Помоги проекту - поделись книгой:
Осмотр местности желательно производить при естественном освещении, отложив осмотр до наступления светлого времени суток и обеспечив надлежащую охрану места происшествия. Любое искусственное освещение на местности ограничивает площадь обзора и искажает восприятие обстановки. Сейчас отложение осмотра не практикуется. Осмотрите, конечно, ночью с применением комплекта автономного освещения места происшествия. И все же организуйте охрану места происшествия, это вполне выполнимо, и проведите дополнительный осмотр при естественном освещении. При начавшихся во время осмотра обильных атмосферных осадков (дождя, снега), осмотр вы будете вынуждены прервать, предварительно накрыв место происшествия для обеспечения сохранности оставленных следов.
Для выявления и фиксации отпечатков пальцев, обуви и других малозаметных следов, оставленных преступником, привлекается эксперт. Его участие в осмотре не освобождает следователя от необходимости моделирования механизма совершения преступления и от руководства его работой. Эксперты редко проявляют инициативу и часто ограничиваются осмотром только тех участков места происшествия, на которые укажет следователь. Обеспечивайте использование экспертом различного освещения. Не пренебрегайте дублированием фиксации следов. Перед снятием гипсового слепка не лишне зафиксировать след фотосъемкой, даже если он на снегу. Сейчас это вполне доступно. Ведь слепок может развалиться даже у опытного эксперта. При расследовании убийства студентки 23 февраля 1997 года (очерк «74 года лишения свободы») природа создала идеальную следообразующую поверхность: при минусе не больше 5—7 градусов небольшим слоем выпал пушистый снег. И на эту поверхность вышли убийцы. Фотоснимок был совершенно не четким. Пришлось срисовывать два четких следа в натуральную величину на стандартный лист бумаги. Рисунки были раскопированы. Обыск проводился одновременно в трех местах. И надо было видеть сияющие лица оперативников, убедившихся, что они идут по верному следу, как только рисунок был сопоставлен с рельефом подошвы обнаруженной обуви.
Разумеется, необходима упаковка изымаемых следов и предметов в соответствии с требованиями УПК. Упрощения могут повлечь признание доказательств недопустимыми вместе с заключениями проведенных по ним экспертиз.
Даже при наличии показаний очевидцев о поджоге, отразите в протоколе нахождение очага (эпицентра) загорания, внешнее состояние электропроводки, и щитка предохранителей, наличие и состояние подключенных либо находящихся в доме электроприборов, при наличии печи – положение заслонок, состояние топки. Это позволит опровергнуть версии подозреваемого о неисправности электропроводки либо печи, как причины загорания.
Использование видеофиксации значительно облегчает работу следователя, но пока не исключает участия понятых. Необходимо убедиться, что понятые не причастны к совершению преступления, не являются свидетелями его совершения и не являются близкими лицами к подозреваемому (если уже имеются подозрения в отношении конкретного лица) или потерпевшему. Близкие и родственники потерпевшего могут присутствовать при осмотре и участвовать в нем в качестве иных лиц для выяснения у них факта изменения обстановки, отсутствия каких-либо предметов и ценностей, либо, наоборот, – наличия предметов (возможно и орудия преступления) не принадлежащих потерпевшему. И при наличии понятых фиксируйте наиболее существенные моменты осмотра масштабной и детальной фотосъемкой. Не допускайте упрощений, безучастного нахождения понятых в стороне и, тем более, включения в протокол описания возможных улик, при осмотре которых они не присутствовали. Так, по одному из убийств в Балашове, следователь при осмотре места происшествия своеобразно прореагировала на замечание понятых о сильном трупном запахе – предложила им выйти из комнаты, а потом удостоверить содержание составленного ею протокола. Это стало известно при допросе понятых в судебном заседании и протокол был признан не имеющим юридической силы. Соответственно, были признаны таковыми и изъятые доказательства, и заключения их экспертного исследования. В итоге эти доказательства не были представлены присяжным заседателям, и подсудимый был оправдан. В этой ситуации у следователя были другие варианты: провести замену слишком восприимчивого понятого, проветрить помещение, открыв окно (убедившись в отсутствии возможности проникновения через него и зафиксировав это в протоколе); обеспечить участников осмотра респираторами.
Недопустимо привлечение понятых из числа административно-арестованных – при их допросе в суде возможны неприятные для следствия неожиданности. Приглашая понятых, необходимо предупредить их о предполагаемой продолжительности осмотра. К сожалению, ни вознаграждения за потерю времени, ни ответственности за немотивированное уклонение от обязанностей понятого, законодательством не предусмотрено. После окончания осмотра обязательно прочитайте его протокол вслух понятым, акцентируя их внимание на ключевых моментах. Предоставьте им возможность убедиться в соответствии прочитанного текста записанному в протоколе и тогда с полным основанием предложите собственноручно записать: «мною прочитано, замечаний нет».
При составлении протокола необходимо пользоваться общепринятой терминологией при описании мебели, индивидуальных деталей одежды, предметов, возможных орудий преступления и, тем более, трупов. Совсем не лишне, хотя бы в общем плане, владеть этой терминологией и методикой осмотра конкретных объектов. Сейчас в интернете эти методики можно найти и распечатать для использования при осмотре. А описание трупов проводить со слов приглашенного судебного медика, что исключит разночтение с описанием трупа и его одежды при производстве экспертизы.
При расследовании убийств подлежат изъятию мобильные телефоны потерпевшего и подозреваемого. Просмотр телефонных соединений в период, предшествующий убийству, позволит установить абонентов, очередность и длительность соединений, а затем, при необходимости, и существа разговора.
Не пренебрегайте возможностью использовать осмотр для дополнительного подтверждения показаний подозреваемого, даже если они нашли убедительные подтверждения.
В Балашове в 90-х годах в собственной квартире были убиты мать и дочь. Взломов запорных устройств не было. Очевидно, что дверь погибшие открыли сами и, вероятно, убийца им был знаком. Розыск вскоре установил подозреваемого, который признался в убийстве и выдал золотую цепочку одной из погибших, опознанную родственниками. Рассказал, что обнаруженную бельевую веревку, которой задушил жертвы, срезал во дворе многоквартирного дома. Имевшей очень большой стаж, но не опыт расследования убийств, следователю и в голову не пришло установить этот двор, время срезания веревки, принять меры к обнаружению оставшихся её частей и экспертному установлению их принадлежности к единому целому с веревкой на месте убийства. Следователь посчитала, что доказательств более, чем достаточно, и не стала утруждаться проведением «лишних» следственных действий.
Итог был оглушающим. Спустя три месяца, на суде присяжных, подсудимый заявил, что преступления не совершал, а оговорил себя, испугавшись избиения. Он действительно был знаком с погибшими, слышал, что они были задушены. А цепочку получил от женщины незадолго до убийства в залог взятых ею взаймы денег. Никакого убийства он не совершал и отношения к этому не имеет. Тщедушный вид 19 летнего юноши сыграл свою роль. Результат непомерного самомнения и непрофессионализма следователя – присяжными он был оправдан. Изъятие цепочки – улика, безусловно, весомая и свидетельствующая о совершении преступления или активном соучастии в нем. Но вина в преступлении доказывается только совокупностью доказательств. Ведь каждое доказательство по отдельности можно достаточно убедительно объяснить, что и сделал подсудимый. Поэтому нельзя ограничиваться формальной записью признания. Признание необходимо максимально детализировать и закреплять другими доказательствами. Что мешало следователю предложить подозреваемому показать этот двор и столб? Или составить схему двора или его описание (не всегда в такой ситуации подозреваемые испытывают желание публичного показа)? И нож можно было попытаться найти, и провести необходимые экспертизы; и поквартирным обходом и допросом жильцов установить, что веревка исчезла в день убийства (или накануне его). И пусть отказывается от показаний, если ему хочется. Они убедительно подтверждены следственными действиями.
Так, в милицию поступило заявление об исчезновения мужчины, вышедшего в тапочках в магазин, расположенный в 500 метрах от дома, за сигаретами. Было возбуждено уголовное дело и установлено, что мужчина принял предложение тусующейся у магазина компании распить спиртное. В процессе нетрезвого общения возникла ссора, он был избит и пошел домой, и за ним пошел один из участников так хорошо начавшегося совместного времяпровождения… Протрезвевший подозреваемый был задержан и отрицать совершенного не стал. Мною ему было предложено написать явку с повинной с детальным описанием места, куда было выброшено орудие преступления. Допрашивать и проводить проверку показаний на месте я не стал. При осмотре участка улицы Коммунистической в описанном им месте было обнаружено и бревно, возле которого погибший был сбит с ног, и заброшенный в канаву булыжник с налипшими в крови волосами жертвы, что подтвердило заключение экспертизы. И конвой не потребовался для вывоза подозреваемого, и адвоката вызывать необходимости не возникло (при написании явки с повинной его присутствие не обязательно). А доказательство его виновности было получено безупречное. Ему поверила даже его мать, полагавшая, что её сын не мог совершить убийство, а признание из её мальчика просто выбили. В обвинительном заключении было обоснованно указано на раскаяние обвиняемого и его активное содействие следствию. От своего признания он в суде не отказывался.
Явка с повинной и активное содействие раскрытию преступления
«Признание обвиняемого – царица доказательств». Этот древний постулат, изложенный в получившей Сталинскую премию монографии «Теория судебных доказательств в советском праве» прокурора РСФСР и СССР (1931—1939) А. Я. Вышинского, десятилетиями был руководством в практике следственных и судебных органов.
Но ещё тридцать лет назад явки с повинной были экзотикой. Ведь это большая редкость, когда преступник сам приходит с признанием. Явки, написанные после задержания и общения с оперативниками, во внимание не принимались, а их авторам разъяснялось, что писать их нужно было до задержания. Сообщение уже известных и послуживших основанием для задержания обстоятельств не влекло смягчения наказания. Сама же явка с повинной, а также признательные показания не имели какого-либо приоритета. Безусловно, на это повлияла вторая волна реабилитации репрессированных в 30—50 годах. Сотрудники следственного управления прокуратуры области рассматривали сотни дел, где «явки с повинной» и «чистосердечные признания» были ни чем иным, как самооговором. Поэтому ссылки следователя «на признание» бесцеремонно прерывались: «От показаний в суде откажется – доказательства где?».
Сейчас прокуроры занимают другую позицию: пусть отказывается – огласим его показания на допросах и повторенных им на очной ставке. Они уверены – суд поддержит. И суд полностью соглашается с обвинением, и кладет в основу приговора «признательные» показания на следствии, не обращая внимания на их «не существенные противоречия» с материалами дела. Сейчас суды стали трафаретно признавать такой отказ – полный или частичный, влекущий изменение квалификации на более мягкую, либо исключение необоснованного вмененного квалифицирующего признака, «стремлением уйти от уголовной ответственности».
Следователей учили логике следственного мышления и строгому соблюдению норм уголовно-процессуального права. «Высшим пилотажем» признавался сбор доказательств при отсутствии показаний подозреваемого. Хотя статьи 51 Конституции РФ тогда ещё не существовало, подозреваемый был вправе не давать показаний. Опытный следователь должен был предвидеть судебную перспективу, представлять поведение обвиняемого и свидетелей в суде, возможную позицию защиты. А отказ от данных на следствии признательных показаний, при отсутствии не вызывающих сомнений и не опровержимых доказательств, мог повлечь оправдание.
Процесс получения явок с повинной успешно поставлен на поток и в местах лишения свободы. Так, старший оперуполномоченный колонии №18 «Полярная сова» (Ямало-Ненецкий автономный округ), «выбил» из своих «подопечных», осужденных на пожизненное заключение, 190 явок с повинной по громким и до сих пор не раскрытым делам. Были признания даже в таких нашумевших преступлениях, как убийства Анны Политковской, Ахмата Кадырова, Пола Хлебникова (Кстати, в резонансном убийстве Владислава Листьева признавались в явках с повинной шесть человек, но убийство осталось нераскрытым). Все они выходили из-под пера маньяков и убийц, осужденных на пожизненное заключение. У подполковника был подельник – осужденный на пожизненное заключение за ряд жестоких убийств, который всегда оказывался в камерах с теми, кого в тот момент «прессовал» опер. Это он обещал сделать для сокамерника жизнь невыносимой, если тот не возьмет на себя вину. За свою «плодотворную» работу оперуполномоченный неоднократно премировался и награждался ведомственными медалями –
О распространенных причинах «признаний» в стенах милиции/полиции писать нет необходимости. Средства массовой информации и интернет постоянно сообщают об официально именуемых «незаконных методах расследования» (а попросту, избиении и пытках), но прокуратура и суд «в упор» не видят доказательств этих методов, а, тем более, виновности должностных лиц. Именно в период многочасового, нигде не фиксируемого нахождения в служебных кабинетах рождаются вынужденные самооговоры, именуемые «явкой с повинной». Затем к психологически сломанному человеку приглашается адвокат для «фиксации признательных показаний». И если подсудимый, отказываясь от этих показаний, объясняет причину их появления принуждением – это судом не принимается во внимание. Ведь это не факт, а всего лишь утверждение, с помощью которого он пытается уйти от ответственности. Даже при фиксации телесных повреждений, они признаются либо полученными до фактического задержания (доставления), либо полученными при применении физической силы при задержании, либо (если повреждения получены во время нахождения в камере изолятора) причиненными неустановленными лицами при неустановленных обстоятельствах. Лишь в единичных случаях, как правило, повлекших тяжкие последствия, получивших огласку и вызвавших общественное возмущение, наступает установленная законом ответственность. Объективности ради следует сказать, что эти должностные преступления в той или иной мере были всегда.
Всегда были и случаи добровольного самооговора. Так, СМИ писали о двух случаях убийства женщинами своих мужей, когда в убийстве признавались их несовершеннолетние сыновья. Каких-либо сомнений эти «явки» не вызвали и, по сути дела, не проверялись, ведь они подтверждались очевидцами – мамами подростков. Мать ведь не может оговаривать собственного сына. Может, уважаемое следствие, может. И тем более может убедить подростка взять вину на себя («Это я его кувалдой», «Российская газета» от 26.09.2013 года, «Поверить Ярославу», «Российская газета» от 29.10.2015 года).
Впрочем, к такому решению подросток может прийти вполне самостоятельно. Так, в Балашове между двумя подростками возник конфликт из-за девушки. Рыцарские выяснения отношений «один на один» остались в прошлом, обиженный обратился за помощью к двоюродному, ранее судимому брату. Сочувствующие нашлись и у другой стороны. И пришли они, как и предполагал подросток, явно не для миролюбивой беседы. Одному из них, ударом металлической трубой, предусмотрительно взятой «на всякий случай» его ранее судимым братом, была пробита голова. Потерпевший выжил, и даже не стал инвалидом, но такие преступления относятся к категории тяжких. Обоснованно полагая, что приглашенный им брат, имеющий малолетних детей, сядет надолго, подросток скрыл даже его участие в происшедшем, а вину за удар взял на себя. И не вызвало у следствия и суда никаких сомнений, что стремительно убегавшего потерпевшего через два десятка метров смог догнать подсудимый, не имеющий, в силу врожденного дефекта, даже возможности бегать… Признание – царица доказательств и сегодня. А откажись обвиняемый в суде от своего признания, был бы тот же обвинительный приговор. Только с намного большим реальным наказанием.
Самооговор даже в совершении убийства далеко не редкость. Классический пример: в убийстве старухи-процентщицы в романе Федора Достоевского были не только двое подозреваемых, но и признание задержанного красильщика Миколки, подобравшего и заложившего золотые сережки, оброненные Раскольниковым. И будь следователем не внешне простодушный, но вдумчивый психолог Порфирий Петрович, то, весьма вероятно, Раскольникову не пришлось бы идти на каторгу. Но в прекрасно описанной многодневной борьбе интеллектов победил следователь – профессионал высокого класса. Знание психологии необходимо опытному следователю.
По делу витебского душителя Михасевича, который в 70—80 годы убил 36 женщин, было осуждено 14 (!) невиновных человек. И почти все признавали вину и писали «явки с повинной». А занимался расследованием прославленный следователь по особо важным делам прокуратуры Белоруссии Михаил Жавнерович. Он был легендой, так как показывал стопроцентную раскрываемость. В итоге «легенда» была привлечена к уголовной ответственности.
Сегодня результат прокурорской проверки заявлений на суде о принуждении (выбивании) явок с повинной, изначально предсказуем: нарушения подтверждения не найдут, они устанавливаются в единичных случаях. Даже установление судебно-медицинским экспертом воздействия электрического тока в период нахождения подозреваемого в камере Балашовского ИВС, осталось без последствий. Следствие не смогло и не захотело установить виновников.
Понятия «самооговор» и «оговор» остались только в учебниках уголовного права. Самооговор признается лишь при неожиданном «воскрешении» убиенных – периодически такие «штучные» дела появляются. И, иногда, когда появляются признания совершивших убийство. А признания в убийстве других лиц объясняют чем угодно: от желания помочь осужденному ценой собственного осуждения?! до желания попиариться??! Не оправдывающий (ни разу! за много лет) судья стал типичным представителем российской Фемиды.
Мне приходилось сталкиваться с самооговором неоднократно. К самооговору приводят разные причины. Иногда явки с повинной пишутся осужденными просто для выезда в родной город. Для проверки одной из таких «явок с повинной» мне пришлось выезжать в колонию. В явке коротко сообщалось о совершении ножом убийства таксиста, чья машина с его трупом на заднем сиденье была обнаружена в гаражном кооперативе. После попытки детализировать обстоятельства совершения убийства и подписи протокола допроса с «признательными показаниями», я сказал несовершеннолетнему подростку буквально следующее: «Ты не только не совершал этого убийства, но даже и не присутствовал на месте его совершения. Хочешь съездить в Балашов, чтобы родители передачу принесли?». Запомнились удивленные глаза адвоката – с такой реакцией следователя ему явно встречаться не приходилось. А расчет мальчишки оказался верен: прокурор обязал меня этапировать его в Балашов и провести проверку показаний на месте, где очевидный для меня самооговор был подтвержден и зафиксирован наглядно.
Интерес представляет механизм оформления «признаний» и придания им доказательственного значения, необходимого для осуждения. Проиллюстрирую это материалами конкретного дела, в нем я участвовал в качестве защитника. По этому делу вину в совершении одного убийства признавали два человека с интервалом в пять (!) лет. И ни один не был осужден.
В августе 2001 года в Балашове на территории головного конструкторского бюро обнаружен труп проживавшей в расположенном рядом доме пенсионерки с рубленными ранами головы и двойной петлей на шее из плоского ремня брезентовой ткани длиной 140 см. Смерть наступила от удушения, а рубленные раны могли быть нанесены обнаруженным в квартире топориком либо подобным ему оружием. В квартире была обнаружена пропажа телевизора марки «LG». По подозрению в убийстве был задержан племянник погибшей (розыск уверенно отрабатывал версию о совершении убийства хорошо известным погибшей лицом – соседи пояснили, что незнакомым и малознакомым она дверь не открывала). Кроме явки с повинной, он написал многостраничное заявление на имя прокурора с изложением обстоятельств совершения преступления с использованием топорика. На его джинсах были обнаружены следы крови одной группы с кровью погибшей. В явке с повинной он указал адрес и фамилию лица, кому сбыл телевизор. Однако, через сутки при допросе заявил, что «явку с повинной» написал в результате психологического воздействия сотрудников милиции, которые угрожали посадить его в «пресс-хату». Заявление на имя прокурора он написал также потому, что панически боялся сотрудников милиции, хотя физического насилия к нему не применялось. Таких пояснений следователю оказалось достаточным для его немедленного освобождения. А вот по указанному подозреваемым адресу следователь выехал лишь через две недели. Естественно оказалось, что никакого телевизора подозреваемый туда не привозил, а значит, и явка им была полностью вымышлена. Генетическая экспертиза для установления принадлежности крови на джинсах не назначалась. Ведь выводы эксперта о принадлежности крови именно убитой, а не её племяннику, объяснить «паническим страхом» невозможно. А такая экспертиза проводилась мною еще за четыре года до этого убийства и её результаты стали по делу неоспоримым доказательством. Дело было приостановлено «за не установлением лица, совершившего преступление». Профессионально выполнившие свою работу оперативники, осведомленные об истинных мотивах странного решения, искать мифического убийцу не стали.
О «висяке» вспомнили через пять лет, когда за совершение кражи был арестован ранее судимый и проживавший с погибшей в соседнем подъезде мужчина, причастность которого
к совершению убийства проверялась еще до задержания племянника и никакого подтверждения не нашла. В СИЗО пришли сотрудники уголовного розыска и предложили арестованному признаться в совершении убийства соседки. После естественного отказа, предложили подумать. Помогали «думать» сокамерники – били «аккуратно», так чтобы не оставлять следов. Требования признаться продолжались и в другой камере, куда он был переведен. Были и угрозы сделать «петухом», то есть применением сексуального насилия.
А оперативники обещали сделать убийство по неосторожности или при превышении необходимой обороны, за которое дадут не больше 2—3 лет, и присоединят лишь частично к сроку за кражу. А не согласится, то и за кражу «помогут» получить срок больше 7 лет, так как у него уже есть 5 лет условного осуждения.
Предложенная оперативниками «легенда» совершенством не страдала: он по просьбе соседки отремонтировал ей кран в ванной, собрался уходить, но в прихожей возникла ссора: выходившая во время ремонта бабушка обнаружила пропажу кошелька (она забыла куда его положила), обвинила в краже, порвала ему куртку и стала царапать лицо. Он стал её отталкивать, забыв про находящийся в руке разводной газовый ключ, и потеряв самообладание, нанес ей этим ключом несколько ударов по голове. Испугавшись, он вынес ее тело и перекинул его через забор. Более точные подробности не помнит, так как прошло много лет, и в тот момент он находился в сильном душевном волнении. Потом он вернулся в квартиру и совершил кражу телевизора.
Чтобы избежать дальнейших избиений и в надежде, что следствие во всем разберется им была написана «явка с повинной» по заданному сценарию. Следователю прокуратуры он сказал, что не совершал убийства, и его заставили её написать. Следователь только посмеялся, и дал ему прочитать и запомнить уже напечатанный текст более подробных обстоятельств, при которых он якобы совершил преступление. В развитие сценария о «неосторожном» убийстве было предложено очень оригинальное объяснение появления двойной петли на шее трупа: после ударов ключом по голове бабушка без сознания упала в кресло. А кресло мешало открыть входную дверь. Тогда он висевшим на вешалке брезентовым ремнем обмотал тело два раза вокруг предплечий бабушки и стал оттаскивать её вместе с креслом, повернувшись к ней спиной. Когда же повернулся, то увидел, что ремень сполз на шею и бабушка мертва.
Есть анекдот: «Приходит больной к доктору с забинтованной ногой. – Что у вас болит? – спрашивает доктор. – Голова, – отвечает больной. – А почему повязка на ноге? – Сползла…». По всей видимости, следователь его не знал. Анекдотичное сползание брезентового ремня с предплечий на шею при полной невозможности совершения описанных действий при длине ремня длиной в 140 см было положено им в основу обвинения в неосторожном убийстве. Были им допрошены и сокамерники, охотно подтвердившие то, что обвиняемый рассказывал им о совершенном преступлении. Но чем и как было совершено убийство, следователь в протоколах допросов не указал. В суде сокамерники это «вспомнить» и не пытались: «рассказчик» об этом не рассказывал, а они его не спрашивали – подробности им были не интересны…
Ему также предложили подтвердить показания в квартире убитой, показать на манекене свои действия и показать, куда вытащил труп. На заявление, что он понятия не имеет, куда был выброшен труп, следователь решил, что показывать это место ему предлагать не будет. Чтобы не возникало каких-либо осложнений, следователь сказал подозреваемому, что ему пригласят адвоката, с которым «все будет нормально», а от нанятого матерью адвоката нужно отказаться, чтобы он не мешал «сделать» неосторожное убийство.
С кражей телевизора ему предложили что-либо «придумать» самому. Придумывать он ничего не стал. Незадолго до убийства бабушки подозреваемый покупал машину и вынужден был продать приобретенный в том же году телевизор «LG». Продал вместе с паспортом и инструкцией, где были указана дата продажи и его фамилия. Он назвал следователю фамилию и адрес покупателя, рассчитывая на то, что его непричастность к краже и убийству подтвердится документами на телевизор. Он не мог предположить, что документы на телевизор следователь искать и изымать не будет, а в суде покупательница заявит, что их порвал двухлетний ребенок… Ну да, детям обычно дают поиграть документы на импортную бытовую технику, а порвать несколько страниц плотной мелованной бумаги, сделав их совершенно непригодными, двухлетнему малышу никаких проблем не составляет… Опознание телевизора не менее яркая страница этого дела. Подробнее о нем в главе «Опознание».
Была проведена и видеозапись «проверки» показаний, где «полностью признающий вину» обвиняемый изображал нанесение ударов разводным ключом по голове манекена, а затем обматывал его веревкой длиной в два с половиной метра (брезентовый ремень длиной в 140 см, изъятый по делу, куда-то исчез) и оттаскивал вместе с креслом от двери. А поскольку проводившему съёмку фигура подозреваемого закрывала обзор, момент «сползания» веревки с плеч на шею на записи виден быть не мог. При этом присутствовал выбранный и назначенный следователем адвокат, которому «легендой» задавание вопросов явно не предусматривалось… Этот же адвокат за 40 минут (время, указанное в протоколе) «путем личного прочтения без ограничения во времени» «ознакомился» с делом в 2 томах на 385 листах, и при этом в двенадцати (!) протоколах (шесть протоколов объявления о назначении экспертиз и шесть протоколов ознакомления с ними) собственноручно вместо следователя (!!), записал: «Обвиняемый с постановлением (заключением) ознакомился в моем присутствии. От подписания протокола безмотивно отказался». Замечу, что за 40 минут невозможно не только прочитать 385 листов, но просто пролистать их и при этом 12 раз записать в протоколах по два предложения. Адвокат действительно «не мешал» следователю. Он активно содействовал ему в фальсификации доказательств.
Следователь не стал задаваться элементарными вопросами для проверки достоверности своей версии: как могло оказаться кресло в узком коридоре (!?) квартиры, фактически «забаррикадировав» открывающуюся внутрь дверь? зачем нужно было обматывать тело веревкой, чтобы оттащить вместе с ним злополучное кресло, если оттащить его вместе с телом можно было взяв кресло за ножку? При ненадлежащем хранении вещественных доказательств пропажа изъятого с трупа ремня вполне возможна, но зачем веревку брать длиннее более чем на метр? Следователь был уверен, что обвиняемый от достигнутого соглашения с предложенной версией в обмен на назначение минимального наказания за совершенную в период испытательного срока кражу, и частичного прибавления к нему наказания за убийство «по неосторожности», отказываться не будет.
С таким обвинением и с такими доказательствами дело было направлено в суд. По просьбе матери обвиняемого его защиту в суде довелось осуществлять мне. Оказалось, оперативники моего подзащитного не обманывали. Появившаяся в зале до начала процесса гособвинитель, не стесняясь конвоя и адвоката (который, по её мнению, не должен был мешать принятию подсудимым «разумного» решения), обещала ему в обмен на признание просить суд назначить наказание по совокупности преступлений в 8 лет лишения свободы и не возражать, если суд назначит семь лет (подсудимый за совершение кражи уже был осужден к 6 годам лишения свободы). А не будет признания – будет просить 12 лет…
Принуждение к «признанию» подтверждалось письмами обвиняемого к матери: «убедительно прошу не делать плохих поспешных выводов, могу сказать только одно: здоровье дороже чести»; «мне не оставили права выбора, но гарантировали, что хуже от этого в сроке не будет»; «как я уже писал, гарантировали, что на срок не повлияет, что для меня самое главное, а также то, что оставили в покое»; «я не уверен, что доживу до своего освобождения, не хватит терпения. Если что-то произойдет, прошу меня простить и понять» (письма с почтовыми конвертами были приобщены к делу).
Любопытен представленный на запрос суда (после заявления подсудимого о появлении явки с повинной под принуждением оперативных работников) ответ администрации СИЗО: «подсудимый в период содержания в изоляторе работниками уголовного розыска и следователем прокуратуры не посещался». То есть, официальный ответ исключал проведение следователем в СИЗО допроса подследственного при наличии его видеозаписи!! Это прекрасная иллюстрация «объективности» проверок подаваемых жалоб.
Только при исключительной предвзятости и односторонности следствия, прокурорского надзора и государственного обвинения, можно было не видеть очевидный самооговор, непоследовательность и нелогичность обвинения. Решающую роль в вынужденном (иначе был бы оправдательный приговор) отказе гособвинителя от обвинения в умышленном причинении тяжких телесных повреждений (ч.1 ст.111 УК РФ) и причинении смерти по неосторожности (ч.1 ст.109 УК РФ) имело заключение назначенной судом по моему ходатайству комиссионной судебной медицинской экспертизы. Ответы экспертов были категоричны: стандартный разводной газовый ключ рубящими свойствами не обладает, и рубленые раны головы, обнаруженные на трупе, образоваться от его воздействия не могли; при указанном подозреваемым механизме перемещения тела образование обнаруженной на шее трупа горизонтальной странгуляционной борозды исключается.
Прекратив дело по обвинению в причинении смерти, суд признал подсудимого виновным в совершении кражи телевизора и… освободил его от наказания в связи с истечением срока давности. Обжаловать этот странный приговор подсудимый не захотел.
Сейчас явки с повинной едва ли не в каждом деле. Не иначе как повсеместно завелась в камерах ИВС и СИЗО бацилла раскаяния. Нередко они являются единственным доказательством, подкрепленным данными уже в присутствии адвоката признательными показаниями и протоколом проверки показаний с приложением фотографии, где подозреваемый показывает рукой на место совершения преступления. Иногда весьма приблизительно, но… чистосердечно. Для этого, иногда он негласно накануне вывозится на это самое место… Но это уже издержки производства. Естественный вопрос: почему на это не реагирует адвокат? Сотрудничает даже не со следствием, а с уголовным розыском, поднимая показатели раскрываемости? Нет, конечно. Федеральным законом «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ» негласное сотрудничество адвоката с органами, осуществляющими оперативно-розыскную деятельность, запрещается. А вынужденный самооговор является единственным основанием занимать по делу позицию вопреки воле доверителя (п.3,5 ч.4 ст. 6 Закона). Большинство таких «явок» пишется вполне сознательно и добровольно. И в этих случаях адвокату противоречить подзащитному, значит получить отвод по его же инициативе. Во многом их написанию содействует установленный законом принцип частичного сложения наказаний. На практике это означает, что самооговор добавляет к наказанию уже имеющемуся или неизбежному за совершение бесспорно доказанных преступлений, всего 1—3 месяца за очередное признание.
А улучшение условий содержания, халявные пачка чая, а то и блок сигарет, лояльность оперативников при направлении в колонию это вполне компенсирует. А назначался бы полновесный реальный срок, не возникало бы желания «взять на себя» чужое преступление и пойти на самооговор. Распространенность использования самооговоров в качестве доказательства повлекло появление законопроекта с витиеватым названием «О совершенствовании порядка добровольного сообщения лица о совершенном им преступлении»: явка с повинной должна приниматься в присутствии адвоката. Но адвокат будет вызван после многочасового «убеждения» в необходимости написания явки, и его присутствие при её оформлении не будет гарантией её достоверности и добровольности. И все же количество явок с повинной существенно снизится, так как наивной надежды оспорить их добровольность уже не останется.
Распространенность «явок с повинной» нивелирует их с действительным раскаянием. А основания для известного выражения: «Явка с повинной – прямая дорога в камеру», к сожалению, дает именно судебная практика.
Законом явка с повинной отнесена к смягчающим наказание обстоятельствам, а в ряде случаев признается, как и активное содействие раскрытию и расследованию преступления, исключительным обстоятельством, позволяющим получить наказание более мягкое, чем предусмотрено законом. Эти положения могут эффективно использоваться следователем для убеждения подследственного к такому содействию. Причем тяжесть наступивших последствий сама по себе не может служить мотивом не назначения более мягкого наказания, так как она учитывается как в диспозиции, так и в санкции конкретной нормы уголовного закона. Единственным мотивированным ограничением может служить наличие отягчающих наказание обстоятельств.
«При активном содействии участника группового преступления раскрытию этого преступления наказание может быть назначено ниже низшего предела, предусмотренного статьей настоящего Кодекса, или суд может назначить более мягкий вид наказания» (ст.64 УК РФ). Получить пусть и весьма немалый срок в семь лет лишения свободы, вместо 15—18 лет, согласитесь, стимул действенный. Справедливость такого смягчения наказания (а не освобождения от него!) за содействие в раскрытии особо тяжкого преступления с назначением соразмерного наказания другим его участникам сомнения не вызывает. Но законодатель дважды предоставляет на усмотрение суда как саму возможность такого применения, так и право признать или не признать смягчающие обстоятельства исключительными. «Наказание может быть назначено ниже». А может и не быть назначено. И это притом, что само «активное содействие» может быть признано исключительным обстоятельством, влекущим возможность снижения наказания. А может и не быть признано. Активное содействие раскрытию группового преступления должно признаваться исключительным обстоятельством, и влечь назначение наказания ниже низшего предела. И распространяться на всех преступников в соответствии с заключением следователя. Определять наличие такого содействия должен именно следователь. Это ему содействует подозреваемый в надежде на снисхождение. Безмотивное непризнание такого смягчающего обстоятельства исключительным обвиняемым воспринимается, как прямой обман и очевидная несправедливость. Увы, следователь не может гарантировать то, что его мнение будет учтено. И следователь должен это разъяснить обвиняемому, чтобы не выглядеть обманщиком. Прокуратура считает неприемлемым предлагать суду назначение наказания, ниже предусмотренного уголовным законом предела, а суд принимает решение без учета мнения следствия. Сотрудничество с правосудием у нас часто явно не приветствуется. Тому есть примеры.
Так, в 2011 году, по ул. Ленина в микрорайоне «Ветлянка», рядом с киоском, утром был обнаружен труп мужчины с резаной раной шеи. Работавший в киоске продавец ничего конкретного сказать не смогла. Погибшим оказался человек без определенных занятий и места жительства. Шансов раскрытия убийство, даже в перспективе, явно не имело.
К изумлению оперативников, через два с половиной часа в дежурную часть обратился 17-летний житель одного из сел района Василий К. с заявлением о совершении убийства. Подросток рассказал, что накануне приехал со знакомыми в город. Выпивал с ними в квартире, опьянел и остался ночевать. Ранним утром он встал и ушел, не прощаясь, из-за вечернего скандала. Торопясь, одел чужую куртку и пешком дошел до вокзала. До отправки автобуса еще было много времени, и он решил походить по городу. Встреченный нетрезвый бомж, сопровождая его в течение получаса, бесцеремонно и навязчиво стал требовать сигарет и денег на пирожок. Желая прекратить пьяное домогательство, подросток решил припугнуть взрослого мужчину обнаруженным в кармане ножом. Достав нож, он резко махнул рукой перед лицом мужчины… Длина лезвия ножа, превышала обычный размер, и он зацепил кончиком лезвия шею… Увидев фонтан крови, убежал, а когда осознал непоправимость совершенного, не стал выбрасывать нож и пришел с повинной в милицию… Учитывая характер ранения, обвинение предъявили в умышленном убийстве. Его показания о нежелании причинения смерти случайно встреченному потерпевшему и лишь демонстрации удара ножом наотмашь для прекращения неоднократного назойливого приставания, стандартно были признаны судом способом ухода от уголовной ответственности. Но ведь неосторожное причинение смерти никак не освобождало его от уголовной ответственности! Следуя этой логике само появление подростка в милиции с заявлением о совершении преступления, также являлось способом «ухода от уголовной ответственности». Более того, противоправное длительное неоднократное, навязчивое и грубое приставание пьяного, физически более сильного потерпевшего, требование им сигарет и денег, судом не было отнесено к смягчающему наказание обстоятельству. Приговором суда 17-летний, ранее ни в чем предосудительном не замеченный, Василий К. был осужден за убийство к шести годам шести месяцам лишения свободы. То, что подсудимый не являлся жителем города, не входил в круг знакомых потерпевшего и объективно не мог попасть в круг подозреваемых, что преступление раскрыто исключительно благодаря его раскаянию, оценки исключительного обстоятельства не получило. А ведь и без такой оценки в соответствии с законом минимальный срок наказания несовершеннолетним сокращается вдвое и в данном случае составлял три года, а при отсутствии отягчающих обстоятельств не мог превышать 6 лет 8 месяцев. Фактически реально раскаявшемуся подростку назначено наказание всего лишь на два месяца меньше максимально возможного по закону для несовершеннолетнего за умышленное убийство. Но областным и Верховным судом квалификация была признана обоснованной, а такое наказание – справедливым.
А ведь уехал бы подросток домой и не явился бы он с признанием – осталось бы преступление нераскрытым. Впрочем, как следует из предыдущего примера, вполне возможно, что через пару месяцев или лет появилась бы другая явка с повинной с легендой о превышении необходимой обороны, которая благосклонна была бы конкретизирована обвинением и не вызвала бы сомнения у суда даже при отсутствии ножа. И наказание оговорившему себя было бы назначено в три раза меньше, чем добровольно пришедшему в милицию подростку.
А если бы обвинение поддерживал проводивший расследование следователь, его позиция была бы иная. В этом есть своя логика. Ведь именно он непосредственно работал с обвиняемым и может его объективно характеризовать. И материалы дела он знает неформально. И позиция защиты для него была бы более уязвима. И редколлегия журнала прокуратуры сочла необходимым опубликовать мою статью «Кому поддерживать обвинение?». В ней предлагалось предусмотреть процессуальным законом поддержание обвинения расследовавшему дело следователю при наличии ходатайства об этом начальника следственного подразделения. А прокурор давал бы заключение об обоснованности обвинения. Разумеется, объективным оно было бы при условии утверждения обвинительного заключения руководителем следственного подразделения, а не прокурором. Кстати, именно о такой независимости говорили профессиональные следователи, когда обсуждался вопрос о создании единого следственного комитета.
При существующей судебной практике многие адвокаты категоричны: никаких явок с повинной и пользуйтесь правом не давать показаний. Доказывание – обязанность следствия.
Допрос
«Через час тебе предстоит допрос. Ты должен к нему
подготовиться, ты должен быть отлично вооружен. Помни,
что, допрашивая обвиняемого, ты вступаешь с ним в
поединок. В этом поединке он силен, потому что точно
знает истину и заинтересован в том, чтобы скрыть её от
тебя, а ты иногда лишь смутно догадываешься о ней и
должен её получить. Поэтому тщательно продумай, как ты
поведешь допрос. Для этого ты должен прощупать, понять,
угадать слабое место противника».
«Настольная книга следователя» ГИЮЛ 1949
Допрос – самое распространенное следственное действие, почему-то считающееся не представляющим сложности и не требующим подготовки. Полагающие так следователи любым способом добиваются показаний, подтверждающих взятую за основу наиболее вероятную или просто «назначенную» версию, либо просто «оформляют» необходимые показания допрашиваемых лиц. Это большой сложности не представляет. После двух-трехчасовой «выдержки» в коридоре в ожидании допроса, человек уже почти готов подписать свои показания, не читая их. И, конечно, не будет настаивать на изменении занесенных в протокол формулировок его ответов или занесении в него тех показаний, которые следователь посчитал «не относящимися» к делу. А именно эти показания суд положит в основу – ведь он подписал каждую страницу своих показаний и не требовал внесения изменений и дополнений.
Многие следователи представляют допрос свидетелей не требующим предварительной подготовки и занимающим лишь несколько десятков минут. Сами того не замечая, они перестают быть следователями. Нетерпеливость следователя, его поверхностность, чисто формальное отношение к допросу и явное стремление поскорей его закончить, поторапливание свидетеля: «ну, ну, ближе к делу, короче» и т. п. сбивают, вызывают в нем раздражение и сознание несерьезности допроса и формальности его характера. Особое значение приобретает «подсказывание» свидетелям тех деталей и обстоятельств, которые хорошо известны следователю, но недостаточно известны свидетелям. В результате, следователь, по существу, сам дает показания по делу от имени данного свидетеля. Они не производят допросов, не ведут следствия, а только механически «оформляют» показания вызванных ими свидетелей. При необходимости дополнительной квалификации либо её изменения свидетель и даже потерпевший может быть допрошен многократно. Приходилось знакомиться с делом, где потерпевший был на протяжении трех месяцев допрошен двумя следователями СК РФ 8 (восемь!!!) раз по одному (!) эпизоду преступления. Любой квалифицированный следователь скажет, что такие допросы ничего общего с профессионализмом не имеют. Но на десятках страниц его допрашивал старший следователь по особо важным делам в ранге майора юстиции. Причем, в первом и последнем допросах содержались взаимоисключающие выводы. А существенные противоречия в допросах потерпевший объяснил своей забывчивостью и… большим количеством допросов!! При этом, ранее неоднократно судимый, он в своих показаниях обвинял старшего следователя МВД в… не проведении своего допроса и других следственных действий и даже просил его ареста. А подписи в многочисленных протоколах он ставил потому, что… боялся, что его посадят. Стоит отметить, что потерпевший проживал в десятках километров от следственного отдела. Как он добирался из села до города и обратно, как и кто компенсировал ему потерю восьми (!) рабочих дней – вопрос интересный, но… не имеющий значения для дела.
Ведение допроса – это искусство, и от того, как вы им владеете, будут во многом зависеть его результаты.
Право не свидетельствовать против себя и близких родственников закреплено в Конституции РФ и подлежит обязательному разъяснению следователем при каждом допросе. Не разъяснение этого права влечет утрату юридической силы данного протокола. Был случай, когда опытный следователь при видеозаписи проверки показаний «забыл» его разъяснить, а перенося её текст на протокол, задним числом получил подпись обвиняемого под этим разъяснением. И был уличен в этом при просмотре видеозаписи в судебном заседании. Естественно, это следственное действие судом не было признано доказательством.
А ведь вы имеете возможность убедить обвиняемого в необходимости признания и после разъяснения этих прав. Убедить тем, что у вас достаточно доказательств виновности и при отсутствии его показаний, но, отказываясь от них, он лишает себя не только надежды на назначение наказания ниже установленного минимума при активном содействии следствию, но и права на какое-либо снисхождение при его назначении.
После записи анкетных данных, свою обязанность разъяснения допрашиваемому его прав не выполняйте скороговоркой, после которой он не усваивает и десятой их части. Акцентируйте его внимание на тех положениях УПК РФ, которые имеют непосредственное отношение к данному допросу. Объясните свою обязанность внести в протокол все его дополнения или изменения. Обязательно разъясните, что вы будете заносить в протокол его показания только с его согласия, а сказанное им «не для протокола», в него записаны не будут. В противном случае он имеет право его не подписать, а негласной аудиозаписи вы не ведете, уже потому, что она не будет иметь юридической силы и доказательственного значения.
Разъяснение уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний недопустимо превращать в угрозу этой ответственностью. Корректно объясните
свидетелю, что утаивание или извращение действительных фактов никому не поможет, а вы будете вынуждены проводить его дополнительные допросы, очные ставки, и он будет тратить свое же время, а после уличения его во лжи, вы не исключаете наступления для него уголовной ответственности. К сожалению, наказание за лжесвидетельство по российскому законодательству явно не соответствует тяжести преступления, приводящего к следственным и судебным ошибкам. Именно с корректного и доброжелательного (!) разъяснения прав начинается установление психологического контакта с допрашиваемым.
В начале допроса выясните у допрашиваемого нахождение его на учете у врачей нарколога и психиатра, наличие тяжелых заболеваний или бывших травм, по поводу которых он находился на стационарном лечении, имеются ли у него в связи с этим случаи
амнезии. Если на память не жалуется, обязательно отметьте это в протоколе (этим вы лишите допрашиваемого возможности позднее ссылаться на забывчивость).
Дополнительные допросы одних и тех же свидетелей в значительной мере объясняются тем, что следователи не изучают перед допросом всех материалов, не составляют предварительного перечня вопросов, подлежащих выяснению, и в результате забывают задать свидетелю важные для дела вопросы. Тщательное продумывание всех вопросов, которые должны быть заданы свидетелю, нередко определяют успех расследования. Необходим анализ имеющихся в деле улик против обвиняемого, объяснений, которые он давал. Объяснение… Любой студент юридического вуза без запинки ответит, что оно не является доказательством, поскольку лицо не предупреждалось об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Так, это же не показания, а объяснение. В судебном заседании от защитника (кстати, бывшего зам. прокурора) как-то прозвучали более «солидные» доводы: объяснения были даны обвиняемым, когда он не имел этого статуса; кроме того, объяснения не могут приниматься во внимание и служить доказательствами, так как они в перечислении доказательств (ст.74 УПК РФ) отсутствуют. Однако, именно на основании полученных объяснений выносятся постановления о возбуждении уголовного дела или об отказе в его возбуждении (ст.144—145 УПК РФ) и, обладая всеми реквизитами документа, они относятся к доказательствам, перечисленным в ст.74 УПК РФ. Пишу не в порядке дискуссии – именно в первоначальных объяснениях часто содержится достоверная информация о происшедшем, которую вы обязаны проверить и зафиксировать следственными действиями.
Не акцентируя внимания допрашиваемого, наблюдайте в ходе допроса за мельчайшими нюансами его поведения, его реакцией на определенные вопросы, его спокойствием или раздражительностью, волнением или апатией, нервным напряжением или безразличием, возмущением или раскаянием. Обвиняемый заинтересован скрыть свое участие в преступлении, а если это окажется невозможным, – смягчить свою роль, степень своего участия, мотивы совершения преступления. И при признании вины, в силу чисто психологических причин, происходит это искажение происшедших событий.
Ведение следствия жестко регламентировано уголовно-процессуальным законом. Не допускайте небрежности при выполнении процессуальных требований, даже если они кажутся вам излишне формальными. Широкое распространение получило несвоевременное заполнение в протоколе допроса граф «дата» и «время допроса». Намерение заполнить потом – легкомыслие, логикой необъяснимое. Своего времени вы этим не экономите. Напротив, вам ведь неизбежно придется вспоминать, когда же вы его проводили. И не факт, что вспомните. Так, по одному из дел подозреваемого в один день допросили трижды. Время, как водится, проставили потом… Получилось, что допрошенный сначала не признался, потом признался, и в итоге – опять не признание. Последние два допроса проводил один и тот же человек. То есть через час после признания вновь стал допрашивать, чтобы получить противоположный результат? Конечно же, нет. Признание он получил при последнем допросе, показав похищенное, выданное женой подозреваемого. Но время допросов сразу не проставил, а потом, не вчитываясь в текст, поменял очередность допросов.
Часто задним числом ставят «наобум» и другую дату. А допрашиваемый в указанный следователем «по памяти» день находился на работе, не отлучаясь с нее. Встречаются и «одновременно» одним лицом проводимые разные следственные действия и даже по разным делам. Часто это происходит в результате небрежности. В скопированном для экономии времени другом протоколе, забывают заменить указанное в нем время на фактическое время производства допроса. Анкетные данные проставляют новые, затем, сохранив фразы преамбулы допроса, вносят текст нового допроса, а время остается прежнее. А по биллингу телефонного разговора следователь находился в это время в другом месте. Вот и основания для обвинения в фальсификации или в совершении служебного подлога. Было бы только соответствующее указание. И небрежность превращается в умышленное преступление против правосудия.
Так, в 2019 году по указанию председателя Следственного комитета России Александра Бастрыкина, следователя Следственного управления по Белгородской области обвинили в служебном подлоге и халатности, которые он якобы допустил при расследовании уголовного дела о поджоге и нападении на полицейского. Районный суд Белгорода признал его виновным в служебном подлоге и оправдал в халатности. Белгородский областной суд, рассмотрев апелляционную жалобу, полностью оправдал бывшего следователя, указав на нелогичность версии обвинения. Отменяя приговор суда первой инстанции, облсуд указал на множество расхождений между выводами обвинения и обстоятельствами дела. Служебный подлог, по версии следствия, выразился в подделке следователем подписей обвиняемого в преступлениях на нескольких процессуальных документах, которые он совершил, чтобы облегчить себе работу. Областной суд установил, что следователь не стремился облегчить свою работу и выполнял необходимые процессуальные действия с обвиняемым, который отказался подписать документы по уголовному делу. Следователь не расписывался за него, а лишь написал его фамилию в качестве расшифровки. Нарушения, по сути, выразились лишь в поставленных от руки датах на протоколах с ошибками в числах. Но оправдательный приговор Белгородского облсуда отменен кассационной инстанцией с направлением на новое судебное рассмотрение («В Саратове отменили приговор о невиновности экс-сотрудника белгородского СКР», газета «Коммерсант» от 13.04.2021). И вполне вероятно, что следователь будет признан виновным. А и без того небольшое количество оправдательных приговоров в Белгородской области сократится.
«Сдвигать» время допроса недопустимо по любым причинам. Запомните: любое следственное действие начинается с указания в протоколе даты и времени его начала. Приучите себя соблюдать это требование неукоснительно.
Подозреваемого в ряде случаев весьма важно бывает сразу, до оформления задержания, допросить в качестве свидетеля, отнюдь не проявляя при этом какого-либо «нажима» и не показывая, что на него падает подозрение. Разумеется, с разъяснением положений ст.51 Конституции РФ. Ему должны быть предложены вопросы: когда и где он виделся в последний раз с пропавшим, не сопровождал ли он его куда-либо и где расстался с ним, какими интересами он был с ним связан; где находился во время совершения преступления и чем в это время занимался, кто это может подтвердить. Разъяснить в протоколе допроса текстуальное содержание исключительных, смягчающих наказание, обстоятельств и порядок назначения более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление (ст.64 УК РФ). И предложить написать явку с повинной или изложить показания собственноручно, предоставив для этого время. Важно получить не односложное признание вины, а подробные, конкретные показания о совершенном преступлении, с указанием таких подробностей и деталей, которые могут быть затем объективно проверены и тем самым подтвердить признание обвиняемого. А затем вызвать адвоката, оформить задержание и допросить в качестве подозреваемого. Психологически подозреваемому будет сложно отказаться от только что собственноручно написанного текста. Именно так я получил первые признательные и достаточно подробные показания по изнасилованию с последующим убийством, совершенному тремя родными братьями (очерк «74 года лишения свободы»). Да, конечно, этот протокол допроса свидетеля может быть признан не имеющим юридической силы (во избежание этого, я не включил его в список доказательств в обвинительном заключении). Но протокол допроса подозреваемого по существенным обстоятельствам совершения преступления практически полностью соответствовал допросу в качестве свидетеля. Кстати, от этих показаний он отказался. Что же, его право. Но данные им показания были полностью подтверждены протоколами осмотров, изъятий, обысков, опознаний изъятого, допросов свидетелей, заключениями экспертиз (и никаких очных ставок и проверок показаний на месте – обвиняемые отказывались от них после разъяснения им этого права). Результат одобренного защитой отказа от данных показаний – двадцать пять лет лишения свободы.
Не все, что сообщил подозреваемый и свидетель, подлежит занесению в протокол. Вы должны понимать это лучше допрашиваемого. Это может быть реально опасно для его жизни. В Воскресенском районе рецидивист, привлекаемый за кражу с проникновением в жилище, ознакомившись с уличающими его показаниями сожительницы, прокомментировал их: «Убью, суку!». Следователь не придал этому значения. Да и, как правило, «громко лающая собака не кусает». Истинные намерения совершить убийство редко оглашаются, ведь это косвенное доказательство его совершения. И высказанная в эмоциональном запале угроза крайне редко бывает реальной. Но ведь убил! Отбыл назначенный ему судом пятилетний срок за кражу, и убил.
«Под не протокол» вы услышите много интересного. От вас будет зависеть реализация услышанной информации. На ее основании вы можете дать отдельное поручение оперативным сотрудникам, провести обыск; использовать при допросах других лиц, проявляя не подлежащую сомнению осведомленность (разумеется не называя источника и в условиях, когда источник не удастся вычислить – когда сообщаемые вами данные могли быть известны многим). Только не забывайте о безопасности доверившегося вам человека. Лучше пусть часть услышанного останется только в вашей памяти и послужит вашей уверенности в совершении преступления именно этим человеком.
Допрос подозреваемого часто сопряжен с противостоянием и психологической борьбой. Особенно остро на стрессовую ситуацию реагируют впервые привлекаемые к уголовной ответственности. После полуторачасового допроса вернувшийся в камеру подозреваемый ничком ложился на нары и на вопросы сокамерников реагировал только невнятным мычанием (очерк «Признаюсь, я убил»). Однажды свидетель, упорно скрывавший известные ему обстоятельства, вышел из моего кабинета в состоянии, близком к прострации, и… не найдя в коридоре входную дверь, обратился за помощью в соседний кабинет, приведя коллегу в недоумение: «это как же ты его допрашивал?» Так и допрашивал, не крича, не оскорбляя, и не ругаясь. Крик и ругань – это свидетельство беспомощности следователя.
К сожалению, большинство допросов проводится непрофессионально и приводит к необходимости дополнительного допроса, порой неоднократного. Практически исчезло планирование допроса, зачастую он производится формально, с постановкой лишь общих вопросов без учета специфики расследуемого преступления. Планирование следствия и допроса, как составной и важнейшей его части необходимо, чтобы подробно, полно и последовательно ответить на вопросы: что? кто? где? когда? зачем? как и чем?
Допросу должно предшествовать получение максимальной информации о совершении преступления, начиная с полученной оперативными сотрудниками к моменту прибытия следователя на место преступления, а затем и полученной в процессе оперативной работы и расследования: где, когда и что произошло, кто потерпевший (возраст, наличие судимостей, место работы, поведение в быту и т.д.), анализ версий сотрудников уголовного розыска с учетом результатов осмотра.
Необходимо понимать, что свидетель, как правило, стремится максимально сократить время допроса и отнюдь «не горит» желанием помогать следователю. Он нередко занимает позицию: «не видел, не знаю, не помню». Часть свидетелей по разным причинам негативно относятся к следствию. Этот настрой резко усиливается, когда свидетель вынужден иногда часами дожидаться в коридоре своей очереди. К сожалению, следователи не учитывают этого фактора, а на обоснованное возмущение долгим ожиданием реагируют резко и грубо. После этого ожидать результативного допроса не стоит. Совершенно не лишне пояснить свидетелю, что вы не менее его желаете максимально сократить время допроса. А если вы не смогли начать допрос в назначенное вами время, извинитесь перед ним.
Следователь, иногда даже подсознательно, более склонен к восприятию изобличающих, нежели оправдывающих обвиняемого обстоятельств. Неприемлемо не верить обвиняемому, если он отрицает свою вину, и во всем верить, если он её признает. Он может сообщить выдуманные подробности и обстоятельства, которые легко опровергнуть и заявить на суде, что признание вынуждено и поэтому не соответствует истине. Важно получить не полное формальное признание вины, а конкретные показания с указанием таких подробностей и деталей, которые могут быть проверены и будут объективным подтверждением признания.
Фиксируйте показания не обостряя формулировок, искусственно не группируя факты, не отбрасывая, как «не имеющие отношения к делу» те показания, которые полностью или частично оспаривают обвинение. Иногда ответы следователем формулируются так, что в юридически законченных трафаретных формулировках сразу узнается его «авторство». Не превращая протокол допроса в бытовой очерк с подробностями и деталями, которые не имеют никакого отношения к делу, не фиксируя выражений безграмотных, сохраняйте формулировки допрашиваемого, его характерные выражения. В процессе допроса записывайте их на черновике и используйте при составлении протокола. В тех случаях, когда обвиняемый все время юлит и меняет буквально на ходу свои объяснения, тут же отказываясь от того, что он только что говорил, тактика фиксирования его показаний должна быть изменена: по ходу допроса следователь фиксирует каждый заданный вопрос, сначала записывая его в протокол и лишь затем озвучивая (иначе обвиняемый получает возможность продумать правдоподобность своего ответа во время записи заданного вопроса). Заносите в протокол полученный ответ, тут же давая обвиняемому расписаться под каждым ответом.
В зависимости от обстоятельств дела, важности заданных вопросов и характера полученных ответов, в протокол допроса вносятся вопросы, поставленные следователем и ответы на них, либо только одни ответы. Анализ показаний, сопоставление их с другими доказательствами позволит выявить противоречия или существенные ошибки в описании деталей событий и фактов. Имеет смысл подробно изложить в протоколе допроса показания, которые противоречат иным доказательствам, и после подписания протокола допрашиваемым предъявить ему доказательства, опровергающие его показания, задать ему вопросы, требующие от него объяснения имеющихся противоречий.
Следователь не должен превращаться в протоколиста, который механически фиксирует все, что ему говорят. Конечно, наивно думать, что допрашиваемый говорит вам только правду. Нельзя приходить к выводу о том, что показания свидетелей, находящихся во враждебных или, наоборот, в особо близких, дружеских отношениях с обвиняемым или потерпевшим, не являются достоверными. Учитывайте, что и показание, данное с искренним желанием рассказать всю правду, может оказаться недостоверным. Память не фиксирует подробности с бесстрастностью видеокамеры, а с течением времени утрачивает либо искажает их, и в передачу виденного и слышанного вкрадываются вымысел и самообман. Причем допрашиваемый иногда искренне убежден в достоверности излагаемого. Есть специальный термин для определения этой особенности восприятия: добросовестное заблуждение. Не забывайте известного выражения: «Врет, как очевидец». Известно, что А. Ф. Кони сцену убийства Цезаря в спектакле Художественного театра использовал для доказательства недостоверности свидетельских показаний: на вопрос, как произошло убийство, все «свидетели», то есть зрители, дали самые разноречивые ответы. Вот и доверяй после этого рассказам очевидцев! – пишет его современник Г. Крижицкий «Обаяние ума»
Разумеется, есть и заранее продуманная ложь, излагаемая с очень правдоподобной искренностью и непосредственностью: «Только плохой лжец не верит в свою ложь». Но на провинциальных подмостках искусные лжецы – редкость, и еще реже они оказываются в поле зрения следствия. Детализация показаний и их внимательное сопоставление между собой и с объективно установленными доказательствами достаточно легко позволяют изобличить ложь.
Факты и обстоятельства должны излагаться в стройном, последовательном порядке, а протокол допроса отнюдь не должен перегружаться излишним многословием, повторениями, ненужными и не имеющими никакого значения подробностями.
Спокойствие – это беспроигрышная тактика следователя на допросе. В спокойствии следователя обвиняемый видит доказательство его уверенности, а значит и наличия у него доказательств виновности. Следователь должен быть незаурядным актёром, уметь подстроиться и быть с допрашиваемым на одной «волне». Но «играть» – на голову лучше.
Он должен быть отменным психологом, иметь профессиональное чутье, уметь анализировать каждый поступок, нюанс, каждую сказанную фразу. И выбрать, выхватить из этого самое главное.
Поделиться книгой: