Помоги проекту - поделись книгой:
Венди Холден
ГУВЕРНАНТКА
Пролог
Все было готово к приему гостей. Стол красного дерева в обеденной зале застелили белой кружевной скатертью. Сквозь широкое эркерное окно в комнату лился свет, и на золотистой кайме фарфоровых чашек плясали солнечные зайчики. На столе стояли тарелки для гостей и лежали светлые льняные салфетки, а еще — начищенные до блеска десертные вилки, щипцы для сахара, серебряный молочник и изящные, тоже серебряные чайные ложечки, которые так и сверкали на солнце.
А в прохладной кухне на самых изысканных тарелках, что только нашлись в доме, дожидались своего часа закуски. Каких сэндвичей тут только не было: и с копченым лососем, и с курицей, и с ветчиной, и с огурцом! Причем с каждого куска хлеба заботливо срезаны корки. На отдельных тарелках лежали круглые сэндвичи с джемом — их еще называют пенсами — любимое лакомство долгожданных гостей, а также сконы[1], кексы и великолепный шоколадный торт.
Комнаты утопали в цветах: их расставили по тщательно вымытым вазам и кувшинам, извлеченным из глубин буфета. Куда ни глянь, все было усыпано нежными лепестками, а в воздухе, смешавшись с запахом воска, витал сладкий аромат роз.
В гостиной с высоким потолком, расположенной напротив обеденной залы, у окна, выпрямив спину, стояла статная пожилая дама в бледно-розовом платье. На шее и на груди у нее поблескивали жемчуга. В больших, слегка раскосых глазах горело нетерпение. Дама порывисто дышала, вцепившись в край подоконника. Ее внимание было приковано к пересечению улицы, на которой стоял дом, и оживленного шоссе. Именно с той стороны она и ждала гостей.
Они ни разу не бывали в ее роскошном, просторном особняке из серого гранита, построенном на одной из богатейших городских улиц. В пасмурные дни дом казался чересчур мрачным, зато в погожие нарядно сверкал в лучах солнца. И сегодня, в самый разгар июля, как раз и выдался такой вот прекрасный, искристый денек!
Свет, проникавший в гостиную сквозь большое окно, падал на элегантную каминную полку, на которой выстроились шеренгой фотографии в серебряных рамках. С одной из них весело смотрели две улыбчивые девчушки в одинаковых юбках из шотландки и вязаных жакетах. Старшая обнимала за шею коричневого окраса собаку со стоячими ушками, а младшая — гладила. Позади девочек раскинулась клумба с тюльпанами, а чуть поодаль высились башни замка.
На соседней фотографии эти же девочки позировали уже в коронах. Теперь они смотрели торжественно и серьезно, а одеты были в длинные белые платья и отороченные мехом мантии, которые стелились по полу и ложились складками у их ног, точно бархатные реки. За спиной у девочек стояли мужчина и женщина — тоже в мантиях и больших, украшенных крупными драгоценными камнями коронах. Взгляд у мужчины был настороженный, а женщина смотрела смело и решительно.
Пожилая дама терпеливо ждала, уединившись в тихой гостиной. Время от времени она вздыхала, точно человек, чаявший исполнения своей заветной мечты. В остальном же в доме царила тишина, нарушаемая лишь тиканьем больших напольных часов. В камине, между двух альковов, полыхал огонь. Пускай на дворе и лето, но в шотландских домах неизменно царила прохлада. А в замках — тем более! Уж она-то знала об этом не понаслышке.
Вдруг дама еще сильнее выпрямилась и затаила дыхание. Вот он, долгожданный миг! Вдали, на широкой дороге, идущей от аэропорта, показался лимузин. Это, наверное, полицейское сопровождение! А сами гости, выходит, едут в следующем автомобиле. Сухонькие руки вцепились в подоконник еще крепче. Даме показалось, будто в одной из машин мелькнуло бледной вспышкой знакомое лицо.
Молодой человек в строгом костюме в тонкую полоску, сидящий на переднем сиденье второго автомобиля, открыл кожаный чемоданчик. Чувствовалось, что он к своим обязанностям конюшего[2] еще не привык и страшно нервничает. Он достал какие-то бумаги и развернулся к пассажиркам — двум темноволосым дамам средних лет. Их внешнее сходство сразу же бросалось в глаза.
Одна — загорелая, с ярким макияжем — была одета в розовое платье, дополненное крупными белыми бусами; вторая — с виду более консервативная — в кардиган, джемпер из бежевой шерсти и клетчатую юбку. На шее у нее красовалась двойная жемчужная нить, а густые волнистые волосы были зачесаны назад.
Новоиспеченный конюший, явно преисполненный глубокого уважения к своим спутницам, волнуясь, прочистил горло.
— Ваше величество, позвольте минутку внимания. Мы проезжаем улицу, на которой живет одна особа, которая когда-то служила в королевском дворце.
Дама в кардигане, которая до этого не отводила глаз от окна, развернулась в сторону конюшего.
— Зовут ее Мэрион Кроуфорд, — продолжал он. — И, по ее словам, она была гувернанткой вашего величества целых шестнадцать лет. Насколько я знаю, от нее каждый год приходят письма с приглашениями заехать к ней как-нибудь на чай по пути в Балморал, — поведал юноша и, сделав внушительную паузу, с робостью добавил: — Вот я и подумал, быть может, ваше величество…
— «Писем от Мэрион Кроуфорд можно касаться лишь очень длинными щипцами!» — с неожиданной живостью вставила загорелая дама и запальчиво посмотрела на сестру. — Помнишь это указание, Лилибет? Что скажешь?
Ответа не последовало. Шофер начал потихоньку снижать скорость. Впереди показалась синяя табличка, знаменовавшая конец улочки, на которой жила пожилая гувернантка.
Хозяйка дома, по-прежнему стоявшая у окна в гостиной, радостно замахала морщинистой рукой. Автомобили замедлили ход. Подумать только! После стольких лет они все же свернули к ней и остановились у самого дома! Ворота она распахнула заранее — как и всегда.
— Лилибет! — громко позвала дама в розовом платье.
Часть первая
Глава первая
Платье получилось пышным: в нем так и хотелось танцевать и кружиться! Со стороны ни за что не скажешь, что сшили его дома, да еще по бесплатной выкройке из журнала. Матушка превзошла саму себя! Платье безупречно сидело в талии, подчеркивая стройную фигуру Мэрион, а чуть укороченный подол оголял ее красивые ножки.
Она уже хотела было перейти на другую сторону улицы, но вовремя отскочила назад. Мимо — прямо по лужам, оставшимся после недавнего ливня, — пронесся блестящий автомобиль с королевским гербом. Девушку окатило струей грязной воды, моментально запачкавшей юбку и чулки.
Мэрион ужаснулась. С деньгами у них в семье было туго, и потому новые наряды появлялись у нее нечасто. А теперь платье было безнадежно испорчено…
— Вот, возьмите! — послышалось откуда-то сзади.
Кто-то протянул ей смятый носовой платок.
— Спасибо, — отозвалась Мэрион и, не глядя, взяла его.
Первым делом надо спасать платье, остальное — потом! Но пока она оттирала грязную ткань, ее взгляд невольно задержался на обуви человека, вызвавшегося ей помочь. Ботинки у него были поношенные, а один из шнурков развязался. Но сшиты они были из плотной кожи и явно стоили немало.
— Пожалуй, следует представиться, — проговорил незнакомец. — Меня зовут Валентин.
— Валентин? — переспросила она, даже перестав на миг чистить платье, — и подняла взгляд, встретившись глазами с темноволосым молодым человеком. — Это в честь святого Валентина, не так ли?
— Все так говорят, — спокойно произнес он. — Но на самом деле в честь персонажа из «Двух веронцев».
Его английский был истинно британским, пускай и лишенным привычной чопорности и отрывистости, столь свойственной англичанам. По речи чувствовалось, что собеседник образован и далеко не беден, и, надо сказать, слушать его низкий, теплый, слегка хрипловатый голос было весьма приятно.
— Не видела этой постановки, — распрямившись, пожала плечами Мэрион.
— О, это я тоже слышу частенько! А вас как зовут?
— Мэрион.
— В честь девы Марион?[3]
— Все так говорят, — парировала Мэрион. И хотя это было ложью, она решила ничего больше не объяснять.
— Ну что ж, тогда мы квиты, — заметил он, широко улыбнувшись, а Мэрион вдруг точно током прошило от мысли, как же он красив!
Глаза у него были большие и черные, и в них поблескивали озорные огоньки. Непослушная прядь упала на лоб, придав Валентину сходство с непоседливым мальчишкой — хотя, наверное, они с Мэрион были ровесниками, и ему тоже было немногим больше двадцати. Помимо поношенных ботинок, его облаченье состояло из мятых фланелевых брюк, чуть потрепанного твидового пиджака и алого, точно пламя, шарфа. С плеча свисала холщовая сумка цвета хаки с откидным клапаном, на вид очень громоздкая и тяжелая.
— Вы, как я посмотрю, местная, — заметил он.
— Чего не скажешь о вас, — усмехнулась Мэрион.
— Неужели это так бросается в глаза?
— У вас нет шотландского диалекта.
— О да, научиться ему — это и впрямь целое дело, — невозмутимо отозвался Валентин. — Даже шотландцы — и те не справляются. В Глазго вон с этим совсем беда!
Мэрион не смогла удержаться от смеха.
Валентин вновь одарил ее ослепительной улыбкой.
— Я из Лондона. Не бывали там?
Мэрион покачала головой. Еще ни разу в жизни она не покидала пределов Шотландии, вот только это никогда ее особо не заботило. Но сейчас она вдруг почувствовала себя ограниченной провинциалкой.
— Мне пора, — сказала она.
— А можно вас проводить?
— С какой стати? — с подозрением поинтересовалась Мэрион.
— А с такой, что вы необыкновенно красивы!
Комплимент прозвучал столь неожиданно, что она снова чуть не расхохоталась. Но куда больше, чем смеяться, ей хотелось поверить, что он и на самом деле так думает.
— Эта прическа вам очень идет, — добавил Валентин, и на душе у Мэрион потеплело.
Сама она отнюдь не была довольна тем, как подстригли ее каштановые волосы. Стоило бы пойти к парикмахеру поопытнее, но денег хватило лишь на салон миссис Маккласки.
Короткая стрижка должна была привнести в ее облик изысканность и лоск, подчеркнуть ее свободу и независимость, но в действительности придала ей сходство с кроликом, с которого содрали шкурку. Во всяком случае, так казалось ее матушке.
— О, Мэрион! Что ты с собой сделала! — запричитала та, увидев новую прическу дочери.
«Это не я, это миссис Маккласки», — недобро подумала тогда Мэрион. Как ни крути, трудно следовать моде, когда в кармане нет ни гроша.
— Это называется «итонская стрижка», мама. Сейчас такое очень модно.
— Какая-какая стрижка? — недовольно переспросила миссис Кроуфорд. — Бандитонская? Оно и видно!
Однако же утонченный гость из столицы сделал Мэрион комплимент! Впрочем, обнадеживать его она не спешила. Но это было и не нужно: Валентин безо всяких приглашений бодро устремился вслед за девушкой.
— А куда вы направляетесь? — поинтересовался он, поравнявшись с ней.
— На Грассмаркет.
Его черные глаза удивленно округлились.
— Вы там… живете?
Мэрион так и подмывало подшутить над ним, но она, неожиданно даже для самой себя, ответила правдиво:
— Нет, только преподаю в свободное время.
Он перекинул тяжелую сумку на другое плечо.
— Что ж, я впечатлен!
Мэрион сделала вид, будто его похвала ее нисколько не тронула.
— Я хочу стать учительницей и как раз сейчас изучаю педагогику. И дети из малоимущих семей представляют для меня профессиональный интерес.
Она нисколько не сомневалась, что после этих слов Валентин уйдет. Как правило, новость о том, что Мэрион работает в трущобах, повергала людей в ужас. Спустя три года после печально известного биржевого краха и последующих экономических бедствий в народе укрепилось убеждение, что бедные сами виноваты в своих несчастьях. Но даже если это и правда, в чем Мэрион очень сомневалась, дети тут ни при чем.
Она решительно продолжила путь, прибавив шагу. К ее изумлению, Валентин по-прежнему шел рядом, несмотря на свою тяжелую ношу.
— В самом деле? Это же замечательно! — воскликнул он.
Может, и замечательно, но только с одной стороны. С другой же — страшно, жестоко и несправедливо. Еженедельные визиты Мэрион в трущобы познакомили ее с миром, который ужаснул бы и самого Диккенса. Нищета и зловоние — это еще полбеды, куда хуже то, как бедность воздействовала на умы — в самом прямом смысле слова. Дети, растущие в трущобах, страдали от рассеянности, соображали медленно, а от долгого недоедания начинали слепнуть и глохнуть. На то, чтобы прочесть книгу — пусть даже самую простую, — у них уходила целая вечность.
До Королевской Мили оставалось всего ничего. Пока они шли, на улице распогодилось и над городом раскинулось безоблачное синее небо. На севере поблескивал, точно сапфировый ковер, залив Ферт-оф-Форт. С южной же стороны возвышался над городскими башенками и шпилями величественный Трон Артура[4]. А над громадными вратами Эдинбургского замка нарядно блестел на солнце золотистый герб с королевским девизом — «Nemo Me Impugne Lacessit».
— «Никто не тронет меня безнаказанно», — с ходу перевел Валентин.
— Или, как сказали бы шотландцы, «ты со мной не шути, др-р-ружище!» — вставила Мэрион, по-шотландски растягивая согласные.
— Но с ними все же шутили — и дошутились, — заметил Валентин. — Марию Стюарт и Карла Первого казнили. А Якова Второго и Красавчика принца Чарли[5]лишили трона. На месте этих господ, — он выразительно кивнул на Холирудский дворец, — я бы поостерегся.
— Чего именно?
Его взгляд под непослушными прядями, упавшими на лоб, вдруг заметно посерьезнел, а Мэрион вновь отметила про себя, какое же у него красивое и благородное лицо, пухлые, выразительные губы, острые скулы.
— Всенародной пролетарской революции! — провозгласил он.
— Вы республиканец?
Его темные глаза сверкнули.
— Монархия как институт безнадежно устарела. Как вообще можно оправдывать систему, внутри которой все привилегии, власть и положение в обществе определяются исключительно происхождением?! В современном мире ей не место! — заявил он и, немного помолчав, взволнованно добавил: — Победа рабочих над правящим классом исторически неизбежна: это так же верно, как и то, что на смену зиме приходит весна!
— Так вы коммунист! — ахнув, воскликнула Мэрион.
— Ну да, красен насквозь, и что с того? — с усмешкой спросил он и посмотрел на нее.
Пространство между ними, казалось, наполнилось электрическими разрядами. Мэрион никак не могла отделаться от мысли, что он не только «красен», но и прекрасен — настолько, что у нее аж перехватило дыхание, а внизу живота разлилось тепло.
Он приоткрыл сумку, и Мэрион увидела, что та до отказа набита газетами с красной эмблемой «серп и молот» и крупным заголовком — «Дэйли Уоркер».
— Мне пора, — торопливо сказала она и сбежала по темным ступеням, ведущим от Замковой скалы.
Внизу ее ждала грязная мостовая и неприветливые, мрачные дома с высокими фронтонами. Когда-то здесь обитала городская аристократия. Теперь же Грассмаркет стал убежищем — если это слово тут вообще уместно — для людей совершенно иного сорта.
Она слышала, как Валентин бежит следом, но ему было за ней не угнаться. Пока он спускался по лестнице, Мэрион уже успела затеряться в лабиринте переулков. И теперь, прижавшись к влажной стене и вдыхая зловонный воздух, она думала о том, что же вынудило ее на этот внезапный побег.
От Валентина как будто бы исходила опасность, но какая? Коммунизм ее не страшил — скорее, наоборот — привлекал. Да и сам Валентин показался ей остроумным и обаятельным. А эта его улыбка, ослепительная и теплая, точно солнце! Мэрион вдруг захлестнула волна сожаления, но было уже поздно. Едва ли они встретятся вновь — в таком большом городе это попросту невозможно…
Дверь в жилище семейства Макгинти располагалась на первом этаже, по соседству с полуразрушенной лестницей, давно лишившейся перил. Как и всегда, Мэрион тут же отбросила всякие мысли о своих финансовых затруднениях. По сравнению с жителями таких вот домов она была богата как королева, как выходцы из монаршей семьи, по чьей милости пострадало ее платье. По счастью, грязные пятна потускнели — платок Валентина пришелся очень кстати. Она сунула руку в карман и нащупала матерчатый комок. Так значит, она забыла его вернуть!
Мэрион постучала в дверь, которая чудом удерживалась на петлях, и показалось маленькое бледное личико. Сперва на нем читалось настороженное выражение, но мгновенье спустя его озарила неподдельная радость.
Поделиться книгой: