Нежить

Огонь опасно потрескивал и дымил. Честно говоря, смотрелось все это внутри дома слишком опасно.

Мартын взялся за массивную ручку, потянул. Крышка не поддалась ни на миллиметр. Тогда он приложился к ней двумя руками, словно заправский гиревик, поднатужился, побагровел и только тогда крышка поддалась – сначала как бы нехотя, потом ее пасть с противным скрипом раззилась целиком.

Из подвала пахнуло холодом, сыростью и все тем же знакомым запахом.

Мартын прикрепил крышку защелкой к стене, показал жестом на черный глаз хода, потом взял у меня факел и принялся спускаться по невидимой лестнице.

Когда он скрылся полностью, я подумал, что настал тот самый момент, чтобы закрыть эту чертову крышку, заблокировать ее бочкой и вызвать полицию. Но почему-то вместо этого я подошел к краю лаза, нащупал лестницу ногой и принялся спускаться.

В чем же подвох? – думал я. Хочет показать трофеи, похвастаться и потом уже попробовать прибить меня? Странное ощущение – понимать, что по собственной воле лезешь в уготованную тебе ловушку и исполняешь любую прихоть маньяка.

Я спустился и посмотрел на Мартына. Отблески факела на его лице выглядели пугающе. В глазах плясал сумасшедший огонек.

Не отрываясь, Мартын на что-то смотрел.

Я глянул в ту же сторону и обомлел.

Погреб был перегорожен пополам плексигласовым стеклом, толстым и довольно мутным. За ним, на той, другой стороне, словно живой, шевелился ковер насекомых.

– Господи… – прошептал я, не в силах сдвинуться с места.

Мартын тем временем подошел ближе к стеклу. Факел теперь ярче высвечивал происходящее по ту сторону и когда я увидел ее, волосы на голове встали дыбом.

Там, в глубине погреба, на каком-то подобии кресла сидело огромное насекомое… или же… это было не насекомое, а…

Я быстро взглянул на Мартына. Неотрывно он смотрел на женщину за прозрачной ширмой.

– Это моя… жена, – одними губами сказал Мартын. – То, что от нее осталось. Я не смог убить ее.

Я подошел ближе. Женщина, а это, несомненно, была женщина – сидела в коконе из паутины и какой-то слизи. Завидев свет, точно очнувшись от какой-то дремы, она медленно повернула голову на свет. Я не сомневался, что она увидела нас и… я не ожидал, что все произойдет так быстро! – прыгнула на стекло с такой проворностью и яростью, что я не удержался и упал навзничь, ударившись локтем о бетонный пол.

Плексиглас задрожал под ее массой, но выдержал.

Как в тумане я видел ее мохнатые лапки, прочно вцепившиеся в стекло.

Мартын стоял прямо перед ней и беззвучно плакал.

Слезы стекали по его щекам, их темные следы, точно янтарная смола въедались в испещренную оспинами кожу.

В углу погреба на той стороне я увидел разгрызенную голову куклы. Один ее уцелевший глаз весело помаргивал, другой смотрел пустой глазницей прямо перед собой.

Мартын вздохнул, вытер рукавом куртки слезы и повернулся ко мне.

– Понял? – спросил он тихо. – Понял, что тебя ждет?

Непонимающе я завертел головой, но потом, в следующее мгновение картинка паззла сошлась, и я замер, не в силах пошевелиться.

– Она… то есть, моя…

Мартын кивнул.

– Да.

С минуту мы смотрели друг на друга в полной тишине, если конечно считать тишиной глухой стрекот крыльев тысяч насекомых с той стороны перегородки.

– И что же мне делать? – свой голос я услышал словно со стороны – настолько он изменился.

Мартын нагнулся, выдвинул какое-то подобие ящика у самого пола, насыпал туда крупы из железной банки и задвинул назад.

Насекомые в клетке тотчас ринулись на еду. Их мельтешащие крылья вызвали во мне приступ головокружения и дурноты.

– Не повторять моей ошибки, – сказал он глухим голосом и закрыл лицо руками.

Когда мы поднялись наверх и поставили бочки на место, меня не нужно было снова упрашивать глотнуть из фляги.

– Все запомнил? – спросил Мартын в очередной раз.

– Да, – ответил я.

Хотя вовсе не был в этом уверен.

Здоровенное ведро, доверху наполненное спелыми пахучими грушами, казалось неподъемным. Дурманящий запах плодов кружил голову. Все, что я услышал от странного соседа, лицо которого было покрыто крупными словно рытвины оспинами, казалось невозможным, не имеющим ко мне никакого отношения.

Дернул же меня черт выкапывать эти корни. Росли бы себе и росли. Соседу, похоже все равно – думал я, глядя на запущенный участок, утопающий в высокой траве.

Однако мысли упрямо возвращались в темный подвал, за мутную перегородку, где я увидел нечто, повергнувшее меня в ужас.

Летний день шел на спад. На землю опускалась долгожданная тень. Вечерняя благодать, напоенная криками снующих ласточек в бездонной высоте закатного неба, стрекотом неугомонных сверчков, шепотом уставших листьев, стуком топора где-то вдалеке – все это уже не казалось мне таким знакомым и родным как прежде.

«Что же делать?» – мысль неотступно сверлила мозг, пока я, практически через силу, плелся к собственной калитке. Может быть, жена куда-нибудь ушла? Было бы хорошо. В магазин, или… в аптеку, например.

Я тут же подумал, что Оксана с какого-то момента практически перестала ходить в аптеку. По крайней мере, я не смог вспомнить ни одного раза, когда ей вдруг понадобилось какое-нибудь лекарство. Она также резко, без каких-либо внешних воздействий, стала вегетарианкой. Впрочем, меня за собой не тянула, и я как-то не обращал на это новомодное увлечение особого внимания.

Я открыл калитку, прошел к дому и только собрался поставить ведро на землю, как что-ты выскочило из-под куста крыжовника, согнувшегося под тяжестью сочных красноватых ягод и стремглав юркнуло в прореху меж сваленных вразнобой досок.

От неожиданности и испуга я вскрикнул. Ведро опрокинулось и сочные груши, оставляя мокрые следы, покатились по горячей плитке.

Кот. Черный кот, взявшийся неизвестно откуда!

Сердце мое, словно маленькая беззащитная птичка, отчаянно трепыхалось.

– Что с тобой? – прямо над головой раздался голос.

Я шарахнулся, нелепо взмахнул руками и опрокинулся наземь, – в тот самый куст крыжовника, попутно разодрав колючками спину, лицо и руки.

Жена звонко захохотала. Ее развеселило, что она застала меня врасплох, запросто уложив в этот проклятый колючий куст.

Со стороны это действительно могло выглядеть весело, и я тоже засмеялся. В тот момент я почувствовал, насколько глупо выгляжу – не только из-за того, что я, здоровый мужик, попался на испуг, но и потому что все мои мысли, мое поведение – были крайне глупыми и достойными разве что десятилетнего пацана.

– Неужели ты меня не видел? – со смехом спросила жена, протягивая руку, чтобы помочь мне выбраться из куста. – Я особо и не пряталась, стояла в дверях и смотрела, как ты тащишь это ведро. Такое ощущение, что там целая тонна этих груш! – Она покачала головой, продолжая улыбаться.

– А-а, – понятно, – сказала она, принюхавшись. – Вы там… – и она сделала характерный жест пальцами в районе горла.

– Сосед налил самогона, – я смотрел на нее и не понимал, как я мог вообще подумать про нее такое. – Совсем каплю!

– Знаю я эту каплю, – она потянула меня, продолжая улыбаться, но куст не отпускал. Я крякнул от боли, оперся рукой о землю и попытался встать. Ничего не получалось.

– Неужели такой крепкий самогон, что мне все это привиделось… – я подумал эти слова про себя, но вышло так, что произнес их вслух. Так бывает, когда алкоголь действительно замещает разум и начинает говорить вместо тебя.

Жена замерла, глядя мне прямо в глаза.

– Что тебе привиделось?

Я почувствовал, как воздух выходит из моих легких. Она словно видела меня насквозь.

– Будто… будто… я падаю в этот чертов куст!

– Тебе не привиделось! – мне показалось, что она расслабилась.

Сильным движением она буквально вытащила меня из колючего плена.

– Ого, – сказал я, потирая разодранные руки. – Какая сила!

– Здоровое питание и свежий воздух, – парировала жена.

«В некоторые моменты она будет демонстрировать чрезвычайную силу и ловкость, не свойственные человеку».

Охая и морщась от глубоких царапин, я принялся собирать разбежавшиеся груши.

– Эй, аккуратнее! – жена чуть отодвинула меня в сторону, и я заметил, что случайно ступил в мокрый след от перезрелого плода, оставшийся на плитке. Я подумал, что таким образом, она не хочет, чтобы я тащил липкую грязь в дом, но Оксана тут же добавила: – Не дави их!

И только теперь я заметил, что темное пятно буквально кишит муравьями.

– Это полезные насекомые, – сказала жена.

– Полезные насекомые?

«Она будет защищать любых насекомых от гибели. Теперь она в их семье. Не знаю, как это работает, возможно, на каком-то генном уровне. Ей физически неприятна смерть любых эти тварей».

– Да, а ты разве не знал?

– Да, конечно, – я отставил ногу и отвернулся, чтобы она не увидела, как у меня дрожат руки.

Значит, не самогон, – пронеслась мысль.

Однако, трезвая, рациональная часть меня отчаянно сопротивлялась попыткам иллюзорного, мистического, потустороннего прорвать плотину реальности и затопить сознание мутной болотной плесенью страха.

Если кто и был ненормальный, человек, который с головой и потрохами выдал себя – так это именно сосед, думал я. А не моя красавица жена. Именно у него в подвале я заметил оторванную голову куклы. А то, что там полно насекомых и болтается какое-то грязное чучело в лохмотьях – так это легко соорудить из обрывков хлама на свалке.

Я сварил себе кофе, чтобы быстрее прийти в чувство и собраться с мыслями, присел за стол на кухне и уставился в окно. Там за салатовой занавеской виднелась соседская целина – угрюмая и дикая.

– О чем ты думаешь, кот? – жена подошла сзади и положила руки мне на плечи так тихо, что я подпрыгнул и прикусил язык.

Теплая солоноватая кровь тут же заполнила рот.

Я скривился, но через секунду подумал, что выгляжу как полный идиот.

– Слушай, завтра же дети из лагеря приезжают!

Оксана перевела взгляд на календарь и изумилась:

– Ого! Так быстро! Кажется, только вчера уехали…

– Я же обещал им новый футбольный мяч и забыл совсем… – я виновато посмотрел на нее, и она улыбнулась. Сейчас она была той самой – любимой, нежной и ласковой, той, кого знал все это время… Почему я вдруг решил, что она стала другой – загадка.

– Ох, Лешка точно расстроится… а Саше только планшет и нужен… – сказала она.

– Смотаюсь на велике в гипер, – сказал я. – Еще час до закрытия. Как раз успею!

Она обняла меня, заглянула в глаза и нежно поцеловала в губы.

– Ты такой хороший… – ее голос ласкал мой слух. – Я так рада, что нашла тебя…

– Я тоже… тоже очень тебя люблю…

Обнимая ее, я глянул на потолок. Он пестрел от моли. Их маленькие крылышки тихонько шелестели, а сами насекомые будто бы притихли, уставившись на нас, стоящих там, внизу. Я поспешил отвести взгляд. Мне стало дурно, но теперь я понимал, что моя жена к этим тварям не имеет никакого отношения. Нужно просто найти их гнездо и прекратить это раз и навсегда.

Какой же я олух! Как можно было сомневаться в самых близких людях, наслушавшись сплетен странных обдолбанных мужиков, у которых на участке ни кола, ни двора, все поросло дикой травой, а дом напоминает могильный склеп?

Я летел по пустынной центральной аллее товарищества «Сад №9», думая, что нужно было сделать это сразу. Миновав роскошный особняк городского депутата, я свернул на боковую улочку – та прямиком выходила в город. Немногочисленные прохожие, груженые сумками с урожаем, ковыляли на остановку транспорта – я пронесся мимо нее, даже не взглянув на двух ободранных собак, вечно кидающихся на меня в этом месте.

Резко затормозив у желтого трехэтажного здания, я поставил велосипед к облупленной стене и даже не стал его пристегивать. На крыльце, куда я направился, едва переведя дух, покачивался какой-то забулдыга с заплывшим от похмелья лицом и подбитым глазом.

– Пять братьев ловили, да не изловили… два брата словили, да и убили… – выдохнул он жутким перегаром прямо мне в лицо и засмеялся, – глубоко, протяжно, я даже подумал, что он не сможет вдохнуть, но пьяница изловчился, со свистом втянул в себя горячий воздух и продолжил, словно шарманка: – Пять братьев ловили, да не словили, два брата словили, да и убили! Убили! Убили!

Он ловко схватил меня за руку, притянул к себе и прошептал прямо в ухо:

– И тебя сожрут!

Пьяница вновь зашелся кашлем, я с отвращением оттолкнул его, и он будто в тот же миг протрезвел. Покачал головой и подмигнул мне уцелевшим желтым глазом.

– Козел! – сказал я тихо и прошел мимо светящейся таблички «Участковый пункт полиции №34».

Единственный открытый кабинет занимал уставший капитан в рубашке с коротким рукавом и темными разводами подмышками. Он что-то писал на сером листе бумаги, шевеля при этом губами.

– Можно? – спросил я, переминаясь у входа с ноги на ногу.

Он оторвался от письма и взглянул на меня.