сезон дождей хранили арбузы и дыни. Они и сейчас там плавали, под строгим присмотром бородатого охранника.
- Эх и нифига народу, - присвистнул Гринька, увидав длинную очередь, что начиналась за бакалейной лавкой, огибала фонтан и уходила вдаль аж до самых мясных рядов, едва различимых в густом тумана.
Над площадью стоял гул рассерженного улья, столь привычного для большого скопления людей. Одни продрогли и устали, другие ворчали, поминая нехорошими словами организаторов сего действа, заставивших спозаранку выбраться из теплой постели. Нет, чтобы после обеда устроить.
Кого здесь только не было: и стар, и млад, со всех районов, различных конфессий. Особняком держались смуглолицые жители Фавел. Они явно чувствовали себя не в своей тарелки, нервничая и оглядываясь в поисках возможных угроз. Зря, потому как люди князя Одоевского позаботились о безопасности, поручив охрану мероприятия стригунам. То там, то здесь мелькали знакомые кепки, да бритые виски. Наметанный взгляд уличного бандита определял угрозу лучше всяких детекторов.
Три года назад религиозные фанатики устроили погром. Напали с палками на людей, требуя отменить бесовские эксперименты. Заодно перевернули мобильную лабораторию, разломав и разбив оборудование на полмиллиона рублей. Неслыханная по меркам трущоб сумма. С тех самых пор на охране не экономили.
Гринька аж замер от благоговения, увидав выбритые виски. Пришлось схватить приятеля и потащить силой.
- Это Сеня, - с придыханием сообщил он, когда мы заняли положенное место в очереди. – Это же Сеня-Кастет! Знаешь почему так прозвали?
- Потому что носит кастет? – предположил я.
- Ага… Не самодельный кусок свинца, а настоящий фабричный, отлитый из чистого серебра, - добавил Гриня, как будто это что-то меняло. Запоминать погоняла бандитов было столь же бесполезным занятием, как и вести учет песчинок на пляже. Одни уходили: зарезанные и забитые, упившиеся вусмерть, пустившие химозу по вене, задержанные жандармерией и просто растворившиеся в небытие. На смену им приходили другие Толстяки, Бураны, Быки, Кастеты. Их было десятки - сотни, похожих один на другого словно братья-близнецы. Но Гринька их помнил, словно набожная старушка имена всех святых.
Поделиться книгой: