Помоги проекту - поделись книгой:
Человек может быть преданным самой рутинной работе, если увидит в ней смысл и сможет ею гордиться. Например, обходчик путей гордится, что во время его дежурств за 20 лет не было ни одного происшествия. Это от него зависело, и он справился.
Разумеется, основная масса наших современников больше ориентирована на постоянный прогресс. Сказывается воспитание в западноевропейской культуре, которая охватывает и Европу, и Америку, и уже проникает в Китай и Юго-Восточную Азию. В этой культуре глубоко заложена идея ценности «создания будущего» и новаций, мотивирующий компонент которой – ресурс уверенности, что «ты не зря живешь свою жизнь», творишь историю. И это мощно поддерживает увлеченность человека творчеством и развитием.
А общество в ответ создает много легенд, драматических сюжетов. Истории успеха, прославление бизнес-лидеров – Билла Гейтса, Стива Джобса, Илона Маска, – все настроено на то, чтобы давать пример для подражания. И многие стремятся так же реализовывать свою жизнь.
Такое стремление вполне сознательное. Для современных поколений западной культуры самореализация стала одной из личностнообразующих составляющих, она дает уверенность, что ты занимаешься тем, что нужно. Прежние поколения жили в традиционной модели «следуешь правилам – прожил жизнь как надо», такой и была стандартная американская семья. Но сейчас модель изменилась: «Если я не в полной мере самореализовался, то зачем я жил?»
Кроме характера самой работы, на отношение к ней исполнителя накладываются внешние факторы, связанные с социальными ценностями, с поощряемостью или непоощряемостью такой работы в обществе, популярностью или непопулярностью профессии. И эти факторы различаются в разных странах. Профессия полицейского в ряде государств, в том числе в США и Канаде, стоит в списке лидеров по популярности. Но есть страны, где она считается одной из очень непопулярных профессий, – например, Мексика.
Человек получает поддержку от социума, который признает его работу полезной, престижной, значимой и за счет этого дает дополнительный ресурс: поднимает его самооценку, чувство самореализации. А если такой поддержки нет, человеку приходится самому решать, оставаться ли в профессии вопреки отрицательному мнению общества. Все это, конечно, влияет на преданность работника делу.
Интересно, что престиж профессии может даже частично компенсировать недостаточную ее оплату. Более того, из-за статусности некоторые специальности становятся настолько привлекательными, что желающих в них работать становится слишком много. В итоге работодатели начинают платить меньше, но специалисты все равно находятся. Люди компенсируют меньший доход тем, что занимаются интересной и более уважаемой работой. Почти во всех странах, в том числе в России и США, профессия ученого остается престижной, при этом она оплачивается низко в обеих странах. В Америке ученые находятся в первой десятке престижных профессий, но по уровню оплаты труда не попадают даже в первые 50. И это не мешает профессии оставаться статусной. Ею продолжают заниматься в том числе потому, что ученый чувствует свою значимость и ощущает, как самореализовывается, занимаясь наукой.
Обычно мы применяем термин «увлеченность работой» ко всем видам трудовой деятельности. С одной стороны, это оправданно: внешне все люди, работающие с упоением, выглядят одинаково. Но все же увлеченность различается у работников умственного и физического труда, производственников и творцов, рядовых сотрудников и руководителей. На практике это означает, что управленец должен понимать, чем увлеченность художника отличается от увлеченности землекопа и как с этим работать.
Еще правильнее говорить об отличиях увлеченности в разных видах труда, поскольку одна профессия может включать в себя много видов деятельности. Современные профессии редко бывают однотипными, вроде создания резьбы на гайках или затачивания булавок, как в примерах Адама Смита. А труд на обыденном уровне делится прежде всего на физический и умственный.
Физический труд предполагает большую нагрузку на тело человека – требует выносливости, силы, ловкости, способности к координированным мышечным усилиям. И он совсем не обязательно простой. Даже копать можно по-разному – вспомним романы «Земля» Михаила Елизарова или «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова. Хороший землекоп выкопает яму или даже котлован гораздо быстрее и с меньшими усилиями, чем обычный сильный человек. А умелая пара – один с лопатой, другой с мотыгой – легко обгонит целую бригаду новичков.
И увлеченность физической работой построена на физическом же аспекте: для ее выполнения необходимо выстроить контакт со своим телом. Например, большинство видов спорта во многом – чисто физический труд, особенно в индивидуальных соревнованиях. У спортивного гимнаста точно много увлеченности, но она построена на способности управлять телом и мышечной координации.
Труд, в том числе физический, также можно делить на престижный и непрестижный, мы уже рассматривали их примеры в предыдущей главе. При схожести труда, очевидно, успешный спортсмен увлечен своей деятельностью иначе, чем успешный землекоп. И таких критериев много, каждый вносит определенный вклад в изменение подхода к характеру работы с увлеченностью, ее возможностям.
Нужно понимать, от каких аспектов своей работы человек получает энергию, удовольствие, драйв. Как на нем сказывается ощущение собственной значимости (или незначительности), важности того, что он создает, – а это напрямую зависит от вида деятельности.
Современные профессии, связанные с физическим трудом, значительно реже попадают в сферу социально поддерживаемых и одобряемых обществом. Из исключений – спортсмены, спасатели, военные. Но еще 100 лет назад престижного физического труда было достаточно. Кузьма Петров-Водкин описывает профессию своего отца, уважаемого ссыпщика – поволжского грузчика зерна на барже. Это была престижная профессия, дед Петрова-Водкина «сумел оставить вдове с сиротами двуполовинчатую избу»[26]. И работа была очень непростой: требовалась не только сила, но и особая техника, пренебрежение которой могло стоить жизни даже опытному работнику.
Занятие грузчика требует большого расчета в управлении не мускулами только, но и всем организмом. Неопытный берет на силу, но сила играет роль только в «мертвый момент» действия на человека груза, основная же задача заключается в построении из ног, спины и шеи таких осевых взаимоотношений, которые бы давали телу не статический упор, как колонна, например, а спирально вращательное движение, как бы высвобождающее от груза организм, – отсюда и условие: чтоб ни один сустав не хрустнул к моменту принятия тяжести…
Мне пришлось быть очевидцем двух смертей. Это случилось с опытными работниками. Груз был в обоих случаях до 12–14 пудов, вес солидный, но не рекордный, так что особенно выдающегося в переносе ничего не было. Первый поднялся с ношей по сходням – была погрузка баржи, – дошел до места и свалил тюк. Выпрямился, побледнел и штопором опустился на слани. Вытянулся, изо рта показалась кровь, и, покуда искали ведро воды, грузчик был мертв… – Эх, ты, миленок, с левой руки осек сделал, так твою растуды… – нежно сказал над умершим товарищ, снимая шапку.
Во втором случае грузчик принял груз, сделал только один шаг, потом каким-то вырывающимся движением сбросил ношу, взметнул руки кверху, как на гимнастике, и хлопнулся навзничь… Только один слабый стон – и смерть. Это был осклиз: резкая, до срыва, сдвижка одного позвонка на другой… И в том, и в другом случае было сорвано движение полета; «
Если в физическом труде сохраняется престижность, то работать с увлеченностью можно обычным образом. Например, мастер ручной ковки может находиться в состоянии потока, стремиться создать сложное или уникальное изделие. Здесь остается ниша, чтобы чувствовать увлечение своей работой, ведь она предполагает творчество, создание нового продукта и высокие ресурсы самосовершенствования.
В других случаях можно найти правильный ракурс, поменять представление человека о статусе деятельности: «Работа непрестижная – это на уровне профанов, а настоящие профессионалы понимают, насколько это круто». Но это непросто, важно правильно выбрать место приложения сил, чтобы не получить противоположный результат. То есть это еще и вопрос попадания в личную систему ценностей.
Можно также делить работу на рутинную и творческую, то есть на постоянное воспроизводство чего-то или создание нового. Такое деление тоже скажется на работе с увлеченностью: работать надо будет с разными ее аспектами, при этом многое будет зависеть от предпочтений конкретного работника. Одни любят изменения, развитие, выход за пределы стандартных ситуаций. А других такая обстановка, наоборот, тревожит, приносит дискомфорт; им по душе что-то спокойное и знакомое. Но творчество очень хорошо сочетается с самореализацией, что дает дополнительный ресурс для поддержки увлеченности. Заметим, что ни то, ни другое по отдельности не гарантирует определенного уровня вовлеченности, но оба обеспечивают некий ресурс, на который можно опираться.
Интересно, что различие между физическим и умственным трудом проявляется еще и в наглядности результатов. Обычно физический труд оставляет более очевидный след: та же яма появляется в земле, и обычно понятно зачем. А от умственной работы офисного сотрудника остается часто разве что цифровой, да и то не всегда. Неслучайно именно в офисной среде появились определения «офисный планктон» и «я креветко». А если сотрудник к тому же не понимает, зачем нужен его труд, то начинает относиться к своей работе как к бессмысленному занятию.
Поэтому руководитель должен следить за значимостью труда для сотрудников, чтобы они понимали, для чего работают, кому нужен их результат. Иногда для этого необходимо прикладывать много сил, но сотрудники должны осознавать ценность своей деятельности. А сами они далеко не всегда могут разобраться в ситуации, например из-за недоступности какой-то информации. Частично с этим связана всеобщая мода на миссии и ценности компаний: без дополнительного вклада со стороны руководства у многих сотрудников осознание важности их труда легко теряется.
Когда сотрудник уверен в ценности своего труда и заинтересован в развитии профессионализма в этой области, руководителю остается работать с остальными компонентами увлеченности: поддерживать такой настрой и направлять в нужное русло. Другое дело, когда исполнитель воспринимает свой труд как тяжелую безотрадную обязанность, вынужденную деятельность. В этом случае обеспечить его увлеченность работой за пределами простейшей мотивации «больше поработал – больше заработал» довольно сложно. Еще хуже, когда сотрудник не видит в своей деятельности никакого смысла.
Хотя понимание смысла мы относим к компоненту «преданность делу», бессмысленность труда разрушает почти все составляющие увлеченности работой. Это мощнейший деструктор. Он способен работу превратить в наказание.
Бессмысленная работа (англ. monkey job) очень жестко влияет на переживание эмоциональной включенности в работу. В некоторые периоды истории бессмысленная деятельность даже была наказанием, изощренным издевательством. Нацисты встречали новые партии заключенных лозунгом Arbeit macht frei («Труд делает свободным») и заставляли узников таскать камни с места на место.
Намеренный бессмысленный труд до сих пор остается инструментом выдавливания сотрудника из организации, когда по каким-то причинам важно, чтобы он уволился сам. Европейские компании подобную процедуру часто используют для экономии. Чтобы не увольнять сотрудника по инициативе нанимателя и не выплачивать лишние деньги, ему поручают абсолютно бессмысленную работу. По трудовому законодательству он не имеет права возражать: поручили – выполняй. Бессмысленность быстро ломает человека: он соглашается отказаться от полагающихся выходных пособий и уходит «по собственному желанию».
Интересно, что тот же инструмент не работает в японской культуре. Классический «человек в окне» в Японии – сотрудник, у которого уже нет обязанностей, но держать его на окладе выгоднее, чем уволить. И сам он не увольняется: ничего не делает, весь день сидит и смотрит в окно. Это еще одна иллюстрация того, как эффективность управленческих инструментов зависит от культуры персонала, о чем мы подробно поговорим ниже.
Бессмысленность труда антагонична увлеченности: увлеченный человек не может выполнять работу без смысла. Поэтому так важно понимать, по какой причине работа может стать бессмысленной – на самом деле или в глазах ее исполнителя. Например, при наступлении кризиса какие-то задачи становятся ненужными компании, а иногда и вредными для нее. Но далеко не всегда руководители вовремя реагируют, а исполнители вынуждены делать очевидно бесполезную работу.
Дэвид Гребер приводит множество подробных примеров того, как люди разрушаются из-за вынужденно бессмысленной работы.
Ад – это сборище людей, проводящих большую часть своего времени, работая над задачами, которые им не нравятся и не особо удаются[28].
Интересно, что, с точки зрения сотрудника, работа может быть бессмысленной изначально. Гребер приводит массу подтверждений и даже предлагает разделение такой работы на пять категорий.
Я решил, что полезнее всего разделить всю бредовую работу на пять категорий. К ним относятся следующие «работники»: шестерки (flunkies), головорезы (goons), костыльщики (duct tapers), галочники (box tickers), надсмотрщики (taskmasters)[29].
Например, главной задачей сотрудника может быть вовсе не выполнение работы как таковое, а «присутствие» – чтобы подчеркнуть высокий статус руководителя или оправдать формальную специализацию компании. И он понимает, что ему не нужно делать ничего полезного, часто можно вообще почти не работать. Конечно, такой сотрудник никак не реализуется, не развивается, не вносит никакого вклада в процветание компании, хотя при этом получает зарплату.
Среди брокеров внутри нашего офиса собственный помощник для холодных звонков был символом статуса. В гипермаскулинной и сверхконкурентной среде офиса это имело большое значение. Для брокера я был чем-то вроде тотемной фигуры. Обладание мною могло стать залогом участия в совещании с региональным руководителем; но чаще всего это просто немного поднимало его по социальной лестнице в офисе[30].
Люди, которые занимаются такой бессмысленной работой, постепенно становятся все более удрученными. Многие буквально убегают от этого «счастья», боясь спиться или деградировать.
Бессмысленной нередко бывает не работа в целом, а отдельные ее части. Например, частая жалоба производственников – нелепая повторяющаяся отчетность. Одни и те же данные в чуть различных форматах от них многократно требуют разные подразделения головного офиса. И сотрудники заполняют несколько отдельных отчетов с одинаковыми цифрами, вместо того чтобы заполнить один общий файл. Разумеется, они не видят в этом смысла: «Я только что заполнил форму, отправил. Но тут же запрашивают из другого подразделения ту же самую информацию, только в немного другом виде, надо теперь ее в другую табличку загнать. Но я производственник, почему я должен писать эти повторяющиеся отчеты? Почему они не могут между собой договориться? Зачем я несколько раз делаю одно и то же»
Еще большей странности работе добавляют устаревшие требования. Например, вузовские преподаватели сдают в разные инстанции почти одинаковую отчетность, при этом иногда от них требуют заполнять все от руки. А если напечатан, его просто не примут.
Сотрудник не только видит, но и очень остро чувствует, какая часть его деятельности осмысленна, а какая – нет. И даже если ему хорошо платят, бессмысленную работу он воспринимает как наказание. От этого падает увлеченность работой. Он понимает, что в данном случае компания не заинтересована в его эффективности по-настоящему: она скорее требует от него проявления своеобразной бездумной преданности. Разумеется, таким путем точно не повышается и приверженность компании. То есть вовлеченность страдает во всех своих составляющих.
Работа сотрудника может быть вполне нужной и полезной, но он по каким-то причинам может этого не видеть, а потому считать бессмысленной. Например, он неспособен посмотреть на происходящее с более высокого уровня. Или бессмысленность может быть мнимой и связанной с изменениями. На то же дублирование работники часто жалуются, когда идет внедрение CRM-систем, Oracle или SAP. На первых этапах часто происходит не уменьшение бюрократической нагрузки, ради чего и происходят изменения, а наоборот – увеличение. Возникает необходимость вносить данные и в старый бумажный формат, и в новый электронный. Конечно, такое удвоение кто-то воспринимает как обессмысливание: «Мало того, что это не то, чем я должен заниматься, ведь я производственник, так еще и работы стало в два раза больше».
Важно помогать людям понять важность их работы, объяснить, в чем ее смысл. Если работа действительно осмысленна, но человеку не хватает уровня видения, надо помочь ему осознать, зачем все делается, в чем его вклад в развитие компании. Желательно исключать бессмысленные куски процессов, а если это невозможно – объяснять, почему это так.
Самое худшее – когда люди осознают бессмысленность своей работы, но принимают ситуацию. Причины могут быть разными. Например, их интересы полностью находятся за пределами работы: «так я могу иметь свое хобби» или «я должен кормить семью». Если работник объясняет свои мотивы выживанием («У меня ипотека, долги, поэтому я готов делать любую самую бессмысленную работу»), он никогда не будет трудиться вовлеченно. Он вполне может работать даже ответственно, но в культуре выживания об увлеченности работой не может быть и речи.
Справедливости ради отметим, что в очень редких случаях бессмысленность работы служит толчком – помогает найти призвание, как это случилось с французским таможенником Анри Руссо. Но стать великим художником дано не каждому, и на один положительный пример приходятся сотни тысяч отрицательных.
Идентификация себя со своей деятельностью еще в недалеком прошлом была нормой, чем-то само собой разумеющимся. К примеру, крестьянская жизнь подразумевала включение в работу всех, в том числе детей. Детский труд никого не шокировал, это было частью естественного порядка вещей. Ребенок включался в работу с момента, когда становился способен делать что-то функционально полезное. Пятилетний малыш научился пасти гусей – значит, пойдет делать это. Или поможет пропалывать грядки.
В крестьянском мире нет полноценного разделения рабочего времени и личного. Человек трудится с момента, когда он может, до момента, когда больше неспособен. Нет привычного горожанам деления на работу и отдых как «свободное время, чтобы заниматься, чем хочу».
Крестьянская жизнь еще в XX в. предполагала, что ты проснулся и пошел кормить или доить корову. И работаешь до вечера, с небольшими перерывами на отдых и еду, пока есть силы. Свободное время и сегодня почти отсутствует. Праздники, то есть «дни праздности, отдыха» случаются редко и обычно установлены свыше. Например, это религиозные указания остановить работу в такой-то день – в субботу у иудеев или в воскресенье у христиан. И «отдых» этот подразумевает исключения: корову нужно доить и кормить каждый день.
Все эти составляющие подчеркивают глубокую погруженность, поэтому многодетные крестьянские семьи были обычно более благополучными: у них больше рабочих рук, им не нужно нанимать работников, батраков. И эту установку, что все всегда работают, они когда-то принесли с собой в город. Но здесь, конечно, все трансформировалось колоссально.
Главной проблемой для крестьян на первых заводах стало то, что они начали работать не на себя. В собственных глазах из самостоятельных хозяев они превратились чуть ли не в батраков. И эта «работа не на себя» наложилась на разрушение в городе привычных крестьянских культурных традиций, ограничений, правил, норм, которые раньше формировали образ мира и всю жизнь селянина. Начал формироваться совершенно новый тип человека и его новое отношение к работе.
Если обратиться к российской истории, то в нашей стране эти процессы шли в XIX в., еще до отмены крепостного права и задолго до индустриализации. Уже тогда существовали отхожие промыслы. Был и оброк: человек сам зарабатывал на поле или уходил на заработки и относил что-то барину. Такие отношения значительно отличались от привычной барщины, от отработки на барском поле обязательного времени. Отметим, что в обновленном виде барщина возвращалась на какое-то время в советские колхозы с таким же отрицательным результатом.
К истории отношения к труду мы будем возвращаться в книге еще не раз. Но в данный момент для нас важно увидеть, как важна для человека идентификация со своим трудом и насколько травматичен бывает переход от одного рода деятельности к другому. Крестьянин, который пришел на завод, мало отличается от рабочего, которого отправляют в село, или от бойца после демобилизации.
Выше мы упоминали понятия самоидентификации с профессией и компанией. Но есть и такое состояние, которое стоит между ними, – идентификация с проектом. Если человек создает проект, горит им, тратит годы не его воплощение, то он и сам реализуется в нем.
Яркий пример – Генрих Графтио, инженер-гидроэнергетик, создатель Волховской ГЭС. В самом начале XX в. Графтио начал работу над гидроэлектростанцией и закончил первый вариант проекта в 1912 г. Но отрасль бурно развивалась, появлялись новые технологии, так что еще два года ушло на модернизацию проекта. Графтио закончил проектирование в 1914-м, как раз перед Первой мировой войной.
Она и Февральская революция разрушили все его планы, но инженер не сдался. Он добился положительного решения Временного правительства – и к месту строительства начали прокладывать грунтовую дорогу. Но тут к власти пришли большевики.
Графтио активно сотрудничал с новой властью и снова получил одобрение своего проекта. Он даже стал автором двух разделов плана ГОЭЛРО и добился того, что строительство Волховской ГЭС в 1921 г. объявили делом исключительной государственной важности. Ленин следил за ходом дел и даже лично распорядился освободить Графтио[31], арестованного 11 марта 1921 г. Петроградской ЧК по делу «Свирьстроя» вместе со всем руководством Волховстроя, в том же году. Аркадий Файвишевич Векслер так описывает этот эпизод: «В начале 1921 г. Графтио назначили главным инженером строительства Волховской ГЭС, которое было приостановлено в связи с Гражданской войной. Однако совсем скоро, 11 марта 1921 г., Графтио был арестован Петроградской ЧК по доносу вместе со всем руководством Волховстроя. Продержав под арестом несколько месяцев, Графтио освободили как «крупного специалиста» после личного вмешательства Ленина и Кржижановского»[32].
В 1926 г. Волховская ГЭС дала первый ток. Вокруг вырос город, в 1932 г. рядом заработал алюминиевый завод – первый в России и крайне важный для военной промышленности. А все началось с крайне увлеченного проектом специалиста.
Конечно, Генрих Графтио был вовлеченным работником, но его приверженность объяснялась тем, что очередная организация воплощала в жизнь его проект. Здесь есть тонкая грань: условную приверженность проекту можно считать промежуточным состоянием между увлеченностью работой и приверженностью компании.
Это важно учитывать, особенно сейчас, когда крупные компании активно развивают свои экосистемы. Например, два сотрудника выбирают работу в IT-подразделении организации, которая занимается транспортировкой грузов по Северному морскому пути. Но один увлечен профессией, для него главное – работать айтишником, а остальное вторично. А для другого крайне важно, чтобы заработал Северный морской путь, чтобы Россия стала развиваться на Севере. И он хочет, чтобы его IT-решения служили развитию проекта, помогали работе Северного морского пути. Оба могут заниматься одной работой – создавать цифровую модель по изучению безопасности маршрута, но первым движет увлеченность профессией, а вторым – еще и интерес к конкретному проекту компании. Если компания откажется от этого проекта, она может потерять такого сотрудника.
Противоположный пример – преданность уходящей профессии. Если есть очень сильная идентификация себя с профессией, человек может продлить ее существование, даже когда она почти исчезнет. Например, не так мало осталось фотографов, которые до сих пор снимают на пленку. В каком-то смысле они сохраняют идентичность со своей профессией в том виде, какой у нее был, когда они в нее входили. Я даже знаю крайне увлеченных, идентифицирующих себя с профессией энтузиастов, которые работают со старой камерой-ящиком и раскрашивают фотографии вручную. И это при повсеместной и относительно дешевой цветной цифровой печати. Конечно, их крайне мало, не больше десяти на всю Россию. А когда-то их были десятки в каждом городе.
Часть профессий не исчезает окончательно из-за людей, которые ищут и находят новые рыночные ниши или проекты для нее. И тогда исчезающая профессия может стать чем-то уникальным, привлекательным для окружающих. Одна из таких историй – о ножах ручной работы Лайоль (Laguiole) из одноименной французской деревни. Знаменитая еще в XIX в. марка почти исчезла с появлением штамповки и массового производства. Технология была утеряна. Но группа молодых энтузиастов в начале 1980-х решила возродить производство. Они создали ассоциацию «Ножи Лайоль», утвердили строгие стандарты ручного производства и собственный знак качества (Laguiole Origine Garantie), который разрешено ставить только ремесленникам и мастерским, где эти стандарты соблюдают полностью. И сегодня это самый популярный французский бренд ножей ручной работы.
Получается, что новые мастера ковки занимаются тем, что давно устарело. Но современный мир тянется к многообразию, и сейчас их продукция опять вошла в моду. В других странах тоже есть подобные примеры.
Поглощенность
Человек, который поглощен работой, направляет на нее все силы. Типичный литературный образ ученого – непрерывная работа над задачей и минимальный расход сил на все остальное, вплоть до еды и гигиены. Вспомним поведение Эроусмита[33] в самые напряженные моменты.
Поглощенность заставляет человека тратить свое свободное время и силы на решаемую задачу: работать сверхурочно, учиться, изучать профильную литературу. Главным препятствием эффективности становится не мотивация, а физические ограничения – нехватка времени, сил, обычная усталость. Поэтому меняется и работа его менеджера – нужно не только снабжать такого работника всем необходимым, но и обязательно следить за гигиеной его труда.
Эроусмит находился в состоянии, которое получило название «переживание потока». Автор термина – Михай Чиксентмихайи.
Представьте любое приятное вам занятие: пение в хоре, программирование, танцы, игра в бридж, чтение интересной книги. А если, как многие, вы любите свою работу, можете представить, что вы полностью поглощены сложной хирургической операцией или почти уже заключенной сделкой. Подобное полное погружение может случиться и во время общения с другими людьми, допустим, дружеской встречи или игр матери с ребенком. Общее в этих примерах то, что в такие моменты сознание наполнено переживаниями, которые находятся в гармонии друг с другом. Подобные моменты я называю «переживание потока»[34].
Чиксентмихайи разработал модель увлеченности работой, в которой описал различные виды психологического состояния исполнителя. Поток – наилучшее состояние, в котором пребывает человек, «если достигнут правильный баланс между простором для деятельности и способностями человека выполнить поставленную задачу»[35].
Поскольку человеку в потоке требуется вся его психическая энергия, он полностью сосредоточен. В сознании не остается места для отвлекающих мыслей или чувств, не имеющих отношения к делу. Рефлексия прекращается, однако человек чувствует себя сильным как никогда. Чувство времени искажено: часы летят подобно минутам. Когда человек душой и телом растворяется в том, чем занят, любое дело становится безусловной ценностью, а жизнь обретает смысл. Так в гармонической концентрации физической и психической энергии жизнь наконец вступает в свои права[36].
Поток формирует, концентрирует и фокусирует внимание на выполняемых задачах. В этом состоянии по-другому воспринимается время («я только сел, а рабочий день уже закончился») – мы не замечаем, как оно пролетает, если занимаемся любимым делом.
Человек попадает в состояние потока, если у него складывается баланс уровня его мастерства и сложности задач, которыми он занимается. То есть чем выше уровень мастерства, тем более сложные задачи позволяют попасть в состояние потока. И наоборот, слишком простые задачи или недостаток мастерства для сложных не позволяют достичь этого состояния.
Например, когда я не спеша еду на велосипеде, я могу параллельно заниматься множеством других дел. Для меня велопрогулка далека от потока, ведь сложность задачи невелика. Но поток вполне возможен, если я решу отправиться на горном велосипеде по сложной, но посильной трассе. Тогда я буду полностью поглощен этой задачей и не буду замечать, как проходит время.
Поток отличается ясностью цели, высокой концентрацией на ней и ощущением контроля над ситуацией. Искаженное восприятие времени и потеря самоосознания – результат этой предельной концентрации. Действие и осознанность сливаются, я будто растворяюсь в том, чем занимаюсь в данный момент. Я уже не отделяюсь от дела, я немедленно реагирую на успех или неудачу.
Чиксентмихайи выделяет следующие характеристики состояния человека, действующего в потоке:
● ясные цели (различимые ожидания и правила);
● концентрация и фокус внимания – высокая степень концентрации на ограниченной сфере внимания;
● трансформация чувства самоосознания – слияние действия и осознанности;
● искаженное восприятие времени;
● прямая и незамедлительная обратная связь об успехах и неудачах в процессе деятельности;
● равновесие между уровнем способностей субъекта и сложностью задания;
● ощущение полного контроля над ситуацией или деятельностью;
● деятельность сама по себе воспринимается как награда, так что она осуществляется без усилий.
Помимо потока, схема Чиксентмихайи описывает и другие психологические состояния. Задачи, которые слишком сложны для текущего уровня мастерства работника, вводят его в состояние беспокойства или тревоги. И наоборот: если мастерства хватает, а задача простая, то наступает апатия, скука или расслабление, когда работник все делает автоматически, не особо контролируя процесс (рис. 16).
Рис. 16. Качество переживания как функция сложности задачи и мастерства
Поскольку состояние потока зависит от соотношения сложности задач и мастерства сотрудника, со временем для поддержания нужного баланса требуются все более сложные задачи. Сотрудник развивается, его мастерство растет, а если при этом задачи не усложняются, то через некоторое время поток уступает место стадии контроля, потом расслаблению, скуке и апатии. Как следствие, сотрудник переходит в рутинное состояние расслабленного выполнения: «Я хорошо понимаю свое дело, умею параллельно заниматься еще тремя задачами, а это делать на автомате». Работа для него становится скучным и неинтересным времяпровождением.
Мой личный опыт потока последнего года – попытка освоить скейтборд. Когда я начинал тренировки, то изо всех сил следил за балансом: казалось, если даже чуть-чуть ошибиться, нарушить равновесие, скейтборд вылетит из-под ног. И ты ловишь этот баланс, держишь его как состояние очень комфортного потока, но постоянно находишься в некотором напряжении – напряжении достижений. Оно удерживает все внимание. Постепенно этого становится мало: просто ехать уже скучно, хочется поворачивать, прыгать, делать другие трюки. Как только научишься контролировать свое поведение на доске, тренер предлагает следующий шаг в освоении скейтбординга. Понятно, что по ощущениям тренировка проходит очень быстро.
К счастью, похожие состояния бывают у меня и в рабочее время. Я всегда был неравнодушен к анализу данных: могу возиться с базами данных сутками – искать закономерности, взаимосвязи, визуализировать полученные результаты. Могу сесть за работу после обеда и вдруг обнаружить, что на часах уже 06:00 следующего дня. И не заметить, как пролетело время.
Но, как мы помним, однажды решенная, освоенная задача уже не может питать состояние потока. Она становится типовой и скоро перестает восприниматься как задача, а превращается в типовое состояние – даже крайне интересная некогда работа по анализу при повторении однотипных процедур постепенно превращается для меня в рутину.
Поток развивает человека, заставляет искать более сложные задачи, чтобы вернуться в это комфортное состояние. То есть он поддерживает себя: человек и развивается, и ищет более сложные задачи. Конечно, сложность – понятие относительное, всегда соотносится с мастерством конкретного человека, с его способностью с ней справляться. Это не абсолютная шкала. Одна и та же задача для одного исполнителя будет простейшей, а для другого – сверхсложной.
И развиваться сотрудник вынужден, иначе он сам себя наказывает – очень быстро вываливается из потока. Ведь если он берет задачи все сложнее, но по какой-то причине не развивается, то скоро переходит в состояния, близкие к тревоге. А если избегает сложностей и берет задачи привычного уровня, то они быстро становятся для него слишком простыми – сказывается опыт. И человек не может удержаться в потоке. Становясь проще, задачи утрачивают драйв для исполнителя, превращаясь во все более безопасные и скучные.
И получается, с одной стороны, чем ближе работник к состоянию потока, тем выше его увлеченность работой. А с другой стороны, поток – самомотивирующее состояние. Людям комфортно и приятно находиться в нем, а тот, кто достигал этого состояния, стремится к нему снова и снова.
У потока есть и еще одна особенность: надо помнить, что сам по себе он не обязательно продуктивен. Это динамический и очень комфортный баланс между сложностью и мастерством, но – сложностью чего? Например, очень близкое состояние бывает у непрофессионального геймера, когда он полностью погрузился в захватывающую сложную игру. В напряженные моменты он утрачивает контакт с реальностью, а затем постоянно пытается вернуться в это состояние. Но при этом его деятельность сложно назвать продуктивной – он развлекается.
К редкому исключению можно отнести киберспортсменов, однако ими становятся очень немногие по сравнению с количеством подсевших на игры. И наоборот: продуктивные геймеры, например из развивающихся стран, где немало людей зарабатывают на компьютерных играх, вряд ли находятся в состоянии потока. Они добывают всевозможные игровые артефакты или прокачивают аккаунты, которые потом продают на торговых площадках. Они этим добывают средства на жизнь.
Руководитель должен помнить, что поток – лишь одна составляющая увлеченности работой. Это погруженность, предельная сосредоточенность. Для продуктивности он должен быть дополнен остальными компонентами вовлеченности, чтобы приносить пользу компании.
В определенном смысле поток позволяет компании экономить. Сотрудник в состоянии потока отлично работает, максимально загружен и при этом часто не требует дополнительных способов поддержки, стимулирования и мотивации. Конечно, это не означает, что зарплата ему не нужна. Но сама работа ценна для человека, он получает удовольствие от нее.
И это хорошо согласуется с постиндустриальным отношением к работе, о котором мы поговорим ниже. Современной молодежи уже мало иметь хобби в свободное время: постиндустриалы хотят от самой работы получать удовольствие. Например, мои студенты часто выбирают такой вариант ответа на вопрос о характере работы: «Хочу, чтобы работа и хобби были одним и тем же.
Справедливо и обратное: компания с квалифицированным и вовлеченным персоналом, конечно, более привлекательна для инвесторов. Ведь глубоко вовлеченный персонал с растущей квалификацией становится самым ценным ресурсом во многих областях. И его уже оценивают, в том числе при выходе на IPO.
Поделиться книгой: