Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Ловушка для Горби - Эдуард Владимирович Тополь на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

— Мудак ты! — сказал Вагай с горечью. — Ты знаешь, что сейчас начнется? «Патриоты», не «патриоты» — это уже неважно! Горбач хочет весь народ на нас натравить! — и раздраженно выругался: — Блядь, эта музыка!..

Тут из кухни опять показалась пожилая хозяйка ресторана. На подносе она несла запотевший графинчик водки, рюмки и тарелку с солеными грибами. Турьяк, Стриж и Вагай враз оживились, стали освобождать на столе место:

— Вот спасибо!.. Это по-русски!.. Уважила!..

— Мой сын, между прочим, в Афганистане воевал, — сказала женщина.

— А это ты к чему? — удивился Турьяк.

— А это к тому, что нехер на народ с пистолетом лезть, — без вызова, а ровно, буднично произнесла женщина. — Пить — пейте. А с пистолетом хватит баловать, доигрались ужо! — И, привлеченная заголовком «Речь Н. Батурина в Партийном Трибунале», склонилась над плечом Вагая. — Чо тут про этого паразита пишут?

— Да так, речь его напечатали… — нехотя сказал Вагай, накрыв речь Батурина блюдом с овощами, и попросил: — Слушайте, вы можете убрать эту музыку?

— Еще речи его печатают! — сказала женщина. — Сталин бы ему напечатал речь! Горбачев, может, тоже не сахар, но кто хочет работать, тот может. Так ему пуля! Я неверующая, а каждое утро теперь молюсь за него, чтоб выжил. Даже цветы ему с рейса отнесла в больницу…

— Выживет, не боись, — сказал ей Стриж.

— Теперь выживет, — добавил Вагай. — Нам вчера на закрытии съезда объявили.

— Ну и Слава Богу! — сказала женщина, разливая водку по трем рюмкам. — За нас, за народ кровь пролил ваш Генеральный. А мог бы, как Сталин, гнуть нас и гнуть. Или воровать, как Брежнев. А он… Вот за его здоровье и выпейте, ага…

Стриж, Вагай и Турьяк переглянулись.

Женщина ждала, требовательно глядя на них.

Мадонна пела что-то американское.

Не сказав ни слова, они взяли рюмки и молча выпили.

— А он тоже в Афганистане был, — нюхнув свой кулак вместо закуски, Турьяк кивнул на Стрижа. — Первым входил, между прочим…

— Офицер, небось? — спросила у Стрижа женщина.

— Ну… — вместо Стрижа подтвердил Турьяк.

— Оно и видно… — сказала женщина скорей осуждающе, чем уважительно. И ушла на кухню. Там она уменьшила, было, звук в видеомагнитофоне, но ее сын тут же вернул Мадонне полное, на весь ресторан звучание.

Турьяк крякнул и налил всем по второй.

— Н-да… — сказал он. — Дожили! Они нам и ногой в морду, и стулом по голове, а потом еще нотации читают!

— Сволочь этот Батурин! — Вагай с досадой стукнул кулаком по столу. — Ты видишь, что он наделал! Они теперь Горбачеву цветы носят! Вчера еще про него анекдоты, а сегодня…

— Это только начало! — произнес Стриж, разглядывая графин с водкой так, словно видя в нем события ближайшего будущего.

— Начало чего? — трусливо спросил Турьяк.

— Культурной революции, чего! — вместо Стрижа ответил ему Вагай. — Мао Дзе-Дун оппозицию как уничтожил, не помнишь? — и не ожидая ответа Турьяка, повернулся к Стрижу: — Может, объявить этого Батурина агентом сионистов?

— А что?! — тут же воспрянул Турьяк. — Если выяснится, что он «патриот» — подсунуть версию, что он агент сионистов, а? Мол, стрелял в Горбачева, чтобы опорочить братство патриотов…

Вагай и Турьяк смотрели на Стрижа. Все-таки было в нем нечто, что заставляло их признавать в нем лидера.

Стриж выпил свою рюмку одним глотком, помолчал, глядя за окно на пролетающую там очередную деревню, и повернулся, наконец, к своим друзьям.

— Нет! — сказал он. — Горбачев пользуется ситуацией, чтобы стать в глазах народа святым и натравить страну против партии — вот для чего эта дискуссия, — Стриж кивнул на «Правду». — Так что — неужели мы, как бараны, пойдем под нож? А? Под суды Трибуналов? А? Я спрашиваю?

— А что ты предлагаешь? — осторожно спросил Вагай.

— Встряхнуть надо нашего брата, вот что! — уверенно сказал Стриж. — Не отсиживаться по купе и не ждать Трибуналов, а взять эту кампанию в свои руки — вот наша задача. Драка — так драка, еена мать!..

3

Вашингтон, Белый Дом.

08.25 по вашингтонскому времени (15.25 по московскому).

Старая «Вольво» с затемненными стеклами и дипломатическим номерным знаком, запыленным настолько, чтобы ни один журналист не смог вычислить, какому же посольству она принадлежит, на большой скорости прошла по Pansilvania Avenue и свернула к Белому Дому. Эта простая хитрость — импортная машина с запыленными номерами — должна была скрыть внеочередные визиты к Президенту руководителей CIA, Пентагона или других визитеров, о которых прессе знать совершенно ни к чему. Теперь водитель машины, приближаясь к заранее открытым для нее воротам Белого Дома, снизил скорость, и машина миновала невидимую биомикроволновую проверку на взрывчатку, отравляющие вещества и т. п… Эта тайная «Система А» опознания была создана год назад для защиты Дома и его сотрудников от террористических актов.

Сидя на заднем сиденьи «Вольво», Джон Риктон прислушался к самому себе — чувствует его организм эти биоволны или нет? Риктон был одним из тех немногих, которые знали всю систему охраны Белого Дома, но ни черта он, конечно, не чувствует, это как при рентгене! Однако, если бы в машине оказалась взрывчатка или еще какая-нибудь террористическая пакость, ворота успели бы автоматически закрыться. Но сейчас система опознания уже сообщила на Security пост, что «все в порядке, это действительно директор CIA адмирал Риктон, при нем нет пороха, пластикового или металлического оружия, отравляющих веществ и наркотиков, но зато в его левом кармане находится видеокассета фирмы „Кодак“, а кроме того он сменил свой обычный дезодорант от пота „Секрет“ на „Пьер Карден“, выпил за обедом полстакана пива „Ханикейн“ и выкурил с утра уже три сигары „Фидель Кастро“»… Черт его знает какие еще сведения о ваших запахах сообщает охранникам Белого Дома эта бионическая собака — «Система А»!..

Войдя в Овальный кабинет, адмирал увидел Президента за столом, начисто освобожденным от всех бумаг. Слева был пульт «ПСОВ» («Прямая Связь Особой Важности») с плоской коробкой видеомагнитофона. Рядом, на подсобном столике — принтер и бело-слепой экран персонального компьютера Президента. Месяц назад Президент втащил компьютер в Овальный офис, демонстративно нарушив консервативную традицию сохранности этого офиса в старинном стиле, и пресса тогда много шумела по этому поводу, тем более, что Президент по старинке все равно постоянно заваливал свой стол бумагами и дневниковыми записями — так старые бухгалтеры проверяют работу своих калькуляторов с помощью счетных машинок…

Сейчас отсутствие бумаг на столе Президента означало, что он встревожен просьбой адмирала принять его срочно и вне расписания, и, убирая свой стол, как бы отстранился от всех прочих дел. Джон Риктон решил, что зря он, пожалуй, просил Президента об аудиенции по «ПСОВ». Но таков уж у него характер — нетерпеливый…

— Добрый день, господин Президент! — сказал он как можно бодрее.

— Хэлло, адмирал, — Президент протянул Риктону руку. — Садитесь. Что будете пить?

— Ничего. Спасибо, — адмирал сел. — Я не хочу отнимать у вас время, сэр.

— Что у вас, адмирал?

Ощутив напряженность в голосе Президента, Риктон достал из кармана видеокассету, встал и кивнул на видеомагнитофон:

— Могу я?..

— Конечно, — сказал Президент.

Для человека высокого или даже среднего роста не представило бы труда перегнуться через стол Президента и дотянуться до видеомагнитофона. Но Риктон был ростом со знаменитого комика Джорджа Бернса. Поэтому ему пришлось обойти президентский стол, чтобы вставить кассету в видеомагнитофон. Морскому адмиралу Джону Риктону было 69 лет, он был самым старым в нынешней команде Белого Дома. Целый сонм советников отговаривал Президента назначать директором CIA этого «аутсайдера», приводя в пример чуть не всю историю Агентства — оно работало успешно только тогда, когда во главе его стояли профессиональные разведчики Аллан Даллес и Вильям Кейси. Но Джон Риктон был командиром того авианосца, с палубы которого в 1962 году взлетела для перехвата русских судов в Карибском море вертолетная эскадрилья Стива — старшего сына Президента. Тогда, с 24-го по 28-ое октября 1962 года, вертолет Стива провисел в общей сложности 49 часов в двух метрах над капитанским мостиком советского судна, блокированного на подходе к Кубе с грузом атомных боеголовок в трюмах. Именно в это время Роберт Кеннеди втолковывал Добрынину, что, если русские не уберут с Кубы свои ракетные установки, «мы их ликвидируем сами» и при этом «будут не только мертвые американцы, но и мертвые русские». Но двадцатилетний Стив не знал тогда, о чем Роберт Кеннеди говорил с Добрыниным. И он не видел этих проклятых русских атомных боеголовок. Зато он хорошо видел самих русских и даже снял их на кинопленку — 62 русских моряка, экипаж русского судна. Зажатые с четырех сторон военными кораблями, снизу — американской подводной лодкой, а сверху — сменяющими друг друга эскадрильями военных вертолетов, эти русские парни сидели на палубе в ожидании приказа Москвы и, чтобы не сойти с ума от смертельного напряжения, безостановочно рассказывали анекдоты. Четверо суток. Президент хорошо помнил ту пленку — белые хохочущие лица с удивительным преобладанием металлических зубов в каждом рте, разинутом от истерического смеха. И это впечатление навсегда определило отношение Президента к русским: в смертельных ситуациях они хохочут, обнажая металлические зубы. И столь же хорошо, на всю жизнь, он запомнил рассказ сына о том, как капитан Джон Риктон напутствовал тогда его и остальных летчиков в эти полеты-дежурства над русскими судами. «Мальчики, вот вам слово техасского ковбоя: если эти fucking русские начнут стрелять, я не буду ждать разрешения Мак Намары ответить! Пусть мне это стоит карьеры или жизни, но тот, кто вас, не дай Бог, собьет — тот догонит вас еще на подходе к морскому дну, клянусь! А теперь — летите! Помните — Риктон за вами!»

Тридцать лет спустя эти слова стоили адмиралу Риктону поста Министра Обороны, потому что Президент не мог отдать все военное ведомство такому рисковому «техасскому ковбою». Но он отдал ему CIA, потому что в годы новой разрядки напряженности с русскими сотрудники этого заклеванного прессой Агентства нуждались именно в нем — руководителе, за спиной которого они могли чувствовать себя спокойно. И до сей минуты Президент еще ни разу не пожалел о своем решении…

Вот и сейчас он терпеливо, без насмешки проследил, как маленький Риктон обошел его стол, вставил какую-то кассету в видеомагнитофон и нажал клавишу «Play». В тот же миг висящий на противоположной стене кристаллический экран, чуть вогнутый для создания стереоэффекта, вспыхнул, и Президент вдруг увидел крупно, во весь экран лицо Николая Батурина, идущего прямо на камеру. Неделю назад этого человека узнал весь мир, все телестанции старались выкроить, выкадровать и увеличить крохотное изображение мужчины в сером костюме, который в числе таких же неброских фигур шел к авансцене Кремлевского зала с поднятой в левой руке белой запиской. Но даже в момент выстрела ни один оператор не успел перебросить на Батурина телевик своей камеры — так неожиданно прозвучал этот выстрел в рутине работы Коммунистического съезда в Москве. И у всех телекомпаний было на экранах одно и то же — абрис серой фигуры Батурина с нечетким лицом — ДО покушения, и — свалка возле авансцены, разбитое гэбэшниками лицо Батурина — ПОСЛЕ выстрела.

Но теперь убийца шел прямо на зрителя, и лицо его было — во весь экран, и, как в лучших голливудских фильмах, вы могли прочесть в этих голубых глазах изумительную собранность, решительность, твердость. Вот он подходит к авансцене, левой рукой протягивает свою записку к вазе, разжимает пальцы и — в этот же миг его правая, с пистолетом рука возникает на уровне его лица, объединяется с левой, зрачки голубых глаз чуть скосились вправо, но тут же и вернулись на место, остановились прямо на вас и — грянул выстрел!

Президент даже чуть отшатнулся — таков был эффект.

— Потрясающе! Где вы это взяли? — сказал он, забыв на секунду о тревожном смысле внеочередного визита директора CIA.

— Это ерунда, — небрежно сказал адмирал, довольный произведенным эффектом. — Конечно, за один кадр любая телестанция заплатила бы миллион. Но я руковожу «нон-профит» организацией. Смотрите дальше, сэр. Теперь вы увидите лицо каждого, я повторяю — КАЖДОГО делегата этого съезда ДО, ВО ВРЕМЯ и ПОСЛЕ выстрела. Начнем с первого ряда…

Через минуту Президент понял, что принес ему адмирал Джон Риктон. Он принес ему живые, в движении и почти во плоти, портреты почти трех тысяч делегатов съезда Коммунистической партии Советского союза. Крупным планом, на идеальном японском экране «High Deffinition». И каждое лицо было сначала пустым, скучным и усталым, каким бывают лица в зале во время чрезмерно затянувшегося заседания. А затем, когда Батурин выбрасывал вперед руку с пистолетом, — лица делегатов взрывчато менялись. Они подавались вперед с глазами, расширенными от изумления и… ТОРЖЕСТВА. Такая вспышка торжества бывает в глазах дикого зверя при виде упавшей добычи. Да, не испуг, не страх, не гнев, а именно ТОРЖЕСТВО было в лицах делегатов съезда! И далее, после выстрела, когда Горбачев боком упал на Кольцова, упал без вскрика и тяжело, как падает убитый, — в их глазах были РАДОСТЬ и ОГЛЯДКА, ОЖИДАНИЕ… Пусть весь перепад этих простых эмоций продолжался не долее секунды или даже меньше, а затем люди брали себя в руки и диктовали свои лицам подобающее этому моменту выражение, — поразительно, до чего просто и ясно можно читать на человеческом лице, если застать его врасплох и многократно увеличить на киноэкране! Киноэкран выдает нюансы наших чувств и очень часто — даже мысли. Не было никаких сомнений в идентичности поведения первого десятка делегатов… второго… третьего… СКУКА — ИЗУМЛЕНИЕ — ТОРЖЕСТВО — ОГЛЯДКА и — ВЫЖИДАНИЕ, прикрытое фальшивым негодованием. Под многими лицами были впечатаны их фамилии и должности: «ИГНАТ ЦЫБУЛЯ, первый секретарь Полтавского обкома», «АЛЕКСЕЙ ЗОТОВ, первый секретарь Московского горкома»…

На тридцатом, наверно, телепортрете Президент остановил пленку. Он уже все понял.

— Итак? — сказал он адмиралу.

— Вы не хотите смотреть дальше? — произнес Риктон огорченно, уж очень ему нравился результат его работы.

— Я хочу знать ваши подсчеты, — сказал Президент. — Сколько делегатов Съезда хотели, чтобы Горбачев был убит?

Адмирал насупился. Опять Президент демонстрирует свой бесстрастно-компьютерный подход к делу. А вся эмоциональная оценка работы ребят из Агентства свелась лишь к тому, что Президент отпрянул от выстрела Батурина, как подросток в кинотеатре.

— Из 28 сотен делегатов — 2258, — сухо ответил адмирал.

— Сколько-о?! — Президент подался вперед от изумления.

Ага, проняло! — удовлетворенно подумал адмирал. Но вслух повторил без всякой окраски:

— 2258. То есть — восемьдесят и шесть десятых процентов.

— И вы знаете их пофамильно?

— На сегодня мы знаем пофамильно 72 процента делегатов, выразивших радость в момент покушения на Горбачева, — подчеркнуто протокольно сформулировал Риктон. — Остальные, я полагаю, будут идентифицированы в течение недели.

Но Президент не обращал внимания на его тон.

— Сколько соучастников покушения было в зале?

— Судя по выражению лиц — ни одного.

— А на сцене, в Президиуме?

— Сэр, я склонен думать, что Батурин действовал в одиночку. Это подтверждает и сегодняшняя публикация в «Правде» его речи в Трибунале. Просто он выразил их желание… — Риктон кивнул на экран.

— Вы думаете, Горбачев знает о такой тотальной оппозиции?

— Если бы он знал, что их уже 80 процентов, он не дал бы им собраться всем вместе. Но теперь, после покушения, я думаю, он поверил Батурину и с перепугу затеял эту дискуссию. Вы слыхали о ней, конечно? «Убивать или не убивать Горбачева за его реформы»…

— Та-ак… — протянул задумчиво Президент. — Что же мы будем делать с этой пленкой?

Адмирал молчал. Он сделал свое дело, он дал Президенту документ неоценимой важности. Но он не услышал даже единого слова — ладно, не благодарности, но хотя бы оценки его работы! Интересно, сколько раз в истории США Директор CIA не только ставил в известность Президента о том, что в России предстоит правительственный переворот, но и показал ему лица всех участников этого переворота?! А еще через две-три недели, на основании заключения специалистов по физиогномике, он, возможно, сможет назвать и вероятных лидеров этого переворота…

— Сколько военных в оппозиции? — спросил Президент.

— Не все представители армии были на этом съезде в форме, сэр. И тоже самое — КГБ. Но с армией, в общем, давно известно. После ухода их Афганистана и сокращений на вооружение, кадровые офицеры только ждут случая… Да это и в речи Батурина прозвучало.

— Та-ак… Ваши выводы?

— Мои выводы простые, — пожал плечами адмирал. — Исторически Горбачев проиграл: перестройка русской экономики провалилась. Теперь весь вопрос в том, кто на кого сумеет свалить вину — Горбачев на партийных бюрократов, или партократия на Горбачева. Сейчас у Горбачева хороший шанс: простой народ всегда на стороне раненых. «Кровь, пролитая за людей» — это публика любит. Но дискуссия, которую он затеял в прессе, — это только отсрочка переворота. Она заставит противников Горбачева громче всех петь ему дифирамбы и требовать смертной казни Батурину. А когда эта кампания кончится, переворот станет неизбежен. Если, конечно… — адмирал умолк, держал паузу.

— Если мы не пошлем ему эту пленку, вы хотите сказать.

— Это в вашей власти, сэр.

— И он их расстреляет?

— Я думаю, у него нет альтернативы. Или он их, или они его. То есть, они-то в него уже стреляли, — Риктон усмехнулся: — Теперь его черед…

«Вот оно! — подумал Президент. — Вот один из тех моментов, которые он ненавидел больше всего в своей президентской службе. Когда только он, он один должен принять решение, от которого может зависеть судьба страны. Говорят, что в такие моменты великих политиков спасает интуиция, сверхчутье на ход Истории. Но на него в такие моменты наваливается просто удушье. И мучает, и размазывает по стене, и кричит: на кой черт ты сел в это кресло?!!.. Боже, какой ужасный выбор: спасти Горбачева ценой жизни двадцати двух сотен русских коммунистов или сделать вид, что ты ничего не знаешь и пусть они угробят его при следующей попытке…»

Он враждебно взглянул на адмирала:

— Зачем вы мне это принесли?!

— Извините? — изумленно переспросил адмирал.

Президент наклонился вперед так, что грудью уперся в стол.

— Я не доносчик! Я не могу положить Горбачеву на стол расстрельный список! Я — Президент Соединенных Штатов! — почти выкрикнул он.

Изумление на лице адмирала и побелевшее лицо секретарши Кэтрин, испуганно заглянувшей в дверь, заставили Президента опомниться. Он жестом приказал Кэтрин закрыть дверь.

— Извините, адмирал…

Черт возьми, разве им объяснишь! После дела Оливера Норта уже никто в Белом Доме не берет на себя смелость сделать хоть что-то без ведома Президента! В конце концов, если бы аналогичная ситуация возникла лет пять назад, Вильям Кейси нашел бы возможность отправить эту пленку Горбачеву БЕЗ ВЕДОМА Президента Рейгана! Но теперь… Где-то там, на другой стороне земного шара, в больничной палате, лежит раненый Горбачев — ни брат, ни друг, а самовлюбленный коммунистический диктатор, болтливый, как большинство из них. И упрямый, как носорог. Но с одним положительным качеством — чувством реальности…

Президент даже не замечал, что он уже давно встал из-за стола и вышагивал по своему кабинету от стены до стены под удивленным взглядом адмирала. Когда Рональд Рейган объявил миру, что эпоха завоевания мира марксизмом закончилась, никто в мире не отнесся к этому так серьезно, как Горбачев. Горбачев первый понял, что это — правда. И повел себя соответственно: стал спасать хотя бы то, что имел — коммунистический режим в советском блоке. Правда, и это ему не удается…

— Почему я должен спасать Горбачева? — вдруг остановился Президент перед адмиралом. В его мыслях появились холодная ясность и ожесточение.

— Вы ничего не должны, сэр, — сказал адмирал. Он еще никогда не видел Президента таким возбужденным и не понимал, что с ним происходит. — Во всяком случае, сейчас не должны. Эти русские противники Горбачева… Сейчас они все попрячутся или, наоборот, будут громче всех кричать осанну Горбачеву. И только после этого… Впрочем, Горбачев, может быть, и потом вывернется. Вы же знаете — у него какая-то дьявольская способность к выживанию. Уже сколько раз…

— Вы не ответили на мой вопрос, — перебил Президент. Он тоже хорошо знал Джона Риктона и понимал, что старик только изображает служаку-простачка. — Почему CIA должен спасать Горбачева? Сейчас или когда-нибудь в будущем?

Адмирал ожесточился. Он молча подошел к видеомагнитофону и с силой нажал снова кнопку «Play». Черт возьми, как бы говорил он этим, если у тебя есть глаза — смотри! На экране вновь поплыли портреты коммунистической элиты СССР. «РОМАН СТРИЖ, Первый секретарь Свердловского обкома КПСС», «ФЕДОР ВАГАЙ, начальник Свердловского управления КГБ», «МАНСУР УСУМБАЛИЕВ, Первый секретарь Ташкентского горкома КПСС»…

— Вы видите эти лица, сэр? — почти сухо сказал адмирал. — А теперь я прочту вам первое, пробное заключение физиономистов моего Агентства. Подчеркиваю: это заключение лишь по первым трем сотням лиц, — адмирал достал из кармана сложенный втрое листок. — С завтрашнего дня я сажаю на эту работу целую бригаду независимых психиатров. Но слушайте пока то, что есть:

«Ознакомившись с представленными телепортретами… используя компьютерные методы физиогномики…»

— он бежал глазами по строчкам на своем листе. Нет, он вовсе не собирался читать это Президенту, когда просил о срочной аудиенции. Ведь эта работа еще не закончена. Но теперь… — Вот!

«Доминирующими чертами большинства предъявленных лиц являются комплекс социальной неполноценности и внутренняя агрессивность. Сравнение с социально-психологическими типами русского народа, разработанными на основе компьютерного анализа всей русской литературы от Пушкина до Солженицына, показывает, что данные лица относятся, говоря языком американских стандартов, к категории мафиози, наиболее точно представленными в фильме „Godfather“…»



Поделиться книгой:

На главную
Назад