Семицветье

— Вот уж что узнать немудрено. Даже гадать не надо. Для чего это мой сынок таскается сюда при каждом пятилунии, вопросец, правда?

Я промолчал. Отец был прав. Я действительно пришел сюда впервые в тот день — или в ту ночь? — когда над Сумрачным городом светили все пять лун. Так бывает раз в месяц. Я не нарочно подгадал, так совпало. А я просто захотел увидеть мир, в котором живет мой отец, и мать научила меня, как это сделать. Она рассказала, каким сложным будет путь, но очень уж мне было любопытно. Именно тогда я познакомился с Тарисом, а потом мне стало не до него. Потому что…

Это было на Светящемся холме, где любят собираться неприкаянные духи. Но в ту ночь они попрятались куда-то, и лишь на тонкую фигурку одинокой девушки проливали прохладный свет все пять лун. Я видел ее на вершине, она сидела неподвижно, распущенные длинные волосы отливали серебром.

Я принялся взбираться на холм, но хотя склон был пологим, мне было почти так же трудно, как и прорываться в этот мир. Казалось, что-то ледяное, липкое, вязкое толкает меня в грудь и норовит опрокинуть. И все-таки — из-за упрямства, наверное, — я взобрался наверх, хотя с меня лил пот, и дышал я с трудом. Я тогда даже не подумал — не проще ли было подниматься в лисьей форме? Мне хотелось, чтобы девушка сразу увидела меня человеком.

Лишь слегка изменив позу, она повернула ко мне лицо — нежное, призрачно-бледное и очень печальное. На нем промелькнула тень удивления.

— Ты первый из живых, кто пришел ко мне, — проговорила она приятным тихим голосом. — И я очень тебе рада.

Я без приглашения уселся рядом с ней. Кто она? Человек? Слишком уж… обесцвеченная? Но не призрак, нет.

— Посиди со мной немного, — попросила девушка. — Завтра первая луна начнет убывать, призраки будут понемногу возвращаться, а я — засыпать. Я сплю все время, кроме ночи пятилуния.

— Почему?

— Таково уж мое проклятье. Я сама его на себя навлекла, породив осеннюю печальницу своими слезами… я жила раньше в Земном мире. Я настолько отчаялась, что не заметила, как оказалась здесь. Сама не знаю, жива я или нет, но я прикована…

— Невидимыми цепями?

— Увы.

Конечно, я поинтересовался, как ее зовут. Она ответила: «Аина». Уже тогда мне это имя не понравилось, и я спросил, можно ли звать ее «Айни»? Она не возражала. Тогда я еще не знал, что моя неугомонная сестренка Рикки притащит в наш мир наяду по имени Аина, как ни странно — дочь той самой печальницы… Вот та пусть и остается Аиной.

А тогда я мало что понял из ее объяснений, знал лишь одно — хочу увидеть ее снова. И Айни сказала: «Приходи через месяц, в новое пятилуние».

В тот день я вернулся домой выжатым до капли. Последние магические силы ушли на открытие портала в родной мир и возвращение, и я долго восстанавливался с непривычки. Так что в следующем месяце я не смог встретиться с Айни, но еще через месяц…

Эти встречи стали мне необходимы. Она ждала меня. А я злился. Злился из-за того, что сил на путешествия в Сумрак уходит слишком много, что никто не может или не захочет помочь мне. Я стал сбегать в другие миры в надежде найти артефакт, сделавший бы меня могучим волшебником. Лунный кинжал, способный отобрать силу у оборотня, встретился мне как раз во время таких вот странствий. И я сразу вспомнил про отца. Ничего ужасного не случится, если старый лис поделится со мной капелькой магии, подумал я. Но как же нелепо все получилось…

Итак, сегодня я снова встретился с Айни. И я сказал ей, что не приду, пока не найду способа снять с нее проклятье. Она не стала спорить, но прозрачные слезы скатились по щекам, почти столь же прозрачным. Когда я повернулся, чтобы уйти, то услышал за спиной свое имя. Она как будто выдохнула его в отчаянии. Айни была уверена, что я не вернусь.

А я не знал, вернусь я или нет! Дальше так продолжаться не могло. В конце концов, я не собирался приносить себя в жертву Сумраку. Вот только серые глаза и тихий голос, и слабый запах как будто мяты от длинных светлых волос, и данное ей мною имя «Айни»… Я уже принес себя в жертву, и ничего с этим не поделать.

Когда Семиликая творила наш мир, она, видимо, и мысли не допускала, что в нем живые существа будут питаться другими живыми существами. Ну а я родился от того, кто постоянно охотится на милых лунных кроликов и уже поэтому может считаться ужасным злодеем. В других мирах я пристрастился к мясу, но не могу же я постоянно мотаться где попало, в конце концов это надоело бы даже моей матери.

Итак, я лежал на ковре из оранжевых листьев под золотисто-желтыми густыми облаками, жевал яблоко и пытаться думать о чем угодно, лишь бы не думать о том, что я сейчас ем. Но о чем угодно не получалось. Получалось об Айни. Что я вообще сделал с собой? Как смог дойти до того, что какая-то девчонка-полупризрак заполнила собой мою душу? Есть же и у меня душа. И она болит… Если я вдруг умру, неужели превращусь в привидение и отправлюсь навсегда в Сумрачный мир? Я буду там с Айни, но на что похоже подобное существование?

От невеселых мыслей меня отвлекла Юнэ.

— Знаешь, — сказала сестра, — Снежное дерево плодоносит.

Снежное дерево! Краса и радость Зимнего царства, все в инее, сверкании и морозе, раз в сто лет оно расщедривается на несколько блестящих льдистых плодов, по форме — что-то вроде яблока у меня в руке. Но это самое обычное яблоко, а снежное… оно волшебное. Оно само по себе — магия. И может быть, если мне удастся заполучить такое… Нет, не удастся. Никто не сможет даже притронуться к плоду, если не будет на то воли дриады, охраняющей дерево. Сейчас это Неллин, дочь Морозного короля. Эта семейка — наши недруги, и Неллин скорее согласиться растаять от жары вместе со своим драгоценным древом, чем позволит мне приблизиться к нему. А все же… все же почему бы не попробовать…

Лучше бы я этого не делал.

События завертелись стремительно. С Неллин мы смертельно разругались, я решил ей отомстить, заколдовал… украл диадему Снежной дриады, бросил в ручей-текущий-между-мирами… Долго рассказывать. Мне тяжело вспоминать об этом — как переполняла злость, как давило чувство бессилия. И даже великая и легкомысленная Огненная лисица глядела в те дни на своего единственного сына с укоризной и печалью в оранжевом взгляде.

А мне безумно хотелось кого-нибудь убить! И словно идя навстречу этому желанию, сын королевы Лета явился ко мне в качестве названного брата Неллин, затеял ссору… А вот не надо было нарываться! Я уже говорил, кто лучший воин в Семицветье. Конечно, Семиликая не дала ему умереть, иного никто и не ждал. Отправила в мир Земли, превратив в цветок, а я последовал за ним, пылая жаждой мести и заодно обдумывая, что потребовать в награду от королевы Лета, когда возвращу ей любимого сыночка, пусть даже в виде стебелька с венчиком и листьями. А если он и сгинет в чужом мире — тоже невелика беда. Удовлетворенная месть — хоть какое-то удовольствие.

Но в мире Земли со мной случилась странная история. Я увлекся… почти увлекся одной милой девой, почти забыл Айни… «Почти» — в данном случае счастливое слово. Хотя, конечно, с девой я вовсю хитрил — лис я или нет, в конце-то концов? Но как-то так получилось, что я не разбил сердце ни себе, ни рыженькой девчонке, ни даже принцу-цветочку. И Айни… Меня постигла сокрушительная неудача… или удача? Видимо, второе.

Потом я невольно задумался, почему Семиликая птица, наша богиня, до сих пор меня терпит? Почему она никогда не являлась мне в своем грозовом сверкающим облике, поражая воображение силой гнева? Все-таки моя мать притащила в ее мир зло из Сумрака… зло, как ни крути, это я. Но может быть… она меня не считает злом?

Как бы то ни было, но желание добыть снежное яблоко меня не оставляло. У дерева была уже другая хранительница, ведь Неллин ушла все в тот же Земной мир к возлюбленному. Я ничего о не знал о новой дриаде кроме того, что ее зовут Майри. А вдруг она будет сговорчивее? И ведь болтают, что на дереве остался всего лишь один плод…

Худощавая девушка стояла у Снежного древа, обнимая рукой его ствол, и, чуть нахмурив темные брови, смотрела на меня взглядом королевы. Диадема дриады-хранительницы искрилась в ее черных волосах.

— Ты принц Раэль, сын Огненной лисицы? — спросила она.

— Да, я Черный лис. Что же тебе про меня порассказали?

— Много интересного. Если ты за яблоком, то я говорю — нет.

— А может внесем в эту тему некое разнообразие?

Майри вздохнула.

— Чего ты хочешь?

— Силы. Силы и разума. Мне нужно побороться с Сумраком и с одним его проклятьем.

— И единственный способ — забрать то, что тебе не предназначено? Разума прибавить тебе и правда не мешало бы, раз ты не понимаешь, что сыну Огненной нельзя касаться морозного плода.

— Чушь, — фыркнул я. — Смею напомнить, что моя полная огня мать родила дочку от вашего принца, и по морозности сестрица Юнэ даст фору даже этому древу.

Майри пожала плечами.

— Каких странных выражений ты набрался в других мирах… Рождение Юнэ совершилось естественным путем и по любви. Ты же хочешь нарушить законы своего собственного существования. Но плохо станет тебе одному.

— Я не верю. Это все отговорки, жадность и вражда.

— Нет… магия. Но хорошо. Бери.

Я даже опешил. Такая война с Неллин, а тут вот так просто — бери. Ловушка? Но даже если бы я захотел отступить — а я не хотел! — гордость бы не позволила. Майри сорвала с дерева последний плод, и я осторожно принял его в ладонь. Сверкание тысячи искр на почти прозрачной светлой кожуре… Против ожидания яблоко было не слишком холодным. Я сжал его в руке и поспешил прочь, от волнения едва не забыв поблагодарить новую дриаду.

Съесть морозное яблоко я решил дома. Страх? Да, пожалуй, я боялся. Все может быть… И если со мной что-то случится — пусть уж здесь, в этой привычной полутьме, среди волшебных рыжих огней, среди старой мебели, сделанной из коряг и выкорчеванных пней, среди расставленных повсюду букетов из осенних листьев, которые составляет по-особому и постоянно дарит нам с сестрой Риккита…

И вот мои губы касаются прохладной, как будто восковой поверхности фрукта. Накусывается он с неожиданно неприятным хрустом. Внутри крепкой белой оболочки не мякоть, а словно толченый лед. И я понимаю, что вся эта затея была лишена хоть какого-то смысла… Но уже поздно. Магия и вправду врывается в меня мощным потоком, она проникает в каждую частицу моего тела — и изменяет его.

Я хотел силы, а получил слабость. Слабость такую, что даже меча не поднять. Этот холод оказался сильней моего огня. Старое дерево победило — а я даже еще и не начинал бороться. Кем я стал? О, Семиликая, в кого я превратился? В призрак? В тень самого себя? Я смотрел на свои руки и видел, что из меня как будто выпили жизнь и краски, я сам стал словно бы льдом.

Кажется, я даже на миг потерял сознание. Стало темно, но в темноте как будто мелькнуло белое крыло. А потом я понял, что лежу на ковре из неувядающих листьев, покрывающих пол пещеры. Казалось, этот мир едва удерживает меня. Что, если я стану полупризраком, как Айри? Что ж… может, так мы с ней сможем быть вместе. Только это будет слишком тоскливое «вместе»… не такого хотел я для нас.

На столе, которым служил мне слегка обработанный огромный пень, лежал лунный кинжал, ставший красным благодаря странной магии моего отца. Тарис что-то говорил… будто бы это моя кровь. А если попробовать…

Я взял кинжал. Я не умру, кровь не вытечет из раны, у меня ее, этой крови, похоже, вообще скоро не станет (и как испугается Риккита, когда увидит меня!.. может, даже заплачет). И, наверное, ничего не произойдет. Или же станет только хуже. Но я хочу попробовать. Мой отец… в конце концов, отец же он мне…

Я медленно ввел лезвие кинжала под кожу. Оно было пламенно-горячим, и в первые секунды мне показалось, что этот огонь меня просто расплавит. Но то ли и правда моя неведомо как оказавшаяся внутри кровь потекла из лунного железа в мои же вены, то ли нечто, остававшееся еще во мне от сути моей огненной матери жарко рванулось навстречу этому пламени…. Я понял, что оживаю. Становлюсь самим собой. Стиснув зубы, я терпел исцеляющую боль и принимал дар моего отца — вторично данную мне жизнь. Пойму ли я когда-нибудь, кто такой черный лис по имени Тарис, сколь могуч этот волшебник, видящий будущее?

А потом я в самом деле лишился чувств, лишь увидел, что кинжал упал рядом с недоеденным яблоком. А когда пришел в сознание, не было ни того, ни другого. А я… я был. Прежний. Обыкновенный. А может, мне все это приснилось?

Нет, потому что Майри сразу поняла меня, когда я заговорил.

— Видишь ли, — сказала она. — Снежному древу не слишком хотелось, чтобы ты над собой ставил такие опыты. А Неллин куда добрее меня, она, скорее, сама бы умерла, чем по своей воле причинила кому-то вред. А я считаю — каждый делает свой выбор сам. Ведь ты был предупрежден. Но раз уж все обошлось… зачем тебе вообще это было нужно?

И я рассказал ей все. Никогда я раньше никому и ничего не рассказывал.

Майри посмотрела на меня пытливым взором.

— Знаешь, откуда его магия? — она указала на ручей, на берегу которого росло ее волшебное древо.

— Вошедший в ручей уходит в другой мир и не возвращается, и приходящий к нам этим путем также не может вернуться домой… Ты об этом?

— Да, и эта магия действует если не на всех, то на очень многих. Казалось бы, так было с самого сотворения нашего мира — но нет. Это дерево заколдовало ручей.

— Дерево?

— Оно самое, — Майри нежно провела ладонью по морозному стволу. — Твоя мать ведь почти сразу отправилась путешествовать по мирам и случайно открыла через ручей проход в Сумрак — обитель призраков и теней, а они обожают просачиваться в другие реальности и захватывать чужие тела. Вот и ринулись к нам, и Снежное древо так испугалось, что зачаровало ручей… а колдун из дерева, сам понимаешь, так себе. Но волшебство уже совершилось, и Семиликая почему-то не стала его отменять. Она отправилась в свои любимые миры и связала их с нашим таким образом, что только тот, кому действительно нужно, попадает в Семицветье. Но еще раньше разбросала взятые в Земном мире ягоды айрил на берегу… странное, но красивое зрелище, снег и ягоды, правда? Это затем, чтобы они впитывали в себя пришельцев из Сумрака, и те обретали форму и плоть, превращались в растения, животных, а некоторые даже в разумных существ. Вон бабка Тинельда — она же раньше призраком была.

— Послушай, Майри… — я мог сейчас думать только об одном. — А если дать этих ягод Айни?..

— Вот странный ты, Черный лис, — Майри по-прежнему гладила дерево. — Ты бы просто по-человечески… или уж по-лисьи… нет, все-таки по-человечески попросил бы совета. Да тебе бы любой из старших указал на эти ягоды. Зря они, что ли, растут на берегу волшебного ручья?

— Ты сама-то о призраках откуда узнала? Тебе кто рассказал?

Дриада улыбнулась.

— Дерево, конечно.

Никогда мой путь в Сумрачный мир не был таким легким. И никогда в жизни я так не волновался. Но на этот раз я поверил снежной дриаде. Не зря.

Не знаю, что еще сказать. Айни вновь стала собой, прелестной девушкой с пепельными волосами и глазами цвета серого агата. Она умеет нежно улыбаться… Риккита говорит, что несмотря на хрупкость и некоторую застенчивость, Айни сильная и смелая. Иначе как бы она осмелилась связать жизнь с таким, как я?

История девятая. Кукла с золотистыми косами

Однажды зимним днем Неллин вязала кружева, а зашедшая ее навестить Лиэн уныло глядела в окно.

— Вот в других странах зимы как зимы, — говорила она. — Снега много, он пушистый, блестящий, долго лежит. Красотища! — я на картинке видела. А у нас что? Грязь да слякоть.

Ничего не ответила красавица Неллин, только загадочно улыбнулась, скатывая кружева в клубок.

Поздно ночью, когда жители деревни мирно спали, укутанные серебристым лунным светом, вышла Неллин на крыльцо. Бросила она свой клубок, он раскатился, легли кружева на слякоть и грязь и превратились в чистый снег, самый сверкающий и пушистый, какой только можно представить.

А наутро высыпала вся деревня поглядеть на диво. Что тут началось! Детишки бросились играть со снегом, а взрослые удивлялись, но и радовались: вот и они увидели зиму, такую, как в других странах. И дружно решили, что все это кто-то наколдовал и вряд ли с недоброй целью, очень уж красиво получилось. А раз так, можно и праздник устроить. И пошло веселье…

И только молодой мастер Тэнго не веселился, но и не грустил. Он, как и все, порадовался снегу, но решил делать то, что собирался с вечера. А собирался он пойти на озеро и мастерить там своих кукол. Почему на озеро? Он и сам не знал, но там у него как-то все складнее выходило.

Про мастера Тэнго рассказывали удивительную историю. Начало ее было невеселое. Отец его пристрастился к браге и совсем куда-то пропал, когда мальчик еще лежал в колыбели. Мать, которую одолевали немощи, отчаялась и горько плакала, проклиная судьбу. Но однажды ей приснилось, как невиданной красоты птица осыпает ее сына вишневыми цветами, стряхивая их с крыльев. А когда она повернулась к изумленной матери, та увидела прекрасное женское лицо.

— Не печалься, — сказала женщина-птица. — Твой малыш вырастет всем на радость.

Так и вышло. С ранних лет Тэнго из щепочек, из глины, даже из картофеля и желудей делал игрушки и раздавал другим детям. Уже подростком стал он мастером-кукольником, подобного которому не могли припомнить. А взрослея, все оттачивал свое мастерство. Главное, что была в его изделиях какая-то добрая магия. Как бы ни печалился человек, а подарит ему Тэнго свою игрушку — и человек от сердца улыбнется, глядишь — и на душе ему полегче стало. Делал, конечно, игрушки и на продажу, сельчане, отправлявшиеся в город на торги, всегда с радостью брали у него товар.

Так и жил Тэнго с матерью, и горя они не знали. Ему не жаль было расставаться со своими изделиями, но было две игрушки, которые мастер не отдал бы никому. Как-то вырезал он из ольхи светлую фигурку кота, а из дуба — кошечку, потемнее, поставил на полке и сам любовался — как славно вышло. Тэнго кошек любил, но матушка его от их шерсти могла расхвораться, он и завел себе вот таких, деревянных.

Со временем стали кукольнику сниться странные сны — словно звучит музыка как песня, или песня как музыка, под которую деревянные кот и кошка оживают, а еще слышится звон необыкновенных колокольчиков. Потому-то мастер и привык звать котика Динь, а кошечку — Тринь.

Так вот, в тот волшебный зимний день Тэнго направился к озеру, думая о кукле, которую он смастерит. Осторожно пробирался он через покрытые инеем кусты, медленно ступал по заснеженной тропке. А дошел — и не поверил своим глазам. Все озеро покрылось хрустальной гладью, только в маленькой полынье у берега темнела вода. Тэнго подошел и заглянул в воду…

Тут надо сказать, что это самое озеро затянуло в себя осеннюю печальницу, когда та развоплотилась, не справившись со своей дочерью Аиной. Ее навсегда ослабевший дух растворился в озерной воде, но не могло пропасть бесследно злое колдовство. Для печальницы и ей подобных нет ничего ненавистей, чем сердца, затронутые светом радости. И то, что еще от нее оставалось, само собой сложилось в заклятие: если в день, когда озеро скует ледяной холод, в его воду поглядится счастливый человек — горе ему. А был ли кто в селении Травники счастливей мастера Тэнго?

Никогда бы не сбылось это предсказание, если б не волшебство Неллин. Но что поделать, видать, наперед печальница предвидела, что такое случится. Так и очистилось озеро от тени тоскующего духа, но Тэнго, ощутив внезапную тяжесть на сердце, не справился с его последним прикосновением. Заклятие словно затмило весь мир перед нем. Ему расхотелось делать куклу. Что толку в его игрушках? Ими только деревенским ребятишкам и тешиться. Разве сравнятся его жалкие поделки с роскошными куклами, которых в городе продают? Он бывал там и видел.

Нужно бы Тэнго побороться с этими мыслями, отбросить их от себя, но он поддался унынию и зависти. Ничего не сделав, мастер возвращался домой, понурив голову. А пока шел — решил: «Отправлюсь-ка я в город. Посмотрю, как там и что, и сделаю куклу, подобной которой не видел свет!»

Сказано — сделано. Собрался Тэнго быстро. Матери сказал, что решил наконец-то сам продать игрушки в городе, надо же хоть иногда выглядывать за пределы лесной деревни. Набил большую сумку лучшими из них и хотел уже уходить, но взглянул на своих любимцев — Динь и Тринь, захватил и их с собой.

До города путь не близкий. Тэнго притомился, сел отдохнуть на поляне и сам не заметил, как задремал. Разбудил его пронзительный скрип. Открыл мастер глаза — кикимора лесная перед ним. Дикая, кожа — как кора, из одеяний только всклокоченные волосы до пят, таращится на него желтыми глазами. Тэнго испугался, но рука его сама собой потянулась к сумке… Достал он игрушечную дриаду и протянул кикиморе. Та недоверчиво присмотрелась, потом жадно выхватила игрушку из рук мастера и пустилась в пляс. И сбежала, прижимая к груди подарок, а после себя оставила мешочек со светящейся бурой пылью. Тэнго ахнул — все знали, что это такое. Волшебный порошок, если есть где хоть капля магии, он ее многократно усилит. Мастер положил мешочек в карман и отправился дальше.

И вот пришел Тэнго в город — ближайший к их деревне. Была здесь и ратуша, и небольшая площадь, и красивая часовая башня, но мастер ни на что не глядел, он высматривал роскошные игрушки на витринах. А они и впрямь были хороши! Чем дольше смотрел Тэнго на дорогие безделки, на заводные механизмы, на кукол с точеными личиками в изящных платьицах и шляпках, тем сильнее разбирала его зависть — посмертное проклятье осенней печальницы, и тень все сильнее проникала в его душу.

Наконец-то за одной из витрин в глубине магазина игрушек Тэнго увидел совершенную куклу. Она была большой и грустной, у нее были блестящие глаза и длиннющие золотые косы. Кукла настолько очаровала Тэнго, что он не мог отвести от нее глаз… пока она не шевельнулась, и мастер не понял, что на самом-то деле это живая девушка.

— Эй, что стоишь и глазеешь, деревенщина? — кто-то засмеялся рядом. Тэнго, удрученный, обернулся — перед ним был богато одетый краснощекий юноша. — Пялишься на Янису? Не про тебя красотка.

Тэнго, скорее по привычке, улыбнулся и вытащил из сумки куколку в нарядном платье, сшитом его матерью из пестрых лоскутков. Хотя сам он и перестал замечать, что его игрушки милее магазинных, добрая их магия никуда не исчезла.