Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Игры Эн Ро Гримм - Софья Ролдугина на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Айвор отсалютовал ей бутылкой вина – и отвернулся, точно потеряв интерес.

А на чёрном комбинезоне проступила небольшая аккуратная вышивка, веточка тиса с красной ягодой.

Точно над сердцем.

Ширла, растерянная, шагнула в сторону прячась за спинами других игроков; Неблагой дёрнул, словно хотел последовать за ней, и взгляд у него на секунду стал задумчивым. По всему было видно, что та загадочная Морин, которая сумела сбежать с прошлых Игр, оставила в его памяти глубокий след.

«Или в сердце, – подумал Джек. И тут же осадил себя: – Да ну, ерунда какая-то, нечего себе надумывать».

Следующему игроку не повезло. Старика, мечтавшего об «уютном семейном гнёздышке, о второй молодости и регулярном доходе», Неблагой под всеобщий гогот обратил перепуганной гусыней, несущей золотые яйца.

То, что осчастливленный таким образом старик закончит жизнь в клетке, самое лучшее, было ясно уже сейчас.

Не одарённых ещё игроков оставалось всё меньше. Спохватившись, Джек понял, что скоро его черёд, и задумался о том, как лучше себя повести, чтобы не получить какой-нибудь унизительный, вредный или попросту опасный дар… Как ни крути, выходило, что лучше прикинуться дураком и отказаться от милостей хозяина вовсе. В конце концов, там, в человеческом мире, Джек научился выживать самостоятельно – без помощи семьи, без дома, без медицинской страховки, без постоянного дохода и даже без документов.

«Справлюсь как-нибудь и без колдовства».

…а потом сердце ёкнуло, в горле пересохло. Джек сначала понял, как тихо стало вокруг, затем отметил, что игроки – и одарённые, и пока ожидающие своей очереди – расступились. И лишь потом увидел, кто стоял в центре образовавшегося круга.

Это был тот самый мальчишка-скрипач.

Сейчас, в свете колдовского пламени, он казался даже ещё красивее, чем прежде. Вот только красота его, прежде хрупкая, юная, стала болезненной и тёмной. Он выглядел так, словно несколько дней не спал… или, скорее, заснул в неправильном месте, наполненном колдовским дурманом. Злость, которой скрипач прежде маскировал растерянность и страх, окрепла, разрослась, словно ядовитая лоза, всюду пустила корни, развернула шипы. Глаза – светлые, зеленовато-серые – казались почти чёрными из-за расширенных зрачков. Он весь болезненно вытянулся, напрягся, точно струна, которая вот-вот порвётся, и будто бы слышался даже тонкий, тревожный, пронзительный звон…

Дурацкой Джековой шапки видно не было.

«Надеюсь, он тогда со злости не выкинул бумажный пакет вместе с деньгами, – пронеслось в голове. – Было бы обидно… Впрочем, какая теперь разница».

– Охо, – произнёс хозяин, выгнув брови, и разве что не облизнулся, как при виде лакомого куска. Новый игрок явно пришёлся ему по нраву. – Да у нас тут скрипач! Всегда хотел украсть себе человеческого скрипача, ха! И чего же ты ищешь, дружок? Чего ты желаешь настолько страстно, что забрался даже в неблагие земли Эн Ро Гримм?

Скрипач не ответил. Вместо этого он, не смущаясь от чужих взглядов, скинул коротенькое пальто, оставшись в тонкой водолазке, потом раскрыл футляр и достал скрипку. Приладил её к плечу, затем плавно повёл смычком…

Первый звук был, откровенно сказать, неприятный.

Визгливый; резкий, тревожный.

Да и второй, признаться, не лучше.

Но вскоре Джек поймал себя на том, что стоит, приподнявшись на мысках, напряжённый, измученный – и слушает так, словно пьёт ледяную воду в жаркий полдень. Не оторваться, хотя зубы и ломит, а в висках стучит пульс…

Это, пожалуй, было похоже на чары.

Смычок двигался необычайно быстро и легко; разум никак не мог согласовать звуки, которые он извлекал из струн, с движениями – чудилось, что звучит разом два, нет, три или четыре инструмента. Что грохочет гром; что кто-то изрыгает проклятия; что дует ветер, и лопаются со звонким дребезжанием стёкла, и кто-то плачет, отчаянно, взахлёб… А потом гроза отгремела, обернулась зыбкой моросью, серым туманом, и гнев померк, как меркнет вечером свет. Остался только плач; плач стал птичьей песней, а потом утих и он.

Тишина казалась оглушительной.

На трибунах не было никого, кто остался бы сидеть смирно. Кто-то подскочил; кто-то наклонился, жутковато вытянулся вперёд, к арене; кто-то стоял, зябко обнимая себя – и у всех, у всех было одинаковое жадное выражение. Даже у милосердной Белой Госпожи; даже у насмешника Айвора.

Эйлахан, лисий чародей, впрочем, глядел в сторону, задумчиво и мирно.

– Дружочек скрипач, как тебя зовут? – хрипло спросил Неблагой, нарушая молчание.

Глаза у него полыхали, точно уголья, а полы одежды шевелились беспрестанно, как живые.

– Сирил Айленд, – упрямо вскинул подбородок скрипач. Под глазами у него залегли глубокие тени, и выглядел он откровенно истощённым. – И даже не думай украсть это имя у меня, как воровал у других. Думал, никто не заметит?

Джек думал, что Неблагой рассердится, но он только кивнул – и сделал несколько шагов, маленьких, заискивающих будто.

– Не стану. Оставь себе, – улыбнулся он. И добавил внезапно: – Дружочек Сирил… Сыграй-ка ещё.

Сирил Айленд прикрыл глаза, глубоко вздохнул – и скрипка снова запела.

На сей раз она была нежной, робкой. Как первый поцелуй; как летний дождь в сумерках. Над ареной – над всем этим чадом, и жаром, и прелыми листьями, и кислой землёй – поплыл вдруг аромат медовой травы, и луговых цветов, и юной кожи, обласканной солнцем. Скрипка обещала любовь, она заманивала, звала, смеялась и трепетала, а когда умолкла, то стало грустно и светло. Неблагой меланхолично притих, становясь, пожалуй, капельку человечней; он словно бы не решался заговорить первым – или был слишком глубоко погружён в воспоминания.

Зато заговорил скрипач.

– Я пришёл сюда ради одного человека, – произнёс он чисто и ясно, широко распахнув глаза. – Он… он очень сильно меня оскорбил. И всё, чего я сейчас хочу – заполучить его… его голову, растоптать, уничтожить, унизить так же, как он унизил меня. Вот этот человек, прячется за чужими спинами.

Подняв руку, он указал на Джека.

И в следующее мгновение все взгляды были устремлены только на них двоих.

«Я попал, – понял Джек с ошеломляющей ясностью. Он не понимал, чем умудрился так задеть этого Сирила своей непрошеной милостыней и советами, как можно оскорбить бургером… да и что вообще происходит, тоже уже не понимал. – Я попал, он с меня шкуру снимет, к гадалке не ходи».

Ужасно хотелось дёрнуть несуществующим хвостом и забраться куда-нибудь под корягу.

Глава 4. В ЛИСЬЕЙ ШКУРЕ

Первым опомнился хозяин.

– Голову получить, значит, – пророкотал он задумчиво. И усмехнулся: – Люблю, когда люди честны в своих низменных страстях, эту первозданную наготу, когда злоба, и гнев, и зависть – ничего не укрыто стыдливо под покровом хороших манер и притворной добродетели, ха-ха! Что ж, устроить это не сложно. Но выслушаем сперва твою добычу, – и тяжёлый, опаляющий взгляд едва не придавил Джека к земле. – Кто ты? Вижу, что рыж, а значит, и везуч.

«Не так уж и везуч, если умудрился попасть в твои владения», – подумал Джек, с натугой преодолевая оцепенение, словно он стал каким-то беспомощным маленьким зверьком и очутился перед носом у хищника.

В горле пересохло; на миг стало жалко тех битых, но сочных, кисловатых яблок, которые достались крохотному проводнику.

– Я никто, – ответил он вслух. И растянул губы в улыбке, хотелось бы верить, что бесшабашной и дурашливой, а не перепуганной: – Так, бродяга. Вот и сюда забрёл совершенно случайно!

Неблагой сузил глаза:

– О, нет, случайно ко мне люди не попадают. Но тебя я и впрямь не звал и дороги тебе не открывал… Так как тебя зовут, говоришь?

Джек невольно покосился на собственную тень – она пока себя вела прилично и никуда исчезать не торопилась – и осторожно ответил:

– Чаще всего, наверное, рыжим. Ну или «эй, ты, поди сюда», но это, пожалуй, невежливо даже по отношению к бездомному и безработному. Так что на такое я не откликаюсь.

– А на что откликаешься?

– На рыжего?.. – с долей сомнения в голосе ответил он, нисколько не покривив душой. – Честно говоря, когда на меня вот так в упор смотрят, я уже сам ни в чём не уверен.

На трибунах кое-где послышались смешки; Айвор откровенно ухмылялся, демонстрируя острые зубы. А Неблагой досадливо цокнул языком и обернулся к скрипачу:

– Дружочек Сирил, я, кажется, понимаю, чем он тебя разозлил.

В горле, и без того сухом, как пустыня, запершило.

«Похоже, я сам себе сделал хуже».

– Мне без разницы, как его зовут, – резко передёрнул плечами Сирил. И добавил, немного понизив голос: – Но вообще на подкладке его шапки был ярлык: «Собственность Джека М. Эйдена».

…шапку Джек в своё время прихватил из университетского шкафчика для одежды, когда прямо на лекции узнал от сводной сестры о планах мачехи – и решился бежать, без почти без денег, документов и вещей. Пальто он продал через несколько недель, когда потеплело и пришла весна, а вот шапку таскал с собой до сих пор, потому что она недурно грела и её легко было сунуть, скажем, в карман джинсов.

Никогда он не думал, что эта маленькая деталь – ниточка к той, прежней, оставленной жизни – сыграет с ним дурную шутку.

Неблагой оскалился; блеснули влажно крупные, будто волчьи клыки.

– Значит, Джек Эйден. – Тень под ногами дрогнула, но осталась на месте, точно имя, украденное вот так, не давало хозяину Эн Ро Гримм достаточно власти… или было что-то ещё, какой-то незримый оберег. – Непростой парень, который очень хочет казаться простым. И чего же ты хочешь? Какое желание привело тебя на Игры?

Джек уже достаточно долго наблюдал за происходящим, чтобы морально подготовиться к этому вопросу – и к чарам, которые неизменно сопровождали его. Но всё равно тело сделалось вдруг восхитительно лёгким, а разум – ясным, и грудь сдавило тоской так сильно, что сдержаться, промолчать было почти невозможно.

…размытый силуэт матери – солнце слепит глаза, не разглядеть ничего толком, не запомнить; подол белого платья, испачканный травой; пальцы, что пахнут вереском. Отцовский кабинет, высокие книжные шкафы, что сделали бы честь даже библиотеке, полки и полки за стеклом, а на них – запретные сокровища, и книга сказок, зачитанная до того, что переплёт ломается посередине, и слова: «Вот это тебе, пожалуй, по годам». Горячая большая ладонь, что пытается пригладить непослушные рыжие вихры… и та же ладонь, только побелевшая, посеревшая, холодная, и пальцы, словно обглоданные кости.

«Их не вернуть, – подумал Джек с одуряющей, щемящей нежностью. – И то время не вернуть тоже. Но вот бы снова оказаться дома… не обязательно там, откуда я ушёл, просто… просто… где-нибудь».

…и чтобы кто-то был там со мной, кто-то родной, моя семья.

Эту мысль он даже не отважился внятно подумать, чтобы никто не подслушал, не украл её – особенно Неблагой. Глаза подозрительно щипало; в горле стоял комок.

– Не то чтоб я чего-то особенно хотел, – услышал Джек собственный голос точно со стороны. – И если мне что-то и втемяшится в голову, я б лучше это добыл сам. Словом, делать мне здесь по большому счёту нечего… Так я пойду?

Сказал – и тут же пожалел, потому что на лице у Неблагого заходили желваки, а пламя факелов взвилось метра на полтора вверх, образуя сплошную стену.

– Никто не смеет покинуть Игры без моего дозволения, – сузил Неблагой глаза. – И даже помыслить об этом – преступление. Но в своей бесконечной щедрости на первый раз я тебя прощу, рыжий Джек, и даже больше – избавлю тебя от своих даров, которых ты, очевидно, не желаешь… Вот только вряд ли ты будешь так уж радоваться этому, когда Игры начнутся. Что же до тебя, дружочек Сирил, то, не скрою, ты мне угодил, – и тон у Неблагого смягчился, стал мурлыкающим, ласковым. – За хорошую музыку и плата, по обычаю, щедрая. Вот тебе мои дары! Первый – арбалет, что стреляет без промаха. Второй – три болта для него, и покуда один уже поразил добычу, другой летит в цель, а третий сам ложится в паз, и так заряды никогда не оскудеют. И последний дар – поясной кошель, в котором всегда будет десять золотых монет, десять серебряных и десять медных, и его нельзя ни потерять, ни украсть, только обменять на нечто столь же ценное по доброй воле.

Сирил замер и послушно дозволил прикрепить к своему ремню крохотный, с ладонь, арбалет и два кожаных мешочка, чёрный и красный, хотя и каменел от каждого прикосновения. А когда Неблагой отступил, то и вовсе вздохнул с облегчением – и, пытаясь скрыть собственный испуг, нахально вздёрнул подбородок:

– Три подарка – неплохо, но я рассчитывал на большее. И если здесь правда в цене музыка, то мне совершенно несложно развлечь вас ещё.

Голос у Сирила в конце фразы сорвался, да и губы слишком уж побелели, выдавая напряжение. Но руки, сжимавшие скрипку и смычок, были тверды – и легки. Он прикрыл глаза – длинные тёмные ресницы дрожали – и в третий раз начал играть.

Странной была эта музыка – странной, тёмной и полной тоски.

…Словно шёл бесконечный дождь; словно зимнее море, серое и холодное, закипало меж острых скал; словно дул ветер над безжизненной пустошью, заунывно, безнадёжно, и птицы кричали, и дорога была бесконечной, и наступали сумерки – вечно, однако ночь так и не приходила.

…Словно дом, который ты покинул, исчез, как мираж, стоило зайти за поворот, и вернуться теперь невозможно, как ни старайся.

…И нет попутчика, с которым можно разделить пищу; и нет отражения в зеркале; и гаснет огонь в фонаре.

…и всё-таки ты продолжаешь путь, а в груди бьётся сердце: тук, тук, тук.

Когда Сирил опустил смычок, то был уже бледный как смерть, точно вложил в музыку всего себя.

– Эту мелодию я сложил только что, – сипло произнёс он, глядя поверх головы Неблагого, куда-то в темноту над трибунами, куда улетали искры; может, в небо, может, в густой туман. – И называл её «Быть человеком». Я… спасибо, что выслушали.

И он затих, опустив взгляд.

А Джек ощутил боль под рёбрами – и понял, что, кажется, некоторое время назад забыл, как надо дышать. Щёки у него были мокрые; в глазах щипало.

Неблагой вскинул голову, точно собирался заговорить, но не успел – с трибуны шагнула Белая Госпожа, сияющая, как снег на солнце, и протянула Сирилу маленький клубок.

– Это моя пряжа, – тихо произнесла она. – Я спряла её из самых злых метелей, из самых колючих вьюг. Если случится так, что за тобой будет погоня, от которой живому человеку не уйти, брось клубок позади себя – и беги, не оглядываясь. Ни проклятию, ни оружию сквозь ту метель не пробиться. Так и спасёшься.

Сирил кивнул, слабо улыбнувшись, и принял подарок:

– Благодарю тебя за щедрый дар, прекрасная госпожа. Я буду хранить его около сердца.

– Около сердца, пожалуй, не надо, – усмехнулась она. – Замёрзнет ведь. Хотя… Может, тебе-то вреда и не будет.

Стоило ей отступить, как резко запахло речной водой, осокой и бледными лепестками фиалок, что цветут на берегу только в начале весны. Рядом с Сирилом очутился невысокий мужчина в толстовке зубастой лисой, всё так же прячущий свои белобрысые вихры под капюшоном, стройный и гибкий, как ивовый прут.

«Речной колдун, – припомнил Джек. – Так его называли».

– Хотя родом я вовсе не из-под Холмов, но местных привычек за последнюю тысячу лет набрался, – произнёс колдун с явной неохотой. – Ты мне не нравишься – и подарков по-хорошему не заслуживаешь… Но твою скрипку мне жалко, а эти высокомерные эстеты вокруг ничего не понимают ни в инструментах, ни в том, как за ними ухаживать. Короче, поступим так.

Колдун по-простому наступил сам себе на пятку кроссовки, потом согнул ногу и ловко стянул носок – самый обычный, чёрный, такие вечно продавались в универмагах упаковками сразу по тридцать штук. Критически оглядел его, поморщился, встряхнул… и протянул Сирилу нечто среднее между старинным заплечным мешком и вполне современным рюкзаком на завязках.

– Держи, – вздохнул он. – Туда точно влезет скрипка вместе с футляром. Ну, и ещё всякие мелочи, но не больше, чем ты сам весишь. Этот… это… эта штука не промокнет, не порвётся, не сгорит – и будет не тяжелее носка, если, конечно, ты её не набьёшь под завязку. Жадность, знаешь ли, до добра не доводит.

Выражение лица у Сирила стало озадаченным.

– А это, оно…

– Не пахнет.

– А.

Они замерли друг напротив друга, а потом речной колдун не то отвесил Сирилу несильный подзатыльник, не то просто по волосам потрепал – и запрыгнул обратно на трибуну, где его спутница, волевая синеглазая красотка, сидела согнувшись от беззвучного хохота.

А дальше подарки посыпались как из рога изобилия – гости, явившиеся к Неблагому, явно стремились перещеголять друг друга. Причём спускались теперь на арену не только владыки волшебного народа, но и их свита – все те зубастые, косматые, глазастые тени, которые с самого начала хихикали, шептались и волновались, словно живое море, откликаясь на происходящее внизу, но до сих пор не покидали трибун… Ивовые девы, печальные красавицы в белых платьях, похожих на ночные сорочки, вручили Сирилу тонкую раздвоенную ветку, указывающую на источники и клады; смазливый хлыщ с бородкой-клинышком, назвавшийся ганконером, дал склянку с любовным зельем; существо, похожее на пьяного гнома – флягу с духовитым элем.

На флягу Сирил пялился с лицом человека, который алкоголь пьёт примерно никогда.

«Лучше бы мне отдали, честное слово».

Тёплые сапоги из оленьей кожи; жемчужные бусы, усмиряющие бурю; снасти, с помощью которых даже неумеха сможет добыть себе рыбу на ужин, и волшебные силки; огромная и лёгкая пуховая шаль, больше похожая на одеяло… Подарки множились и множились – так, что речной колдун на трибуне даже стянул второй носок и теперь с сомнением рассматривал дырку на пятке. Из всего вороха волшебных вещей Джеку отчего-то больше других запомнилась крупная – с птичье перо – блестящая чешуйка, принадлежавшая раньше настоящему дракону.

– Осторожнее, кромка острее ножа, – бесцветным голосом сообщила женщина в капюшоне, передавая чешуйку, отсверкивающую всеми цветами спектра попеременно, стоило чуть изменить наклон. – Незаменимая вещь, если нужно аккуратно вырезать сердце.



Поделиться книгой:

На главную
Назад