Змеи. Мистические животные и чем они отличаются от остальных

Евгений Рыбалтовский

Змеи. Мистические животные и чем они отличаются от остальных

© Рыбалтовский Е., 2024

© Острошабов А., 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

1

Вступление

Люди думают, что делятся на множество категорий. На мужчин, женщин, детей и младенцев, учителей и учеников, водителей автобуса, банкиров и строителей, врачей и военных. На самом деле люди делятся всего на два типа – на тех, кто при слове змея испытывает ужас, отвращение, омерзение и страх, и на тех, кто, увидев змею, восторгается и получает настоящее удовольствие от созерцания этого прекрасного существа. Нейтральных не существует. По крайней мере, мне они еще никогда не попадались. И в этой книге я постараюсь убедить вас в том, что эти животные действительно великолепны и потрясающи. Вы можете поверить, что все, что я вам расскажу, взято не из интернета и не подслушано от случайных людей. Многие десятилетия общаясь и работая с этими загадочными для всего мира существами, я до сих пор продолжаю получать неизменное удовольствие от одного только вида рептилий. Я уже не говорю об особенностях их поведения, повадках, условиях их жизни, странной и не всегда понятной нам физиологии, делавших змей во все века такими таинственными, непонятными и пугающими для большинства людей существами.

Я не помню точно, когда меня заинтересовали змеи. Скорее всего, это произошло, когда мы ходили за грибами с дедом и мне было всего года четыре. Мой дед, полковник, фронтовик, казался мне самым смелым человеком на свете. Он не боялся огромных, больше меня тогдашнего, бродячих собак, мог перепрыгнуть через ручей и рассказывал истории, как плавал по морю во время бури. Мы любили ходить с ним по лесу и собирать крепкие, почти круглые боровики с шоколадными шляпками. Грибы росли в зарослях вереска, и заметить их было непросто. Дед всегда ходил с палкой, который раздвигал цветущие розовыми метелками кустики, высматривая спрятавшиеся грибы. Ходил он неторопливо, внимательно вглядываясь в мох и белые островки ягеля. Но мне все равно было тяжело успеть за ним, я вечно спотыкался, запутавшись ногами в жестких ветках, и почти ничего не находил. Иногда он, заметив крупный боровик, стоящий почти открыто, проходил мимо, делая вид, что пропустил его, и давая мне возможность первому схватиться за толстую ножку и испытать восторг первооткрывателя. В один из таких походов я с удивлением узнал, что моего бесстрашного деда тоже можно напугать. Шагая впереди, он вдруг замер, уронил корзину, полную грибов, и, резко развернувшись, схватил меня за руку.

– Там змея, гадюка! – испуганно зашептал он, и мы побежали. Вернее, побежал дед, да так, что я просто болтался сзади, как хвостик, почти не доставая ногами до земли. Это было очень странно, потому что я ничего не заметил. Никто за нами не гнался, не рычал страшно вслед, и, на мой взгляд, не произошло ничего особенного. Остановились мы, пробежав метров сто. И корзина, и палка остались далеко позади, во власти страшной гадюки, и, похоже, мой боевой дед не слишком-то хотел туда возвращаться. Он топтался на опушке, вспотевший и тяжело дышащий и сумел успокоиться только после пары папирос. Идти с ним за корзиной он мне не разрешил и, выломав новую палку, двигался с ней словно по минному полю, осторожно постукивая по кустикам перед собой. Я с интересом наблюдал как, дойдя до корзины, он тщательно переворошил все кустики вереска вокруг нее, чтобы удостовериться, что опасность миновала, и только после этого взялся за ручку. Возвращался он торопливо, оглядываясь на ходу, готовый снова перейти на бег. Такой была моя первая встреча со змеей, которую я даже не увидел. Казалось бы, я должен был навсегда впитать страх к этим животным. Но вместо этого во мне развился невероятный интерес. Я никак не мог понять, каким образом явно небольшое существо, сумевшее даже остаться незамеченным мной, смогло внушить такой ужас моему героическому и орденоносному деду, немало повидавшему на своем веку. А незадолго перед этим дед познакомил меня с жабой, живущей в нашем саду. Жабу он не боялся и очень уважал, потому что она поедала слизняков, портящих его любимую клубнику. Жаба мне тоже очень понравилась, ее интеллигентная, хоть и слегка надменная, морда внушала уважение. Сидя под кустом смородины, она вполне доброжелательно рассматривала нас, не выказывая ни малейшего испуга. И мне кажется, что эти два случая во многом определили мою судьбу, хотя мама утверждает, что интерес к животным у меня появился намного раньше. По ее словам, уже в два года меня можно было посадить в саду около муравьиной дорожки и не беспокоиться, что я куда-нибудь уйду – я мог часами наблюдать за тем, как суетятся снующие туда-сюда муравьи. Но после встречи с жабой и гадюкой я утвердился в своем интересе. И с тех пор никогда от него не отходил.

С четырех лет в моем доме всегда были животные. Животные самые разные. Рыбки, птички, аксолотли, кошки, собаки – в этом отношении я был счастливым ребенком. Но никогда не прекращал мечтать о змеях. После первой неудачной встречи с гадюкой, когда я даже не сумел ее рассмотреть, несколько раз мне везло – я довольно близко сталкивался с этими змеями, но чаще всего они стремительно сбегали, и мне удавалось рассмотреть лишь общую окраску и темный узор на спине. Но однажды мне посчастливилось. В наших грибных поисках мы забрались на болото и разбрелись по нему, собирая красивые желтые моховики. И здесь, на болоте, я впервые сумел разглядеть настоящую гадюку. Она грелась на солнце, свернувшись на высокой моховой кочке, и не заметила, как я подошел. Светло-пепельная, с угольно-черным узором на спине, змея была по-настоящему прекрасной. Она казалась вырезанной из камня, каждая чешуйка объемно выделялась на ее теле, аккуратная, изящная голова с мелкими черными и белыми треугольниками вокруг губ и круглыми красноватыми глазами выглядела настоящим произведением искусства. Несколько минут я с восхищением рассматривал это изумительное существо, но стоило мне сделать шаг, чтобы подойти еще ближе, гадюка забеспокоилась, слегка приподняла голову и повернулась в мою сторону. На кончике морды, как крошечный черный флажок, затрепетал раздвоенный язык. Тело змеи напряглось, она начала разворачиваться и плавно уходить, будто стекая с облюбованной кочки. Движение ее становилось все быстрее, и вот она уже мчалась по зеленому мху, все больше и больше удаляясь от меня. Никакого желания напасть или хотя бы напугать меня я не увидел. На мой взгляд, змея была абсолютно безопасна, если, разумеется, не тыкать в нее пальцем. Это я прекрасно понимал даже тогда. Но стоило мне похвастаться деду, что я только что рассматривал гадюку, как он немедленно стал собираться, не обращая внимания на несобранные моховики, желтеющие тут и там. Бабушка, напуганная не меньше деда, тащила меня с опасного болота, убеждая, что к змеям нельзя подходить, это очень опасно.

Я узнал, что цель жизни всякой змеи – выследить незадачливого грибника, а увидев, немедленно на него напасть и закусать до смерти. Это абсолютно противоречило тому, что я наблюдал лишь несколько минут назад, и почему-то никак не способствовало развитию страха, а лишь разожгло мой интерес. К огромнейшему моему сожалению, несмотря на множество животных, которые всегда жили у нас дома, все мои домашние змей очень боялись. Никто никогда не разделял мое страстное желание завести террариум с гадюкой или хотя бы с ужом. Поэтому, став постарше, я с удовольствием прогуливал школу, проводя все время в террариуме зоопарка. Через какое-то время сотрудники террариума привыкли ко мне и даже подарили двух тропических тараканов, которых я, абсолютно счастливый, притащил домой и восторженно демонстрировал перепуганной маме.

Я знал всех змей на экспозиции и мог бы и сам проводить экскурсии для посетителей. И, естественно, при первой же возможности пошел в зоопарковский кружок, лишь бы напроситься помогать в террариуме. К этому времени я уже поймал свою первую гадюку. Прочитав всю доступную тогда литературу про змей, я отлично знал, что в случае укуса, с одной стороны, ничего непоправимого со мной не произойдет, умереть я не умру, но с другой – я вряд ли нарвусь на приятные ощущения. Скорее всего, я буду испытывать очень сильную боль, головокружение и рвоту, которые могут продолжаться несколько дней. Поэтому ловил змею я предельно осторожно.

Происходило это все в пионерском лагере, когда наш отряд отправился в поход. Я обнаружил змею греющейся около густого куста на железнодорожной насыпи, мимо которой мы проходили, и практически сорвал начало похода. Гадюка никак не хотела ловиться, а оттащить меня от куста переполошившаяся пионервожатая тоже не могла. Она боялась подходить слишком близко и только голосила, стоя на тропинке. Я метался среди веток, преграждая путь перепуганной и стремящейся удрать рептилии, тщетно пытаясь прижать ее голову сломанной палкой и не обращая ни малейшего внимания ни на расцарапанную щеку, ни на несчастную вожатую, требующую немедленно вернуться в строй. В тот момент, когда я изловчился и схватил змею, с восторгом демонстрируя ее перепуганным пионерам, нервы ее сдали окончательно, и она перешла на высокий визг. Конечно, теперь я отлично ее понимаю. Отвечать за целую ватагу малолетних раздолбаев – то еще удовольствие. Но прекрасно помню и те невероятные ощущения, которые испытал, впервые поймав ядовитую змею. Она оказалась вовсе не холодной и не склизкой, как описывали рептилий все окружающие, никогда и не прикасавшиеся к ним. Ее кожа была очень теплой, сухой и бархатистой на ощупь, словно нежнейшая и чуть разогретая замша. Сжатая за шею, змея висела у меня в руках, открыв пасть, где виднелись два длинных зуба, с которых крошечными капельками стекал густой, прозрачный, янтарно-медовый яд. Временами гадюка судорожно глотала воздух, и тогда на нижней челюсти, там, где мы привыкли видеть язык, приоткрывалось странное отверстие, будто кончик трубки из тончайшей резины. Иногда ядовитые зубы начинали шевелиться, складываясь, будто лезвия перочинных ножей, и снова вставая перпендикулярно челюсти.

Ухитрившись вытащить из рюкзака бутылку, я вылил припасенную на поход воду и осторожно, хвостом вперед, стал запихивать туда свою пленницу. Это сейчас я понимаю, насколько неуклюжим я тогда был и как рисковал, совершая такие дурацкие манипуляции. Но новичкам везет, и змея довольно быстро оказалось в бутылке, а вожатая, наконец, осмелилась подойти поближе. Никакие ее уговоры и требования избавиться от гадюки результата не принесли, и в лагерь я вернулся вместе со своей добычей. Немедленно пересадив ее в трехлитровую банку, я поселил змею в своей тумбочке, и даже начальник лагеря не смогла заставить от нее избавиться. Каждый день я гулял со своей гадюкой, позволяя ей дышать свежим воздухом и греться на солнце.

В первые дни пионервожатые, опасливо сопровождавшие нас на прогулке, взывали к моему разуму и совести, но те так и не проснулись, и на меня махнули рукой. Зато все это послужило хорошей тренировкой – я научился обращаться с рептилией довольно сноровисто. Возвращаясь домой, я спрятал банку в рюкзаке среди вещей и на следующий же день помчался в зоопарк, где торжественно отдал змею в террариум.

Именно с того момента моя жизнь и покатилась по наклонной. Я доставлял массу неприятностей родным и знакомым, считавшимся нормальными людьми. А выучившись на ветеринара и получив предложение работать в террариуме, пренебрег любимой профессией, отдав ее в жертву змеям, таким мерзким, ужасным и злокозненным, на взгляд большинства, существам. Зато в обмен мне досталась вся группа ядовитых змей Ленинградского зоопарка, включавшая гюрз, кобр, тропических щитомордников, шумящих гадюк и даже одного смертельно ядовитого ленточного крайта, ближайшее противоядие от укуса которого находилось в Китае.

Просто поразительно, насколько люди противоречат сами себе. Каждый твердит, что мы давно ушли от нашей истинной природы, рождаемся и живем в цивилизации, а происхождение от общего с обезьянами предка многими воспринимается как оскорбление. Но стоит ему увидеть змею, даже безобидного ужа, как человек бледнеет и либо готов с криком бежать, либо хватается за палку. А на вопрос, почему он так испугался, неизменно отвечает, что бояться змей – это инстинкт, заложенный в нас самой природой. Мол, даже обезьяны, никогда не видевшие змей, инстинктивно их боятся. Оправдывая свой страх, он мгновенно забывает и о цивилизованности, и о том, что только что отрицал родство с обезьянами, теперь прикрываясь им как неоспоримым аргументом. И даже представить себе не может, что дети, которым родители не внушили страх перед этими существами, змей абсолютно не боятся. Я отлично понимаю, что большинство из вас могут поверить этому с большим трудом. Но это лишь потому, что вы никогда не проводили экспериментов со своими маленькими детьми. Поверьте мне на слово, да не только мне, но и множеству моих друзей, постоянно общающихся со змеями.

Для наших детей рептилии – это не ужасные существа, стремящиеся причинить вред. Они прекрасно понимают, что эти животные могут быть опасны, если с ними неправильно обращаться. Но если ты понимаешь, чего от них ждать, и умеешь правильно себя вести, вреда от змей не больше, чем от электрочайника. Но вы же не боитесь чайника? Хотя от поражения электротоком людей в мире погибает гораздо больше, чем от укусов змей. Я уже не говорю про автомобили. Вот где кроется настоящий кошмар! Чудовищные аварии, невинные пешеходы, сбитые прямо на зебре, ужас, боль и смерть, подстерегающие человека каждую минуту. Но мы не разбиваем автомобили, утверждая, что это необходимо, иначе они могут сбить ребенка. Напротив, мы любим машины, для многих это не только средство передвижения, но и демонстрация собственного статуса. Мы привыкли к ним, мы ценим блага цивилизации и ради собственного комфорта готовы мириться со множеством опасностей, с детства изучая их и перестав обращать на них внимание как на источник страха. Что же не так со змеями?

2

Почему люди их боятся?

Когда-то люди боготворили змей. Пожалуй, нет ни одной цивилизации, в легендах которой так или иначе не присутствуют змеи. Аборигены Австралии, майя, древние египтяне, индусы, китайцы, африканские племена, как ни поразительно, даже эвенки, живущие там, где змей практически нет – многие и многие народы, перечислить которые просто невозможно, были уверены, что к сотворению мира приложила свой чешуйчатый хвост змея. У кого-то, как в ряде африканских культур, она сама сотворила мир, создав из огня и воды все присутствующее вокруг. Где-то допускалось, что не в одиночку, а в компании – у тех же эвенков Земля была создана совместным трудом змеи и мамонта (по крайней мере, никем иным существо, описанное в легенде, быть не может). Аборигены же верили, что Землю никто и не создавал, просто все мы живем на спине огромной змеи, плавающей в бесконечном океане. Кто-то считает змею не Создателем, но главным помощником в сотворении – Тот, кто создавал Мир, просто попросил змею помочь и подержать все, чтобы не разваливалось.

Так, у китайцев Уроборос, змея, держащая себя за хвост, удерживает в этом кольце все сущее, чтобы оно не распалось на части. Этот символ встречается у многих народов, и многие были уверены, что если голодная змея начнет пожирать сама себя, то кольцо сомкнется, и наступит конец света. Африканцы же, наоборот, считали, что Земля плавает сама по себе в огромном море. Но море удерживает тот же Уроборос. И если змея отпустит хвост, море растечется в бесконечность и увлечет за собой Землю, погубив все живое.

Со временем главная роль змей в поддержании равновесия в мире подзабылась, и они начали становиться самостоятельными божествами со своими, не всегда идеальными характерами, как всякому уважающему себя божеству и положено. От Африки и до Китая змеи стали богинями воды и плодородия. Я сказал лишь до Китая? Простите великодушно! Какое там! Даже Юго-Восточная Европа несколько тысячелетий баловалась культом змей, уверенная, что без накормленных вволю жрецов, совершающих обряды, ублажающие рептилий, на урожай можно не рассчитывать. Еще бы, с повелителями воды лучше не шутить! В самом Акрополе жила священная змея! Культов змей во всем мире возникло множество. Это сейчас мы знаем только про храмы священных кобр в Индии. А ведь еще совсем недавно, всего сотню-другую лет назад, чуть ли не вся Африка была охвачена почитанием змей со всеми положенными атрибутами: жрицами, в число которых попадали лишь самые красивые девушки, подношениями и сложными ритуалами. Кое-где змей считали духовными братьями, и в иных местах убийство, даже непреднамеренное, священного животного каралось смертью. Другое дело, что африканцы со времен древних египтян не отличались монументальными постройками, и сами храмы долго не продержались. Но ведь и египтяне почитали змею, не зря головной убор фараонов венчало ее изображение – кобра как покровительница Нижнего Египта была неразделима с божественной властью.

Но времена поклонения змеям не прошли напрасно – культ змей и его жрецы фактически породили многие области медицины. Да-да, не удивляйтесь! Конечно, даже в первобытных племенах были целители-шаманы. Но только жрецы, не занятые поисками пропитания и пекущиеся о своем могуществе, смогли всерьез взяться за изучение тайн воздействия на человеческий организм. А владение подобными тайнами как раз и подразумевает могущество как над простыми обывателями, так и в политической жизни, которая и в прежние времена была весьма бурной. И гораздо более кровавой. И умения жрецов, умеющих обращаться с ядовитыми змеями, часто оказывались очень кстати. В Понтийском царстве, к примеру, считалось, что смерть от укуса змеи – воля богов, и винить в этом некого.

Это оказалось очень удобным – таким образом, лишь выполняя волю богов, можно было быстренько устранить не в меру крикливого соседа или конкурента. А может, и не только соседа – правило распространялось на всех, даже на царя. И поэтому больше двух тысяч лет назад именно там изучение змеиных ядов оказалось делом государственным. Велись тщательные поиски противоядий от укусов различных змей, в которых всячески помогали приговоренные к смерти преступники, выступавшие в роли подопытных. А там, где проводятся масштабные эксперименты с лекарственными препаратами (а мы ведь знаем теперь, что змеиный яд – это тоже лекарство, и от многих болезней, просто нужно правильно подбирать дозировки), неизбежны и большие открытия. Результаты длительных исследований известны как «Тайные мемуары», составленные царем Митридатом, особо заинтересованным в положительных результатах. Возможно, именно подобные забавы власть имущих постепенно и подорвали доверие к змеям. А может быть, просто постепенный отрыв человека от исконной природы сыграл свою роль, кто знает.

Незаметно безногие рептилии перестали быть богами, оставшись лишь символами знания и мудрости – не зря же бог медицины Асклепий, он же Эскулап, не расставался со своей чешуйчатой спутницей. Змеи стали хранителями тайн, неведомых простому человеку и доступных лишь избранным. Но часто не просто хранителями, а стражами агрессивными и смертельно опасными – кто видел потом тех понтийских преступников? То-то! Впрочем, не исключено, что и сами жрецы, желая упрочить положение и столетиями запугивая людей своими подопечными, слегка перегнули палку и постепенно создали им такую репутацию. И посыпались на несчастных развенчанных богов проклятия одно за другим. Теперь вместо легенд им досталось лишь невежество и предрассудки, выросшие на вечной таинственности вокруг когда-то священных тварей. Всех змей без разбору окрестили ядовитыми и приписали им все мыслимые и немыслимые грехи. И несчастных путников они подстерегают, и молоко у коров высасывают, и в рот спящему заползут и поселятся там припеваючи. Дьяволу прислуживают, невинных искушают, а уж укусить кого-нибудь – нет у змеи мечты слаще! Но ведь у опасного существа и прислужник нехорош. И к Средним векам под бывшими жрецами, потихоньку превратившимися в неряшливых колдунов и ведьм, якшающихся с вредоносными дьявольскими созданиями, запылали очистительные костры христианской Европы.

Впрочем, когда угли начали остывать, а Европа просвещаться, на змей снова обратили внимание. Самое пристальное, но вновь не самое для них приятное. Развивающаяся медицина вспомнила Асклепия с его змеей и раскопала старинные рецепты римлян и греков. Змей стали ловить. Не только по всей Европе, но и завозить даже из Египта – своих не хватало. Их расчленяли, жарили, варили, сушили, толкли в порошки и лечили этими снадобьями чуть ли не все болезни, от дизентерии до катаракты. Переставшие бояться костров, но все еще от греха подальше сидящие по лесным избушкам колдуны и ведьмы мешали свои магические зелья, обильно подбрасывая в них несчастных рептилий и гарантируя кому приворот, кому, напротив, отворот, а кому и устранение недругов.

Впрочем, самим змеям легче не стало, народной любви они так и не дождались. Иметь дело с ними по-прежнему могли лишь избранные, окутанные тайной опасности, силы и магии, что лишь усиливало пелену слухов и вымыслов. И рассказывали бабки детишкам о страшной змее медянке, которая зрячей становится лишь на день в году. А прозрев, рыщет по лесам в поисках незадачливого человека, которого сразу кусает, и лишь тогда успокаивается. И про гнезда змеиные, которые гадюки охраняют – горе приблизившемуся! И о том, как мстят они обидчику. Много чего еще рассказывают. Мы еще не одну байку тут вспомним. А дети слушают и боятся, мудрость перенимают. Не просто боятся, а на всю жизнь ужас перед ними впитывают. Ведь небось не сказки бабки рассказывают, а самую доподлинную правду. Ту, в которую сами с детства верят. А что у змей правда своя, другая совсем – вот об этом мы с вами и поговорим.

Мне, как и большинству моих друзей и товарищам по тараканам в голове, безумно повезло. Мы родились в те времена, когда на нас посматривали всего лишь с легким сочувствием и едва заметным презрением. Как на слегка нездоровых головой. Вроде не бузит, на прохожих не кидается, чемодан на веревочке за собой не таскает. Но все равно вызывает легкое опасение и серьезную жалость. Все люди как люди, кто деньги зарабатывает, кто марки собирает, кто пьет – ну это понятно, куда ж у нас без этого, – а этот… А этот не то что днями – годами со своими змеями не расстается. Убогий, хоть и смирный, но кто его знает, может, это только пока. Повезло нам просто несказанно – никто не привязывал нас к столбу, заботливо обкладывая отборным хворостом, не пытался из лучших побуждений держать в ледяной ванне, дабы вернуть душевное здоровье, даже простого лечения электротоком мы счастливо избежали.

С другой стороны, родись я на пару тысячелетий раньше – знатный получился бы жрец. Впрочем, как получилось, так получилось. Важно то, что я отлично осознаю, что и я, и мои друзья – одержимые. Нет, совсем не те, что вертятся в пыли и пучат глаза, пуская пену. Мы одержимы нашим увлечением. Настолько, что в любые времена, даже самые мрачные, не смогли бы заниматься чем-то иным. Прятались бы в избушке в глухом лесу, лопая корешки да крапиву, но тащили бы к ней всех змей округи, разговорами ли, дудочкой, порошками ли колдовскими – чем угодно, но приманивали бы. Одержимость ведь не только чем-то плохим случается. Одержимость – это когда человек сильно увлечен. Неважно чем. Но все мысли лишь о предмете увлечения, все прочее уходит на задний план и не так уж значимо. В подобном состоянии можно достигать многого, кажущегося абсолютно невозможным вне его.

Да чего долго говорить – вспомните самую пылкую влюбленность. Ни спать, ни есть нормально, а свидание не отменится даже при переломе ноги – вторая есть, и на одной доскачете! Так ведь? Вот примерно такое же состояние, только растянутое на годы, десятилетия, а то и на всю жизнь. Представляете, как мы живем? Просто невероятно живем, поверьте! Так интересно, как большинству и присниться не может. Большинство этого не понимает и, мне кажется, в этом их счастье. Обзавидовались бы, затосковали. А так – вроде даже жалеют. Но вот что интересно (этот феномен всегда чрезвычайно меня занимал) – сумасшедшие, занимающиеся змеями, неизменно притягивают к себе внимание людей, у кого эти животные вызывают ужас. Чем сильнее ужас, тем сильнее интерес к нам. Древняя магия тайны работает безукоризненно. Нескольких минут вполне достаточно, чтобы человек напрочь позабыл о том, что только что считал тебя слегка шизанутым, и замирал, жадно слушая рассказы о тех, кого так боится, словно с замиранием сердца всматриваясь в бездонную пропасть, стоя на прочной смотровой площадке. Наверное, природу этого интереса давно знают создатели фильмов ужасов: люди хотят острых ощущений, настоящих адреналиновых впечатлений, сидя в мягком и безопасном кресле.

Для меня этот интерес всегда создавал массу проблем. Нет, конечно, лукавлю. Вовсе не всегда и не только проблем. Выручал он меня тоже множество раз. Но многие годы работы с ядовитыми змеями мне невероятно тяжело было оказываться в новой компании. Приходишь к товарищу на день рождения, где ни с кем из гостей не знаком, а тот неизменно, со скрытой гордостью и напускной небрежностью тебя представляет: «А он, между прочим, змеелов!» Все, снова праздник пропал. Все головы поворачиваются в твою сторону, зажигаются софиты, освещая того, кто вновь обречен весь вечер выступать перед публикой, в тысячный раз отвечая на одни и те же вопросы. И откуда они их берут, в школе заучивают, что ли?.. Эй, можно я хоть поем? Это поначалу интересно внимание привлекать, но очень быстро приедается. Ничего нового. Ребята, ну нечего нам с вами обсуждать в моей работе, вы же ничего про это не знаете, не говорите банальные глупости, разубеждать в которых я уже давно никого не хочу!

Одним из самых частых был вопрос о моей зарплате. Никто и мысли допустить не мог, что при моей работе я получаю девяносто рублей. А объяснять, что ничем другим, независимо от зарплаты, я заниматься не хочу, я уже утомился. После таких признаний на меня смотрели действительно как на ненормального. Поэтому я придумал простой выход: я просто отвечал, что зарплата моя около трех тысяч, что по тем временам было не просто много, а попросту невообразимо.

– Но, – добавлял я, – такая зарплата сделана специально, чтобы человек порадовался напоследок.

– Что значит – напоследок? – недоумевали любопытствующие.

– Просто у нас в профессии средняя продолжительность жизни – полгода. Мало кто идет. Вот и платят так, чтобы пожил на полную катушку. Хотя бы эти месяцы. Но все равно трудно с кадрами.

После таких признаний собеседники обычно переставали мучить меня расспросами, зато окружали всяческой заботой. Впрочем, мы же с вами про змей говорим, верно?

3

Все ли они опасны?

Конечно, хочется как следует вас напугать, чтобы не возникало разочарования – ну вот, взял в руки книжку про опасных и страшных гадов, а мне тут рассказывают, какие они милые. Но давайте будем справедливы и последовательны. А до всяких историй мы еще доберемся. И, кстати, слово «гады» в данном контексте абсолютно приемлемо, хоть в научном смысле и устарело давным-давно. Просто раньше систематики действительно использовали это понятие: гады голые и гады чешуйчатые. Голыми гадами называли земноводных – лягушек, жаб, тритонов и прочих земноводных, тех, чья кожа была лишена чешуи. А наши с вами герои вместе с ящерицами, черепахами и крокодилами – все те, кто сейчас является рептилиями, были гадами чешуйчатыми. Впрочем, по отношению к ящерицам и змеям – целому отряду – слово «чешуйчатые» сохранилось до сих пор, только ставшее обидным прозвищем «гады» постепенно исчезло.

Сейчас известно около 3700 видов различных змей, от крошечных, всего в стержень от авторучки, слепозмеек, до огромных удавов и питонов. И вот тут я вас разочарую: лишь около 600 из них ядовиты, причем серьезную опасность для человека представляет не более половины. А почему около и не более, спросите вы? Что, нет нормальных, четких цифр? Нет, можете себе представить. Только очень и очень приблизительные. И не потому, что ученые плохо работают, а совсем даже наоборот – именно потому, что работают все лучше и лучше. Дело в том, что, во-первых, змеи – существа, вопреки всем историям и бабушкиным рассказам, невероятно скрытные. Они чрезвычайно не любят попадаться на глаза человеку. И если в прохладном климате им еще приходится греться на солнце, выставляясь напоказ, то в тропических лесах при постоянно высоких температурах такая необходимость отпадает.

Множество и множество видов постоянно живут в норах, прячутся под корой старых деревьев, ползают в лесной подстилке или никогда не показываются из многочисленных глубоких трещин в камнях старых карстов. И каждый год все новые и новые виды, порой случайно, попадаются на глаза ученых, описываются и пополняют список учтенных видов, который невозможно исправлять каждый раз. Во-вторых, человек очень активно осваивает планету. Неизученных мест почти не осталось. С одной стороны, это приносит новые находки. Но с другой – ведет к вымиранию множества видов. Змей в том числе. Особенно страдают они от нашей любви к кофе, сахару и сое.

Дело в том, что наибольшее количество змей обитает в тропиках. Многие и многие из них распространены довольно широко. Но те, кто своим жилищем избрал изолированные места обитания – острова или какие-нибудь горы, – очень часто являются заложниками очень ограниченных пространств – эндемиками. Иные виды могут жить лишь на нескольких горках или одном-единственном острове, не встречаясь больше нигде. А создавая плантации, вырубая джунгли и полностью уничтожая весь биоценоз таких участков, мы зачастую (да что там зачастую, уже слишком часто) уничтожаем таким образом и эндемичные виды этого района.

Так что каждый год многие виды бесследно исчезают, вымирая по тем или иным причинам. И официально отметить это вымирание чаще всего удается лишь спустя много лет, когда кто-нибудь начнет беспокоиться – а когда это мы в последний раз удава острова Раунд встречали? Больше сорока лет назад? И с тех пор никаких сведений? Нужно экспедицию организовать, поискать как следует. Но то денег нет, то никто за эту тему не берется, то других дел полно. Много лет пройдет, пока руки до таких экспедиций дойдут. Поработают, не найдут, выяснят, что мест, в которых удав этот способен сохраниться, на острове уже не осталось. Пока напишут ряд статей, пока издадут… Ну и еще на много лет всякой канители. И только тогда несчастного удава, ставшего жертвой завезенных кроликов и коз, сожравших подчистую места его обитания, вносят в список вымерших. Но есть и еще одна причина, не позволяющая точно посчитать число существующих видов (это уже в-третьих): методы изучения постоянно совершенствуются и позволяют открывать множество новых животных, даже не выходя из кабинета. Кажется странным, да?

Но на самом деле все просто. Например, жила себе на Кавказе изумительная змейка – кавказская гадюка, или гадюка Казнакова. На мой взгляд, одна из самых красивых и ярких змей: бархатно-черное тело и широкий черный узор, изящным зигзагом тянущийся через всю спину. «Черное на черном! – воскликнете вы, – масло масляное, так не бывает!» Точно, не просто черное на черном. Узор на спине оторочен широкой каймой насыщенного апельсинового, желтого или красного цвета и потому выделяется. Апельсиновый на черном бархате – как вам?

У ученых было много образцов этой змеи, они знали места, в которых она живет, и были вполне себе довольны до тех пор, пока самые пытливые не заметили, что очень странно расположен ареал распространения этих змей – часть из них обитает прямо вдоль моря, не поднимаясь в горы, часть, наоборот, высоко, почти у ледников Кавказского хребта, некоторые облюбовали небольшие участки в лесу и никогда из него не высовываются. А между этими обитаемыми островками гадюки Казнакова нет, будто и не было никогда. Стали изучать и сравнивать. И оказалось, что вовсе это не одна кавказская гадюка, а целых четыре вида, просто, если не очень всматриваться, похожие друг на друга. И увеличился список змей сразу на трех гадюк. Да еще по поводу многих животных ученые спорят, являются они другим видом или нет. Кто-то говорит, что да, и дает новое название, кто-то утверждает, что нет, и немедленно пишет опровержительную статью, это название отменяя. И такое происходит чуть ли не ежедневно со множеством видов, поэтому никто не может сказать точно, сколько же сегодня на самом деле змей, будь то ядовитых или нет. Но доподлинно известно, что лишь весьма небольшое число из этих примерно 3700 видов по-настоящему опасны для человека.

Я думаю, вы знаете, как даются названия новым видам животных. Но на всякий случай вкратце опишу процесс. Название всегда состоит из двух слов. Первое – принадлежность к роду, который зачастую включает множество видов. Примерно как фамилия у людей. А второе – персональное имя, которое подбирается ученым, описывающим новое для науки существо. Очень часто оно может отражать характерные особенности, к примеру, Bitis nasicornis, где Bitis – род африканских шумящих гадюк (чрезвычайно опасные, нужно сказать, гадюки, но к ним еще вернемся), а nasicornis («нос и рог») четко указывает на выросты на носу – шумящая гадюка-носорог.

Иногда видовое название указывает на места обитания животного: Naja siamensis – кобра сиамская. А порой животное называют в честь первооткрывателя, ученого или даже члена семьи. Кстати, именно так была названа кавказская гадюка – Vipera kaznakovi, гадюка Казнакова. Получила она свое имя в начале XX века, когда директор Кавказского музея в Тифлисе Александр Казнаков отправил ученым несколько змей необычайной красоты, оказавшихся неизвестными тогда науке и получивших его имя. Гадюка Казнакова очень редка и найти ее очень сложно, особенно теперь, когда практически все места ее обитания оказались уничтоженными – черноморское побережье слишком активно обживается. Но местные жители ее очень боятся, хоть, по правде говоря, никогда ее и не видели и знают змею лишь по названию. Но, встречая любую змею, неизменно принимают ее за гадюку и готовы до хрипоты доказывать свою правоту. Ходит множество ужасных рассказов о ее ядовитости и агрессивности, и принимаются всяческие забавные меры, чтобы, выбираясь в горы за грибами, не оказаться жертвой гадюки.

Много лет назад мои друзья отправились на поиски этой редкой змеи, надеясь, что им повезет. Проведя в горах несколько дней, не принесших успеха, они вышли к крошечному, в несколько домишек, поселку. Увидев копавшуюся в огороде бабку, они решили расспросить ее о местах, где чаще всего попадаются змеи. Бабка уверенно ответила, что змей тут полно везде, куда ни ступи. Но больше всего гадюки Казнакова, просто мочи нет! «Черт бы побрал этого Казнакова, распустил своих змей, а нам теперь с ними живи!» – в сердцах заключила она. Так что научные названия подчас вводят людей, не понимающих их принцип, в заблуждение.

Это проблемы, с которыми постоянно приходится сталкиваться людям, увлеченным змеями. Невероятный интерес обывателей к этим животным, помноженный на какой-то мистический ужас, часто превращается в ненависть, нередко обращенную и против сторонников змей. Но стоит начать работать в природе, и этот интерес помогает, да еще как! Знали бы вы, каким уважением пользуется змеелов в полевых условиях! В Средней Азии или Закавказье я всегда чувствовал себя намного лучше, чем… ну даже хоть тот же трубочист в Таллинне, встреча с которым считается самым лучшим событием, приносящим удачу! И не только в Средней Азии – даже на нашем черноморском побережье в самые сложные годы 90-х близость к змеям создавала вокруг подобие силового поля, абсолютно непроницаемого для мгновенно возникающих тогда неприятностей. Именно убежденность людей в абсолютной ядовитости всех змей и невероятной опасности общения с ними позволяла нам работать практически в любых точках.

С одной стороны, нас мгновенно причисляли к разряду высших существ, наделенных абсолютным бесстрашием, а с другой – относили к героическим спасителям, способным выловить в округе всех столь опасных существ и избавить людей от неминуемой гибели. Выглядело это довольно забавно, но и пользы приносило немало: в любом горном ауле тебя всегда с радостью кормили и указывали на самые змеиные места в округе.

Другое дело, что места эти зачастую вовсе не были так обильно заселены змеями, как обычно рассказывали. Множество раз мне приходилось отправляться к такому змеиному скоплению в какое-нибудь ущелье с развалинами старой глинобитной хижины и после долгих поисков с трудом обнаружить там одну-единственную гюрзу, мирно живущую под обрушившейся стеной. А после уточняющих расспросов выяснять, что место это, благодаря обильным зарослям дикого инжира, часто посещается, и женщины, собирающие ягоды, порой видят змею.

– В прошлом году соседка вот видела. Два года назад я сама перепугалась, да так, что и ведро с инжиром рассыпала, – туркменка просто содрогается от воспоминаний пережитого ужаса. – А в этом году за племянницей змея погналась, та еле убежала. Вот сколько там змей, все время их видим!

– Ну да, ну да, – разочарованно киваю. – Вот ее все время и встречали. Одна она там жила. Просто вы бродите к этому инжиру постоянно мимо ее любимого камня, на котором она греется, вот и сталкиваетесь.

Мало кто вообще способен не только различать змей, но хотя бы трезво оценивать их размер. Человек, увидевший рептилию в природе, чаще всего пугается так, что она кажется ему абсолютно не такой, как на самом деле. Я думаю, каждый из вас слышал рассказы о двухметровых гадюках. Толстых, как нога, и опасных, будто мифические драконы. При этом люди, рассказывающие подобную чушь, настолько сами в этом убеждены, что невольно заражают своих слушателей верой в такую ерунду. Страх – великий мистификатор, превращающий полуметровую змейку толщиной в палец в чудовищного монстра, да так ловко, что вы и сами порой не в силах увидеть этой подмены. Впрочем, иной раз подобные истории имеют совсем другие корни. Иногда кому-то выгодно существование чудовищных змей, невероятно опасных для незадачливых путников.

В начале 80-х нас, студентов-ветеринаров, отправили в стройотряд. Вопреки громкому названию, строить нам ничего не пришлось. Нас бросили на поля астраханских помидоров. Астрахань! Для советских ребятишек, почти никуда в своей жизни не выбиравшихся, – настоящие экзотические места! Южные страны, таинственные и незнакомые, где помидоры, представьте себе, растут не в парниках, а просто на полях, где вокруг почти настоящая пустыня, к столовой вечерами прибегают ушастые ежики, лопоухие, будто лемуры, а вокруг фонарей ночами мечутся тысячи бабочек и прилетают здоровенные жуки-водолюбы!

Я словно в рай попал – выйдя из стройотрядовского поезда, пущенного вне обычного расписания и потому отогнанного на запасные пути, я мгновенно усмотрел проворную тень, метнувшуюся по шпалам в вечерних сумерках, и, схватив ее, впервые в жизни увидел настоящую зеленую жабу! Прекрасную, как тропические амфибии: кремово-желтую, с темно-зелеными пятнами, украшенными ярко-красными точками.

Наш лагерь находился прямо в пустыне, до ближайшего поселка было несколько километров, зато помидорные поля начинались совсем неподалеку и тянулись до горизонта. Под одним из дощатых бараков, в которых нас поселили, жило семейство ушастых ежиков. Каждое утро мама-ежиха выводила десяток крошечных отпрысков на солнышко, и они мирно дремали, свернувшись в невысокой пожухлой травке. Чуть в стороне шла сохранившаяся полоса низеньких барханчиков, где я проводил все свободное время, рассматривая многочисленных ящерок и надеясь встретить змей. Со змеями было сложно. На барханчиках они никак не попадались. Изредка мы видели лишь водяных ужей, которых местные страшно боялись, называя их смертельно ядовитыми шахматными змеями. Ужи встречались на берегах арыков, из которых поливались поля и где массово квакали озерные лягушки, беззастенчиво властвующие на границе мутной воды и суши. Обычно они лежали в воде, выставив морду на поверхность, и настороженно озирались, не желая стать жертвами людского невежества и получить по голове камнем. Мне никак не удавалось поймать хотя бы одного – стоило приблизиться к змее на несколько метров, как та ныряла и проворно уплывала по арыку. Мои товарищи, несмотря на ветеринарное будущее, которое сами для себя избрали, никак не соглашались мне помочь. Еще бы, ветеринария в те годы подразумевала контакт с коровами и овцами, а вовсе не коллективную ловлю змей в астраханских водоемах. Любителей дикой живности среди моих однокашников не оказалось, поэтому бегать за ужами мне приходилось в одиночку и обычно тщетно – слишком они оказались проворными.

Лишь один раз я смог поймать легендарную «шахматку», когда та выбрала слишком мелкую воду, по которой я сумел догнать и, торжествуя, схватить змею. В тот же момент уж обвил мои руки и без предупреждения выпустил струю омерзительно пахнущей жидкости, размашисто растирая ее хвостом. Запах был такой, словно на меня стошнило работягу со скотного двора, неумеренно употребившего самогону самого низкого пошиба и не имевшего на закуску ничего, кроме здоровенной головки чеснока. Ужа пришлось срочно отпустить – не только руки, но и грудь и живот, измазанные зловонной жижей, требовали немедленной отмывки, благо стоял я в воде, а ходили мы по астраханской жаре и студенческой вольности в одних трусах. Но еще до самого вечера мои товарищи меня сторонились, морща носы.

Короче говоря, со змеями у меня не заладилось. Лишь однажды мне повезло: случайно найдя на краю поля открытый люк, я обнаружил бетонный колодец, чуть не по колено заполненный озерными лягушками и зелеными жабами, падающими в него то ли по неразумности, то ли в поисках прохлады. Среди этой несчастной массы земноводных металась крупная, под полтора метра, шоколадная змея, проворная и на редкость злобная. Она яростно кидалась на подставленную палку, пока я висел на металлической скобе, вцементированной в стенку колодца, упорно не желая быть спасенной. Вытащенная, наконец, на поверхность, змея тут же вознамерилась сбежать и при попытках ее остановить и поймать оказалась желтобрюхим полозом, сильно меня искусавшим. Ранки от змеиных зубов неглубоки и, вопреки распространенному мнению, неопасны – мне ни разу не приходилось сталкиваться с тем, чтобы они воспалялись. Но зубы в пасти у рептилий многочисленны, поэтому подобные укусы хоть и недолго, но обильно кровоточат, создавая впечатление гораздо более серьезных травм, чем есть на самом деле.

И когда я предстал перед своими товарищами с извивающейся полутораметровой змеей в руках, покрытых кровавыми разводами, но сияющий, будто вытащил счастливый билет в лотерее, подозреваю, что мои уверения в абсолютной безопасности желтобрюхого полоза имели совершенно иной эффект. Думаю, этот случай тоже послужил благоприятной почвой для внедрения в их умы очередной легенды, которая стала быстро распространяться по окрестным полям через некоторое время.

В километре от нашего лагеря, за грядой барханчиков, полосой огибающих помидорные поля, начиналась бахча. Место, где росли настоящие арбузы и дыни, столь экзотичные для питерских студентов начала 80-х. Нет, разумеется, мы знали и арбузы, и дыни, в сезон они продавались даже в Ленинграде прямо на улицах, наваленные в огромные короба из крупной металлической сетки. Но, во-первых, одно дело – непонятно какие дыни, зачастую не такие уж и спелые, которые разве что с сахаром приходилось есть, а во-вторых, покупные не могут идти ни в какое сравнение с теми, которые ты можешь добыть сам, пробираясь ползком черной южной ночью по шуршащим под животом дынным листьям, под невозможно яркими звездами. От самой романтики вкус улучшается многократно, проверено! Даже незрелая дыня, впитывая в себя густой запах пустынной полыни, свет звездного неба и риск быть пойманным на месте преступления, становится яством. Поэтому, как только начали созревать первые дыни, мы, естественно, временами совершали набеги на бахчу, стараясь действовать подальше от сарайчика, в котором жил сторож – старый-престарый казах дед Салим, ходивший с ружьем, заряженным, по его уверениям, крупной солью.

Дед Салим был вполне добродушным и, встречаясь с ним днем, мы неизменно здоровались, а он улыбался в ответ. Но встречаться с ним ночью и проверять, действительно ли заряжено ружье у сторожа, нам совсем не хотелось. Тактика набегов была такова: добравшись до края бахчи, мы снимали с себя стройотрядовские куртки и ползли по дынному полю, шаря перед собой руками. Абсолютная темень астраханской ночи не позволяла разглядеть хоть что-нибудь, поэтому приходилось действовать исключительно на ощупь. Нащупав дыню, ее следовало обнюхать – сезон только начинался, и спелых плодов попадалось немного. Зеленые дыни пахли слабо и имели скорее легкий запах картошки, чем изысканный медовый аромат «колхозницы», которую выращивали тогда в области. Жесткие и поразительно шершавые листья царапали живот и немилосердно шуршали, поэтому двигаться приходилось максимально осторожно. Унюхав спелую дыню и захлебываясь слюной, мы откручивали ее от стебля и запихивали в куртку. «Стройотрядовка» вмещала десяток небольших отборных дынь, которые мы выволакивали с поля и, прячась за барханчиками, тащили в лагерь, где нас уже поджидали девчонки, превращающие процесс поедания краденого не в простое жадное и спешное набивание животов, а во вполне цивильную, не лишенную некой возвышенности процедуру. Дыни мыли, аккуратно нарезали, раскладывали по тарелкам, нас даже руки заставляли мыть. Помидоры, красные поля которых успели нам надоесть уже в первую неделю и на которых приходилось работать целыми днями, давно утратили свой волшебный вкус, и заветная бахча вносила немалое разнообразие в трудовые будни.

– А вы слышали, что в барханах живет огромная змея? – спросил как-то водитель, возивший ящики помидоров на консервный завод. – Непонятно откуда взялась, только ее теперь стали часто видеть. Говорят, просто громадная. Страшно в ту сторону ходить…

И еще от нескольких местных мы слышали про ужасную змею, поселившуюся неподалеку. Но, судя по разговорам, ее ни разу не встречали за пределами песков, лежащих между нашим лагерем и бахчой. И хотя бы это несколько успокаивало наших встревожившихся девчонок, которые боялись теперь выходить из бараков в темноте. А через пару дней в лагерь пришел дед Салим. Выглядел он озабоченным и рассказывал о том, как несколько раз столкнулся с большущей змеей. Такой большой, что когда она переползала дорогу, голова была в траве с одной стороны, а хвост – с другой, и он видел только тело, толстое, словно телеграфный столб. Ясное дело, я был счастлив!

Понимая, что он, скорее всего, преувеличивает со страху, я пытался выяснить подробности: какого цвета была змея, где он ее чаще всего видит, время встречи. Я предполагал, что он встречал крупного желтобрюхого полоза, который действительно может быть больше двух метров. Об удаче пообщаться с такой змеей я не мог и мечтать! Но, ссылаясь на плохой русский, дед Салим только твердил о невероятном размере монстра и страшной опасности, умоляя нас быть осторожнее – даже он теперь живет в постоянном страхе и ночью держит ружье под рукой, опасаясь, что чудовище заберется в его сарайчик и задушит немощного старика!

Разумеется, в первый же свободный день я отправился к нему. Внимательно разглядывая следы на песчаной дороге, я не обнаружил никаких признаков змей. Множество следов ящериц, цепочки мелких следов чернотелок (крупных неторопливых жуков, которыми изобиловали пески), кое-где – крестики, оставленные хохлатыми жаворонками. Но ни одной извилистой полосы, оставленной змеиным брюхом. Дед Салим встретил меня приветливо. Но, узнав, что я пришел искать змею, встревожился.

– Не ходи туда, не ходи! Очень опасно! Давай лучше арбуз кушать! – он притащил огромный арбуз, спелый настолько, что он с хрустом развалился пополам от одного прикосновения ножа, засверкав на солнце сизыми крупинками мякоти. – Если с тобой что-то случится, я буду виноват!

Его русский, на плохое знание которого он нам так жаловался, оказался вполне сносным, говорил он чисто, меня понимал отлично. Да и таким уж немощным при ближайшем рассмотрении не казался – вполне крепкий, жилистый старикан, загорелый до черноты, с живыми и хитрыми глазами. Мы ели арбуз, сидя в тени сарайчика, и он всячески убеждал меня отказаться от опасной затеи, никак не давая конкретных мест наиболее частых встреч с загадочной змеей. Все, что я смог выяснить – змея живет среди барханчиков, временами выползая на дорогу. Ну, по дороге я уже прошел и знал, что в ближайшие дни никто на нее не выползал. Значит, следовало искать в песках.

Несколько часов я бродил по пескам, заросшим редкими пучками каких-то кустиков. Под кустиками виднелись крошечные норки, куда прятались стремительные ящерки, временами маленькие круглоголовки отбегали с моего пути, смешно размахивая полосатыми хвостиками. Толстые чернотелки медленно брели по своим делам, оставляя отчетливые следы. Весь песок был буквально испещрен следами – ящериц, жуков, несколько раз мне даже попались следы ежиков, охотившихся ночью. Но ни одного следа даже самой маленькой змейки, проползавшей тут хотя бы несколько дней назад. Вернувшись к сарайчику, я набрался наглости и, глядя в честные глаза хитрого деда, спросил:

– Дед Салим, а ведь ты все придумал про змею? Нет там никого.

Тот вздохнул и ловко разрезал еще один арбуз.

– Садись, кушай. Ты только никому не говори, хорошо? Конечно, придумал. Но сам смотри – я тут бахчу охраняю. Мне никак нельзя, чтобы студенты дыни воровали. Нет, дыни мне не жалко, дынь вон сколько, много все равно не съедите. Но вы ведь бахчу топчете. Не столько дынь сорвете, сколько растений погубите. Вы ползете – и целая грядка помята, никаких дынь не вырастет больше. Ну не стрелять же мне в вас? А спросят потом с меня. Как быть? Вот я и стал рассказывать про змею. Теперь никто сюда не ходит, боятся. Давай мы с тобой так сделаем – ты про это никому не скажешь, а я вам буду каждый день дыни давать, все равно много портится, перезревает, мне не жалко отдать. А вы топтать не будете. Годится?

И действительно, каждый день дед Салим исправно привозил нам на поле целый мешок самых спелых дынь, источающих умопомрачительный аромат, которые мы с превеликим удовольствием лопали во время отдыха, болтая ногами в теплой, но все же освежающей воде арыка. А вот легенда про огромную змею осталась, передаваемая от одного водителя к другому, обрастая подробностями. Так что в итоге не только в песках возле нашего лагеря, но и по всей Астраханской области стали попадаться на глаза перепуганным очевидцам змеи толщиной в телеграфный столб. Сам потом не раз слышал.

Впрочем, в природе есть и действительно огромные змеи, которые могут быть опасны для человека. И раз в несколько лет мир облетает чудовищная новость – гигантская змея сожрала (ну, или просто задушила самым жестоким образом) несчастного местного жителя! Но давайте разберемся. Из всего змеиного многообразия такие случаи известны лишь для четырех видов, достигающих нужных для подобного размеров. Разумеется, это известная всем гигантская анаконда, самый крупный удав. Не просто анаконда, а именно гигантская, поскольку анаконд несколько видов, и лишь один носит грозное название и действительно бывает достаточно велик, чтобы убить человека.

Долгое время анаконда считалась крупнейшей змеей мировой фауны, вырастающей до одиннадцати с половиной метров. По крайней мере, таким был самый крупный зафиксированный экземпляр, уникум вроде человека ростом в два с половиной метра. Обычно они все же мельче и редко дорастают до пяти-шести метров. Хотя и такая змейка уже может быть весьма опасна. Но лет пятнадцать назад поступили сведения о находке чуть ли не четырнадцатиметрового сетчатого питона, добытого в Индонезии. До тех пор считалось, что ему редко удается преодолеть порог в семь метров. Впрочем, сенсация оказалась дутой – на деле змея была чуть не вдвое мельче. Однако именно за сетчатым питоном закрепилась дурная слава того, кто любит полакомиться некрупными индонезийцами. Третий вид – тигровый питон, несколько мельче, но массивней предыдущего и тоже замеченный за нехорошим поведением. И, наконец, четвертый наш герой – питон иероглифовый, обитающий в Африке. Шестиметровая бестия, обладающая весьма вздорным характером. Впрочем, характер никак не говорит о вкусовых предпочтениях, хотя это действительно очень агрессивная змея, которая яростно бросается на любого врага и страшно кусается в надежде прогнать противника и сбежать. Несмотря на то что, как и у остальных «людоедов», его обычная добыча чаще всего не тяжелее 6—10 килограмм, он тоже изредка меняет свои гастрономические пристрастия и нападает на людей.

Как и почему гигантские змеи становятся в наших глазах убийцами, а то и людоедами? В очередной раз повторюсь: подобные случаи чрезвычайно редки, их можно назвать уникальными. Просто сенсации, которые раздувают из них обрадованные телеканалы, подаются так ужасающе и смакуются с таким восторгом, что создают ложное впечатление, бросающее черную тень на всех представителей рода удавов и питонов.

Чаще всего нападение происходит на детей, имеющих подходящий для змеи размер. Либо – только не смейтесь – на спящих или мертвецки пьяных взрослых небольшого роста, которые не просто неспособны заметить змею, но даже не успевают понять, что кто-то собрался ими закусить. Есть еще одна категория смертей от контакта с крупными удавами и питонами, и вот она-то – самая частая. Это любители змей, содержащие максимально крупные экземпляры. И чаще всего это сетчатые питоны, давно ставшие во многих странах домашними любимцами.

Многие десятилетия ведется селекционная работа, и этот питон, и в природе-то отличающийся красотой, приобрел совсем уж невероятные краски – питоны стали белыми, черными, золотыми, полосатыми – какими угодно. И любители с огромным удовольствием их содержат, любуясь на своих прекрасных питомцев. И стараются хорошо кормить. Ведь это же так здорово – похвастаться перед коллегой, что твой питон больше! И нередко в неволе, в заботливых и любящих руках, не испытывая голода и стрессов вольной жизни, змеи достигают весьма значительных размеров в пять, а то и шесть метров. Но поверьте, им и в голову не приходит душить своего хозяина. До того момента, пока хозяин не допустит промашку.

Дело в том, что при поиске добычи змея по большей части пролагается на нюх, а уже потом присматривается, что это там шевелится у нее перед носом и не слишком ли добыча велика, чтобы на нее кидаться. И, привыкшие получать крыс или кроликов, питоны безошибочно ориентируются на их запах, четко зная, что эта дичь им как раз впору. Иногда по забывчивости, иногда по разгильдяйству владельцы питонов забывают тщательно вымыть руки после контакта с грызунами – неважно, рассаживал он крыс или просто менял у них подстилку, а руки не вымыл. И пошел убирать у питона. Что чувствует питон? Запах крысы. Что он видит? Руку. Только ее, а вовсе не всего человека, к этой руке прикрепленного. Думать о том, что за пахнущей добычей рукой может быть еще что-то, гораздо большее по размеру, это слишком сложное умозаключение для змеи. Есть небольшой объект, двигающийся перед мордой. Он пахнет крысой. Значит, делаем вывод, что это крыса и ее нужно схватить. Схватив человека за руку, питон всей длиной на нее наматывается и, если он достаточно длинный, больше четырех метров, хвостом захватывает шею и инстинктивно сжимает все кольца. Это характерная особенность всех змей, душащих добычу – при малейшем ее движении сжимать все сильней. Так они сдавливают грудную клетку жертвы, не давая возможности дышать и укусить, защищаясь. При каждом выдохе пойманного животного змея все крепче сжимает свои кольца, не давая легким расширяться. Поэтому, схватив человека за руку и намотавшись заодно на шею, питон как можно сильнее ее пережимает. И чем активней человек пытается освободиться, тем сильнее сжимаются кольца. А мускулатура у змей настолько мощная, что снять с себя питона, который душит добычу, даже если он не запредельных размеров, в одиночку практически невозможно.

Несколько лет назад в Петербурге произошла сенсация, подхваченная всеми средствами информации: тигровый питон убил женщину! Думаю, многие помнят этот случай и восторженный ужас, с которым эта новость смаковалась на всех каналах. И действительно, в квартире была обнаружена мертвая женщина со следом укуса на ноге, а по комнате ползал трехметровый питон.

Телевидение выдвигало всяческие версии – и что питон оказался ядовитым, и что он задушил хозяйку и… Питона-убийцу обсуждали все, множество телеканалов звонили мне с просьбой объяснить причину смерти. Я только разводил руками, понимая, что змея слишком мала, чтобы стать причиной смерти, не говоря уже об абсурдности предположений о его ядовитости.

Правду я узнал через некоторое время от сотрудников МЧС, прибывших тогда на место происшествия. У погибшей была черепно-мозговая травма, от которой она и скончалась. Скорее всего, женщина действительно выпустила своего питомца погулять по квартире и произошла роковая случайность – то ли она по невнимательности наступила своему любимцу на хвост, то ли он был чем-то раздражен, а она назойливо хотела с ним поиграть, но что питон ее укусил – это факт. Вероятно, от неожиданности владелица змеи отпрянула, оступилась и, падая, ударилась об острый край мебели. Вот вам и питон-убийца… Попробуйте случайно наступить на хвост своей любимой кошке или на осколок разбившейся тарелки. Думаю, результат может оказаться точно таким же.

Я работал в зоопарке. На мне были все ядовитые змеи, занимавшие большую комнату, а в соседнем помещении располагались удавы и питоны, за которыми ухаживал Саша. Хорошо, что я случайно услышал, как он меня зовет – голос был странный, глухой и сипящий. Мой коллега стоял посреди комнаты, согнувшись пополам, с трудом удерживаясь на ногах, и хрипел, тщетно пытаясь сорвать с шеи змеиный хвост. Лицо не просто покраснело – оно приобрело уже какой-то свекольный оттенок, а на нем ярко выделялись алые глаза, вылезающие из орбит. Ему еще повезло – его схватила молодая самка, чуть длиннее четырех метров и весом около 40 килограмм.

Только это и позволило ему устоять и, с трудом удерживаясь на ногах, пытаться освободиться от схватившей его за кисть и обмотавшейся вокруг руки и шеи змеи. Если бы это оказалась шестиметровая Мамочка, самая крупная из наших питоних, которая весила больше 60 килограмм, вряд ли он успел позвать меня на помощь. Первым делом я снял с шеи хвост. Дело оказалось непростым – метровый отрезок мускулистого тела активно сопротивлялся, сжимаясь и пытаясь примотать и мои руки, Саша хрипел, я ругался – все были при делах. Оказавшись размотанным, хвост немедленно обвился вокруг руки, ложась поверх уже плотно сжатых нижних колец. Из тугого узла змеиного тела виднелась только посиневшая и опухшая кисть, сдавленная до такой степени, что пальцы оказались скрючены и не шевелились. Получив доступ к воздуху, Саша попытался выпрямиться и глубоко задышал, пуча глаза.

Теперь, когда опасность немедленной смерти миновала, я не выдержал и расхохотался, настолько смешно выглядел мой товарищ – ярко-красные и абсолютно безумные глаза на почти фиолетовом лице делали его похожим больше на какого-то мультяшного персонажа, чем на жертву гигантской змеи. Попытки снять кольца с руки успехом не увенчались – змея намоталась так туго, что проще было выкрутить руку из плеча, чем снять питониху. Разжать пасть, вцепившуюся в запястье, тоже не удавалось – змея начинала жевать, плотнее смыкая челюсти, а Саша – кричать. И я очень хорошо его понимал – три десятка сантиметровых зубов, жующих тебе руку, не то удовольствие, которым хочется завершить рабочий день. Пришлось наполнить водой широкий пластиковый бак и опустить туда уже полностью потерявшую чувствительность руку вместе с намотанным по самое плечо питоном.

Пока Сашка стоял на коленях перед баком, я продолжал смеяться. Теперь ему ничего не угрожало, и я цинично веселился, расписывая, как удивились бы все, обнаружив его задушенным молодой самкой. Мой товарищ злобно таращил на меня глаза и страдал. Минут через пять в баке забулькало – питониха выдохнула. Еще через минуту по ее телу пробежала дрожь – она не могла вдохнуть и начала делать судорожные движения. Змее не хватало воздуха, оставалось только разжать пасть и, бросив добычу, всплывать на поверхность. Кольца ослабли, Саша, шатаясь, поднялся с колен и поспешно отошел, баюкая травмированную и сильно кровоточащую руку. Как только голова показалась из бака, оставалось ее только перехватить и перетащить питона обратно в вольер.

– Что она вдруг бросилась? Ведь совершенно ручная и спокойная! – удивлялся я.

– А я руки после крыс не помыл, – покаялся мой товарищ. – Менял опилки в виварии и потом к змеям пошел. А она голодная, неделю не ела. Вот и прихватила вместо крысы.

Впрочем, хоть история и закончилась вполне благополучно, мой смех он так и не смог простить и, несмотря на то, что я его действительно тогда спас, тихо ненавидел меня многие годы.

Так что опасность змей и вправду сильно преувеличена. Благодаря страхам, невежеству, а иной раз и вполне умышленно. Впрочем, многие жители иных тропических стран могут со мной не согласиться, ведь, по данным ВОЗ, порядка 100 000 человек в мире ежегодно умирают от укусов ядовитых змей. И это, разумеется, огромная цифра, которая может напугать несведущего человека. Но тут тоже следует разобраться. Абсолютное большинство этих случаев приходится на Индию и некоторые страны Африки. Что же там происходит?