Позывной "Курсант" – 4

Конечно, я мог вытаращить глаза и заявить, будто Шипко все понял неправильно. Однако, чисто интуитивно понял, вот так точно не надо. К тому же, есть подозрение, Шармазанашвили с Бекетовым нашли общий язык, но при этом, они все равно далеко не товарищи. Потому что хозяева у них были разные.

И да, у этого капитана госбезопасности тоже есть хозяин, как и у Бекетова. Тема известная. Директор школы — человек Берии, а Игорь Иванович при Ежове отирался. Правда, Игорь Иванович та еще хитрая сволочь. Он столько лет крутится в этой сфере, но до сих пор остался при своих интересах. Знает, как и кому угодить в нужный момент. В общем, с Шармазанашвили мне надо прийти к некоторому сотрудничеству. Так, наверное. А значит, он должен считать меня немного простоватым, но принципиальным парнем. Вот сейчас я, например, режу правду-матку, не оглядываясь на последствия, потому как считаю директора школы этой правды достойным.

— Эвоно ты как… — Шармазанашвили покачал головой. Однако улыбка его оставалась все такой же, доброй. — А может, дело в другом? Может, у нашей страны сейчас времена тяжелые грядут? Много признаков этого имеется. В подробности, само собой, посвящать я тебя не буду, рано пока. Но скоро и такой момент настанет. И сейчас, Алексей, когда вокруг Советского Союза сгущаются тучи, все средства хороши, чтоб не дать врагам нанести удар. Это — первое. А второе… Видишь ли, Алексей… Лет десять назад у нас была мощная, отработанная агентурная сеть за границей. Много товарищи тогда сделали. Сил вложили немерено. Однако…

Шармазанашвили еле заметно поморщился. Видимо, следующая часть заготовленной речи самому директору школы не очень нравилась. Однако, останавливаться он не стал. Молодец. Четко придерживается выбранного курса.

— Сейчас ситуация сложная. В некоторых местах если и остались один-два человека, то с ними либо связи нет, либо они сами пропали. Нужно исправить это положение как можно быстрее. А вы… Тут ты прав. Ваши взгляды на жизнь сильно отличаются от взглядов наших сотрудников. Так тем лучше. Поэтому вас и выбрали. Тяжело строить заново, но еще тяжелее восстанавливать разрушенное. В таком, извиняюсь, дерьме придется ковыряться, что, как ты говоришь, белое пальто лишь помешает. Ладно… Не время пока для подобных разговоров. Распоряжение мое ты услышал и, надеюсь, понял. С сегодняшнего дня вся ответственность за поступки товарищей на тебе. Как уж ты с ними будешь договариваться, не знаю. Сам смотри. Но спрос с тебя. Иди, Алексей.

Шармазанашвили кивнул мне в сторону двери, намекая на окончание аудиенциии. А меня в этот момент просто до ужаса распирало любопытство. Очень сильно хотелось спросить одну вещь, которая в будущем много споров вызовет. Почему Сталин настолько не любил разведку, что позволил развалиться всей системе, существующей за рубежом, в момент, когда уже была очевидна угроза со стороны Гитлера. Да и без Гитлера тоже.

Но… Само собой, таких вопросов я задать не мог. Поэтому просто молча вышел из кабинета.

Глава 4

Мне становится известно кое-что тайное, но лучше бы этого не было

— Ну мляха муха…это, конечно…убейте меня…просто убейте…Проявите милосердие, товарищи! Этот изверг нас угробит. Как пить дать угробит. Лучше уж вы меня грохните, быстро и безболезненно. — Подкидыш упал на спину прямо в снег, раскидав руки и ноги в разные стороны. — Боженька, я готов признать твое существование, если прямо сейчас ты поразишь товарища старшего сержанта государственной безопасности молнией. Ну, пожалуйста… Чего тебе стоит? Можно не насмерть. Можно чуть-чуть, чтоб у него подгорело во всех местах…

— Тише ты! Раскудахтался. — Большой пинком отправил кучку снега прямо Подкидышу в физиономию.

Так как лежал Ванька этой физиономией вверх, уставившись в пасмурное, хмурое небо, то цель была достигнута идеально. Снег небольшой плюхой шлепнулся Ивану прямо на рожу. Подкидыш фыркнул, тряхнул башкой, но подниматься не стал.

— Если Шипко услышит твои антисоветские рассуждения про… ну ты понял про что… нам вообще тогда сегодня покоя не видать. — Добавил Ленька. — И завтра тоже невидать. И послезавтра…

Остальные детдомовцы промолчали. Вовсе не потому, что им нечего сказать. Просто я, Бернес, Матвей и Степан в этот момент с ненавистью отбросили свои лопаты в сторону и тоже бахнулись прямо на задницу в снег. Сил не было ни у кого. Вообще.

Потому что, что? Правильно! Потому что Шипко — человек слова. Принципиальный он, сволочь…

Именно благодаря его принципиальности, сразу после обеда мы нашей крепкой, дружной, сплочённой компанией отправились чистить двор. Снег начал валить утром, прямо на финальной части наших физкультурных мучений, и шел без остановки несколько часов к ряду. Естественно, территория школы в итоге напоминала одну большую снежную кучу.

То есть, день у нас вышел — вообще зашибись. Сначала были почти два часа физических занятий на свежем воздухе, после которых нас коллективно тошнило и от воздуха, и от занятий, и от довольной рожи Шипко. От рожи особенно сильно.

Я-то еще на некоторое время смог прерваться, благодаря вызову к директору, а пацаны вкусили все прелести мести воспитателя целиком. До конца физкультурного мероприятия детдомовцы дожили исключительно назло Панасычу. Чтоб несильно радовался.

Потом — завтрак и три урока: Эмма Самуиловна, радиотехника, экономическая география капиталистических стран. Никогда прежде мы не бежали с таким искренним рвением на занятия, наивно полагая, что там уж нас Панасыч не достанет. Обучение, как говорится, важнее всего.

Затем — обед. И после того, как мы закончили с едой, в качестве десерта снова появился довольный Шипко.

— Ну, не-е-ет… — Простонал Корчагин, наблюдая, как к нашим столам приближается улыбающийся Панасыч.

Воспитатель с крайне счастливым выражением лица сообщил, что Родина очень нуждается в данную секунду в нашей помощи. Прямо не обойтись Родине без наших рук.

— Ого! — Ленька встрепенулся. — Будет какое-то важное, серьезное задание, товарищ старший сержант госбезопасности?

Большой как всегда от своей простоты искренне поверил словам воспитателя. А я вот, например, сразу понял по довольной физиономии Шипко, предстоит нам очередной этап показательной педагогики.

— Конечно! Серьезнее некуда. Берете лопаты, они вас уже ждут на крыльце, идете чистить территорию вокруг дома. — Сообщил Панасыч, после чего развернулся и вышел из столовой, даже не скрывая улыбки.

— Вот су-у-у-ука, — Прошипел вслед воспитателю Степан. — Когда ж у него эта фантазия закончится…

— Никогда. — Хлопнул я Иванова по плечу. — Он же сказал, она у него богатая. Товарищ старший сержант, погодите!

Не дожидаясь, что ответит Рысак, я рванул с места, дабы догнать еще недалеко ушедшего Шипко. Цель оставалась прежней. Мне надо переговорить с ним насчет Бекетова. Чем быстрее случится моя встреча с Клячиным, тем лучше. Да и вообще, три недели — большой срок. Слишком большой. Хотелось бы понять, что там случилось у моего благодетеля. По какой причине он исчез с радаров.

— Чего тебе, Реутов? — Панасыч даже не остановился. Что там не остановился? Даже не оглянулся.

Пёр вперед, как Гаврош на баррикады. Специально, сто процентов. Чтоб мне пришлось вот так бежать за ним, как идиоту, по всему первому этажу Большого Дома.

— Да подождите вы! У меня важный вопрос.

— Ох ты ж глянь на него…Вопрос важный…а у меня дела важные. И вчера тоже было важное дело. Вас, дураков, хотел по-человечески в город выгулять. И места интересные показать, и чтоб вы немного умнее стали. Что в итоге?

Панасыч резко остановился, развернулся ко мне лицом а потом вдруг выпалил:

— Куда вчера Разин делся? А?

Это было настолько неожиданно, имею ввиду и остановка, и вопрос, что я сначала налетел на Шипко, уткнувшись в него носом, а потом отпрянул в сторону.

— Товарищ старший сержант госбезопасности, так Ванька же сказал. Он стоял, заметил барышню…

— Все! Хватит! — Панасыч поднял руку вверх, прерывая мой словесный поток. Мне показалось, он с гораздо большим удовольствием не только поднял бы эту руку, но и отвесил бы мне затрещину. — Уже вчера вашей чуши наслушался. И главное, что меня поражает, с какой наглостью вы свою ерунду рассказываете. С полной уверенностью, что я вообще могу в это поверить. Говори, что хотел.

— Да тут дело знаете в чем…Вы же в курсе, куда меня товарищ Клячин на выходных возил, да? — Я вопросительно посмотрел на воспитателя. Решил, так будет лучше, начать издалека, а не сразу в лоб ему про Бекетова лупить.

— Ну допустим… — Шипко кивнул. Взгляд у него стал немного настороженный.

— Так вот Игорь Иванович говорил, что в случае крайней необходимости с ним можно через вас связаться. Вы передайте, я тут кое-что вспомнил, надо срочно встретиться. Только, пожалуйста, передайте, как можно скорее. Момент очень важный.

Шипко почти минуту смотрел на меня молча. Просто стоял и смотрел. С абсолютно бесстрастным лицом. Я даже начал опасаться, как бы сейчас не последовали уточняющие вопросы. Типа, а что вспомнил? А почему вспомнил, ты что-то забыл? А в чем важность?

Однако, видимо, Панасыч решил, что дела Бекетова его не касаются. Вернее, любопытство, может, было, даже скорее всего было, но Шипко не дурак. Он сто процентов знает, бывает информация, в которую лучше не вникать. Тем более, насколько я могу судить по тому подслушанному разговору между Панасычем и Молодечным, воспитатели оба понимают, что Бекетов за человек.

Наконец, Шипко, вздохнув, выдал:

— Хорошо. Передам.

После этой фразы он развернулся и уструячил в неизвестном направлении.

Я же вернулся в столовую, откуда мы дружно отправились убирать территорию, границы которой были обозначены воспитателем весьма расплывчато. Поэтому, когда дорожки рядом с домом радовали своей идеальной чистотой, снег ровными горками лежал по краям, а мы коллективно понадеялись, что, наконец, от нас отстанут, явился Панасыч. Он пожевал губами, задумчиво оценил нашу работу, а потом сказал:

— Молодцы! Можете, если захотите!

Детдомовцы хором облегченно выдохнули и даже разулыбались. Ровно на одну секунду. Потому что следующая фраза Панасыча убила все на корню.

— Раз так быстро справились, думаю, стоит продолжить. Давайте вон… — Шипко махнул рукой в сторону барака. — До своего старого жилища убирайте снег. Хуже не будет, а одна только польза.

— Так может мы сразу и в лесу почистим? Весь лес, давайте? — Взвился Подкидыш.

— А это хорошая идея… — Шипко изобразил на лице задумчивость.

— Черт… Шуткую я… — Тут же сдался Ванька. — Извините…

— А, ну, если шуткуешь, тогда ладно… — Панасыч усмехнулся и опять свалил по каким-то делам.

В итоге, мы еще больше часа махали лопатами. Поэтому, добравшись, наконец, до барака, попадали без сил на снег.

— Ирод… — Сообщил Корчагин в воздух. — Как есть, ирод.

Видимо, это определение предназначалось воспитателю вслед за просьбой Подкидыша убить его.

Я же в этот момент сидел и думал, как сообщить пацанам о решении директора школы. Они до сих пор еще были не в курсе новых «кадровых» перестановок.

С одной стороны новость, в принципе, достаточно обыденная. Тот факт, что детдомовцы ко мне прислушиваются, и без Шармазанашвили имел место. Но с другой стороны, получается, мне нужно им обозначить, что теперь я официально вроде командира группы. Или как там еще можно это назвать. И большой вопрос, что за реакция последует на подобные изменения. Бывшие беспризорники страсть как не любят ограничения и принудиловку. То, что они сейчас меня считают за старшего — это их выбор. Но если руководство школы хочет, чтоб они считали кого-то за старшего, это уже немного другое.

— Реутов… — Марк вдруг тихо позвал меня.

Я поднял голову, оторвавшись от созерцания снега под своей же задницей, и посмотрел на него. Бернес мотнул головой в сторону барака. Видимо, это было приглашение на приватную беседу.

Ну, не знаю… С приватностью у нас как раз беда. Как бы кто следом не поперся. Тем более, я и сам хотел с Марком обсудить вчерашнюю ситуацию насчет Наденьки. Делать этого при пацанах не стоит. Они могут начать высмеивать Бернеса. У детдомовцев к женскому полу специфическое отношение. Вернее, оно, как раз, вполне нормальное, но более соответствующее взрослым мужикам с опытом за плечами, чем семнадцатилетним парням. По крайней мере, если вслух обозначить, что Бернес влюбился, шуток и подколов будет на сто лет вперед.

Я покосился на остальных пацанов, чтоб понять, насколько наш с Бернесом уход будет бросаться в глаза. Подкидыш по-прежнему валялся на спине, Большой, Степан и Матвей сидели рядом, тихо о чем-то переговариваясь.

— Идем. — Кивнул я Марку и встал на ноги.

— А вы куда это? — Моментально отреагировал Лёнька. Вот тоже, блин… Глазастый. Все, что не надо, замечает.

— Поссать. — Буркнул Бернес. Он тоже встал и теперь отряхивал задницу. — Можно? Не? Или с нами пойдешь, подмогнуть?

— Да кто вас знает. — Ленька хмыкнул. — Один вон тоже сходил…Так сходил, что теперь долго будет этот поход нам аукаться. Вишь, чем обернулось.

— Оу, ну все! — Крикнул ему Подкидыш. — До самой смерти будете теперь вспоминать?

— Если так будет продолжаться и Шипко не успокоиться, то смерть будет достаточно скорой. — Мрачно прокомментировал Матвей.

Пацаны начали препираться, не серьезно, больше чисто подурковать, без злобы, а мы с Марком, пользуясь ситуацией, шустренько направились к Бараку. Завернули за угол и сразу остановились.

— Слушай, разговор есть!

— Слушай, разговор есть!

И он, и я реально сказали одновременно одну и ту же фразу. Уставились друг на друга, а потом рассмеялись. Вышло, конечно, на самом деле, смешно.

— Давай ты сначала. — Кивнул Бернес.

— Ааа… Да. Хорошо. Я хотел про Наденьку поговорить. Тебе эта девчонка сильно приглянулась, да?

Марк смутился и отвел взгляд. Ну, мандец…Можно было бы не спрашивать, еще вчера все стало понятно. Влюбился, не влюбился, а увлекся сильно.

— Реутов, если она тебе самому нравится, так я вообще никак… Я не буду ничего, ну… ты понимаешь. Потому что товарищ он дороже. А девок много. И…

— Все. Хорош. — Я оборвал невнятное мычание Марка. — Нет, она мне не нравится. Я сам на нее видов не имею. Но ты должен знать одну вещь. Надя — хорошая, наверное, девушка. Вот только фамилия ее — Бекетова.

Я замолчал, уставившись на Бернеса в ожидании реакции. Реакции не последовало. Марк смотрел на меня непонимающим взглядом.

— Бекетова… — С нажимом повторил я.

— А-а-а-а-а… О-о-о-о-о… — Дошло, наконец, до Бернеса. — Подожди… Она…

— Да ты разговаривать разучился, что ли? Она — дочь того самого старшего майора государственной безопасности, о котором я рассказывал вам с Подкидышем. Того, который моих родителей угробил. Потом меня типа «утопил».

— Ах ты ж, сучий потрох… — Бернес покачал головой. Лицо у него стало расстроенное и даже несчастное.

Просто одно дело, когда вам с другом нравится одна и та же девушка, там решение найти можно. И совсем другое, если тебе нравится дочь врага твоего друга. Вот тут вообще никакого выбора.

— Извини… — Я развел руками в стороны. — А ты о чем хотел сказать.

— Я? Ах, да… Я… — Бернес внезапно погрустнел еще больше. — В общем… Ты только послушай до конца. Хорошо? Такое дело… Я знаю, кто крыса.

Если бы Бернес сказал, что земля квадратная, я бы, наверное, меньше удивился. Нет, Марк из всех нас самый умный, он вполне мог вычислить стукача. Тут вообще нет ничего удивительного. Другое поразило. Почему он молчал столько времени? Явно ведь не только сейчас эта мысль у него появилась. Я Бернеса знаю. Он прежде, чем произнести что-то вслух, непременно подумает основательно. Тем более, если это настолько серьёзное обвинение.

— Тааак… Хорошо. И кто же это?

— Я. — Ответил Бернес и посмотрел на меня грустным взглядом.

Глава 5

В которой, я наконец, снова вижу сны, но меня это больше пугает, чем радует

— Папа, это те самые часы, которые тебе подарили в банке?

Я подхожу к папе. Он сидит за столом в своём кабинете. Больше всего люблю именно эту комнату во всем доме. Есть в ней что-то особенное. Может быть, дело в папе. Здесь всегда чувствуется его присутствие, даже когда папы нет.

Сейчас он что-то пишет на листах, скрепленных переплетом. Кажется, папа ведет дневник. Я тоже буду вести дневник. Вот прямо сегодня и начну. На первой же странице я нарисую тот самый пряничный домик, который получился у меня в банке.

Просто папа сказал, что мне надо обязательно его запомнить, этот рисунок. А еще он сказал, что нужно запомнить все завитушки и черточки, которые он добавил к рисунку.

Я молодец. Я запомнил. Но хочу сохранить все это не только в голове. Хочу ещё перенести это на бумагу. Если папа говорит, что рисунок важен, значит будет правильно поступить именно так. Вдруг я, к примеру, заболею. Вдруг, у меня снова будет жар, как прошлой зимой, и все, пропадёт рисунок из моей памяти.

Нет, точно нужно заново нарисовать его в дневнике. И никто не узнает. Даже папе не буду говорить. Он ведь не сказал, можно ли. А то вдруг поделюсь своей идеей, и папа больше не будет доверять мне секреты. Нет… Никому не надо говорить. Это мой дневник, а значит, мой личный секрет. Буду прятать его так, чтоб никто никогда не нашёл.

— Прости, Алеша? Ты что-то сказал? — Папа отрывается от бумаг и смотрит на меня потерянным взглядом.

Он уже несколько дней такой — озадаченный, задумчивый. Вот прямо с того дня, когда мы с ним ходили в банк и ели венские вафли. Мама нас, кстати, сильно наругала за долгое отсутствие. А потом они, закрывшись в комнате, о чем-то спорили. Это теперь часто происходит. Правда, я знаю, они не ругаются, а всего лишь спорят. Но это тоже не очень хорошо.

Разговор было плохо слышно, однако, когда мама выходила из комнаты, она задержалась на пороге и сказала непонятную фразу…

— Твоя гордость сейчас, Сережа, неуместна. Напиши Игорю, разыщи его. Он ведь был твоим другом, он должен помочь, у него есть связи. — Вот что сказала мама.

— Марина, когда же ты поймёшь… страны, где можно было пользоваться связями и протекцией больше не существует! Теперь нет авторитетов. Сегодня ты на коне, а завтра…Завтра этот конь тебя же и затопчет. — Раздается папин голос из недр комнаты.

— Ты же сам говоришь, что-то назревает. Наверное, лучше попытаться, чем не пытаться совсем. — Мама стоит в пол оборота. Она еще не заметила меня, сидящего на полу рядом с железной дорогой, по которой сейчас поедет паравозик.