Полундра!

Бой стал уже очень непростым, но вот взрослые маги куда-то исчезли, кроме продолжавшего биться вместе с ребятами Ксено. Тут наконец у наемников из Лютного под предводительством Пожирателей сдали нервы, отчего в ход пошли очень мощные площадные заклинания, лишив школьников всяких шансов на выживание. Последним, что запомнил Рон, был отчаянный крик Луны. Он буквально моргнул, когда все переменилось — показался призрачный, будто выцветший, вокзал, на котором обнимались гриффиндорцы, радуясь тому, что живы.

***

Риан демиургом был молодым, поэтому на сигнал мира о массовой гибели основных героев отреагировал даже быстрее Великих Сил. Это было совсем не по плану. И, главное, он не мог понять — в чем дело? Рыжий герой получил и советчика, и тепло, и даже незаметность, ведь его действия игнорировались не просто так. Тем не менее что-то произошло, отчего он не только погиб сам, так еще и утащил за собой тучу детей, за что Риану могли дать по попе — такие смерти даром для мира не проходят.

Демиург тяжело вздохнул и принялся просматривать историю мира, сразу же увидев объединившихся против детей врагов. Но само это проблемой еще два года как минимум быть не должно, однако стало. Итак… Герой собрал команду, и на Турнире они вступили в бой, первый серьезный бой ничего не умеющих детей против опытного противника. Вместо того, чтобы убежать… Пожалуй, это и стало самой большой проблемой. Но единовременная смерть и Предназначенных, и личностей, ставших точками фокуса мира, привела к неисправимым последствиям — мир схлопнулся.

А на призрачном вокзале за толпой подростков наблюдал мужчина в черном, думая, что теперь делать, так как проекция мира стала темной, ничего более не демонстрируя. Появившегося демиурга он заметил, но промолчал, потому что ситуация не решалась совершенно никак.

— Свободен, — кивнул местной Смерти Риан. — Дальше я сам.

— Ну, смотри… — хмыкнул Смерть, исчезая.

Демиург вздохнул. Мускулюс глютеус уже очень активно намекал, но решать надо было, благо миров Поттерианы существовало много, как грязи в Косом переулке, поэтически говоря. Именно поэтому выход был, но для начала надо было дать шанс душам выжить в их следующем приключении, поэтому Риан щелкнул пальцами, привлекая внимание и одновременно вызывая Смерть, но уже другую.

— Чего у вас тут? — поинтересовалась женщина в черном одеянии, шумно отхлебнув из фляжки.

— Детей угрохали, — лаконично объяснил демиург. — Неопытные, в первом бою. Надо им опыта дать, чтобы в следующий раз…

— Ага… — кивнула Смерть. — Отряд Гриффиндора со смелостью, безрассудностью и без мозгов. И ты хочешь прорастить мозг?

— Где-то так, да, — кивнул Риан. — Возьмешься?

— Да фигня вопрос! — ответила она ему, слегка покачиваясь. — Речугу толкать будешь?

— Что? — не понял в первый момент демиург, но затем до него дошло. — А… Да, сейчас.

— Ну ты пока толкай, а я здоровьичко поправлю, — прокомментировала Смерть, открывая флягу.

Гриффиндорцы увидели молодого человека в очень необычной одежде, больше всего напомнившей магглорожденным космический скафандр, как его изображали в фильмах. Незнакомец скептически посмотрел на них и вздохнул.

— Меня зовут Риан, я демиург, — произнес он.

— Здравствуй, Риан, — хором произнесли бывшие уже школьники.

— Вы храбро дрались, но делали это неумело, — сообщил им Риан. — Поэтому я решил, что вам стоит научиться воевать. Вот эта тетенька решит вашу проблему.

— Какую проблему? — не понял Рон.

— Будете учиться ненавидеть, сражаться и рвать зубами, — пояснила ему женщина в черном. — А как научитесь, так и назад вернетесь…

— Но мы же умерли? — не поняла Гермиона, только что рыдавшая в Гарриных руках.

— И кого это волнует? — вопросом на вопрос ответила Смерть, отхлебывая из фляги. — О! Я придумала! Будете русскими!

Чему так обрадовалась женщина, Рон поначалу не понял, потому как с русскими ранее не встречался. Луна загадочно улыбалась, Гермиона пыталась привести разум в соображательное состояние, а Гарри было все равно, где геройствовать. Ему хотелось защищать, а научить этому как раз обещали. Остальные грифы пытались осознать сказанное, на команду непохожее, и не могли.

— Ну что, готовы? — поинтересовалась женщина в черном. — Тогда полетели… Или как там было? О! Поехали!

Слово оказалось магическим, ибо все перед глазами гриффиндорцев померкло, а спустя мгновение они стали совершенно другими.

Глава первая

Рон

Родился я незнамо где, но судьба занесла меня с маман в Одессу. Мог бы стать беспризорником, но стал моряком. Папаша исчез где-то на просторах Гражданской, я же как-то вдруг оказался сначала на шаланде какой-то, потом уже и юнгой взяли. А что делать? Кушать-то надо. Ну и школа получилась русская, потому что с идишем у меня не сложилось.

И тут, значит, комсомол объявляет о наборе в мореходку. Мама была сильно против, но я уже взрослый, потому дернулся в комитет, значит. В комсомол-то я чуть пораньше вступил, по нынешним временам это очень правильно, хотя идейным… Не идейный я, но говорить могу много и правильно.

— Вам к кому, товарищ? — спрашивает меня парень, чуть постарше меня. Чуть не ответил привычно в рифму, но сдержался, мало ли кто он тут…

— Я насчет морского училища узнать, — говорю ему. — Сам-то уже и юнгой отходил, нравится мне это дело, да и…

— Очень интересно, — кивает этот парень, приглашая меня с собой.

— Мы окружены врагами… — начинаю я и задвигаю речугу, причем постепенно начинаю говорить громче, чтобы он подумал, что я распаляюсь.

Тут обнаруживаю, что стоим мы в какой-то приемной, а вокруг множество командиров, и я тут речь толкаю о необходимости защиты любимой страны. А кто это сделает, если не армия и флот? Ну и дальше почесал, как по писаному, а парень все кивает, по сторонам посматривая. И тут из-за стола встает явно большой начальник, делая шаг ко мне.

— Хороший парень, наш человек, — произносит он. — А ну-ка, ты в училище хочешь?

— А как же! — отвечаю ему, стараясь говорить чисто и четко. — Флоту нужны грамотные командиры!

— Молодец, — кивает он. — Товарищ Вершинин, — окликает начальник парня этого. — Я его забираю.

— Отлично, — кивает тот, а потом мне удачи желает.

Ну, можно сказать, с этого момента и наступает моя теперешняя жизнь. Начальник оказывается контр-адмиралом, поди пойми, что это такое, он приказывает кому-то записать меня в училище и отпускает — с матерью попрощаться. Училище-то в Севастополе, но мы поедем не поездом, с утра нас «Парижская Коммуна» заберет, так что по воде пойдем, как заправские моряки. Хорошо же? Вот и я так думаю.

Форму, кстати, выдадут уже на корабле, а пока в гражданском рассекаю, но уже с предписанием в кармане. Оно и к лучшему — меньше патрулей цепляться будет. Добегаю я до дома, думая — как маман-то воспримет? А она занята, хахаля нового кадрит да борщом кормит. Ну и ладно, все не одна будет, значит, можно и не сомневаться.

Ночь я сплю как убитый, а утром до маман доходит, и начинаются причитания, как по покойнику. Ну да не в первый раз, маман моя любит это дело — поорать, пореветь, лучше на публику, да только не действует это на меня больше. Потому, расцеловав на прощанье мать, бегу в сторону Морпорта. На корабль опаздывать нельзя. Все-таки выйти в командиры — это путевка в жизнь, шанс-то неплохой. Вот я и спешу туда, где меня будущее ждет. Кто знает, каким оно будет, но всяко лучше, чем босяком по улицам рассекать.

Луна

Тревожит меня что-то, сильно тревожит, а что, не пойму. Папочка у меня в армии комбригом служит, мамочка тоже где-то там, в армии. А я, вспоминая свое детство, думаю идти в медицинский. Нравится мне людям помогать, так что дорога мне точно в Москву. И вот тут случается странность: документы у меня на другую фамилию оказываются, что меня удивляет, конечно.

— Это чтобы мне поблажек не делали? — удивляюсь я.

— Да, доченька, — гладит меня по голове мама.

Наверное, она что-то чувствует, но что именно, я не знаю. Мамочка, кстати, горячо поддерживает мое желание учиться в Москве, а я раздумываю о том, какую специальность выбрать. Распрощавшись с родителями, размышляю об этом всю ночь, пока еду, да и потом в самой столице все никак решить не могу, потому что доктора бывают разные. И вот в таком раздрае я вхожу в красивую дверь Второго меда. Оглядевшись в поисках направления, куда сдать документы, вижу высокого военного. Ну, в его петлицах я отлично разбираюсь и эмблемы вижу, потому обращаюсь по уставу:

— Товарищ военврач первого ранга! — привлекаю я его внимание, а потому прошу разрешения обратиться, ну и вопрос высказываю.

— Вы на какой факультет поступать решили? — между делом спрашивает он меня, ставя в тупик.

Оказывается, выбор у меня между детьми, взрослыми и военными, а специализация потом будет. Видя, что я колеблюсь, товарищ командир меня провожает до приемной комиссии, при этом мягко уговаривая, а я понимаю — он прав. Случись что, я хоть родителям помочь смогу, поэтому, протягивая документы пожилому мужчине, высказываюсь о военном факультете.

Наверное, это правильное решение, тем более что мама в ответном письме меня не ругает, а вот поступаю я как-то неожиданно быстро. Интересно, какой он, военный факультет?

Вскорости я узнаю это, решившись в хирурги идти, ведь нас учит сам Спасокукоцкий! А хирургия — спасение жизней, да и не пошлют хирурга абы куда, потому что мы в одиночестве работать просто не можем. Именно эти аргументы я вываливаю в письме маме. Возможно, именно поэтому она и не ругается. Получив подтверждение, я уезжаю обратно — у меня еще месяц есть. Интересно, почему экзаменов почти что и не было?

Гарри

В семье нас пятеро, я старший, отчего не сильно весело временами бывает, конечно, — все младшие-то на моей совести. Но тут ничего не поделаешь — папка на заводе с утра до ночи, а маме помогать надо. Хотя теперь, когда школа осталась за плечами, я решаюсь в училище пойти летное. У нас давеча сам Чкалов был! Много чего нарассказал, потому я теперь очень в летное хочу.

Мама, конечно, против, но батяня на моей стороне. А чего? Правильно, страну защищать кто будет? Он мне даже о курсах шепнул, Осоавиахима. Ну вот именно там меня заметили, очень порекомендовав. Талант, говорят. Ну комсомол меня почти в приказном порядке направляет, потому и рассказать-то нечего.

Обнять на прощание маму, расцеловать младших — и на поезд. Ну а чего рассусоливать? Ехать долго, а в поезде знакомлюсь с ребятами, тоже готовыми защищать нашу страну в небесах. Мы делимся планами и местами, а я чувствую беспокойство за младших — как они там? Привык я к тому, что младшие есть всегда, вот и беспокоюсь.

— Чего приуныл? — интересуется Сашка, мы только что познакомились.

— О младших своих думаю, — улыбаюсь я. — Как они там?

— Так ты старший брат! — понимает он, а затем признается: — А я как раз младший, представляешь?

И дальше мы разговариваем о семьях, сестрах-братьях, ну и о том, что нас ждет впереди, мне это кажется очень важным. Сашке, кстати, тоже, поэтому здесь начинается наша дружба. А поезд идет и идет.

Ночь проходит спокойно, а утром внезапно обнаруживается, что мы прибыли. Нас, полусонных, буквально выкорчевывают из вагонов, скомандовав строиться. Мы и строимся, насколько это возможно, под скептическим взглядом командира, за нами наблюдающего. Затем он командует начать движение, что оказывается не так просто сделать, но мы справляемся и неким подобием строя движемся, куда сказано.

Очень, получается, интересно. В небе крутит фигуры пилотажа одинокий «ишачок», поэтому мы заглядываемся наверх, но при этом мне очень хочется в небо. Будто ждет меня там что-то — вот хочу оказаться там, и все. Отчего я себя именно так чувствую — не понимаю совершенно. Возможно, дело в том, что мне небо в принципе нравится?

Гермиона

Я любимая младшая сестричка и папина дочка. Очень любимая и хорошая, и братик, и папа мне это часто повторяют. Ну и мамочка тоже, поэтому я стараюсь соответствовать — хорошо учусь, в пионеры меня приняли и в пример ставят. Но я, конечно же, помогаю всем, кто просит, поэтому у меня много друзей.

Сегодня я иду в Осоавиахим, папа разрешил мне научиться летать. Папа работает в НКВД, и мама тоже, поэтому у них получилось договориться. Я сама захотела, потому что это возможность вырваться из стереотипов о том, что женщины обычно в медики идут, а я вот летчицей буду! Это, наверное, очень интересно — в небе летать! Вот и попробую, а потом папочка меня с собой на работу возьмет, он обещал. Посмотрю на то, как настоящих врагов народа находят.

У папы на работе есть дядя Саша, он хороший очень, рассказывает мне, какие шпионы плохие, как они под нормальных людей маскируются, это тоже очень интересно. Когда вырасту, наверное, пойду в НКВД работать, чтобы ловить всяких шпионов, так, по-моему, правильно будет.

— Девочке парашют, — негромко говорит какой-то седой товарищ. — И на вывозной.

— А что это такое? — интересуюсь я, с интересом разглядывая летное поле.

— Это значит, юная пионерка, — хмыкает он в ответ, — что тебя вывезут покатать на самолете и будут оценивать, не станет ли плохо в воздухе.

— А… Хорошо, — киваю я.

Они пилоты, им лучше знать, как правильно, поэтому мне стоит просто быть тихой и послушной. Ну еще по сторонам поглядывать, а то вдруг где подлый шпион спрятался? Ну вот, я смело залезаю в У-2 — это биплан такой, позади меня пилот сидит. Сейчас… Вот вертится уже винт, вот он разбегается и взлетает в небо. Хочется визжать, но я держусь изо всех сил, потому что нельзя же, еще подумают, что я себя вести не умею, и будет совсем некрасиво. Поэтому я креплюсь, но это так прекрасно, так здорово — лететь! Просто слов нет, чтобы выразить мою радость от ощущения полета. Может, в пилоты пойти, а не в НКВД?

Глава вторая

Рон

Когда я думал, что буду учиться в Севастополе, то оказался сразу не прав. «Парижская Коммуна» высадила нас, а оттуда медленно и печально поездами повезли прямо в Ленинград, потому как училище в Севастополе на уровне идей пока. Слухи есть, а дома нет. Пока я бросал брови на лоб, нас распихали по теплушкам — и чух-чух.

Ну а в Ленинграде уже и форму выдали, и построили в две шеренги, принявшись учить ходить строем, раз такие умные. Паек хороший положили, спать есть где, бледный вид никто не делает — рай просто. Ну там узлы вязать, буковки писать, экзамены опять же. Летом домой отпускают, мать повидать. Я такой из себя уже моряк — форма, строевая, приветствия патруля. Патруль сначала хотел доколупаться, но передумали. Ну а что? Приехал моряк на побывку, так его что, на кичу?

— Ой, сына приехал! — сразу радости сколько. — Исхудал-то как!

Ну, положим, не так уж я и исхудал, кормят от пуза по сравнению с маман, так что это она неправа, но я промолчу. А мать моя соловьем разливается, сразу заметно, с кем общается. Чувствую себя как на Привозе. Ну да успокоится, куда денется. Мне тут целый месяц греться, ибо Ленинград — место холодное, зато колыбель Революции, отчего некоторые дела проще решаются. Но о том молчок: НКВД не дремлет.

Гуляю по Приморскому, никого не трогаю, и тут вижу — идет босяк1. Сявка сявкой2, по сторонам зыркает3, буркала растопырив4. Точно гембель5 себе ищет, или же за интерес гуляет6. А за какой интерес можно гулять возле порта? Вот и мне интересно, потому топаю я за ним. И тут гляжу, он к пирсу швартуется7, чего-то высматривая. Ну нам совсем недавно комиссар речугу за бдительность толкал. Я шаг вперед и бац-бац — готов и без геволта8, тихий лежит, посетителя Валиховского переулка мне строит9.

— Что происходит? — милиционер вмиг просек10, что не все чисто.

— Опасаюсь, что шпион, товарищ милиционер, — докладываю я, представившись по форме. — Слишком внимательно он куда не надо смотрит.

— Вот как? — удивляется сотрудник милиции, а затем свисток достает.

Меня благодарят за бдительность, а босяка уволакивают. Он еще что-то кричит за краснопузых, увеличивая себе срок. А я топаю в сторону ресторана дяди Жоры, ибо могу себе разок позволить настоящую гефилте фиш11 поесть, о которой мечтал уже, почитай, весь год. Вот сейчас и поем, как человек, если еще кто не подвернется.

Но, видимо, это был единственный сюрприз, и ко мне еще и претензий нет, что совсем хорошо. Хочу после училища на крейсер попасть, чтобы по службе двинуться, да и по слухам, там паек лучше. А чтобы с хорошим местом вышло, черных пятен на репутации быть не можно12. Оттого блюду себя13, как целка14 перед свадьбой.

О летнем происшествии мне только в училище потом напоминают. Что, дескать, проявил комсомольскую сознательность и задержал опасного врага народа, рискуя жизнью. Ну уточнять, что рисковал я жизнью босяка, ибо у того угрожалка еще не выросла, босяк же, я не стал. Так что, можно сказать, фартануло15 мне — отметили в бумагах.

Луна

Мускулюс16 пекторалис, мускулюс латиссимус дорси, мускулюс флексор карпи радиалис… Как это все запомнить? Ос17 фемур, ос тибия, ос коксае… Сижу учу анатомию. Хорошо учу, потому что я должна быть лучшей. А хочется забиться куда-то поглубже и плакать, но нельзя. Теперь-то я понимаю, почему родители мне документы на другую фамилию дали — защищали они меня так.

Мамочка перед арестом успела весточку послать о том, что папочку по навету арестовали, поэтому мне надо сидеть очень тихо и хорошо учиться. Бог весть что нас ждет всех. На дворе тридцать седьмой год, а я очень надеюсь до тридцать восьмого дожить. Страшно просто до судорог, а еще, говорят, много военных похватали, мол, троцкисты, а папа всегда за товарища Сталина был! Но рот открывать я боюсь, потому что маму тоже арестовали.

Вместо этого я изо всех сил учу анатомию, затем у нас физиология начинается, пропедевтика и еще множество не самых простых слов, но я учусь, стараясь не думать о прочитанном в газете. Все вокруг знают, что такое «десять лет без права переписки», и я тоже знаю, поэтому… Нет у меня больше родителей, и дома родного тоже нет. Папочка, сделав мне документы на новую фамилию, спас мне жизнь. Осознавать же, что родителей просто-напросто нет, очень сложно.

Я пытаюсь принять этот факт — и не могу. А тем временем меня замечает ведущий хирург нашего факультета, и времени у меня вдруг не остается больше ни на что. После института меня теперь учат держать скальпель в руках, поэтому я работаю изо всех сил. Так проходит тридцать седьмой, за ним и тридцать восьмой, а затем, будто гром с ясного неба, — внезапно обнаруживается, что папа был не виноват. И мама тоже. Но поздно обнаруживается, потому что их успели расстрелять. НКВД, получается, не всегда на стороне народа, а может так случиться, что совсем наоборот.

На практику меня направляют в Ленинград, и вот именно там я внезапно встречаюсь с моряком. Курсант училища сам подходит ко мне, внимательно разглядывая, а я совсем не чувствую страха, как будто даже узнавая его.

— А шо такая девушка делает посреди проспекта одна? — с характерным южнорусским говором выдает курсант.

Я поднимаю на него взгляд, и… Пожалуй, с этого момента начинается наше «мы».

Гарри

Похоже, как раз учиться я не люблю, но вот летать… Инструктор говорит, что я будто в небе родился. Мне очень нравится именно летать, просто душой отдыхаю от бесконечных занятий. Ну вот кто скажет, зачем мне знать, как устроен «ишачок»? Я его что, чинить в полете буду? Но нужно знать, потому что экзамены, а учиться я должен отлично.

Тут ведь вот какая закавыка: отличников сажают на новые самолеты, более маневренные, более современные. А летать на том же «Яке» не в пример интереснее, хотя он капризный, как младшая сестренка. Но зато скорость там какая! Вот я и стараюсь изо всех сил, чтобы быть лучшим, хотя от количества формул уже голова пухнет. Кто бы знал, как описывается посадка самолета…

Но летать хочется до дрожи, а чтобы допустили до полетов, надо сдать всю теорию. Ну и в город выпускают, конечно, как без этого. Домой, правда, только на каникулы, но ждут меня так, что два месяца пролетают совершенно незаметно. Все-таки большая семья — это здорово.

— Смотри, девчонка какая, — показывает мне друг, с которым мы с того самого первого поезда не разлей вода. — Красавица просто.

— Нет, что-то душа не лежит, — качаю я головой.

Действительно, я будто ищу кого-то, так и не находя пока. Хорошо, что шуток на эту тему в училище нет. Но вот на какую девчонку ни посмотрю — не то, и все. И красивые, и согласные даже встречаются, но вот не то. Не могу я понять, в чем дело, вот так. Знаю только — если увижу, сразу же почувствую. Значит, надо учиться, а девушки… вот училище закончу, разберемся и с девушками.