— Красавица, косметика не нужна? Тушь французская, тени с блестками, губная помада? — будто из-под земли, перед ней возникла молодая цыганка в ярко-зеленом платке с бахромой, розовой кофте и длинной цветастой юбке.
— Нет, спасибо, — Таня мотнула головой, шагнула в сторону, пытаясь внезапно возникшую женщину обойти.
Женщина путь преградила, схватила за запястье:
— Спасибо, но и гадать мне тоже не нужно.
— Постой.
— Косметики и правда не надо.
— Давай, погадаю тебе.
— Я без денег.
— Будешь любимой и очень богатой. Любовь встретишь скоро, настоящую — на всю жизнь. Жить будешь долго, сыновьями своими гордиться. Но прежде придется тебе беду от любимого отвести…
— Извините, мне некогда! — Таня вырвала руку, обогнула назойливую, быстрым шагом пошагала к метро.
— Твои близкие родственницы, неправильно тебя поняли. Это хорошо. Пусть и дальше так думают. Не открывай им правды. Если правду узнают, больно могут сделать. Словами укусить… — долетело вдогонку.
Таня едва не оступилась…
Она не верила в гадания, в паранормальные явления, в экстрасенсов всевозможных расплодившихся в смутные времена Перестройки как грибы после дождя. Ей казалось странным, что ее мама, имеющая высшее образование, увлеклась теле сеансами некого деятеля, уверяющего, якобы он жидкости всевозможные заряжает, через экран телевизора. Чудодейственными становятся эти жидкости с его помощью. Не верила. Но тем не менее, брошенное в след цыганкой, изумило до глубины души. Ухватившись рукой за поручень, покачивалась в полупустом вагоне метро, раз за разом прокручивала в голове: "Твои ближайшие родственницы… неправильно поняли. Это хорошо. Пусть и дальше так думают. Не открывай им правды. Больно могут сделать, словами укусить…" Как? Как она могла узнать о родственницах, неправильно истолковавших…
Про настоящую любовь, что скоро встретится, и богатство несметное, сыновей, и какую-то беду, что придется отвести от любимого, это ладно — пальцем в небо. А вот с родственницами, стопроцентное попадание. Совпадение? Или всё же… Совпадение, не совпадение, но ведь и правда, будет лучше если мама и Ольга останутся в неведении. Да. Пусть и дальше думают, что Темочка ее родной сынок.
"Станция Арбатская…" — раздалось из динамика.
Таня спохватилась, поспешила к выходу. Остатки селедочного масла в уголке белой емкости и несколько кусочков бисквитного рулета "Влтава" — это все, что было на витрине магазина — кулинарии ресторана Прага. Унылая картина.
Рулет забрал солидный дядечка в строгом костюме.
Зря потеряла время.
Несколько женщин и мужчин подпирают противоположную стену. Ждут поступления какого либо товара, скорее всего. Или у моря погоды. Таня вздохнула, отошла от витрины, развернулась к дверям.
— Девушка, погодите не уходите, продавщица сказала: вот-вот кое-что вынесут. Точно будут витки и шпикачки, и что-то из сладкого, — торопливо проговорила, — торопливо проговорила стоявшая у подоконника женщина.
Таня взглянула на часы. Время в запасе есть, может и правда стоит дождаться, раз BOT-BОT…
— Подскажите, пожалуйста, кто крайний?
— Я. За мной будете, — ответил полный мужчина, вытирая носовым платком вспотевший лоб.
А спустя пять минут, две работницы в белых халатах прикатили тележку со свежей продукцией. Продавцы засуетились, и вскоре за витринным стеклом появились розовые витки из ветчины, сыр слоеный, шпикачки, уже готовые, румяные шницеля в панировке, тушеная свекла, отварная картошка, торт "Прага", порезанный на куски, и рулет, а главное — пирожные "Птичье молоко".
Помещение кулинарии вдруг как-то резко наполнилось людьми. Выстроилась плотная очередь до самых дверей.
— Ограничьте количество шницелей, в одни руки!
— Все ограничьте, а то первые расхватают, а последним кукиш с маслом достанется!
— Осторожнее, что вы толкаетесь?
— Меня толкают, и я толкаю! Нарочно, что ли!
— Скажите, а торт "Вацлавский" поднесут?
Неслось позади. Люди теснились, невольно подталкивали дуру друга. Нервничали. Можно понять. Предсказуемое поведение населения выживающего в эпоху сплошного дефицита.
Шесть поджаристых шницелей, пятнадцать витков из ветчины, четыре сдобных булки, восемь кусочков политого шоколадной глазурью рулета, восемь пирожных "Птичье молоко", полкилограмма слоеного сыра по-чешски. Полная сумка. Богатство несметное! Пообещала цыганка, что станет Татьяна богатой, вот и разбогатела…
С трудом среди взволнованных покупателей, протиснувшись, выбралась наружу. Пошагала к станции метро. Прошла приблизительно половину пути, ее обогнали дети…
Мальчики. Четверо. В грязной, оборванной одежде. Не домашняя детвора, явно. Беспризорники. Они вели себя развязно: громко смеялись, толкались, подшучивали друг над другом. Погружённые в свои мысли прохожие смотрели на мальчишек недовольно, опасливо. Так смотрят на стаю диких собак. Один из мальчишек, помладше, белобрысый и самый грязный из всей компании, достал из кармана монету, стал ее подбрасывать и ловить.
— Слышь, Толян, если пятак потеряешь, я тебе уши оторву! Денег впритык на батон, больше нету! — крикнул на паренька один из ребят.
— Я что ли, все деньги тому уроду отдал? Там несколько рублей было, — парирует младший.
— Не ной, Толян. Сашка не виноват, он не отдавал, это козел из него вытряс. А чего мы купили хлеба в том магазине, ну мимо которого шли? Жрать охота, аж живот болит, — оглядываясь по сторонам, проговорил самый высокий из мальчишек.
— Кто тебя в тот магазин пустит? Он для людей, тот магазин, хлеба в палатке купим, — отозвался четвертый паренек.
— Для людей! А мы, по-твоему, кто? — возмутился высокий.
— Отребье. Тетка на рынке сказала, не слышал, что ли!
Господи боже. О чем говорят эти дети? Сострадание набросилось на её сердце и закололо иглами в носу. Они же голодные… Конец двадцатого века, столица страны!
— Мальчики! Постойте! — Татьяна прибавила шаг.
Ребята остановились, обернулись. Смотрели на нее настороженно, недоверчиво.
— Я вас накормлю, дам поесть, вот, попить, к сожалению, нечего, а еда найдется! — крикнула подходя.
Полноватый мужчина, с портфелем подмышкой, обходя стайку чумазых детей, покосился на них неприязненно, что-то неслышно проворчал.
— В сторонку, давайте отойдем в сторонку, и не будем никому мешать. Шницель мясной со сладкой булкой вприкуску, пробовали? Сейчас попробуете, будет вкусно… Возьмите мой платок, вытрите руки раз уж негде помыть.
— Испачкаем, он у вас белый, — сглотнув слюну, неуверенно произнес младший, принимая из ее рук носовой платок.
— Ничего страшного. Пачкайте на здоровье, — потрепала мальчишку по сальным, немытым волосам.
Мальчишка на мгновение замер. Не от испуга, нет, от удивления кажется. Удивился, что им не побрезговали, — догадалась Татьяна. Раздала сдобные булки, достала из сумки завернутые в бумагу шницеля. Чуть теплые еще. И их раздала. Каждому по большому поджаристому шницелю. Дети ели торопливо и жадно. Так же, как Тема, тогда в ее коммунальной комнате. Теперь у Темы все хорошо, а у этих ребят…
— Мальчики не спешите так и подавиться недолго. Еще витки из ветчины будут — всем по две штучки, и пирожными угощу, и дам вам денег на сок или газировку, сами решите.
Дети есть дети. Пирожные ели блаженно прищурившись. А ей хотелось плакать. От собственной беспомощности. И она плакала. Внутрь себя плакала, не показывая мальчикам, продолжая улыбаться. Она подсознанием чувствовала, что еду
принимают, а вот слезную жалость — не примут. И еще чувствовала: поступила правильно, не просто сунула поесть и ушла, а осталась с ними.
— Вы не отребье. Ребят. Никогда не говорите так про себя. Я спрошу, не захотите, можете не отвечать: почему вы оказались на улице?
— Я не вернусь домой. Там все пьют и жрать нечего, — не задумываясь ответил высокий мальчик. Я тоже. Отчим напивается и лупит меня, — поддержал самый младший.
— Я тоже. Отчим напивается и лупит меня, — поддержал самый младший.
— А у нас нет больше дома, совсем ничего нет. Мамка продала, а ее обманули. Она пошла жить к своему этому, мужику, а нас в детдом сбагрила. Там жесть, мы сбежали, уж лучше на улице.
Высокий мальчик напрягся вдруг, глядя куда-то за плечо Татьяны.
— Менты! — испуганно икнул младший.
— Валим! Встречаемся, где всегда! Спасибо вам…
Дети бросились врассыпную. Из приоткрытой двери остановившегося неподалеку милицейского пазика высунулся крупный, упитанный милиционер. Сплюнул со злостью.
— Шакалята. Сколько раз говорил по Арбату не шастать, тут иностранцы, незачем им с бродяжками сталкиваться, нет, они опять здесь. Позорят Москву, гуляют…
— Не они, а ты ее позоришь! Товарищ милиционер! — громко проговорила, и пошла вперед, к метрополитену.
Так не должно быть. За что этим детям такая участь? Так не должно быть… Настроение подавленное. За тридцать минут добралась до Лилиного дома. Маленький Тема, выбежал встречать в прихожую. Привычно обхватил за ноги, прижался. Сыночек любимый. Счастье мамино. Самый родной на Земле человечек. Теперь-то уж точно, нас с тобой никто никогда не разлучит…
Глава 8
A Темка вдруг будто вспомнил о чем-то, разомкнул объятие и едва не врезавшись в еле успевшую отстраниться Лилю, бросился со всех ног вглубь квартиры.
— Не иначе медвежонка собрался маме показать, — засмеялась подруга, проводив малыша взглядом.
— Медвежонка? — Таня быстро стянула куртку, пристроила на вешалку.
— Ну да, там же, в коммерческом отхватили, симпатичную мягкую игрушку, Темик сейчас продемонстрирует.
Цены на игрушки в коммерческих отделах — поднебесные. Как и на все остальные товары. Таня это прекрасно знала.
— Спасибо, Лиль. Давай я деньги…
Подруга не позволила договорить, перебила:
— Тимофеева! Не начинай, не возьму никаких денег. Тань, ну, честное слово, мне нравится радовать Тему. Знаешь сколько у него было счастья, как бережно он нес игрушку домой.
Таня вздохнула, освободилась от уличной обуви, достала из тумбы домашние тапочки. Если Лиля упрется, то спорить с ней бесполезно. Деньги не возьмет, ни под каким видом. Упрямая. Самая лучшая. Замечательная Танина подруга. В носу защипало. Расчувствовалась. День сегодня такой: и хорошего в нем предостаточно, и мрачного с лихвой.
Опекунство оформлено — это самое лучшее из событий сегодняшнего дня. Билет на руках, это тоже из хорошего. Из плохого мрачного… Разбежавшиеся при появлении милиционера, чумазые беспризорные ребятишки.
Затопали детские ножки по направлению прихожей. Вбежал сияющий Темка, притащил мягкого, бархатистого медвежонка песочного цвета. Протянул игрушку Тане, она взяла, и ей показалось: вот сейчас малыш скажет что-нибудь… Нет, промолчал. Но зато — улыбался радостно. Так, как счастливые дети улыбаются. Любимые дети.
— Ах какой Мишка — медведь, у нашего Темы! — Таня погладила игрушку по спинке, вернула малышу.
Темка прижался щекой к шелковистому ворсу. Боже правый. А были ли в его маленькой жизни, игрушки мягкие? Такие как этот мишка? Вряд ли…
Лиля втянула носом воздух.
— Откуда-то жареным мясом пахнет.
Таня всплеснула руками.
— Из сумки, моей! В Прагу заскочила, да так удачно, удалось шницелей купить, и витков из ветчины, и сыра, и пирожных! Еще были булочки сдобные, я их мальчикам отдала, и шницеля только два осталось, и витки с пирожными довезли не все, но вам с Темкой хватит.
— Что значит — нам с Темкой? Не выдумывай, Тань, хватит на всех. — возмущенно проговорила Лиля, а потом мечтательно улыбнувшись сменила тон, — Пирожные из Праги, только вчера вспоминала! Обалдеть, там оказывается еще что-то можно купить, в Праге. Идёмте на кухню, пир горой, устраивать. А ты нам Танюх, заодно поведаешь: что за мальчики? В общем, попируем и поболтаем.
— Я поведаю, Лиль, но попозже, — Таня показала глазами на топающего впереди малыша.
— Поняла. Есть что-то для Темкиных ушей не предназначенное.
— Ну, да.
Темку, кормить жареным шницелем не рискнули, побоялись за желудок маленького человечка. Малыш не обиделся, с удовольствием съел приготовленное Лилей суфле из куриного фарша, за милую душу уплел два виточка, и конечно не отказался от пирожного. А потом, осоловевшего после еды ребенка, Таня переодела в пижаму и уложила в кровать. Засопел обхватив ручонками своего медвежонка.
Татьяна вернулась на кухню, Лиля к этому времени заварила свежий чай, разлила в кружки.
— Ну, рассказывай, Тань — ушки отправились на тихий час, можем поболтать.
Таня бросила в кружку кусочек сахара, опустила ложку принялась помешивать, и рассказывать. Как столкнулась в метро с соседкой — алкашкой, как цыганка ее поразила словами о матери и сестре, как кормила бесприютных детишек, и как их разогнал милиционер.
— Блюститель закона, мать его. Не первый раз с равнодушием этих, так называемых блюстителей сталкиваюсь, я тебе кажется говорила, как стала свидетелем диалога таких блюстителей. Сострадания ни капли. Легче разогнать обездоленных детей.
К моменту, когда рассказ закончила, чай успел остыть. Сделала несколько глотков, поставила кружку на стол. Лиля, внимательно ее выслушавшая, какое-то время рассматривала осевшие на дне кружки чаинки, а после посмотрела на Таню.
— Значит, соседку догнал таки бумеранг. Злорадствую. И ничуть не стыжусь. Готовила горькую участь ребенку невинному, и сама ее получила. Так ей и надо! Ты молодец, просто здорово, что мальчишек накормила. Знаешь, Тань, мне хочется верить, что даже такая капля проявленного к ним сострадания, поможет кому-то из этих детей удержаться над пропастью. А милиция, ну да, милиция у нас… Слов цензурных иногда не хватает. Цыганка, ну это просто потрясно! Прямо в яблочко попала! Права цыганка, права, пусть мамаша твоя и сестрица, остаются в неведении. Так спокойнее.
— Согласна, Лиль. Так спокойнее. Кстати, она, цыганка, мне еще знаешь, что сказала? Сыновей у меня будет двое, и любовь всей жизни скоро якобы встречу. И спасу его от беды. Представляешь?
— Не, ну два сына, это же хорошо, у Темки братик появится. Любовь оно тоже весьма неплохо, пора бы уже повстречать. Насчет спасти от беды… Я тут с месяц назад, спасла одного. Рассыпался в благодарностях, обещал рассмотреть мою кандидатуру в качестве личного телохранителя. А сам, так и не позвонил, гад! Вот и спасай их после этого, — Лиля возмущенно сверкнула глазами.
Таня, рывком подняла кружку, сделала большой глоток, и чуть было не поперхнулась остывшим чаем…
Лиля, кого-то спасла и попросилась к спасенному в личные телохранители. Спасенный пообещал рассмотреть кандидатуру. Лилину. Уму непостижимо…
Лиля, она очень ловкая и гибкая от природы, в свое время довольно успешно занималась спортивной гимнастикой, доросла до кандидата в мастера спорта, правда на этом, спортивную карьеру завершила. Навыки выработанные годами тренировок, безусловно остались, подруга могла с легкостью сальто в воздухе крутануть, и на шпагат сесть, и еще много чего могла. Но все эти Лилины навыки, никак не подходят для телохранителя. Наверное. И вообще, телохранитель — это опасная профессия, даже для мужчины, а тут, Лиля, девушка, — растерянно думала Таня, сцепив пальцы вокруг пустой кружки.
— Тань? Ну, чего ты так озадачилась? Обиделась, что раньше не рассказывала? Не дуйся, просто как-то не пришлось к слову, — Лиля потянулась через стол, забрала кружку из Таниных рук.