Между двух войн

– Ладно, потом разберемся, – пробормотал Архирейский и вывел автомобиль на прямой участок трассы, ведущий в Дашбулаг.

Дашбулаг был большим армянским селом со своей начальной школой, двумя магазинами и сельсоветом. На въезде в него стоял двухэтажный бесхозный дом, когда-то принадлежавший зажиточной азербайджанской семье. Этот дом был не таким роскошным, как двух– или трехэтажные особняки в Степанакерте, но по размерам и местоположению подходил для организации в нем круглосуточной службы. Напротив дома, у склона горы, стояла БМП-1. Особенностью дашбулагского КПП было отсутствие бетонных блоков на дороге и шлагбаума.

Архирейский оставил автомобиль рядом с БМП, прошел в дом. Дежурный офицер майор Павлушов доложил о происшествии на окраине Дашбулага:

– Стрельба с перерывами шла около часа, потом все стихло. Местный участковый съездил на окраину села, нашел несколько ружейных гильз. Пострадавших нет. Кто в кого стрелял, неизвестно.

Еще по зимней командировке Воронов помнил, что сельскую ячейку «Крунк» в Дашбулаге возглавлял директор начальной школы. Участковый милиционер, директор магазина и агроном были его помощниками.

Архирейский и Воронов отдохнули с дороги, попили чаю с галетами и собрались в обратный путь. На улице стемнело. В селе зажглись окна домов. Над крыльцом КПП включили освещение. «Москвич» и БМП остались в темноте, почти невидимые на фоне горы.

Командир отряда попрощался с нарядом и пошел к машине. Виктор – следом. Не успели они пересечь асфальтированную часть дороги, как с горы напротив ударила автоматная очередь.

Архирейский среагировал первым. Он не раздумывая бросился на землю и по-пластунски пополз к дому, под прикрытие стен. Воронов, упустивший благоприятный момент, побежал к БМП и залег возле гусеницы. Вторая очередь пришлась по броне БМП. Было слышно, как пули с визгом отскакивают от корпуса и улетают куда-то в темноту. Рядом с Виктором залег дежуривший на посту однокурсник Грачев.

– Серега, это же с того пригорка стреляют? – спросил Воронов. – Дерни сюда солдата, пусть заведет БМП, и мы этого стрелка раздавим к чертовой матери!

– Не получится! – отозвался Грачев. – В БМП солярки нет. Мы ее еще в прошлую смену на «тутовку» поменяли.

Воронов выругался матом и занял позицию за десантным отделением боевой машины, стал выжидать новой автоматной очереди с пригорка. Неизвестный стрелок не заставил себя долго ждать. Не успел Виктор передернуть затвор и изготовиться к стрельбе, как по броне вновь застучали пули. Воронов ответил несколькими короткими очередями. Стрелял он не прицельно, а в сторону горы, примерно в то место, где из дула вражеского автомата вырывалось пламя.

Противник, почувствовав отпор, перенес огонь на корму БМП. Воронов загодя отполз от опасного места и обстрелял врага с новой позиции. Перестрелка длилась несколько минут и закончилась так же внезапно, как началась.

Выждав несколько минут, Воронов одним рывком добежал по темноте к дому. Проверил магазин. В нем не осталось ни одного патрона. В пылу скоротечного боя он не заметил, как расстрелял по невидимому противнику весь боекомплект.

Стрельба стихла. Наступила тишина. Стал отчетливо слышен убаюкивающий стрекот ночных кузнечиков.

Наряд на КПП опомнился и занял оборонительную позицию. Вооруженный автоматом слушатель залег около дома. Воронов вставил в автомат новый магазин. Наблюдавший за пригорком боец доложил, что в темноте просматриваются огоньки фонариков: неизвестные террористы на горе что-то искали, не боясь себя обнаружить.

Архирейский, которому было неудобно за бегство с поля боя, забрал автомат Воронова и высадил весь магазин в людей на пригорке. Огоньки тут же потухли и больше не появлялись.

– Кажется, сегодня мы никуда не поедем, – всматриваясь в темноту, сказал Архирейский.

– Рапорт о применении оружия составлять? – спросил старший наряда.

– Утром решим. А пока… Где тут можно прилечь?

Архирейский лег на втором этаже. Грачев кивком головы предложил Воронову выйти на улицу переговорить.

– Ворон, – сказал он, – этот автоматчик на горе конкретно вас ждал. Вечером, пока еще светло было, он бы без труда половину наряда перестрелял. Кто-то его из наших навел.

– Да ну… – не поверил Виктор.

– Послушай, что тут в последние дни было, и сам реши, есть у нас крыса в наряде или нет. Вначале местный участковый два вечера у нас сидел, о жизни в Хабаровске расспрашивал, а сам только по сторонам зыркал, словно искал, кто ему условный знак подаст. Потом на посту остановили «Жигули» с львовскими корреспондентами. Я сам у них документы проверял, все в ажуре, не подкопаешься. Корреспонденты хотели взять интервью у кого-нибудь из слушателей, но мы им отказали, и они уехали в сторону азербайджанских сел. Назад еще не возвращались.

– Вы машину у них проверяли? – спросил Воронов.

– Багажник осмотрели, но там ничего подозрительного не было. Ворон, участковый каждый день куда-то уезжает. Его-то мотоцикл никто не проверяет, можно полную люльку оружием и боеприпасами загрузить. Слушай дальше! Сюда, на КПП, периодически приезжают то проверяющие из ВОГ, то представители областной милиции, то Сопунов с новой сменой. Откуда бы стрелок на пригорке знал, что приехал именно командир отряда?

– Какой смысл Архирейского обстреливать? Что это даст?

– В селе ходит слух, что как только хабаровскую школу начнут по-настоящему обстреливать, так мы пост с села снимем и на Дальний Восток вернемся.

– Опа! – догадался Воронов. – Теперь я понял суть провокации. Архирейский завтра уезжает. Можно пустить слух, что он испугался и первым сбежал в Хабаровск.

– Об его отъезде только наши знали. Мы вчера весь вечер обсуждали, кого новым командиром отряда пришлют.

– Ты кого-нибудь подозреваешь?

– Никого! Я душой не могу поверить, что кто-то из одногруппников работает на «Крунк» или бандеровцев, но факты говорят сами за себя. Как только вы собрались уезжать, так вас тут же обстреляли.

– Ты не помнишь, кто где находился перед началом обстрела?

– Знать бы, где упадешь, соломки бы постелил! Я на улице был, еще два человека – на крыльце, а остальные – черт знает где, но около КПП или внутри него. Долго ли условный знак стрелку на пригорке подать? Закурил сигарету, помахал рукой, вот тебе и проблесковый маячок метров на пятьсот. Можно фонариком в окно условный сигнал подать. Да мало ли что можно сделать!

– Ты запомнил, как выглядели корреспонденты?

– В машине было трое: местный водитель и два мужика лет по сорок. Одного я хорошо рассмотрел, а второго не запомнил, слишком уж у него неприметная внешность. На словах я тебе никого из них описать не смогу, а одного корреспондента, самого активного, я лучше нарисую.

Грачев хорошо, даже профессионально рисовал. Портреты у него получались просто замечательные, с характерными признаками человека. Воронова он как-то нарисовал в образе кудрявого рок-певца с массивным крестом на шее. Виктору рисунок понравился, и он оставил его среди личных бумаг. Бурята Дамбаева Грачев изобразил в длиннополом халате с чалмой и четками в руках. Дамбаев обиделся: «Какой я тебе муфтий! Я буддист, а ты меня в мусульман записал».

На трассе из Ходжалы появился свет фар грузового автомобиля. Воронов велел Грачеву разбудить Архирейского, а сам скомандовал дежурным слушателям натянуть светоотражающую веревку поперек дороги.

На грузовике прибыл взвод оперативного реагирования из Калачевской бригады.

– У вас стреляли? – спросил выпрыгнувший из кабины «Урала» лейтенант внутренних войск.

– У нас. Только мы подмогу из ВОГ не вызывали, – ответил Архирейский.

В двух словах он рассказал о скоротечном бое в темноте, поинтересовался, откуда в Степанакерте стало известно о перестрелке.

– Дальше по дороге будет азербайджанское село, – пояснил офицер. – Там у нас пост. Дежурный по КПП сообщил, что рядом с селом идет автоматная перестрелка, вот мы и выехали узнать, что к чему.

Из темноты, как черт из табакерки, появился местный участковый, неизвестно где прятавшийся весь вечер и начало ночи.

– Я бы не советовал вам ехать ночью по дороге через лес, – сказал он. – Мало ли что!

Армейский лейтенант отмахнулся от его здравого совета и уехал с солдатами в темноту. Воронов уселся на броне БМП и стал ждать рассвета.

8

Чуть забрезжил рассвет, Архирейский и Воронов пошли на пригорок осмотреть место, откуда по ним вели огонь. У одиноко торчащего валуна они обнаружили россыпь гильз от автомата Калашникова калибром 7,62 мм, чуть поодаль – следы крови на камнях.

Пока Архирейский рассматривал капли крови и прикидывал, кто – он или Воронов – ранил или убил человека на пригорке, Виктор заметил крупного скорпиона, вылезшего из-под камня погреться на солнце.

Ловля скорпионов была любимым развлечением в отряде. Опасных членистоногих с загнутым хвостом высушивали, помещали на хранение в баночки или пустые мыльницы. «Будет что показать родственникам, когда вернемся! Пусть знают, в каких условиях мы службу несли», – говорили ребята. Для ловли скорпиона у Воронова не было с собой самого необходимого – коробочки или банки, куда можно было загнать ядовитую тварь, но любопытство пересиливало.

Виктор нагнулся и рядом со скорпионом увидел блокнот с интересным гербом на обложке. Незаметным движением Воронов подобрал его и спрятал в карман форменных брюк. Отойдя на пару шагов, он прикинул, при каких обстоятельствах неизвестный стрелок или его сообщник потеряли блокнот, и картина ночного боя предстала перед ним в новом свете.

В первый же день приезда во вторую командировку Воронов обратил внимание, что армейские офицеры и солдаты роты спецназначения не заправляют брюки в берцы, а носят их навыпуск. Охранники Колиберенко объяснили, почему они так делают.

– При действиях в горах шнурки на берцах цепляются за колючки, равновесие теряется, можно упасть. Если выпустить брюки поверх голенищ, то колючки в худшем случае порвут материю, но ты останешься на ногах.

Неизвестный стрелок был на пригорке в обуви со шнурками. При отступлении он зацепился в темноте за колючки, упал и выронил блокнот. Отойдя на безопасное расстояние, он обнаружил, что потерял блокнот, и решил вернуться за ним. Поискам помешал Архирейский, открывший огонь по свету фонариков. Скорее всего, именно Вадим Петрович ранил вражеского автоматчика или его приятеля, корректирующего огонь.

– Вот черт! – подал голос Архирейский. – Мы с тобой, кажется, эту сволочь зацепили. Если сообщим в ВОГ, сюда примчатся прокуроры, начнут расследование, и мой отъезд сорвется.

Архирейский в последние дни командировки мысленно был уже дома, в кругу семьи. Оставаться на неопределенный срок в Карабахе он явно не хотел.

– Это не обязательно кровь человека, – подал идею Воронов. – Овца или коза могли поранить ногу, и вообще, кто сказал, что это – кровь?

– Пожалуй, ты прав, – охотно согласился командир отряда. – Не будем раздувать из мухи слона! Особистам из ВОГ не обязательно знать, что мы нашли какие-то странные пятна. Дай-ка автомат!

Архирейский прикинул по расположению гильз, какую позицию занимал стрелок у камня, лег на землю, прицелился.

– Судя по всему, – сказал он, – неизвестные бандиты хотели только попугать нас, спровоцировать на ответные действия. Вчера перед отъездом мы вышли на крыльцо. Свет лампы над входом в КПП отбросил наши тени на дорогу. Потом мы пошли через освещенный участок… Если бы стрелок хотел, он бы нас обоих одной очередью в решето превратил. Во всяком случае, в одного из нас он бы мог прицельно попасть, но не стал этого делать.

– Может, этот террорист просто-напросто стрелять не умеет? – возразил Воронов. – В сумерках расстояние до цели искажается. Хотел попасть в нас – взял выше, потом скорректировал огонь и начал обстреливать БМП.

– Не будем гадать! – Архирейский встал, вернул автомат Виктору. – Пошли, нам пора возвращаться.

– Может, гильзы соберем? – предложил Воронов. – Без них будет непонятно, откуда ночной бандит стрелял.

Командир отряда намек понял – без гильз привязать бурые пятна на камнях к конкретному месту будет невозможно. Воронов и Архирейский собрали гильзы, спустились к КПП. Там уже вертелся участковый, высказывал предположения, кто бы мог обстрелять пост ночью.

– Азербайджанцы это были! – уверял он. – Навели шуму и к себе в деревню вернулись. Надо у них тотальный обыск устроить, каждый дом проверить, в каждый курятник заглянуть. Не могли они автомат далеко увезти! Он где-то в деревне хранится.

– Мы доложим о происшествии генералу Коломийцеву, – пообещал инициативному участковому инспектору милиции Архирейский. – Решение обыскать целую деревню – только в его компетенции.

На обратном пути азербайджанские дружинники в Ходжалы без напоминания разобрали баррикаду на дороге и вновь собрали ее, как только «Москвич» с хабаровчанами скрылся из виду.

Архирейский написал рапорт, что ночью был обстрелян неизвестным автоматчиком, и уехал на вокзал. Его сообщение в ВОГ занесли в журнал боевых действий, но мер реагирования принимать не стали. Автоматная стрельба в те дни в НКАО была еще редкостью, зато ружейной пальбы и подрывов гражданской инфраструктуры хватало – каждый день посты сообщали о перестрелках в селах и на окраинах городов.

В расположении отряда Воронов закрылся в помещении штаба, достал рисунок, который незаметно от окружающих дал ему Грачев. На вырванном из тетради листе разлинованной в клетку бумаги талантливый слушатель наскоро изобразил мужчину лет тридцати пяти – сорока, с волевым подбородком, густыми, сходящимися у переносицы бровями.

Судя по лицу, незнакомец принадлежал к южнославянской этнической группе, а возможно, был смешанных кровей. Рисунок, выполненный авторучкой, был настолько хорош, что Воронов при встрече с уверенностью опознал бы «львовского корреспондента».

После изучения рисунка Виктор достал блокнот в красной дерматиновой обложке. На лицевой стороне ее заводским способом был нанесен герб, похожий на трезубец с мечом вместо центрального зубца. Герб был Воронову незнаком, раньше он никогда не встречал его.

Открыв блокнот, он обнаружил спрятанную под обложкой небольшую фотографию, на которой были запечатлены мужчина и женщина, сидящие перед объективом фотографа плечом к плечу, как близкие родственники или хорошие друзья. И мужчина, и женщина были очень серьезными, словно фотографировались на паспорт, а не на любительский снимок.

Женщине было лет тридцать, не больше. Она была упитанной, с пухленькими щечками, маленькими глазками и густыми бровями, сходящимися у переносицы. Судя по намечающемуся второму подбородку, женщина страдала начальной стадией ожирения, а может, просто любила хорошо поесть и поспать после сытного обеда.

Мужчина был Воронову уже знаком – именно его изобразил на своем рисунке Грачев. Виктор долго рассматривал фотографию и не мог понять, что общего у загадочного львовского корреспондента и молодой женщины, но что-то общее у них, без сомнения, было. Виктор отложил фотографию и стал листать блокнот. На первой странице авторучкой владелец блокнота написал крупными печатными буквами лозунг на украинском языке: «…Героям слава!»[5] Лозунг показался Воронову избыточно патриотичным и даже хвастливым, чем-то напоминающим «Слава КПСС!».

«Это себя он героем считает? – удивился Воронов. – Или в его понятии герои – это бойцы, преданные трезубцу с мечом? Чей это герб? Или это не герб, а зашифрованный символ? А бабенка-то с ним на фотке мордастенькая! Чувствуется, полкастрюли вареников навернет и добавки попросит».

На следующих листах были схемы КПП на окраинах Степанакерта, в селах Ходжалы и Дашбулаг. Два рисунка изображали фронтальную проекцию рельефа местности у КПП № 22 и № 15.

«Около КПП № 22 начался Первый степанакертский мятеж, – стал рассуждать Воронов. – КПП № 15 – это Дашбулаг. Что между ними общего? Оба КПП стоят в низине, окружены невысокими горами. Остальные КПП расположены либо на равнинном участке местности, либо имеют гору только с одной стороны».

На горизонтальных схемах КПП № 22 и № 15 от одной из гор в направлении КПП расходились пунктирные линии с острыми наконечниками на концах. На военных картах так обозначался возможный сектор обстрела с определенной точки. На следующих листах на украинском языке была дана краткая характеристика намеченных для обстрела объектов. Воронов мало что понял из пояснений, но одну фразу перевел: «…тикать из Дашбулага удобнее».

«Конечно, удобнее! – согласился с корреспондентом Воронов. – По проселочной дороге можно незамеченным выехать к азербайджанскому селу, где несут службу солдаты Калачевской бригады. Они с корреспондентами связываться не будут, пропустят без досмотра».

Последние листы в блокноте были исписаны бессмысленным текстом, похожим на шифр.

«Сообщить о находке Сопунову или нет? – решал Виктор. – Пожалуй, подожду, посмотрю, как будут развиваться события. Если Грачев прав и среди его одногруппников есть предатель, то он даст о себе знать… О-па, дошло! На фотографии и у мужчины, и у женщины одинаковый напряженно-испуганный взгляд, словно они вступили в запрещенную организацию и только перед объективом фотографа поняли, на что подписались и какие могут быть последствия в случае провала».

На другой день в отряде разразилась «эпидемия» – кишечная инфекция неизвестного происхождения. Единственным ее проявлением была диарея. Человек, подхвативший инфекцию, каждый час был вынужден бегать в туалет. Боеспособность отряда за одно утро упала до минимума. Оно и понятно, какой из слушателя боец, если он ежесекундно к животу прислушивается?

С началом эпидемии в расположении отряда дефицитом стала обыкновенная бумага, но шустрые слушатели нашли выход из положения – вскрыли школьную библиотеку и пустили на гигиенические нужды годовую подшивку газеты «Советский Карабах».

Прибывший на смену Архирейскому подполковник Немцов, узнав об эпидемии, приказал ротацию нарядов на КПП не проводить, а оставить отдежурившие смены на новый недельный срок. Из ВОГ был вызван врач-эпидемиолог, но такого специалиста в бригадном госпитале не оказалось. Пришлось запросить помощи у местных врачей.

Седой армянин в белом халате осмотрел столовую и уверенно заявил, что массовое расстройство пищеварения у хабаровчан – это следствие нарушения санитарных правил и норм при приготовлении пищи. «Кастрюли лучше мыть надо, тогда и животами маяться не будете!» – с нескрываемым презрением сказал он. Поваром в столовой был Семэн, одногруппник Воронова. До него пищу готовили местные повара, но они куда-то исчезли после начала массовых беспорядков.

– «Крунк» решил наступать по всем фронтам! – с насмешкой оценил исчезновение поваров командир отряда. – Они думают, что мы не сможем организовать приготовление пищи и быстрее уедем в Хабаровск? Найдите среди личного состава повара, или нам придется одними консервами питаться.

Летом в блокадном Степанакерте для дальневосточников консервы были едва ли не самым доступным источником пищи. Закупить продукты в Агдаме или Барды удавалось все реже и реже. На базаре в Агдаме местные торговцы охотно продавали начальнику продовольственной службы отряда овощи, фрукты, мясо и конфеты с тмином. Зимой с доставкой продовольствия проблем не было, а летом вывезти овощи-фрукты из Агдама стало сложнее. Дважды на выезде из города грузовик с продовольствием был остановлен на КПП дружинниками. С криками «Армян кормить поехали?» экстремисты запрыгивали в кузов и выбрасывали продукты на дорогу. Один раз продовольствие помогли отбить местные милиционеры, в другой раз командир Калачевской бригады Колиберенко организовал целую войсковую операцию по закупке продовольствия, но принятые меры ситуацию в целом изменить не могли. Со свежими продуктами в отряде с каждым днем становилось все хуже и хуже. В июле обеспечением отряда продовольствием занялся ВОГ. С армейских складов в столовую завезли крупы и подозрительной свежести мясо.

– Давненько я сечки не ел! – воскликнул Вождь, увидев солдатскую кашу на ужин.

Повар из Семэна оказался никудышным. Сваренная им каша слипалась, в тарелку из черпака выпадала одним комком, но есть что-то надо было! В первый день, матерясь и чертыхаясь, слушатели поковырялись в каше и оставили ее на тарелках почти не тронутой. Через неделю они как миленькие ели синюю слипшуюся малосъедобную массу и мечтали о возвращении в Хабаровск, где в столовой пища всегда была вкусной и свежей.

С исчезновением армянских поваров пропали и моющие средства. Наряд по кухне стал мыть кастрюли и сковороды солдатским мылом, но оно в жесткой карабахской воде плохо мылилось и не смывало жир. Скудное питание и небрежность в мытье посуды в столовой породили кишечную инфекцию, название которой никто из хабаровчан так и не узнал.

В первые же дни эпидемии туалеты в десятой школе оказались загаженными. Они не были рассчитаны на такой наплыв «посетителей». Чтобы не превратить учебное заведение в провонявший миазмами сортир, Немцов снял с ближайшего КПП половину наряда и велел выкопать яму на стадионе перед школой. Нанятые армянские плотники сколотили над ямой стены, и получился уличный туалет без крыши. Местные жители были в шоке: «Куда наши дети учиться пойдут, если перед школьным крыльцом стоит туалет? Как они будут физкультурой на стадионе заниматься?»

Узнав об осквернении пришкольной территории, Вольский вызвал командира хабаровского отряда.

– Вы что себе позволяете? – с вызовом спросил он.

Подполковник Немцов был исключительно спокойным человеком, классическим меланхоликом, подсчитывающим дни до выхода в отставку. Равнодушно посмотрев на разгневанного партийного босса, он спросил:

– Что прикажете делать? Вскрыть пару учебных классов и использовать их в качестве отхожего места? При массовой диарее все кабинки в туалетах заняты, кустов рядом со школой нет. Куда бежать, если стало невмоготу?

Вольский разом остыл.

– Сколько у вас больных? – спросил он.

– Пока человек восемьдесят. Если не предпринять меры, то заразятся все.

– Что у вас с лекарствами?

– Я доложил об эпидемии в Хабаровск. Со дня на день в Степанакерт прибудет начальник медицинской службы школы, но сколько он с собой сможет привезти лекарств и каких? На складах ВОГ препаратов против диареи нет, только антибиотики.

– Понятно! Мы примем меры и обеспечим ваш отряд лекарствами с городского аптечного склада.