Хитросплетение судьбы

Ветер услужливо дотолкал северянина до его жилища. Все дома на островах строились из местных теплых камней. Они были однотипные по размерам (прямоугольной формы), двухэтажные со скатными крышами, выполненными из дерева хайши. У купеческих домов было на один-два этажа больше. Это объяснялось больше необходимостью, чем показателем достатка. На них хранили товары на продажу. Окон не было. Картинка на улице редко менялась, а сильные ветра было слышно и так, поэтому необходимости в них не было. Дом Гальвэра был четырехэтажным. Зайдя внутрь, он быстро скинул с себя мешок и тяжелую шубу. Снег с сапог мгновенно таял от большой разницы в температуре. В жилищах северян всегда было душновато. Зато никто еще не умирал от холода у себя дома. Отец прошел мимо и быстрым взглядом осмотрел Гальвэра. Он не стал спрашивать куда ходил его сын в такую погоду. Он знал. Последнее время их отношения были довольно напряженные. Они почти не разговаривали. Причиной служило яростное сопротивление любым наставлениям отца. Хонкс один из самых уважаемых купцов, на островах. У него безупречная репутация и совсем непутевый сын.

В детстве Гальвэр любил закрывать глаза и подставлять лицо падающим снежинкам. Он считал их до тех пор, пока нос и щеки не начинали неметь от холода. Любовь к этому занятию впоследствии породила страсть к рисованию пейзажей, чтобы запечатлеть эти моменты не только в своей памяти, но и на холсте. У отца была большая библиотека, но книг с иллюстрациями в ней оказалось очень мало. Мальчик рисовал виды природы в основном снегопады и вьюги. По началу выходило скверно, но Гальвэр не унывал и его усердие привело к результатам. Хонкс считал это детским капризом и всячески поощрял: покупал дорогую бумагу, краски, кисти. Потом сын начал пропускать тренировки с копьем ради поисков вдохновения для новой картины. Тогда отец пытался запретить ему рисовать, но это не возымело эффекта. Следующим шагом родителя было отобрать все свои дары и не выдавать Гальвэру больше денег на руки. Но это привело к совершенно неожиданному результату. Сын решил немного прикоснуться к столь нежеланному семейному делу. Он пытался продать часть своих картин. И у него, к удивлению его отца, получилось. Один из купцов сжалился и выкупил работы Гальвэра по низкой цене, а потом продал их втридорога в империи какому-то столичному богачу. Теперь у художника появился торговый партнер и ему больше не нужны были деньги Хонкса. Гальвэр смог сам обеспечивать себя всем необходимым. Отец немного успокоился, но коллеги за спиной все еще посмеивались над ним, кто злостно, а кто сочувственно.

Юноша поднялся к себе в комнату на второй этаж и запер за собой дверь. Мешок снова был освобожден от всего содержимого. Холст занял место на полу в углу вместе с другими незавершенными «шедеврами». Настроение испортилось. Он видел неодобрение во взгляде отца и это причиняло ему боль. Когда единственный родной человек так смотрит на тебя, хотелось исчезнуть. Мать Гальвэра умерла при родах, поэтому он не успел познать ее любви и ласки. Впрочем, от отца теплых чувств тоже ожидать не стоило. Разумом юноша все понимал: семейное дело, традиции, репутация. Но сердце Гальвэра отказывалось принимать это. Он хотел проложить в своей жизни собственный путь, а не идти по чужому. Особенное раздражение вызывал культ копья у северян.

— Зачем все носятся с этими палками? Мы не в империи, у нас нет враждебных соседей, со всеми странами в хороших отношениях. Почему всех мальчиков с детства приучают к копьям? Охотиться на хадуков? Да их и так почти всех истребили.

«Спроси у отца. Уверен, он придумает тебе более логичное объяснение», — саркастично ответил Ганс.

— Ты умеешь поддержать, — тяжело опустился на кровать Гальвэр.

Отсюда его последняя работа выглядела еще менее презентабельно. Он перевел свой взгляд на рядом стоящий стол, заваленный книгами и бумагой. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, обычно, Гальвэр либо рисовал, либо читал. Сейчас он избрал второй вариант. Подцепив пальцами корешок самой верхней книги, художник забрался с ногами на кровать и стал изучать работы имперских мастеров. Помимо различных иллюстраций пейзажей тут были дома, люди, скульптуры, животные. Гальвэр просматривал эту книгу уже не раз. Он наизусть знал имена всех маэстро, но все время находил что-то новое для себя. Людей он рисовал лишь раз. Мужчину и женщину в одеждах, которые не принадлежали ни одной культуре Мирании. На их запястьях и щиколотках были золотые кольца, а сама пара была очень красивой. Гальвэр выдумал их образы и очень гордился этой работой. Он даже мог бы сказать, что она его лучшая. Но когда он показал ее отцу, тот сильно отругал сына. С тех пор юноша больше не рисовал людей.

За книгой Гальвэр провел несколько часов. В это время дня остров начинал оживать. Купцы открывали свои лавки прямо у домов, чтобы меньше расчищать снег. Они прогребали только тропы от своих торговых точек к центральной дороге, а ее уже расчищали северные воины. Всеми почитаемые копейщики, махали лопатами не хуже, чем своим основным оружием.

«Наверно для этого и проводят тренировки на улице», — думал Гальвэр, проходя мимо них.

Сам же он всегда пропускал такие занятия. Они казались ему несуразными. Пару десятков человек в шубах и толстых рукавицах пытаются отрабатывать удары копья. От одной этой картины у Гальвэра уже начинали неметь пальцы. Самое забавное, что ему пророчили судьбу первого копья севера. Да он не любил ходить на тренировки и вообще уже давно не появлялся на них, но у него получалось. Слишком хорошо. При этом художник никогда не подходил к этому делу серьезно, из-за чего его сверстники считали Гальвэра высокомерным выскочкой. Никто не мог пробиться сквозь его неординарную защиту. Он представлял свое копье, как кисть и вытворял ей такие движения, которые вводили соперников в замешательство. Их учили стандартным стойкам и отточенным ударам, а не кривым дугам и лишним взмахам. Один раз даже чуть не дошло до драки. Старший сын, нынешнего первого копья, Артол, который был выше Гальвэра на две головы, после тренировки решил преподать свой урок художнику.

Он поднял его за грудки и приложил с силой к стене.

— Не во что нас не ставишь, да? Можешь пропускать тренировки, потому что лучше нас? Это сыграет с тобой злую шутку глазастик. В будущем, или даже сейчас, — сквозь зубы цедил нападавший.

Гальвэр не испугался. К такому отношению он был готов.

— Можешь избить меня. Сопротивляться не буду. Но это ничего не изменит. Я не собираюсь занимать твое место. Мне это не интересно. Если бы не мой отец, я бы никогда не взял в руки копье. Когда накоплю достаточно денег, то уплыву куда-нибудь подальше отсюда и больше не буду мозолить вам глаза, — с холодными нотками в голосе произнес художник.

Хватка Артола ослабла. И вся его ярость мгновенно растаяла.

— Прости.

— Я не злопамятный, — подарил натянутую улыбку Гальвэр.

«Конечно-конечно. Этот парень покойник, как только повернется к тебе спиной», — издевался Ганс. Но далее продолжил более серьезно.

«Кхе, я горжусь тобой. Ты смело дал ему отпор словами, хотя обычно такие люди понимают только язык боли».

— Мне не хочется причинять вред другим людям.

«А если попадешь в ситуацию, где на кону твоя жизнь?»

— Не знаю… Когда наступит этот момент, тогда и посмотрим.

После того случая Гальвэр больше не появлялся на тренировках. Первое копье севера Кальдан несколько раз навещал их дом и пытался уговорить художника приходить хотя бы изредка, но юноша проявил свой стойкий характер, для шестнадцати лет, и каждый раз давал отрицательный ответ. Хотя кто-то мог бы назвать это подростковой упертостью.

Так или иначе этот путь он для себя отрезал навсегда, чем наверняка расстроил отца еще больше. Противостояние Хонксу стало частью обязательной программы для Гальвэра. Иногда художник показательно пересчитывал монеты, заработанные за продажу картин, перед своим отцом. Какое же он ощущал злорадство смотря в спину уходящему родителю. Ганс в эти моменты тоже не мог сдержаться.

«Ты уже достаточно взрослый для таких выходок».

— Ага, эти так называемые «взрослые» ведут себя не лучше. Я воюю за справедливость, — себе под нос шептал Гальвэр складывая монеты в столбики.

Время на островах проходило слишком размеренно. Одна рутина, разбавляемая проблесками вдохновения, но и оно уже с большой редкостью посещало Гальвэра. Шедевр под названием «Кратер» так и не был закончен. Мысли крутились вокруг чего-то неосязаемого. Сегодня он в очередной раз встречался со своим бизнес-партнером, который отсыпал ему достаточно солидную сумму. Похоже работы художника начали обретать все больше популярности в империи. Но рисовать постоянно снежные пейзажи начало ему наскучивать, если даже не надоедать. Гальвэр шел к своему дому и выслушивал советы своего друга.

«Попробуй нарисовать лес или луга. Ты же видел их в своих книгах. Животные тоже подойдут для разнообразия».

— Легко тебе говорить. Мне бы в живую их увидеть, тогда мое восприятие улучшилось бы и рисовалось легче, — отвечал художник, усердно втаптывая снег в землю, как будто он был повинен в его проблемах.

Открыв дверь своего дома, он услышал смеющиеся голоса. Такого не было уже давно (отец редко принимал гостей дома). Хонкс услышал, что его сын вернулся домой и крикнул.

— К тебе тоже пришли! Как обычно, в библиотеке!

Гальвэр в секунду сбросил с себя всю верхнюю одежду на пол и ринулся наверх по лестнице, рискуя запнуться и оказаться у ее подножья. Но, к счастью, этого не произошло. Дверь в библиотеку распахнулась, явив тем самым стоящую девушку задумчиво листающую книгу. Стоило ей оторвать свой взгляд от страниц и направить его в сторону вошедшего, лицо сразу же преобразилось. Оно излучало радость с нетерпением.

— Давно не виделись, Гал.

Лейна захлопнув книгу небрежным движением руки кинула ее на читальный столик, а уже в следующее мгновение художник был пойман в нежные объятья северянки.

Глава 2

Северные острова Бахума 1389 год.

Кисть замирала над холстом и снова касалась его. Неспешно выводила линии, смешивала оттенки, пыталась запечатлеть реальность. Сказать, что Гальвэр волновался это слишком слабо. Он пытался сосредоточиться и напрягал каждую мышцу в своем теле, чтобы унять внутреннюю дрожь. Она сидела за книжным столиком и рассказывала о своих приключениях в Дизансе.

Когда Лейна накинулась на Гальвэра он превратился в ледяную статую, тающую в ее объятьях. Он не знал любви от своих родителей, но много читал об этом чувстве в книгах. И то, что художник испытал, не могло быть ничем другим, как любовью. Все потеряло значение. Даже дышать было не столь важно. Он был полностью погружен в эйфорию, а она что-то говорила, но Гальвэр не слышал слова. Ее голос был мелодией с нотами, которые были выше всякого понимания, но в тоже время безмерно прекрасными. А теперь он рисовал ее портрет. Просто безумие! С его то опытом! Единичным опытом. Он так боялся сделать ошибку. Не смочь передать всю ее красоту: блеск холодно-голубых глаз, сильные и также изящные руки, кожу, загоревшую от имперского солнца, выражение лица, которое переливалось от эмоций в процессе рассказа. Эта была настоящая пытка, но Гальвэр не хотел, чтобы она заканчивалась.

Их отцы оба были известными купцами и давно дружили. И у обоих родились дети с необычными пристрастиями. Они познакомились в этой самой библиотеке. Пока взрослые решали свои важные дела, дети были предоставлены сами себе.

Лейна была старше Гальвэра на четыре года, и уже одно это давало ей право смотреть на него свысока.

— У меня нет времени с тобой возиться. Я должна тренироваться, чтобы стать лучшей мечницей севера, — презрительно говорила юная воительница.

Маленький художник боялся смотреть на грозную девочку, поэтому продолжал рисовать за книжным столиком. Любопытство Лейны не дало ей оставить это без внимания. Она зашла за спину к мальчику, привстав на носочки умудрилась разглядеть его зимний пейзаж. Ее глаза тут же наполнились восторгом.

— Ты не такой заурядный, как прочие мальчишки, которые только и думают о копьях.

Гальвэр боялся сказать даже одно слово.

— На воина ты не тянешь… Может будешь купцом, как отец? — пыталась расшевелить его Лейна.

И это сработало. Кисть мальчика замерла.

— Не знаю…. Не знаю, чего хочу — промямлил он.

Для девочки это было просто невообразимо. Как будто она сама всегда знала чего хочет и забыла свою прошлую жизнь, до увлечения фехтованием.

— Ты хорошо рисуешь. Думаю, это и есть то, чем тебе стоит заниматься в жизни.

Гальвэр наконец поднял голову и посмотрел на Лейну.

— Правда?

— Зачем мне врать? Главное тренироваться, чтобы стать лучше! А если кто-то будет тебя задирать, говори мне, я их сражу, — делая выпад невидимым мечом, сказала она.

Это воспоминание всегда согревало душу художника и придавало уверенности в темные дни, когда его руки опускались от тяжести непонимания окружающих.

— Этот Мотон проигрывал мне дважды! А столько красовался всегда, будто последний самец хадука!

Гальвэр изобразил улыбку, на которую был способен человек только на гране нервного срыва.

«Кхе. Только не подавись слюной, а то смерть выйдет до безобразия глупой. И девчонка твоя смеяться будет».

Художник проигнорировал голос. Его запястье уже сводила судорога.

«Проклятые складки на одежде, как на них должен падать свет?»

— Гал…

Так звала его только она. Он положил кисть на подставку мольберта и начал растирать запястье.

— Ты уже закончил? Можно посмотреть?

Лейна подорвалась с места, но Гальвэр ее остановил.

— Нет, и, нет! — сам удивившись своему серьезному тону ответил он.

Девушка снова погрузилась в мягкое кресло.

— Ты меня удивил. Не знала, что ты так хорошо рисуешь людей. Та картина…

— Возлюбленные, — немного покраснев напомнил он ей.

Она заметила его смущение.

— Хоть ты и вырос, а все еще краснеешь, как в детстве.

Художник решил сместить фокус ее внимания в другую сторону.

— Помнишь, я тренировал тебя? Кидал снежки, а ты отбивала их палкой.

— Да, такое не забудешь. В этом мне не было равных.

— Ага, а когда снег попадал тебе за шиворот, ты визжала и хлопала себя по спине, — изображая панику своей подруги продолжал он.

— Эй, не было такого!

— Еще как было! Такое не забудешь!

Они смеялись, предавались воспоминаниям и снова смеялись. Он наконец-то смог расслабиться. Она была рядом с ним. Может Гальвэр сможет ей когда-нибудь признаться, но сейчас ему было достаточно и этого. Честно говоря, дрожь колотила его всегда, при мысли что он раскрывает свою хрупкую и нежную любовь к ней. Это ощущение было похоже на прыжок в бездну. Ты падаешь и не знаешь, когда разобьешься и разобьешься ли вообще? Чувства сложны, порой невыносимы. Как их можно удерживать в себе так долго? Гальвэр больше всего боялся не отказа принять его любовь, а изменений, которые могут произойти в их отношениях. Разрушающих изменений.

Лейна машинально и совсем без интереса перелистывала страницы какой-то книги. Кожа на кончиках ее пальцев была сухой и потрескавшейся. За время учебы в империи организм девушки уже совсем отвык от холодного климата северных островов. Время было уже позднее, а их отцы ушли куда-то по своим купеческим делам. Молодая мечница ощущала уют рядом с Галом. Он был словно ее родственная душа. Все понимающая с полуслова, в отличии от имперских ребят. Она знала, что те двое изменили ее и Шин Зе тоже… Но художник смотрел на нее совсем иначе. Может это было связано с тем, что они росли вместе или из-за общей культуры, которая им обоим не нравилась. Она наблюдала, как он бережно окунает каждую кисть в чистящий раствор, затем протирает и складывает в футляр. Он тоже изменился. Совсем капельку. Стал более уверенным, возмужал. Но он все еще был чужим среди своих, как она сама. Еще одна маленькая деталька, скрепляющая их. Это ей нравилось, это делало их особенными, не серыми и скучными, а живыми. Люди, которые искренне стремятся к своим мечтам, вызывали у Лейны глубокое уважение наполовину с восхищением. Гал напоминал ей Элвара своей мягкостью и усердием.

«Эти двое точно бы нашли общий язык», — подумала она, а вслух сказала:

— Отец рассказал мне, что ты можешь стать первым копьем, если постараешься.

Гальвэр нахмурился так, как делала она сама.

— Я больше не хожу на тренировки. Это не мое.

Лейна встала и потянулась.

— Ах, думала такой гений, как ты, поможет мне с тренировками, чтобы одолеть другого гения.

— Но я же не мечник, — с едва слышными нотками разочарования произнес художник.

— Мне просто нужен свежий взгляд. Мой учитель покинул острова, а тренироваться мне больше не с кем. Хочу вернуться и уделать хвастливого гада!

Эмоции Лейны всегда пробуждали вдохновение в Гальвэре. Он взял чистый лист бумаги из стопки на столе и карандаш.

— Опиши мне его поподробней. Хочу проверить свои силы в новом ключе.

Лейна оскалилась.

— Хорошо, но раз я помогаю тебе в твоем ремесле, ты поможешь мне в моем, — гордо ткнула себя большим пальцем в грудь девушка.

Художник крутанул в пальцах карандаш и ответил:

— Идет.

На следующий день они поменялись ролями — Гальвэр был гостем в ее доме и наблюдал за мастерством девушки. Художник знал о мечниках только то, что Лейна ему сама рассказывала, а теперь и показывала. Сейчас она казалась ему еще прекрасней. Он уже много раз пожалел, что не взял с собой ничего из своих творческих инструментов. Но Гальвэр запечатлеет этот образ девушки в своей памяти, а потом бережно перенесет на холст.