Помоги проекту - поделись книгой:
Однако умрут они всё же не все. Бхулак подошёл к Зуру-Шалику. Лицо его было перекошено яростью, он вздымал медный топор — видимо, был очень обижен из-за потери своего прекрасного хопеша, жаждал вернуть его и отомстить.
Убивать своих детей так же плохо, как и спать с ними. А Зуру-Шалик был нужен не только здесь и сейчас, но и в дальнейшем — Бхулак уже понял, как поступит с селением хапиру и их вероломным главарём.
Вновь нырнув во внутренние покои, Бхулак нашёл другую комнату и пропел оттуда Зуру-Шалику свою короткую песенку. Ни один человек, включая и его самого, не понимал, о чём она — на людское ухо это было бессмысленное пощёлкивание и попискивание, обладающее каким-то чуждым странным ритмом. Но силу действия этих звуков Бхулак наблюдал не раз. В окаменевшем лице юного хапиру ничего не изменилось, но Песня, несомненно, дошла до глубин его разума и уже оказала воздействие.
Бхулак ещё раз взглянул на обречённых людей. Их неподвижность была неполна, он улавливал микроскопические изменения — фигуры как будто чуть сдвинулись, даже птица наверху держала крылья немного иначе. Время всё же шло, но очень медленно. Тяжело вздохнув, он начал отвратительную, но необходимую работу. Коротко размахнувшись, ударил ближайшего бандита по шее и тут же перешёл ко второму. Несмотря на то, что удары были совсем не сильные, острое бронзовое лезвие преодолевало плоть, словно воздух, и выходило с другой стороны, даже не испачкавшись в крови. Бхулак не удивлялся: он уже давно понимал, что Поводырь не останавливает для него время, а наоборот — многократно убыстряет его самого. Поэтому сила его удара в реальном мире была невероятна, а противники ощущали разве что лёгкое дуновение, неясную рябь в глазах — и для них тут же наступал мрак.
Обойдя всех хапиру — тридцать одного человека без Зуру-Шалика, Бхулак вернулся к кедру и тяжело сел, прислонясь к шершавому стволу. Его уже захлёстывало бессилие — первая волна, дальше будут куда более мучительные.
Многие люди принимали его за бога, но Бхулак всегда знал, что быть богом — слишком трудная для него ноша. Однако сделать ничего не мог — в своё время сам согласился на это и теперь не стоило плакать о последствиях.
Сцена продолжала медленно меняться — голова первого хапиру, которого он ударил, уже слегка съехала с шеи и оттуда показалось красное.
Скоро время вернётся к обычному течению.
Да, вот оно. Бхулака словно придавало невидимой, но невероятно тяжёлой плитой. В ушах зазвенело, внутренности скрутила мучительная тошнота. Он безучастно смотрел, как головы тридцати одного человека практически одновременно упали с плеч, а из обрубков шей хлынули струйки крови, обильно заливая всё вокруг, впитываясь в плотный сухой ковёр облетевшей хвои.
В такие минуты явственно осознаешь истину преданий о том, что боги сотворили людей из грязи.
Обезглавленные трупы попадали вслед за своими головами и остались валяться в причудливых позах. На ногах остался лишь Зуру-Шалик. Он опустил топор и просто стоял, глядя перед собой, но это не было трансом — Бхулак знал, что тот всё видит и понимает, что произошло. Песня разбудила в нём глубинную память его рода, а это было всё равно что вдруг заглянуть в разверзшуюся перед ногами пламенеющую бездну.
— Подойди, — позвал Бхулак.
Юноша подошёл — быстро и твёрдым шагом. А вот Бхулака уже накрывала тьма — он изо всех сил боролся, чтобы не отключиться. Надо было как можно быстрее инициировать парня, а дальше тот всё сделает сам.
— Слушай меня очень внимательно, Зуру-Шалик, — начал Бхулак. — Сейчас ты сам, своей волей, решишь, останешься ты или нет. Если решишь уйти — уйдёшь и навсегда забудешь меня. Если останешься, признаешь меня, Пастуха земли, своим господином навеки. Ты исполнишь в точности всё, что я тебе скажу и никогда не предашь меня, а если задумаешь такое, одна эта мысль убьёт тебя. Так будет до твоей смерти, и ты передашь эту верность своим потомкам до конца мира, и они будут носить её в себе в тайне от себя и людей, пока не услышат мой Зов и их внутренний человек не будет разбужен моей Песней. И тогда я скажу им то же, что сейчас говорю тебе, Зуру-Шалик. Да будет свободным выбор твой.
Он произнёс это на одном из хананейских диалектов, но мог с таким же успехом говорить на каком угодно языке мира — что и делал тысячи раз. Зуру-Шалик всё равно бы понял его, потому что сейчас общались их не внешние, а внутренние люди, которым не нужны слова, произнесённые языком. Но хозяева Поводыря велели Бхулаку всегда говорить это словами. В первое время он просто не понимал, зачем спрашивать у раба, выберет ли тот свободу — лишь относительно недавно стал осознавать, что и хозяева его хозяина были в этом не вполне свободны…
Закончив, Бхулак бессильно откинулся на ствол.
— Да, господин, — ответил юноша.
Некоторые раздумывали, иные подолгу, кто-то и правда уходил — таких было мало, но они были, и у Бхулака больше не оставалось шансов пропеть им свою Песню. Зуру-Шалик решил сразу, и это хорошо.
— Собери головы в мешок… — из последних сил прохрипел, проваливаясь во тьму, Бхулак. — И вытащи стрелу из меня… Жди.
Когда он очнулся, юноша молча сидел рядом с двумя плотно набитыми большими мешками, на которых обильно выступали тёмные мокрые пятна. Плечо совсем не болело — Зуру-Шалик вытащил из спины обломок стрелы с каменным наконечником, перевязал рану и удобно положил Бхулака на плащ, снятый с одного из мёртвых хапиру.
Бхулак знал, что творится сейчас в парне: когда-то — это было очень давно, но он помнил всё в мельчайших подробностях — он и сам проходил такое. Потрясение от того, что ты — оставаясь прежним — больше не принадлежишь самому себе, а обязан исполнять чужие приказы, подавляло. И то, что это были приказы богов или богоподобных личностей, потрясение лишь усиливало. Для Бхулака оставалось загадкой, почему большинство его детей, услышавших Песню и его речь, по собственной воле принимало пожизненное послушание. Он и про себя-то не мог точно сказать, почему тогда, в незамутнённой юности, не отверг пришедших из ниоткуда существ и не продолжил жить понятно и просто. Он умер бы эпохи назад, его плоть унесли бы на небеса хищные птицы, да и от костей, захоронённых под полом дома его матери, уже ничего бы не осталось. И дома этого уже не было, и память о его народе исчезла. И всё шло бы своим чередом в этом мире…
Наверное, именно потому, что в глубине души этот упорядоченный и мимолётный мир был ему чужд, он и согласился служить тем, кого до сих пор называл тьюи — боги, уже давно понимая, что это не так. Но они разрушали установленный ход вещей, обещали яркую бесконечную жизнь… Тьюи его не обманули, но не сказали, сколько мук предстоит ему вынести в этой новой жизни.
— Ты готов следовать за мной? — спросил он Зуру-Шалика, не сомневаясь, что так оно и есть.
— Да, господин, — повторил тот.
Конечно же, из него сейчас рвались сотни вопросов, на большую часть из которых он никогда не получит ответ. Но парень молчал, словно сосредоточенно и осторожно примеряя на себя новообретённую судьбу.
Бхулак поднялся на ноги. Колени дрожали и временами накатывала дурнота, но рука действовала нормально. Всё остальное тоже пройдёт со временем. Ему бы сейчас полежать в полном покое, восстанавливая силы, однако оставались неотложные дела.
«Пошли», — мысленно бросил он юноше.
Тот посмотрел с великим удивлением — не мудрено, ему ещё предстоит привыкнуть к тому, что отец отныне всегда будет рядом, став голосом в его голове.
Бхулак зашагал обратно к посёлку, не проверяя, идёт ли парень за ним. Старался держаться прямо, лишь шаг его стал более медленным и мерным. Ему нельзя было показать сейчас, насколько он слаб. Можно, конечно, было уйти во внутренние покои и позвать Поводыря — тот может придать ему сил. Но расплата за это будет ещё ужаснее, её просто можно не пережить. Лучше всё сделать самому — он сможет.
Подойдя к городу хапиру, Бхулак с силой дважды стукнул в его ворота рукоятью хопеша. После краткой паузы ворота распахнулись. Он молча вступил в город и зашагал к небольшому храму Ваала. Зуру-Шалик с двумя мешками, с которых капала кровь, шёл за ним, как привязанный. Местные — разбойничьего вида мужчины и не менее грозные женщины — в таком же молчании провожали идущих взглядами, некоторые шли следом.
Когда они достигли храма, там уже собралась небольшая толпа, и она всё время пребывала. Бхулак встал перед входом в храм, распрямившись во весь свой внушительный рост, молча ожидая, пока на тесной площади не соберётся почти всё население посёлка. Когда это произошло, он отдал юноше мысленный приказ и тот развязал мешки, вывалив на утоптанную землю мёртвые головы. Они упали грязной грудой, некоторые откатились в стороны.
Толпа взвыла — гневно и горестно. Многие подняли оружие. Сейчас они бросятся на двоих стоящих у храма.
Но почему-то не бросились.
— Слушайте меня хапиру! — заговорил Бхулак, и, хоть он и не кричал, слова его услыхали все. — Ваш рабиум Циди-Аман, явив мне лицо дружбы, в сердце таил горький яд предательства. Он хотел убить меня — посланца божественного царя Чёрной Страны! Но длань божества простёрлась надо мной, и я сам убил посланных за мной. Я сделал это с печалью — лишь для того, чтобы явить вам могущество моего господина. Зуру-Шалик видел это, и теперь он со мной.
Толпа глухо заворчала, но не двигалась.
— Убить египтянина и предателя! — раздался громкий крик, в котором, однако, порывались визгливые нотки страха.
Толпа расступилась и перед Бхулаком появился Циди-Аман в сопровождении двух-трёх охранников.
— Убить! — продолжал взывать он. — Вы что, не слыхали меня, рабы? Он убил моих воинов, он не должен жить!
Однако хапиру, даже охрана князя, явно не жаждали исполнять его приказ.
— Над ним рука бога, — послышалось из задних рядов. — Он и сам бог. Только бог мог сотворить такое…
— Ваал, Ваал, — раздалось в толпе. — Он убивает громом.
Бхулак в душе усмехнулся — он знал, что так будет.
— Почему ты хотел убить меня? — спросил он князя.
— Потому что я не поклонюсь царю Египта! — злобно выкрикнул Циди-Аман.
Для Бхулака это было очевидно.
— Но почему ты не убил меня ночью? — спросил он.
— Потому что проклята будет душа моя, если я убью гостя под крышей своего дома, — тоном ниже ответил князь. — И царь Египта меня не простит…
— Я понял, — кивнул Бхулак. — Ты с почётом принял посланника, дал ему дары и отпустил, но на пути из твоего города тот пропал в горах, и ты неповинен в этом горе. Но есть ведь ещё и царь Ура, и он с радостью увидит голову египетского посланца… Я прав, Циди-Аман?..
Тот молчал, но всё было и так ясно: Египет далеко, а Ур и его лугаль Ибби-Суэн, владыка Аккадской державы, которой подчинились в своё время земли Ханаана — близко. Только вот Циди-Аман не ведал — просто не дошли до него ещё вести — что могущество Ура сломлено, его держава в Двуречье распадалась и на куски её зарились эламиты и прочие хищники. А Бхулак знал это от Поводыря.
Коротко шагнув к Циди-Аману, Бхулак разрубил ему голову. Тело мешком рухнуло наземь, вокруг расползалась кровавая лужа. Толпа охнула, но по-прежнему оставалась на месте.
— Бросьте его псам, — распорядился Бхулах. — А умерших своих похороните.
Он сделал знак Зуру-Шалику, и они отправились во дворец, вернее, в большой дом, который ушедший в загробный мир Циди-Аман называл этим словом. Никто им не препятствовал, лишь одна из женщин сделала в сторону Бхулака жест изгнания тёмных сил и крикнула:
— Будь ты проклят, демон — душитель ягнят, волк, терзающий дитя!
Наверное, среди убитых был её близкий. А вот сама она была дочерью Бхулака. Они молча прошли мимо неё.
По дому покойного князя в панике носилась прислуга. Не обращая на это внимания, Бхулак прошёл через длинный захламлённый внутренний двор, откуда поднялся по лестнице на второй этаж, к дальней комнате, где провёл прошлую ночь. Там имелось застланное ложе и дверь, запирающаяся изнутри — это всё, что ему сейчас нужно.
— Охраняй двери, — сказал он Зуру-Шалику. — Никого не пускай, скажи, что я общаюсь с богами. Будь здесь, пока я сам не выйду. Вели принести себе еды, но смотри, чтобы не отравили.
Всё это было рискованно, но выбора не оставалось. Бхулак запер дверь, скинул сумку и плащ, упал на ложе и впал в беспамятство.
Когда он очнулся, в комнате по-прежнему стояла темень. Бхулака всё ещё не отпускали только что покинутые им видения, но они уже стремительно забывались. Помнились лишь разгневанные морские воды и высокие горы. А ещё там опять были воины в юрких боевых повозках, запряжённых огромными стремительными животными. Но Бхулак понимал, что это не те воины, которых он видел раньше. И ещё там был Зуру-Шалик и, почему-то, в двойной красно-белой египетской короне, с накладной бородой, скипетром и царским цепом Та-Кемет…
Возможно, это и правда было послание из будущего, или просто бредовые картины, вызванные обмороком — Бхулак не знал, и ему это было всё равно. Будущее придёт в свой черёд — что же обращать внимание на сны?..
Чувствовал он себя гораздо лучше — кажется, был без сознания довольно долго и полностью восстановился. Впрочем, сейчас он узнает это точно: Зуру-Шалик по-прежнему стоял у дверей с другой их стороны.
«Сколько я спал?» — послал ему вопрос Бхулак и ощутил, как юноша сжался. Впрочем, ответил он почти сразу, хотя ещё не очень уверенно: «Два… дня». Ничего, привыкнет.
«Что в городе?» «Они… боятся, не знают… что будет. Некоторые убежали… Они думают, теперь ты князь». «Нет, их князем станешь ты…»
От юноши вновь пришла волна изумления, но Бхулак не дал ему опомниться: «Я сегодня уйду, Зуру-Шалик. Ты станешь князем своих людей. Ты знаешь их, они знают тебя. Я с тобой больше не встречусь, но ты иногда будешь слышать мой голос в голове, как сейчас. Я тебе скажу, что делать. Пока живите, как жили, собирайте силы и богатство, укрепляйте город».
Зуру-Шалик не ответил — он был потрясён.
«Позови сюда слуг с водой, пусть вымоют меня и нарядят в лучшие одежды Циди-Амана. Потом тебя. Я буду говорить с людьми во внутреннем дворе».
«Господин…» — взорвался его мозгу отчаянный зов возведённого на престол простого парня, рождённого в жалкой рыбацкой деревне. Конечно, престол его был пока очень незначительным, но это лишь начало…
«Я знаю, о чём ты хочешь меня спрашивать, — прервал поток его мыслей Бхулак. — Но сейчас нет времени. Я расскажу тебе позже — многое, хотя и не всё. Иди».
И Зуру-Шалик ушёл звать слуг — у него просто не было выбора. Как и у Бхулака…
На сей раз он покидал посёлок не пешком, а на молодом осле. Хапиру во главе с новым князем все вышли провожать его, но стояли молча, не крича благословений и не размахивая пальмовыми ветвями. Они не знали, что думать о произошедшем, но смутно осознавали, что отныне у них начнётся совсем другая жизнь.
Бхулак уловил из толпы полный жгучей ненависти взгляд своей дочери, которая недавно кричала ему проклятия. Как выяснилось, он убил в кедраче её мужа. Жаль. Но Зуру-Шалик разберётся с ней, если она станет опасна. И она никогда не услышит Песни Бхулака. Счастливица…
Поводырь
Сообщение № 928.235/86 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99…
Информация
В настоящий момент представитель Бхулак находится на юго-восточном побережье внутреннего моря северо-восточной части планеты, в ключевом населённом пункте региона, обозначенном аборигенами звуками «библ». Он намерен выдвинуться морем на полуостров, отделяющий срединное море от первого внутреннего. Бхулак должен проникнуть через него во внутренние районы суперконтинента для реализации миссии «Вторжение».
От представителя не поступал запрос на фотонный перенос его тела-сознания в искомое место.
Поскольку его текущая миссия рассчитана на длительный промежуток развития планетарной цивилизации, я позволил ему достигать заданной точки самостоятельно. Это решение может быть скоординировано.
Предпосылки для текущей миссии «Вторжение» возникли около 12 г. м. назад, в начале массовых миграций аборигенов. В настоящий момент в центре континента складываются условия для дальнейшего цивилизационного толчка в необходимом для Нации направлении, катализатором которого должен стать эмиссар.
Бхулак пытается осознать смысл действий, схема которых закладывается Поводырём в его сознание. В последнее время это выливается в попытки эмиссара оспорить его распоряжения. Впервые такая ошибка проявилась около 19,2 г. с. назад в ходе миссии «Патриарх». В дальнейшем он неоднократно пытался общаться с искиным, как с живым существом, задавать ему вопросы и даже не соглашаться с его решениями. Частично это спровоцировано тем, что Поводырь связывается с ним, проецируя в его мозг образ человеческого существа и используя при общении личное местоимение.
Согласно актуальной программе, изначально Поводырь игнорировал эти попытки, однако осознав, что в дальнейшем это может привести к конфликту с основной задачей, он пересмотрел свою линию поведения в этом отношении. Теперь он в отдельных случаях оставляет объекту иллюзию того, что тот настоял на своей точке зрения.
3
Ханаан, Библ. 2005 год до н. э.
Он проснулся позже, чем рассчитывал — всё-таки, кажется, его силы не до конца ещё восстановились после визита в город хапиру. Но это уже часть его истории, и не самая большая. С каждым днём она будет погружаться всё дальше в память, пока не станет совсем призрачной, словно сказка, рассказанная на ночь ребёнку.
Анат давно уже ушла, и место, где она возлежала, остыло. Бхулак не думал о ней. Он тихо лежал и, не меняя позу сна, прислушивался к миру — его обычное занятие по пробуждении. Сонные грёзы трансформировались и перетекали в видения подлинных дел, творящихся сейчас по всей земле. Кто-то рождался, кто-то умирал, многие — насильственной смертью, люди сражались за свою жизнь, ближних, богатство или власть, шли или плыли по связывающим всю освоенную землю путям, находили новые земли, торговали на рынках, трудились ради хлеба насущного, занимались любовью ради наслаждения и продолжения рода, создавали вещи для удобной жизни, строили дома и храмы, ваяли священные статуи, что-то рисовали или писали — просто так.
Сейчас на земле всё было спокойно — насколько это возможно. Но Бхулак откуда-то знал, что времена неминуемо изменятся, более того, он сам приложит к этим переменам руку, и ему было жаль. Он видел разные эпохи, которые обладали своим лицом, цветом и запахом. И мир, который сейчас расстилался перед его внутренним взглядом, был, пожалуй, лучшим из них — удобным, приспособленным для жизни, упорядоченным и каким-то… уютным. Бхулак любил его открытые на все четыре стороны света горизонты, его порывистых и слегка наивных людей — храбрых мужчин и нежных женщин, его обустроенные города и селения, мягкий блеск его бронзы… Эпоха, которая придёт ему на смену, станет куда более жестокой, дикой и сумбурной. Конечно, случится это ещё не завтра: Бхулак и едет-то сейчас за тридевять земель ради того, чтобы спустить первый камешек лавины, которая через сотни лет сметёт этот мир. И ныне живущие этого не увидят, и дети их детей тоже. Но сам он увидит и оплачет погибший мир на его развалинах.
Впрочем, думать об этом сейчас смысла не было — его ждали дела более насущные. Он нащупал сознание капитана корабля, на котором отправится сегодня по морю. Корабль так и стоял в гавани, уже полностью готовый к плаванию.
«Почему ты не разбудил меня, Ишваал?» — послал он мысль капитану. «Я не смел, господин», — ответил тот.
Капитан пришёл на корабль, надо думать, затемно, из своего богатого дома в городе — он был отпрыском старой купеческой семьи. Бхулак пропел ему Песнь в египетском порту Тамиат, где они случайно встретились лет десять назад. Но дед Ишваала служил ему гораздо раньше. А потом — его отец.
«Я скоро приду, нам уже пора в путь», — бросил Бхулак капитану, поднялся, набросил хитон и по узкой скрипучей лестнице спустился на второй этаж гостиницы, в небольшой крытый внутренний дворик. Первым делом он посетил нужник, а затем отправился в купальню, где служанки вымыли его и умастили его тело, волосы и бороду благовонными маслами. Анат, которая была среди девушек, не смела поднять на него глаза. Он же делал вид, что не замечает её, хотя в нём до сих пор не увяло ощущения чуда прошедшей ночи.
— Довольны ли вы приёмом, господин? — спросила его хозяйка, когда он, освежённый и благоуханный, вышел из купальни.
— Благословение на дом твой, Таммар, — ответил Бхулак, протягивая женщине пару маленьких серебряных слитков. Вкупе с оставленным в гостинице ослом плата была весьма щедрой, и хозяйка подобострастно склонилась.
Вместе с ней богатого гостя до гавани провожали все обитатели дома. Собираясь сесть в утлую лодчонку, которая должна была доставить его на корабль, Бхулак повернулся и положил обе руки на плечи Анат.
— Телка, роди быка, о дева Анат, — глядя ей прямо в глаза, вновь произнёс он слова грозного бога.
Девушка испуганно вздрогнула, отчаянно глядя на Бхулака. На её носу выступили капельки пота.
— Ваал, Ваал, — раздался шёпот гостиничной челяди.
Бхулак поймал изумлённо-благоговейный взгляд Таммар и усмехнулся в душе: его ребёнок будет выношен и рождён, никто не посмеет покуситься на его жизнь в утробе девы Анат.
Поделиться книгой: