Пути к Богу: Жизнь по Бхагавадгите

Когда я впервые принял псилоцибин дома у Тимоти Лири одной зимней ночью, мне пришлось пройти пару кварталов до дома моих родителей, у которых я собирался переночевать. Было четыре часа утра. Накануне была ужасная пурга, и я решил разгрести снег перед домом родителей. Я чувствовал себя здоровым и сильным, передо мной громоздились сугробы снега… Ну, в общем, я приступил к делу. Я расшвыривал снег во все стороны, когда в окне на втором этаже показались лица родителей. Они распахнули ставни и закричали: «Иди в дом, придурок! Кто расчищает снег посреди ночи!»

Это был голос порядка. Он говорил: «Это правило. Делай, как положено». Сколько себя помню, я всегда слушался этого голоса. Вплоть до этого момента я был клиническим пай-мальчиком. Именно так я стал профессором Гарварда — всегда слушая, что мне говорят другие по поводу того, например, когда и как прилично расчищать снег. Но сейчас в моём сердце звучал иной голос, который заявил: «Знаете что? Снег можно разгребать в любое время. Что непонятно?» Поддерживаемый психоделиком, выдернутый из привычного культурного/социального/рейссманизированного контекста, я получил доступ в какое-то иное измерение себя, которое говорило: «Давай, малыш! Разгребай снег и никого не слушай!» Так что я посмотрел на родителей, улыбнулся им, помахал рукой и принялся с удвоенной силой махать лопатой. Это и стало началом той мелодрамы, в которую превратилась моя жизнь на следующие несколько лет, когда я медленно, но неуклонно всё дальше и дальше отходил от привычных ритуалов моей культуры.

Думаю, почти с каждым из нас происходило что-нибудь подобное. Мы все выросли внутри целого комплекса традиций и разнообразных социальных и культурных ожиданий: как стричься, в какую школу ходить, какое получать образование, что с ним потом делать, на ком жениться, как жить с тем, на ком женился, когда заводить детей, когда не заводить, сколько вы должны скопить к такому-то возрасту, сколько заплатить за машину, какой купить телевизор… и так далее, и так далее. Многие из нас, так или иначе, оказывались в конфликте с этими ценностями и знают, как это болезненно и какие внутренние страдания причиняет такое противостояние. Именно с этим и столкнулся Арджуна на Курукшетре, и, когда у нас есть собственный опыт такого же рода, мы можем сопереживать ему с большей полнотой и пониманием. Он словно бы слышит знаменитые слова Христа: «А если кто любит отца своего и мать свою больше меня, тот не может следовать за мной».

Таков первый уровень ситуации, в которой оказался Арджуна.

Но это всего лишь первый уровень. Это самое начало процесса. Суть Гиты вовсе не в конфликте между моральными установками и социальным долгом, или в избавлении от семейных уз, или в вызове, брошенном культурным ценностям. Гита ведёт куда более глобальную игру. На глубинном уровне речь в ней идёт о противостоянии всей привычной жизни и высшего осознания. Другими словами, ставка в этой игре — пробуждение, воссоединение с Духом. Отказ от социальных ролей — всего лишь начало; изменения, с которыми предстоит столкнуться Арджуне, заходят гораздо дальше.

Практически все аргументы, которые приводит Арджуна против битвы на поле Куру, сводятся к тому, что можно было бы назвать «просвещённым эгоизмом». Он принадлежит к одной из высших каст, и он заявляет: «Я не хочу идти против касты». Он — член своей семьи, и он говорит: «Я хочу защитить свою семью». В любом случае, аргументация Арджуны основывается на его социальных ролях, то есть на той модели самого себя, которая определяется взглядом извне. Это так называемая объективная модель, источником формирования которой является рассудок. В то время как от Арджуны требуется не только отпустить все представления о самом себе, но и саму привычку полагаться на рассудок, из которого и выходят все модели.

Любая культура готовит своих детей к жизни в обществе (и мы все прошли через этот процесс), приучая их ориентироваться, прежде всего, на внешние суждения и внешние установления. Чтобы сделать своего ребёнка нормальным членом общества, вам нужно привить ему три основных принципа: получать информацию извне; вовне искать награды и поощрения за свои действия; игнорировать свой внутренний голос, если он идёт вразрез с тем, чего требуют внешние авторитеты. Именно так и происходит социализация ребёнка. Так что когда мама говорит: «Сделай это!», вы просто делаете, даже если сердце подсказывает вам, что это не лучший выбор в данной ситуации. Если вы не только сделали указанное, но и сделали хорошо, вы становитесь «успешным» в социальном смысле слова; если нет — вы переходите в разряд изгоев.

Когда мы говорим: «Доверяй своей интуиции!», когда мы начинаем поощрять её, это обращает процесс вспять. Пробуждаясь, мы начинаем действовать, основываясь на внутренних импульсах и проявляя их вовне, вместо того чтобы брать внешние ориентиры и подстраивать под них свой внутренний мир — в этом-то и состоит та самая трансформация, к которой мы так стремились. Она формирует поведение, основанное не на просвещённом эгоизме, но на движениях пробужденного сердца.

Пробуждение подобно переходу потока сознания с одного плана на другой. Иногда может возникать ощущение, будто на старом уровне мы вынуждены идти против течения, чтобы обрести более полную и глубокую гармонию на новом. Именно в такой ситуации и оказывается Арджуна. Он всё ещё привязан ко всем своим прежним ценностям, а также к старым представлениям о себе. Они никак не сочетаются с новым пониманием, которое он постепенно обретает, но слишком глубоко вросли в его личность, чтобы он мог по собственной воле легко избавиться от них.

У всех нас рано или поздно возникают такие проблемы с эго. Если присмотреться, становится ясно, что наше эго — это структура, состоящая целиком из мыслеформ, определяющих нашу Вселенную, — мыслеформ, отвечающих на вопрос, кто мы такие, кто такие люди, с которыми мы общаемся, и как всё вокруг устроено. Эти паттерны уходят корнями очень-очень глубоко, и от них не так-то просто избавиться. Чтобы перейти на новый уровень восприятия мира, мы должны вырваться из этой привычной сети мыслеформ. Дело в том, что эта сеть мыслей и представлений была создана специально для того, чтобы удержать нас в ней, и она не собирается отпускать нас без боя. Именно здесь и начинается духовное путешествие. Мы начинаем искать способы и практики, которые позволят нам выйти за пределы своих мыслеформ или даже вырваться из тенет рассудка и обрести полную свободу.

Медитация, например, — отличная практика освобождения от мыслей. Она позволяет нам ясно увидеть, каким образом мы сами раз за разом с завидным упорством создаём ту самую сеть мыслеформ, которая не даёт нам двигаться дальше. Вот сидите вы, к примеру, в медитации, концентрируетесь на своём сознании, успокаиваете ум… успокаиваете ум… успокаиваете ум… И вдруг внутри вас что-то происходит: вас охватывает ощущение мира и покоя, или вы чувствуете движение энергии. Вы думаете: «О! У меня получилось!», впадаете в раж и начинаете форсировать события. Это эго обрадовалось и решило поучаствовать в процессе. Медитация только что заставила его сильно сдать позиции своим «вдох-выдох, вдох-выдох». Для психологии или осознания собственного «я» просто не остаётся места, когда вы только «вдыхаете и выдыхаете». (Заметим, только в том случае, если вы действительно только вдыхаете и выдыхаете, а не думаете себе: «Вот как у меня всё отлично получается!») Однако поверьте мне, эго — структура весьма прочная, и оно до конца ваших дней будет прятаться где-нибудь поблизости, чтобы улучить момент и попытаться вернуть себе свои права.

Моей первой духовной практикой была гуру-крипа — «милость гуру», — которая тоже направлена на разрушение накладываемых эго ограничений, хотя и работает несколько по-другому, и с её помощью мне, как и Арджуне, удалось освободиться от своих представлений о том, кто я такой. Махарадж-джи заставлял меня делать вещи, которые должны были сбить с толку мой рациональный ум и разрушить представления о том, кто я такой. Вот о чём я веду речь. В какой-то момент он заставил меня играть роль Арджуны, сделав из меня главнокомандующего. Он сказал мне: «Рам Дасс! Ты теперь генерал. Убери отсюда всех этих европейцев. Пусть они отправляются по домам и не смеют являться раньше шести». У меня были чёткие инструкции от гуру? Были. Всё просто — берём учеников, отводим в отель и говорим страшным голосом: «Придёте в шесть. Есть вопросы?» Я просто выполнил, что мне сказали.

Однако некоторые всё-таки пришли в четыре, очевидным образом рассуждая: «Кто такой, к чертям собачьим, этот Рам Дасс, чтобы говорить, что нам делать?» Когда они явились в ашрам, Махарадж-джи накормил их, обласкал, усадил рядом с собой и долго болтал и шутил с ними. В шесть пришёл я с остальными. Тогда Махарадж-джи ушёл в свою комнату, закрыл за собой дверь и отказался с кем-либо общаться.

На следующее утро Махарадж-джи позвал меня к себе и сказал: «Рам Дасс, ты не забыл, что ты у меня генерал? Вчера кое-кто пришёл в четыре. Давай, чтобы такое больше не повторялось. Пусть сегодня все приходят в шесть и не раньше».

Поэтому я опять выгнал всех из ашрама, рыча: «Чтоб до шести никого тут не было!» Естественно, те, кто вчера пришёл в четыре, сделали это опять и привели с собой друзей… так что примерно половина группы явилась к четырём. Махарадж-джи опять ласково принял их, обласкал и долго беседовал с ними. Я пришёл в шесть, предводительствуя упорному меньшинству. Махарадж-джи заперся в комнате и не желал никого видеть. Так продолжалось не один день, пока я не впал в отчаяние. Выносить это и далее было не в моих силах. Я поймал его старейшего индийского ученика и заявил: «Махарадж-джи поступает несправедливо!»

Ученик похлопал меня по плечу и сказал: «Думаю, будет лучше, если ты скажешь ему об этом сам!»

— И скажу! — заявил я в ответ. Думаю, вы слышите в этой фразе знакомые нотки — знакомые на собственном опыте, не так ли? Они говорят о том, что человек дошёл до предела, а сама фраза в переводе означает: «Я так больше не могу!»

И я отправился в комнату Махарадж-джи. Он сидел у себя на кровати, закутавшись в покрывало. Он посмотрел на меня и спросил: «Куа?» — «Что такое? Что случилось?»

— Махарадж-джи, — сказал я ему, — вы читаете в моём сердце. Вы сами знаете, что случилось.

Он продолжал давить на меня, выспрашивая:

— В чём дело? Что случилось?

Он явно хотел, чтобы я сам проговорил это вслух. Наконец я сказал:

— Махарадж-джи, вы поступаете несправедливо!

И выдал все свои претензии по списку. Закончив, я уселся перед ним и стал ждать объяснений, что было совершенно естественно для разумной беседы двух разумных людей. Мгновение Махарадж-джи смотрел на меня, потом наклонился, дёрнул меня за бороду и лукаво сказал: «А Рам Дасс-то сердится!» И расхохотался, кудахча от восторга. Потом, перестав смеяться, снова уселся и серьёзно посмотрел на меня, словно говоря: «Ну, теперь дело за тобой. Мои объяснения ты уже получил».

Я оказался перед выбором: или я должен был отбросить все свои представления о том, что такое справедливость, или расстаться со своим гуру. Он задал мне ясный вопрос: Каким путём пойдёшь, мой мальчик? Неужели я действительно собирался выйти вперёд и заявить: «Если вы не будете играть по моим правилам, я найду себе гуру, который будет. Я найду себе учителя, который соответствует моим представлениям о том, что такое Бог». Я хотел, чтобы всё было разумно, — вы понимаете, о чём я. Я был разумен, он — нет. И ему было совершенно на это наплевать.

Всё это пронеслось у меня в голове за какие-то секунды. Я понял, в чём тут суть. И остался.

Подобно Арджуне, я столкнулся лицом к лицу с отказом мироздания подтверждать сложившиеся у меня представления о себе самом. В этом эпизоде с Махарадж-джи мне пришлось отказаться от образа себя как «человека, ведущего себя разумно». И когда мне это удалось, какая-то часть моего эго разбилась вдребезги. Арджуна тоже должен был перестать думать о себе как о ком-то, «кто никогда не пойдёт воевать против собственной семьи». Он должен был отказаться от системы мировоззрения, на которой до сих пор основывались его действия, в том числе и от тех моделей обязательной защиты своей семьи и касты. Ему предстояло изменить собственный взгляд на себя. В случае успеха это раскололо бы пополам его эго и перенесло бы его на новую ступень развития.

Когда мы начинаем исследовать самоопределения, что составляют структуру нашего эго, мы обнаруживаем, что они обладают разной интенсивностью, и некоторые модели ощущаются более «своими», чем другие. Так что, когда приходит время отпустить их, работать с ними гораздо тяжелее, чем с остальными. Вполне возможно, вам не составит труда отказаться от таких вещей, как богатство и слава. Вероятно, даже вам будет несложно отбросить потребность в одобрении со стороны семьи и общества — именно с ними пришлось бороться Арджуне.

Но что, если сделать следующий шаг: как насчёт отказаться от удовольствий? К этому вы готовы? Разве не ради этого мы ведём игру — чтобы отдельно взятое существо под названием «я» получило максимальное удовольствие от жизни? И вот вы обнаруживаете, что внутри вас происходят перемены, которые ведут к восприятию удовольствия… как всего лишь ещё одного ощущения… ещё одного аспекта жизненного опыта. Этот момент может оказаться действительно ужасным!

Процесс пробуждения приведёт вас на поле битвы, где противниками окажутся все ваши привычные способы восприятия окружающего мира, даже самые глубокие, ибо каждый из них — ещё один замок на двери тюремной камеры вашего представления о себе самом. «Я тот, кто неуклонно движется к просветлению, разве нет?» — заявляет ваше эго. До последнего вздоха эго ошивается где-то поблизости, всегда готовое выкинуть из рукава новую карту. Будьте готовы к тому, что эта битва никогда не закончится — никогда, до тех пор, пока не исчезнет даже след вашего «я».

Нередко случается так, что на этом пути мы отбрасываем это и то, только чтобы приобрести взамен не менее устойчивые то и это. Не иметь вообще ничего, к чему можно было бы привязаться, слишком неудобно, и потому мы очень быстро выстраиваем новый набор привязанностей на месте старого. Мы отказываемся от семьи, от социальных форм — и взамен приклеиваемся к духовности и духовным формам. Ой-ой. А ведь отдать-то нужно всё. Ради высшей чистоты и ясности отпустить придётся всё.

Это вовсе не значит, что нужно принести в жертву всё и сразу; мы просто отказываемся от вещей по мере того, как осознаём, что не нуждаемся в них так сильно, как раньше. И это вовсе не значит, что мы не можем пользоваться духовными формами; просто нужно помнить, что сейчас мы используем их, но рано или поздно наступит момент, когда им тоже придётся уйти.

Всё это делает нас очень ранимыми: у нас больше нет авторитета, к которому мы могли бы обратиться за помощью, никто больше не скажет нам, что делать. Единственное, что нам остаётся, — это продолжать «ловить волну» своего сердца, внимательно прислушиваясь к тому, что интуиция подсказывает сделать дальше. В любом случае держаться больше не за что.

Удержать своё сознание на этой позиции без сильной ментальной дисциплины очень трудно, а именно к ней-то Арджуна и не приучен. Он привык всегда знать, что правильно и что неправильно, иметь постоянный набор социальных правил и установлений, согласно которым можно жить, которые всегда подскажут, как себя вести и во что верить. В любой момент он мог сказать: «Я знаю, что мне делать, ибо это написано вот здесь». Теперь же он столкнулся с той разновидностью дисциплины, которую Трунгпа Ринпоче в своей книге «Преодоление духовного материализма» определяет как «дисциплину непривязанности ни к каким паттернам», «дисциплину, которая ни на чём не основана». Это страшное знание. Ужасно стоять на краю и не иметь ничего, за что можно было бы уцепиться: ни группы единомышленников, ни идентификации, ни представлений о себе, никаких моделей. Отважитесь ли вы на это? Осмелитесь ли отбросить всё?

Только на этом отрезке пути, где вы сталкиваетесь с собственным внутренним конфликтом и оказываетесь во власти невероятного смятения, не зная, к чему прислониться, чтобы определить свой следующий шаг, — именно и только здесь вы по-настоящему открываетесь тому новому, что готово произойти в вашей жизни. Только тогда вы готовы услышать нечто, чего никогда раньше не слышали.

Вот почему послание Гиты начинается с внутреннего кризиса. Арджуне нужно пережить потрясение основ, прежде чем он окажется готов услышать слова Кришны. Кришна и Арджуна провели вместе достаточно долгое время; вспомните — они дружили долгие годы. Но до сих пор Арджуна не был готов услышать то, что мог сказать ему Кришна. До тех пор пока они не оказались на поле битвы, пока страдания не пробудили Арджуну, он просто не мог воспринять ничего нового. А это новое было началом пути, который начинается с отказа от таких вредных привычек, как привязанность к семье и касте, и ведёт к отвержению формы как таковой.

Ибо это и есть глубочайший уровень учения Гиты. Последнее, с чем встречается Арджуна, — это Шива. Он видит бога в форме хаоса, в форме уничтожения — уничтожения всех наших иллюзий. Арджуна оказывается перед вопросом: «Есть ли Бог, есть ли закон, есть ли хоть какой-то смысл во всём этом, если мне приказывают сражаться против своей собственной семьи? Неужели возможно, чтобы мне приказывали совершить столь ужасное деяние?» Вот в чём весь кошмар ситуации: чтобы постичь Божий закон, даже не пытайтесь использовать разум.

В Рамаяне Рама снова и снова повторяет: «Пока вы не поклонитесь Шиве, вы не сможете прийти ко мне». Пока вы не примете в полной мере хаос — хаос! — вы не пройдёте сквозь небесную дверь. Если вы хотите быть хранителем любви и красоты, вам придётся обрести способность смотреть на их уничтожение и гибель широко раскрытыми глазами и говорить: «Хорошо, и хорошо весьма!» В природе есть творение, сохранение и разрушение. Страдание, боль, катастрофы и смерть — всё это такая же часть божественного замысла, как наслаждение, радость, рождение и обновление.

На Курукшетре Арджуна встречается лицом к лицу с Шивой. Он оказывается в ситуации, где рациональное сознание не в силах помочь ему, где рассудок отказывается работать, в ситуации, единственный способ совладать с которой — смирение. Его привычка думать о себе как о хорошем парне, его привязанность к рациональному мышлению и к самой форме как таковой — со всем этим ему придётся попрощаться. Всё это ему придётся отпустить. Самые корни представлений о том, кто он такой, должны быть безжалостно вырваны, чтобы освободить место чему-то новому.

Итак, мизансцена ясна. Мы знаем, что за армии стоят друг против друга — Пандавы и Кауравы, — и знаем, что они для нас символизируют. Мы с вами разобрались, что они делают здесь, на поле брани. Мы поняли, в какой ситуации оказался Арджуна. И, что ещё более важно, мы осознали, что выбор, перед которым стоит Арджуна, — это тот же самый выбор, перед которым стоит каждый из нас:

Насколько мы готовы отпустить всё, что у нас есть?

Насколько мы готовы стать свободными от своего эго?

Насколько мы готовы в смирении склониться перед замыслом Господа?

Вот вопросы, ответы на которые ищет Арджуна. Вот битва, которая предстоит каждому из нас. Вот что решится на Курукшетре.

2

Карма и реинкарнация

В предыдущей главе мы рассматривали внутренний конфликт, с которым Арджуна столкнулся на Курукшетре и который оказался хорошо знакомым любому из нас и весьма злободневным. Мы рассмотрели те ситуации из своей собственной жизни, с которыми мы, подобно Арджуне, ещё не готовы распрощаться, поскольку их корни всё ещё довольно глубоко уходят в нашу душу. Мы увидели, как эта дилемма отражена в евангелии от Матфея, где Иисус сказал: «…и кто не берёт креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберёгший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт её»[25].

«Сберёгший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт её». Сильно сказано, но для ситуации, в которой оказался Арджуна, даже это изречение не покажется слишком мелодраматичным. Кришна велит ему отринуть привычные взаимоотношения, ценности и ориентиры — вообще повернуться спиной к той жизни, которую он вёл до сих пор. Арджуна — воин. Скорее всего, он готов по приказу отдать свою жизнь на поле битвы. Но никто никогда не готовил его к такому жертвоприношению. Гита рассказывает: «Когда Арджуна, великий витязь, облегчил своё сердце, он сказал: «Кришна, я не стану сражаться!», швырнул наземь свой лук и погрузился в молчание».

Другими словами, Арджуна всё ещё не был готов открыться своей дхарме; он всё ещё зависел от того образа мыслей, который определял привычную для него реальность. Но всё же он согласился слушать, ибо «погрузился в молчание». Теперь он был готов услышать то, что Кришна собирался сказать ему.

И вот, убеждая Арджуну исполнить свою дхарму и вступить в бой, Кришна излагает ряд аргументов, которые, как мы увидим при ближайшем рассмотрении, имеют отношение к разным уровням сознания. На одном уровне это ответ земного учителя на вопрос его друга; на другом — это уже ответ Бога человеческой душе; но есть ещё и третий уровень, на котором это ответ нашего Я нашему «я».

Первый главный аргумент Кришны дан уже в начале второй главы, где он говорит: «Мы существовали всегда — я, ты и те цари и воины, которых ты видишь перед собою, — и мы пребудем всегда, все мы, во веки вечные. Как дух входит в наше смертное тело и проводит в нём детство, юность и зрелые годы, точно так же он перейдёт в новое тело. И в том мудрые не имеют сомнений».

Это утверждение имеет непосредственное отношение к концепции, на которой нам, детям западной культуры, придётся остановиться поподробнее, — к концепции реинкарнации. На Востоке не пришлось бы объясняться по поводу использования этой концепции, поскольку там представления о реинкарнации дети воспринимают с молоком матери. Но здесь, на Западе, нам придётся не торопиться и сначала расставить все точки над «ё»: мы не привыкли доверять столь экзотическим концепциям, в то время как в рассуждениях Гиты они занимают центральное место.

Когда мы говорим о «понимании» какой-нибудь идеи вроде реинкарнации, речь идёт вовсе не о том понимании, которого можно достичь посредством интеллекта и познания. Как вообще можно знать что-либо наверняка о такой вещи, как реинкарнация? Знание идёт от рационального мышления и является частью этой жизни. Чтобы понять реинкарнацию, нам придётся положиться на высшую мудрость, на «внутренний голос», о котором мы с вами уже говорили.

Мне думается, существует два способа, при помощи которых человек может прийти к пониманию реинкарнации через свой внутренний голос. Во-первых, это можно сделать через непосредственный опыт: если вы лично помните свои предыдущие воплощения, это может послужить достаточно убедительным доказательством в пользу концепции, учитывая, что есть люди, которые утверждают, будто действительно все это помнят. Другой способ состоит в том, чтобы пообщаться с кем-то, чьему взгляду на вещи вы целиком и полностью доверяете, и чтобы этот человек заверил вас, что именно так оно всё и обстоит.

В моём случае сработал второй путь. Именно мои взаимоотношения с другим человеком — с моим гуру Махарадж-джи — помогли мне обрести чувство глубокого внутреннего согласия с концепцией реинкарнации, так что я никогда больше не сомневался в справедливости этой концепции.

Мои взаимоотношения с гуру таковы, что я ни на мгновение не сомневаюсь в нём и в его словах; во мне не осталось места недоверию.

Столь доверительные отношения могут быть между матерью и ребёнком. Когда ребёнок ещё очень мал, он целиком и полностью открыт матери и абсолютно верит в то, что в любых обстоятельствах она защитит его. Позднее развивается эго, а вместе с ним и чувство собственной отдельности. Но до того как это произойдёт, имеет место чувство полной открытости другому человеку, и в этом состоянии открытости вы безраздельно доверяете всему, что бы ни пришло к вам от него. Вы даже не задаётесь вопросом, доверяете ли вы ему или нет; ваша вера абсолютна и непоколебима. Живя в Индии, в непосредственной близости к моему гуру и другим чудесным созданиям вроде него, я просто перестал задаваться вопросом: «Действительно ли они говорят мне правду? Может быть, их личный опыт для меня не годится?» Теперь я открыт для них: «Да! Всё правильно!»

Махарадж-джи и другие люди, которым я полностью доверяю, рассказали мне о реинкарнации. Они поведали мне, как это происходит. Они принимали реинкарнацию с той же серьёзностью и отсутствием малейших сомнений, с какими мы на Западе верим законам физики, и в их голосе я слышал отражение тех истин, о которых они говорили. Таков был мой путь к постижению тайн реинкарнации. Общаясь с Махарадж-джи и его окружением, я пришёл к пониманию и абсолютной вере в то, что именно так и обстоят дела.

У меня было множество необыкновенных переживаний, связанных с психоделиками и не только, во время которых я сталкивался с различными образами себя, часто не принадлежащими к этому миру. Были или это воспоминания о прошлых жизнях? Неужели я правда переживал свои предыдущие инкарнации? Я не знаю. Но знаю, что Махарадж-джи всегда воспринимал реинкарнацию как нечто само собой разумеющееся, и для меня этого было вполне достаточно. Кришна сказал: «И в том (в реинкарнации) мудрые не имеют сомнений». И для меня этого тоже вполне достаточно.

Разрешите мне привести вам несколько цитат о реинкарнации из тех авторов, которым, как и моему гуру, я безраздельно доверяю.

Вот что говорил по этому поводу персидский мистик Руми[26]: «Я умер камнем и вновь воскрес в растении. Я умер стеблем, и стал зверем. Я умер зверем и родился человеком. Чего же мне бояться? Разве смогла смерть умалить меня? Я вновь умру в человеческом теле, чтобы воспарить с ангелами. Но и ангельские края мне предстоит покинуть.

Ибо всё в мире суть перемены, кроме лика Господня»[27].

Мухаммед сказал: «Человек есть всего лишь маска, которую душа надевает на время. Проносив её должное время, она сбросит её и наденет взамен новую».

А вот цитата из Джека Лондона, который говорит от имени своего повешенного героя: «Я начался не тогда, когда родился, и не тогда, когда был зачат. Я рос, развиваясь, на протяжении бесчисленных мириад тысячелетий… Я — человек, рождённый женщиной. Дни мои сочтены, но сущность моя неистребима. Я был женщиной, рождённой от женщины. Я был женщиной и рожал детей. И я опять буду рождён. Бесчисленное множество раз я буду рождаться, а окружающие меня олухи воображают, будто, свернув мне шею верёвкой, они могут прекратить моё существование!»[28].

Джек Лондон был американским писателем, и поэтому из данной цитаты можно сделать вывод, что и на Западе существовала вера в перевоплощение, особенно в литературных кругах. Однако наше общекультурное отношение к этому вопросу формировалось под влиянием не столько литературы, сколько западных религиозных традиций, которые относились к нему куда более скептично. В наших церквах и синагогах не особенно приветствуют идею реинкарнации.

И всё же, если мы повнимательнее прочитаем Библию, в ней тоже можно отыскать цитаты, которые, кажется, подтверждают теорию реинкарнации. Так, Христос говорил, что святой Иоанн Креститель раньше был Илией. В книге притчей Соломоновых сказано: «Родиться в здоровом теле со здоровыми членами есть результат многочисленных прошлых жизней, проведённых в праведности». Апостолы спрашивают Христа: «Этот человек был рождён слепым из-за того, что сделал раньше, или по милости родителей, или из-за чего-то ещё?» Если не иметь в виду реинкарнацию, как человек мог ещё до своего рождения сделать что-то такое, что повлекло за собой слепоту?

И что же произошло с этими верованиями? На первых церковных соборах в VI–VII вв. нашей эры вопрос реинкарнации обсуждался весьма горячо, и поначалу всем было совершенно ясно, в каком направлении будет формироваться новая церковная доктрина. Но затем отцы церкви осознали, что для поддержания церковного контроля над жизнью общества реинкарнация была вовсе не такой уж удобной философией: в конце концов, если эта жизнь — всего лишь одно из па в непрекращающемся танце бытия, перспектива провести вечность в котле с огнём и серой как-то не впечатляет. Так что теория перевоплощений в качестве догмата церкви была отвергнута, но следует помнить, что во времена Христа это было весьма распространённое верование.

Западная психология, как и западная религия, отрицала идею реинкарнации. Однако в последнее время психологи тоже заинтересовались ею и постепенно сделали предметом более серьёзного изучения.

В одном из последних воплощений я был психологом и изучал формирование личностей. Мы пытались выяснить, почему дети становятся теми, кем они становятся, и как это зависит от наследственности и среды обитания, каковые факторы мы выделили в качестве основополагающих. Мы измеряли всё, что поддавалось измерению, и в родителях, и в окружающей среде — именно они, по нашему теоретическому разумению, определяли то, кем и каким вы станете, когда вырастете. Мы систематизировали результаты тестов и вводили данные в компьютер, а программа выдавала нам, кем должен стать в будущем данный индивидуум. Потом мы смотрели, кем он на самом деле стал, и определяли, насколько близки к реальности были результаты наших расчётов. Другими словами, мы пытались выявить причинно-следственные связи в корпусе знаний о человеческой личности, основываясь на той предпосылке, что каждый из нас — целиком и полностью продукт этой жизни, этой наследственности и этого окружения.

Наилучшая корреляция, которой нам удалось добиться в наших исследованиях, была 0,5, а это означало, что мы охватывали не более 25 % общей вариативности данных. То есть, если бы я исследовал вас и попытался бы определить, кем вы станете, основываясь на том, что знаю всё необходимое об этой вашей жизни, я смог бы с некоторой долей уверенности предсказать лишь 25 % параметров вашего будущего, в то время как остальные 75 % носили бы сугубо случайный характер.

Как учёный-социолог, я радостно списал бы это на погрешности в расчётах или на то, что система носит недостаточно комплексный характер. Будучи психологом, я никогда не допустил бы и мысли, что моя теория может быть неверна — потому что все мы чрезвычайно привязаны к своим теориям. Мне бы и в голову не пришло, что наследственность и окружение — не единственно возможные факторы, определяющие то, кем мы становимся в жизни. А между тем неучтённые 75 % оставляют свободное место как раз для теории реинкарнации, так что нет никакой необходимости натравливать западную науку на теорию перевоплощения. Последняя прекрасно подходит под категорию «погрешностей в расчётах».

Кроме того, есть и анекдотическое подтверждение реинкарнации. У нас на Западе всегда были люди вроде Моцарта. В четыре года он писал сонаты, в пять уже давал публичные концерты, а в семь сочинил свою первую оперу — неужели вы думаете, будто всему этому действительно можно научиться за столь короткое время?

У нас в Наропе был удивительный феномен под названием Трунгпа Ринпоче, который был тулку — признанной реинкарнацией высшего существа. Согласно тибетской традиции, когда умирает лама высокого посвящения, несколько предсказателей долго сидят в медитации, пока им всем не будет видения, где и когда родится следующее его воплощение. Тогда они высылают на разведку группу монахов и говорят им: «Найдите дом с синей крышей возле озера в двух милях к северу от такой-то и такой-то деревни. Там будет ребёнок, которому на тот момент исполнится семь месяцев от роду. Это и будет наш тулку».

И вот поисковая группа отправляется в путь. Они находят дом, стучатся в дверь и говорят: «У вас есть сын семи месяцев от роду?» Семья, естественно, говорит: да, есть. Монахи заключают: «Ну, на тот случай, если вы не знали, это лама такой-то». А мать отвечает: «Ах! Ну ничего себе! А я тут грешным делом думала, будто это мой ребёнок. Ну, я просто вне себя от восторга, что лама такой-то оказал нам великую честь родиться в нашей семье». Немая сцена.

Потом, просто чтобы удостовериться, монахи устраивают ребёнку ряд проверок: дают ему, например, чашу для подаяния, принадлежавшую мёртвому ламе, и другую, чужую; старый колокольчик ламы и красивый новый, чтобы посмотреть, что он выберет. Если все проверки пройдены нормально, монахи забирают младенца с собой в монастырь и начинают его учить. В течение следующих девятнадцати лет (как было в случае с нашим Трунгпой) его ожидает система усиленных тренировок, призванных помочь новому тулку вспомнить, кто он такой на самом деле.

Ещё в Индии я слышал об одной маленькой девочке. Когда ей исполнилось семь, она заявила своему отцу: «Ты должен отвезти меня туда-то» — и назвала маленькую деревню за много-много миль от них, в которой ни она, ни её родичи никогда не бывали. Она сказала: «Я жила в этой деревне. У меня было двое детей, и я должна навестить их». Она просила и просила отца, так что, в конце концов, он был вынужден согласиться и отвезти её, куда она просила. По дороге она рассказала ему всё о той деревне и как деревня изменилась с тех пор, как она здесь жила, — и всё это по прибытии на место оказалось чистой правдой. Они нашли дом, в котором, по словам девочки, она жила, и там действительно оказалось двое детей нужного возраста. Когда визит подошёл к концу и малышку увозили домой, она плакала и кричала: «Нет! Нет! Вы не можете разлучить меня с моими детьми!»

А что вы скажете о том, что у нас принято называть «дежа ею»? Наверняка вам случалось встречать кого-то и думать: «Кажется я тебя откуда-то знаю… Разве этого уже не происходило с нами когда-то?» Западный учёный сказал бы: «Ну, всё это не более чем совпадение». Может быть — а может быть, это проблеск чего-то большего.

Родни Коллин в своей книге под названием «Теория небесных влияний» приводит весьма интересный взгляд на реинкарнацию. Он говорит, что это не похоже на «Историю Брайди-Мерфи», где вы рождаетесь, потом умираете, потом опять рождаетесь несколько лет спустя. Это больше похоже на пятое измерение: мы все были здесь — именно здесь и сейчас, в этом самом месте и времени — уже много-много раз. Мы проживаем одну и ту же жизнь снова и снова, и снова. Вы что, не помните? Я уже тысячу раз вам рассказывал… Тысячу раз вам рассказывал… Тысячу раз вам рассказывал… Коллин видит феномен дежа ею в том свете, что цикличность довлеет над случайностью и у нас бывают проблески воспоминаний, когда мы повторяем снова то действие, которое уже совершали когда-то.

Можно возразить: «Но если реинкарнация и правда существует, то почему я не помню, кем был в прошлый раз? Почему я не помню своих прошлых жизней?» На этот вопрос тибетский учитель, лама Анагарика Говинда, даёт такой ответ: «Большинство людей не помнят свои предыдущие рождения, и всё же не сомневаются в том, что родились в этот последний раз. Они забывают о том, что активная память — лишь часть нашего сознания и что наша подсознательная память регистрирует и хранит каждое впечатление и переживание прошлого, которые наш рассудок не в силах восстановить, как бы он ни старался»[29].

Карл Юнг в своих психологических работах боролся с идеей индивидуальной подсознательной памяти. Он называл данный феномен «коллективным бессознательным», и по существу, это был единственный способ, при помощи которого человек Запада мог подойти к идее реинкарнации: рассматривать её как информацию, чей источник находится за пределами индивидуального жизненного опыта.

Если наш собственный жизненный опыт приведёт-таки нас к принятию возможности и очевидности реинкарнации, сразу же возникает естественный практический интерес к тому, как именно всё происходит и почему это работает. Существуют дюжины разных описаний; каждая система предусматривает собственную структуру верований и представлений о том, куда мы идём и как там оказываемся. Нередко они противоречат друг другу; Будда рассказывал истории о грешниках, которые возвращались в виде животных или насекомых, в то время как другие учителя, например Мехер Баба, утверждали, что каждое воплощение — это всегда ещё один шаг вперёд и что возвратного движения быть не может. Впрочем, тут невозможно определить кто прав, кто нет. Каждая система всего лишь приближается к истине, поскольку создана человеческим умом.

Рассматривая последовательность рождений, можно сделать вывод, что новые воплощения случаются не только на Земле. На страницах Гиты Кришна говорит Арджуне: «Те, кто молятся богам, идут к богам». То есть если вы посвятили себя какому-то богу, то после смерти отправитесь в небесную обитель и примете новую инкарнацию там. Но и это — всего лишь иной план сознания. Вы отправитесь туда и проведёте там какое-то время — скажем, пятьсот лет по земному счёту времени, хотя с большой долей вероятности можно предположить, что время там представляет собой нечто совершенно иное, чем в нашем мире; но потом, по истечении пяти сотен лет, вы поймёте, что и небеса — всего лишь ещё одно место, и чтобы оказаться там, где уже не будет никаких мест, вам предстоит ещё очень много работать над собой — причём большая часть этой работы может быть совершена только на человеческом плане. И тогда, быть может, вы снова примете земное рождение, чтобы наконец закончить начатое.

Но это только одна из моделей. Всё это — не более чем модели, порождения человеческого ума, пытающегося постичь то, что находится за пределами его разумения. У нас нет ни малейшего представления о том, как это всё работает на самом деле! Создаётся впечатление, что мы ходим кругами, но каждый раз становимся чуть-чуть более осознанными, пока, наконец, не достигаем уровня йогического сознания и не вспоминаем.

Это «наконец» может случиться очень и очень нескоро, особенно если речь идёт о реинкарнации. Приходится оперировать большими временными промежутками. В литературе южного буддизма есть красивый образ, который даёт представление о том, с какими периодами времени мы имеем дело. Будда рассказывал своим ученикам, сколько времени человек уже играет в эту игру под названием «реинкарнация».

Он сказал: «Представьте себе гору в одну милю высотой, одну милю длиной и одну — шириной. Каждые сто лет прилетает птица с шёлковым платком в клюве и проводит им по лику горы. Так вот, время, которое потребуется, чтобы стереть гору до основания шёлковым платком, называется «кальпа», и мы играем в реинкарнацию уже кальпу кальп, то есть неисчислимые века»[30].

Помимо чрезвычайно интересной механики реинкарнации существует и более глубокий вопрос: «Кто на самом деле такие «мы», играющие в эту игру?» Что это, изменяющееся на протяжении кальп и всё же остающееся неизменным? Очевидно те вы и я, которых мы привыкли считать собой, не будут жить вечно; так, кто же в таком случае будет?

Кришна говорит: «Всё это время он живёт в своих телах, хотя каждому из них придёт конец в положенное время. Останется лишь он, неизмеримый, бессмертный»[31]. Вот один из способов описать оба аспекта нашего бытия: смертные тела и бессмертное нечто, которое обитает в них. Проблема только в том, что, говоря о реинкарнации в таких терминах: «Он живёт в своих телах», «он остаётся» — мы делаем этого «его», который остаётся неизменным от воплощения к воплощению, каким-то очень плотным и отдельным, словно есть независимый некто, который идёт бесконечной чередой смертей и рождений, смертей и рождений. Хотя если это не «кто-то», тогда с чем же мы имеем дело?

Лично мне в качестве обозначения того, что воплощается в смертном теле, нравится использовать термин «душа». Для буддистов слово «душа» ассоциируется, прежде всего, с плотными телами, и потому они всегда проявляют недовольство, когда я использую его в данном контексте. Проблема в том, что душа воплощается, но в то же самое время всё наше существо со всеми его уровнями, включая и душу, — не более чем иллюзия. Душа есть иллюзия, и формы, в которых она воплощается, — тоже иллюзия, однако внутри иллюзии существует тонкая структура, совокупность индивидуальных черт, ценностей и качеств, которая не зависит ни от каких форм, имён и личностей, которые она на себя принимает, и эта самая совокупность и есть, по моему разумению, душа.

Будда верил в реинкарнацию, то есть он знал, что что-то определённо перевоплощается. Палийский канон говорит: «Нет личностей, которые двигались бы через океан перевоплощений, но лишь волны жизни, которые в согласии со своей природой и качествами проявляют себя здесь как люди, там как животные, а также как существа мира невидимого». «Волны жизни» — отличный образ. В индуизме их называют васанами — тонкими мыслеформами. Любое наше действие порождает васаны, волны жизни, основой которых являются желания и связанные с ними действия. Мы постоянно излучаем такие волны жизни. Процесс продолжается даже после смерти. Когда физическое тело умирает, остаются именно тонкие волны жизненной энергии, ментальные намерения, которые функционируют на манер своеобразного психического ДНК-кода, определяющего следующий поворот сюжета. В индуизме это в свою очередь называется кармой. Карма есть совокупность волн жизни, или волн желаний, которые излучаются и излучаются, жизнь за жизнью, воплощение за воплощением, пока не исчерпают сами себя. Когда это произойдёт, больше не останется индивидуальных желаний, исчезнет отделённость, и воплощения прекратятся. Игра будет окончена. Произойдёт слияние с Богом.