История Ирэн 3. Принятие

Наконец портниха определилась и, повернувшись к Ирине сложила в молитвенном жесте руки на груди и попросила её перенести свой визит.

Ирина хмыкнула, но ничего не сказала в ответ. Встала и не прощаясь прошла к выходу.

Не оглядываясь вышла, села в ожидавшую её карету. Кстати, барон Виленский сдержал своё обещание и Ирэн ездила на карете с баронским гербом. И уже не видела, как в последний раз топнув ногой и заявив, что «ноги её больше не будет в месте, где принимают таких как эта женщина», княгиня Полосутина покинула многострадальный салон.

А портниха поняла, что сделала неверный выбор.

Ирина ехала обратно в манеж. Да, инцидент с незнакомой ей княгиней был первым, но вот останется ли он единственным или каждый раз придётся «уходить с гордо поднятой головой». Надо было это решать. Интересно, а аудиенция у императрицы поможет?

Наверное да, — сама себе ответила Ирина, и усмехнулась, — если, конечно, ей будет в чём поехать во дворец.

В Манеже, снова с лёгкой завистью глядя на стенды в красивом с украшенным большими окнами светлом помещении, Ирина прошла по тёмному коридору в выделенную ей «кладовку» и замерла от неожиданной картины, представшей перед ней.

Глава 4.

Всего за какую-то половину дня кладовка преобразилась. Оказалось, что за досками, которыми была обита одна из стен, скрывалось огромное витражное окно.

Ирина видела такое, когда была в Париже и там была экскурсия в Собор Парижской Богоматери. Экскурсовод рассказала, что такие окна назывались «роза» *, а сам витраж делали из кусочков цветного стекла. Тогда её поразило, что это делали ещё в одиннадцатом веке. Но потом рецепт изготовления был утерян и долгое время никто не знал, как повторить такую красоту.

(*роза – это большое круглое окно, которое располагается в центре главного фасада готического храма. Иногда розами украшали также боковые фасады и фасады трансептов (поперечных нефов в церквях, имеющих форму креста). Располагались такие окна достаточно высоко и способствовали дополнительному освещению внутреннего пространства собора.)

Поэтому ещё более неожиданно стало увидеть это здесь, в кладовке Манежа.

Но тайну ей открыли всё те же мужики, которые сами ошарашенно смотрели на витраж, и крестились с неподдельным восхищением.

Оказалось, что раньше здание принадлежало одной из сестёр Петра Алексеевича, вдовствующей царевне Марфе, но после того, как она была пострижена в монахини, здание передали во вновь созданную мануфактур-коллегию, и никто, кроме старого сторожа не знал, что в том месте, где сейчас находится кладовка, раньше была часовня, в которой несчастная царевна проводила последние безрадостные дни перед постригом*. А сторож приходился дедом шустрому мужичку, который первым подошёл к Ирине с предложением.

(*Царевна Марфа - русская царевна, дочь царя Алексея Михайловича и его первой супруги Марии Ильиничны, единокровная старшая сестра царя Петра Первого. В 1698 году за сочувствие и помощь своей сестре царевне Софье была пострижена в Успенском монастыре в Александровой слободе под именем «Маргариты»)

— А что же вы раньше секрет этот не открыли? — после приезда в столицу Ирина уже во всём и в каждом подозревала подвох.

— Дык карту нашёл вот, когда работу енту получил, до этого-то я тоже сторожОм тута работал, — ответил мужик, сделав акцент в слове «сторожем» на последний слог, и добавил, почесав бороду, — думал, что всё пригодится и вот, — хитро улыбнулся мужичок, обнажив щербатый рот, — пригодилось.

Мужичок выжидательно посмотрел на Ирину и Леонида Александровича.

— Угодили, — облегчённо рассмеялась Ирина, понимая, что чья-то подлость, благодаря вот этому въедливому и ответственно подошедшему к своему новому назначению мужичку, сыграла ей только на руку.

В свете солнца, льющемуся из этого витражного окна, помещение кладовки стало напоминать какое-то специально выделенное помещение для особо важных гостей.

А, если ещё учесть, то, что Ирина заполучила дополнительные фонари, то небольшая кладовка превращалась в прекрасно освещённый зал.

На остальных стенах под снятыми досками обнаружились религиозные росписи, которые только дополняли эту прекрасную картину.

Настроение поднялось, и Ирина даже забыла про происшествие в салоне.

Конечно, мужики получили причитавшиеся им серебряные целкачи, а главный мужичок, целых три целкача. Ирина попросила мужиков пока не распространяться о том, как преобразилась кладовка.

— Пусть сюрпризом станет, — улыбнувшись сказала она.

Открытие было назначено на завтра, значит теперь оставалось только всё разложить, но этим Ирина занималась вчера вечером, когда уже зная размеры, доставшегося ей помещения, сделала схему размещения своих новинок.

Оставив необходимые указания, Ирина поехала в столичный императорский университет, где уже ждал её профессор Шмоль.

Профессор уехал в университет сразу после завтрака и обещал подготовить там всё к приезду Ирины.

Встреча с тем, кто поможет Ирэн с нефтью, была очень важна. Нефть пока в Стоглавой не добывали, но Ирэн была уверена, что она есть и именно в тех географиях, где её добывали в её прежнем мире. В прежнем мире появление жидкого топлива привело к очередному витку развития, значит и здесь это возможно.

***

На границе с Ханиданом.

Как бы ни спешил Якоб, ехали медленно. Нет, до границы доехали быстро. На всех перекрёстках Ханидана, при виде штандартов правящего дома, пропускали без слов, можно было даже не останавливаться.

Но когда перешли границу и въехали на территорию Стоглавой, которая начиналась с Кавказского ханства, то стало значительно тяжелее.

Морозов смотрел на вымершие деревни и не понимал, почему эпидемия в Ханидане практически остановлена, а здесь нет. Что происходит в его стране?

Вскоре дошли до позиций армии. Якоб предполагал, что основные поставки мыла пошли в Ханидан, и поэтому считал, что у имперской армии будут проблемы со скоростью излечения, но то, что он увидел превзошло самые мрачные его прогнозы.

В армейском лагере не было порядка или обычного принятого в полевых лагерях делового оживления.

Мирный договор подписан, но никто даже не собирался уходить с позиций. Солдаты вяло бродили по грязному лагерю, многие лежали здесь же, на телегах. Было даже непонятно, живые они или трупы.

Небольшой караван, который из себя представляли Якоб с его людьми и «посольство» наследника Ханидана смотрелся ярким пятном среди серой безысходности умирающего лагеря армии Каспийского корпуса.

Морозов направился к большому шатру, который располагался посередине всего этого безумия. Возле шатра сидели, причём именно сидели, постовые.

—Встать, — приказал Морозов

Но те только вяло шевельнулись, не делая даже видимой попытки выполнить приказ.

Один из солдат, самый старший, всё-таки кряхтя поднялся, посмотрел слезящимися глазами на Морозова, сидящего на коне против солнца, и сказал:

— Не шумите, ваше благородие, мы тут почитай мёртвые все, а мёртвые любят тишину, — и снова сел

Морозов спешился и пошёл ко входу в палатку, где как не там должен был находиться командующий Каспийским корпусом граф Фёдор Апраксин.

Постовые проводили Морозова всё теми же безучастными взглядами.

Он откинул полог и вошёл в палатку. В нос ему ударил страшный смрад разлагающегося тела, пахло сладкой гнилью.

Прижав платок к лицу, Якоб прошёл вглубь палатки, где на возвышении, сделанном из обломком телеги, кто-то лежал. Судя по вони, она шла именно от этой импровизированной кровати.

Морозов подошёл, откинул тонкое серое солдатское одеяло, наброшенное на голову лежащего и в ужасе отшатнулся. На него, покрытое трупными пятнами, смотрело лицо Фёдора Апраксина, героя Северной войны и внука создателя армейского флота Стоглавой империи и сподвижника Петра Алексеевича).

Всё так же прижимая платок к лицу, Морозов вышел из палатки командующего корпусом, который был мёртв вот уже не один день, хотя в этой жаре сложно сказать точно.

— Мёртв, — сказал Якоб сопровождавшим его людям и Али-Мирзе, — командующий корпусом мёртв.

Он посмотрел на сидящих постовых и подумал, что кто-то же их сюда поставил и спросил, обращаясь к тому, который постарше:

— Кто жив из старших офицеров?

Солдат снова кряхтя поднялся, и глухо сказал:

— Идёмте со мной, ваше благородие

Прошли через умирающий лагерь в сторону небольшого леса. Лесом это можно было назвать с большой натяжкой, потому как лесов в Ханидане и рядом с границей не было, скорее так, несколько низкорослых сосёнок, неизвестно как выживающих в этой жаре.

Возле леса стоял деревянный, наскоро сколоченный сарай. Якоб, пригнувшись вошёл в низкую дверь. В темноте помещения можно было дышать, благодаря маленькому окну было не жарко, но и света практически не было. В углу копошился мальчишка, лет примерно четырнадцати.

На узкой кровати лежал человек. Подойдя ближе, Морозов увидел совсем юного парня с восточной внешностью. Чёрные волнистые волосы, сейчас слипшиеся от пота, крупный нос, чёрные глаза, глядящие гордо, несмотря на бедственное положение, так могли смотреть только люди, которые рождались и умирали с мечом в руке.

Увидев Морозова, молодой человек попытался встать, но Якоб остановил его, спросил:

— Кто таков, звание, имя

Парень прокашлялся и достаточно громко, с выраженным кавказским акцентом произнёс:

— Давид Дадиани, поручик

Морозов был наслышан о гордом имени князей Дадиани. Эти вправду рождались и умирали с оружием в руках.

— Рассказать сможешь, что здесь происходит? —спросил Якоб

После тяжёлого и долгого рассказа Морозов понял, что война не кончилась, и что Ханидан не был настоящим врагом, а лишь орудием.

Армия так и не получила мыла и именно поэтому ни солдаты, ни близлежащие деревни не смогли справиться с эпидемией, и если ничего не изменится, то выжившие, но ещё больные люди пойдут вглубь страны, неся с собой заразу.

— Это кто же такой продуманный, — размышлял Якоб, после разговора с юным князем, который после гибели всех высших офицеров корпуса принял командование и держал ситуацию под контролем, пока не слёг сам.

Надо было срочно что-то решать. У Якоба было с собой несколько десятков кусков мыла и порошок, который он ещё не использовал, но тот был прислан от Ирэн с инструкцией.

Для того, чтобы вылечить армию, этого было мало. Нужно было срочно отправлять в столицу письмо с кем-то достаточно быстрым и смелым, чтобы промчался через полстраны, чтобы письмо попало именно к тому, кому оно предназначено.

И Морозов принял решение. Он отправит своих людей вместе Али-Мирзой, а сам останется здесь и постарается спасти хотя бы нескольких.

Он не ожидал, что Али-Мирза, сам недавно переживший эту болезнь, наотрез откажется ехать и оставлять Морозова одного.

Долго разговаривали, даже кричали друг на друга, но в результате было решено отправить посольских гвардейцев и нескольких солдат из свиты наследника. Отправлять решили как можно скорее и двумя разными группами.

Морозов предполагал, что если это диверсия и сделана она на самом высоком уровне, то ни ему, ни кому-то другому могут не дать добраться до столицы.

Было страшно. Кому можно было верить? Поэтому одно письмо уехало к Шувалову, а второе к… Ирэн. Ей Морозов отчего-то верил, как себе.

Глава 5.

Москов. Столица Стоглавой империи

Утром в день открытия выставки переживали все. Вот просто все! Даже Танюша, которая обычно всегда всем улыбалась, цеплялась за маму и расплакалась ни с того ни с сего.

Ирина сама себе поражалась, почему ей так тревожно. Вроде и с помещением сама судьба ей подарок сделала и всё вчера разложили, и в университет съездила продуктивно.

Аристарх Викентьевич сам отвёз несколько кувшинчиков с нефтью, а Ирина потом, приехав в университет, постаралась объяснить принцип ректификации, почему требуются те или иные температуры, и по какой причине их надо обязательно выдерживать.

Бывший коллега профессора Шмоля по университету, Гукасов Павел Осипович, был человеком очень увлечённым и профессиональным. Ирина считала, что первым делом надо получать керосин. Это сразу можно предложить использовать в фонарях и керосиновых лампах*. Сколько можно уже освещать свечками или как в столице масляными лампами, которые приходится чистить каждый день, да ещё и терпеть запах сгорающего жира.

(*До середины XIX века в освещении господствовали растительные и животные жиры, сжигаемые в масляных лампах. Замена масел на керосин сразу уменьшила образование отложений в лампах и повысила яркость. Высокие текучесть и испаряемость керосина позволили упростить конструкцию масляных ламп, отказавшись от нагнетания топлива в зону горения под давлением. Керосиновая лампа была изобретена в 1853 году)

Павел Осипович очень заинтересовался, и буквально не отпускал Ирэн, вцепившись в неё «руками и ногами», всё время повторяя с сожалением:

— Ах, какая женщина, было бы мне на двадцать лет меньше, я бы выкрал вас и увёз далеко, и спрятал.

Ирина и Шмоль смеялись, а Павел Осипович обижался и говорил:

— Вам, Ирэн Леонидовна надобно весьма аккуратно окружение подбирать. С вашими талантами действительно украдут.

Ирина весело отвечала:

— У меня хорошая охрана, не переживайте, керосин мы с вами сделаем…

— А парафины? — в голосе Гукасова явно слышалось желание не расставаться с Ирэн, чтобы продолжать разговор о нефти и её производных.

Но пора было ехать, и Гукасову всё-таки пришлось отпустить «такую женщину»

А вот Танюша отпускать маму на выставку не хотела, но и взять с собой Ирина её не могла.

На помощь пришла Прасковья Валуевна, которая с вечера не успела поговорить с Ирэн, уже было поздно, когда та вернулась домой.

Супруга наместника собиралась посетить местный приют, которому она благодетельствовала и предложила взять с собой детей. Как старших братьев, так и Сашеньку. Но Танюша добилась своего и тоже была включена в состав «делегации».

Ирина даже порадовалась, что у детей тоже будет интересный день. И даже предложила детям сделать подарки сиротам в приюте, взять мыла душистого, купить конфет по дороге. Посоветовала детям не гнушаться, а сесть с детишками за один стол и попить чаю.

Если бы она только знала, что в приюте Прасковья Валуевна договорилась встретиться с Еленой Михайловной Виленской. Но госпожа Гайко не стала говорить об этом Ирэн.

Услышав, что они тоже поедут на прогулку по столице, дети сразу же перестали расстраиваться и дали Ирэн спокойно собраться.

Ирина смотрела на Сашеньку и думала о том, как быстро свежий воздух и постоянные тренировки с Никодимом на «спортивной» площадке в Никольском в их поместье, сделали из бледного и грустного «маленького принца» улыбчивого и крепкого сорванца. Который умеет не только лазить по канату, но и метать кинжалы, с одним из которых Саша не расставался.

Ирина всё время опасалась, что это опасно носить кинжал на поясе мальчику в неполных восемь лет, но ничего не говорила. Потому что кинжал из булата, конечно, был заслуженной наградой мальчишки. Никодим пообещал ему кинжал, если он научится его метать, и Саша научился, причём всего за одну неделю.

Помимо кинжала они ещё тренировали разные приёмчики, и это ужасно нравилось и братьям Ирэн, и Саше. Они с удовольствием мутузили друг друга на мягкой траве или специальных матах. И даже Танюша всегда тянула Глашу «посмотлеть на блатика и тон-тон».

Вспоминая как он начинал, когда только приехал в поместье, Ирина всегда улыбалась. Вспоминала, как Саша в первый раз не смог влезть на канат, но не сдавался, тянулся за старшими мальчишками и вот, спустя всего месяц, буквально перед отъездом продемонстрировал Ирине как быстро он залезает на канат.

От хозяйки салона пришло предложение привезти Ирэн заготовки, для финальной примерки. Ирине хотелось гордо отказаться, и нажаловаться Елизавете Тумановой, но она понимала, что к аудиенции с императрицей просто не успеет сшить что-то другое и ей придётся идти либо в платье, приготовленном для бала, либо в «модном наряде».

Ирина усмехнулась, понимая, что в таком случае лучше будет надеть одно из старых платьев.