Помоги проекту - поделись книгой:
Боюсь, как бы у нашего кормчего не затянулся процесс лечения стресса. Вчера вечером под аккомпанемент весеннего дождика по позициям укропов отработала батарея самоходок, на втором часу ночи на околицу прилетела ответка в виде пакета РСЗО «Град». Хорошо хоть опоенные влагой домишки горняков и яблони оказались плохой пищей для огня. Побило крыши, окна, да опрокинуло навзничь парочку опор линии электропередачи.
Впрочем, к радикальному средству накануне прибегнул не только Вольдемар. Сосед Колян выполз на улицу одним из последних.
Откровенно припухшими глазами он оглядел толпу, оборванные провода и ампутированные ветки растущих вдоль заборов вишен.
– По какому поводу собрание? – спросил явившийся к шапочному разбору Колян.
– А разве не ясно? – ответили в несколько голосов соседи. – У тебя самого окна хоть целы? Крыша не в дырах?
– Что, стреляли? – искренне удивился Колян. – А я вчера махнул полпузыря перед сном и ничегошеньки не слышал…
Счастливый человек, благодаря огненной водице сохранил нервы в целости и сохранности. Но если всякий раз предохраняться столь радикальным средством от пострелушек и лечить стресс, то есть шанс спиться задолго до окончания боевых действий.
Чтобы не маяться в ожидании, когда починят электролинию, решаю сходить в центр города, а заодно пополнить запас табака. Благо, низкое, как потолок убогой хижины, небо посветлело, и кое-где даже появились солнечные проталины.
Все же удивительные люди, мои земляки. Как только воцарилась тишина, божьими коровками облепили околоподъездные скамьи и прилавки старого рынка.
Ожил и рыбный ряд при входе. Правда, представлен он был исключительно мотоциклом с коляской, в которой поленьями возлежали толстолобики. У одного наискось разорвана спина, у другого – бок, у третьего…
– Осколками зацепило? – любопытствует ехидноглазый дедко из числа покупателей. – Говорят, снаряды так и сыпали в пруд.
– Скажешь такое, – возмутился хозяин мотоцикла, мужик в громоподобном дождевике. – Когда стреляли, а когда я товар привёз…
– Значит, «косой» добыто, – авторитетно заявил дедко. – Преступным орудием лова. А цену гнешь, будто законопослушный гражданин… Скости малость, так и быть, одного подранка возьму.
– Милость подаю лишь на паперти. Так что шлепай, пока у ветра сучки не появились.
А над рынком полный штиль. Выглядывающие из оцинкованного тазика пролески словно выкованы из металла цвета весенней лазури. Продает эту небесную благодать бабка с таким кислым лицом, что молочницы обходят ее стороной.
Однако покупатель, молодой еще парень, похоже, внешним раздражителям не подвержен.
– Сколько за букетик просишь, мамаша?
– Пятьдесят.
– Доляров, монгольских тугриков?
– Ещё чего? Наших, деревянных.
– Всё равно дорого.
– Хотела бы я поглядеть, сколько бы ты заломил. Пошла в «зелёнку» за пролесками, да чуть на тот свет не угодила… Слава богу, спину заколодило. Разгибаюсь и вижу впереди табличку, за ней – вторую. И надпись: «Заминировано». Кабы не заколодило спину, на небесах уже причёсывалась. Уж бежала, бежала… Едва сердце не лопнуло.
– Да, мины пострашнее радикулита, – согласился парень. – Ладно, мамаша, согласен. Риск – дело серьезное, оплачиваться должен сполна.
В тишину верится с трудом. Особенно если вглядеться в лица прохожих, на которых тревога и неуверенность обозначились серыми тенями. Поэтому, наверное, напрочь исчез из употребления полувопрос-полупривет: «Как твое ничего?» Вместо них: «Жив? Снаряд в окно твоей квартиры не заглянул случаем?.. Что же, для нашего времени уже расчудесно». Правда, задавать подобные вопросы моей знакомой, с которой я столкнулся на рынке, нет надобности. Гражданка во многих отношениях положительная, несмотря на два высших образования, очень миленькая. Одно смущает в ней, кого ни встретит, считает своим долгом исполнить духовный стриптиз. Вот и сейчас:
– Мама серьезно заболела. А как без пропуска в Мариуполь? Но всё равно, рискнула. На блокпосте укры меня, конечно, тормознули: «Давай пропуск или хотя бы телеграмму». Достаю из кошелька сотню гривен, протягиваю их тому, который мне старшим показался. А он отвечает: «Взятку беру только натурой». – «Да что ж мне, прямо на обочине отдаться?» Стою, реву. А старший и говорит: «Кому ты, старая кошелка, нужна. Топай на своих кривых куда шла». Ну ответьте, пожалуйста, это я – старая кошелка? Это у меня кривые?
Чтобы утешить знакомую, я сказал, что служивый ни черта не смыслит в женской красоте и, наверное, голубой. А вот о тазике с пролесками напрасно не упомянул, ведь на сегодня это единственная светлая частичка небесной благодати. Впрочем, и та была собрана на минном поле.
Незаменимая все-таки вещь – походный блокнот с гнездышком для шарикового карандаша. Достаточно одной фразы, чтобы во всех подробностях восстановить историю, которую на линии боевого соприкосновения поведал комбат ополченцев.
Вечером на нейтралке сработала светошумовая мина. И сразу не в заросшую боярышником безымянную лощину потянулись светлячки трассирующих пуль. С приземистого, как плохо выпеченный каравай, холма откашлялся миномет.
И пошло-поехало. Пострелушки разрастались, словно опара в дубовой квашне. По лощине били с двух сторон «Шилки», ВОГи, автоматы и прочая разношёрстная мелочь, применяемая при отражении разведывательно-диверсионных групп.
Однако ходившие рано утром в нейтральную лощину разведчики доложили, что виновником переполоха оказались не укры, а дикий кабан. Судя по отпечаткам копыт, матёрый. Весом в полтора-два центнера.
Нарушитель оставил ещё один след – густую струю, которой спозаранку завтракали мухи. Выходит, все звери без исключения, а не только косолапые, остро реагируют на испуг.
В то утро поросшая боярышником нейтральная полоса наконец обрела имя – «Лощина медвежьей болезни». Или просто – Медвежья. По крайней мере, так обозначил ее вчерашний бригадир горнопроходчиков, а ныне комбат, блиндаж которого врыт в обратный скат приземистого, как плохо выпеченный каравай, холма.
Эта дорога второстепенного назначения у водителей пользуется дурной славой. Особенно опасно закругление, где одиноко торчит пирамидальный тополь с разреженной осколками кроной.
Отсюда, с закругления, просматриваются козырьки траншей и похожие на осевшие кротовины блиндажи. Поэтому водители, Вольдемар не исключение, минуют простреливаемый участок на запредельной скорости. И, конечно, не успевают рассмотреть окрас восседающего на маковке тополя перепелятника.
– Здесь ездить, – ворчит кормчий, – приключения на пятую точку искать.
– Тормозни, пернатого красавца увековечу.
– Вояки заметят – пулю влепят. Давай уже на обратном пути сфотографируешь.
Я согласился и теперь сожалею о собственной покладистости. Впрочем, кто мог предположить, что во время нашего отсутствия фугас свалит многострадальный тополь. Осталась лишь досада на упрямого кормчего да робкая надежда, что перепелятник избежал осколков и теперь подыскивает себе новое дерево.
На моём наблюдательном пункте, откуда я слежу за пострелушками, завелся воришка. Стоит отлучиться на час-другой, как пепельница оказывается опорожненной на треть. И вдобавок кто-то приноровился размочаливать сигаретные фильтры.
Решил проследить. Подвинул письменный стол к окну, чтобы держать НП в поле зрения, и приготовился ждать.
Первым явился воробей. Вроде бы присел отдохнуть, а сам взглядом косится на пепельницу. Потом слетел вниз, подхватил окурок и шмыгнул под крышу соседского дома.
Собрался было забраться в дебри справочной литературы, однако вспомнил биолога Виктора Сиренко, который однажды сказал, что многие пернатые используют окурки для дезинфекции гнезд.
Чуть погодя прилетела лазоревка и принялась теребить окурок прямо в пепельнице.
Словом, если вам на глаза попадется обложенное по периметру окурками гнездышко, особо не удивляйтесь А заодно поразмыслите: так уж правы медики, предупреждая нас о вреде курения.
Когда зной начинает донимать степь, она обряжается в тончайшие одежды из ковыльных волокон. Эти одежды невесомы, как поступь ангела, и не скрывают прелестей распаленной близостью солнца земли.
А еще в ковыле есть сходство с морем, по которому шквал проводит белопенные ленты. И хотя в травяных волнах невозможно утонуть, они одинаково опасны для животного и человека.
Говорю об этом попутчице-коллеге, которая страстно возжелала окунуться в ковыльное море.
– Я – не овца, – отмахнулась дама. – Как-нибудь выпутаю из подола и прически цепкие ости. А вообще, если хотите знать, ковыль – не просто редкое, но и целебное растение. При грамотной дозировке оно ставит на ноги даже хронического паралитика.
Свою речь в защиту краснокнижного вида коллега завершает желанием – привезти домой ковыльную прядь:
– Пристрою возле зеркала. Пусть в прихожей круглый год будет маленькое лето. А то война докатится до этих холмов и всё испепелит.
Однако я воспротивился. Споры ковыля грузом ложатся на легкие. А потом умерщвленные цветы только тяготят взор и душу.
Партизанская балка, этот островок байрачного леса на берегу впадающего в Кальмиус ручья – сплошное очарование. Здесь ранней весной воздух делается лазоревым от распустившихся пролесок, а чуть позже, в мае, бесчисленные куртины пиона узколистого перекрашивают его в рубиновые, с вкраплениями изумрудов, тона.
Наш кормчий, да и я за компанию, столько раз навещал сей уголок степи донецкой, что может вести машинёшку по скатывающейся вниз дороге с завязанными глазами. А вдобавок способен безошибочно перечислить сучки на досках стола, который ломаными линиями отражается в бегучей воде безымянного ручья.
Однако сегодня Вольдемар заартачился:
– Хочешь – завязывай мне глаза, хочешь – не завязывай, но в Партизанскую балку не заманишь никакими коврижками.
Впрочем, я особо и не настаиваю. По словам хозяина здешних мест лесника Фёдора, притаившийся в балке батальон правительственных войск прошлой ночью причесали «Градами», поэтому туда лучше не соваться. И действительно, даже за версту слышно, что островок байрачного леса до самых сердцевин разлогих дубов пропитался горелым, и теперь в нем разноголосо стучат молотки, словно кто-то сколачивает гроб на целый взвод.
– Подбитую технику, поди, ремонтируют, – комментирует происходящее Вольдемар. – И при этом так матерятся, что с пионов лепестки осыпаются.
– Ты прав. Пережившие бомбардировку служивые сейчас злы похлеще пчел, улей которых разломал медведь… Ладно, возвращайся на трассу. Доедем до старого карагача и повернем налево. А там через мосток – Новогригорьевка. Если верить леснику, селу тоже досталось.
Фёдор малость соврал. Причесали не Новогригорьевку, а молодой бор на околице. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы нагнать страху на жителей. Проехали взад-вперед по улице, которую от горельника отделяет вошедший в силу ручей, ни одной живой души. Лишь на обратном пути, у съезда на мост, за живой изгородью мелькнуло что-то пестренькое, вроде сойки-пересмешницы.
Малявка. Лет пять или чуть поболее. Платьице в розовых зайчиках, повязанная на бабий манер косынка, баюкает завернутую в синюю тряпицу куклу.
– Ты чья, красавица, будешь?
– Мамина. А ушками – папина.
– Позвать родителей можешь?
– Могу. Только они все равно не придут.
– Очень заняты?
– Очень… Марточку лечат.
– Марточка это кто?
– Коровка наша. У нее белая звездочка на лбу. А теперь еще и одного рога нет.
– Потеряла?
– Это не кошелек, чтобы потерять. Папа говорит, рог большим осколком отбило, а маленькими шею поранило.
– Почему родители ветеринара не пригласили?
– Приглашали. Не едет. Ему, наверное, тоже страшно. У нас ведь, дяденьки, теперь война…
– Ты не о том спрашиваешь, – прошипел мне в ухо Вольдемар. – Разве не заметил, что за куклу ребенок нянчит?
– Вижу, – так же, шепотом, ответил я. – И размышляю, каким макаром у малявки игрушку выцыганить.
– Возьми шоколадку в бардачке. Меньшему внуку купил, да забыл отдать.
– Послушай, девица-красавица, а как твою куклу зовут?
– Это не кукла, – поправила малявка. – Мальчик-с-пальчик. Мне мама, когда я была маленькая, сказку про него читала.
– Откуда он у тебя?
– Возле мостика в пыли лежал. Несчастненький такой. Так я его отмыла…
– Давай договоримся: ты нам игрушку, мы тебе – шоколадку.
– Обижать Мальчика-с-пальчик не станете? – заволновалась малявка. – Он же такой несчастненький.
В два голоса поклялись, что для нас лучшая забава – пеленать мальчиков-с-пальчик. И таки добились своего.
– Высокие договаривающие стороны после изнурительных дебатов пришли к обоюдному соглашению, – рассмеялся Вольдемар, оглядываясь на заднее сиденье, где лежал завернутый в старую косынку Мальчик-с-пальчик, он же – снаряд тридцатого калибра. – От опасной игрушки мы ребенка уберегли, но сами можем влипнуть… Раньше за патрон мелкашки срок давали, а здесь штука посерьёзнее.
– Ничего. На первом же блокпосте сбагрим воякам. Вместе с пелёнкой, пусть они по долгу службы нянчатся.
Хорошее название у села на левом берегу Кальмиуса – Солнцево. Оно согревает душу и сулит тихую радость каждому, кто однажды был допущен в горницу, которую освещают улыбки одетых в разноцветные платья кукол.
Наряд хозяйки дома, чьи окна напоминают вставленные в рамки акварели приазовской степи, Елены более скромен. Но опрятен, как у всякого, кого природа одарила взыскательным вкусом и умелыми руками.
А еще у хозяйки дома с окнами-акварелями степной вольницы сострадательное отношение к вещам. Особенно брошенным человеком.
Однажды подобрала на мусорнике куклу, приладила на место оторванную ножку, хорошенько отмыла от хронической грязи и из хранящейся ещё с девичьих времен блузки построила такое расчудесное платьице, что чуть не воскликнула по примеру Александра Сергеевича: «Ай да Пушкин молодец!»
Чего уж говорить о сельских ребятах, которые приходят поглазеть на коллекцию.
Поделиться книгой: