Саттри

Хэррогейт шагнул в душ и повернул краны. Из ниши в стене взял обмылок, и намылился, и подкрутил краны, и встал под душ осторожно, чтобы не намочить волосы. Домывшись, выключил душ и снял полотенце оттуда, куда повесил его на перегородку, и вытерся, и дошел до того места, где оставил одежду. Одну ногу уже засунул в штанину, когда с ним заговорил черный.

Не спеши, дружочек.

Он замер на одной ноге.

Тащи-ка их сюда.

Хэррогейт собрал одежду в охапку и поднес к окошку. Черный взял ее и двумя пальцами брезгливо развесил на плечики. У него за спиной возился дядька.

Вон там на гвоздике висит, сказал черный.

Хэррогейт сидел голый на лавке. Дядька вышел с распылителем на длинной ручке. Он встал.

Руки подыми.

Поднял. Дядька покачал распылитель и опрыскал ему подмышку.

Фу, сказал Хэррогейт. Это зачем?

От букашек, ответил охранник. Повернись.

Нету у меня никаких букашек.

Это сейчас нету, сказал дядька. Побрызгал в другую подмышку, а потом хорошенько оросил редкие лобковые волосы Хэррогейта. Мурашам в мотне тоже достанется, сказал он. Закончив, отступил назад. Хэррогейт стоял, не опуская рук, как жертва гоп-стопа.

Перышек на тебе, к черту, совсем чуть, сказал дядька. Лет тебе сколько?

Восемнадцать, ответил Хэррогейт.

Восемнадцать.

Так точно, сэр.

И за проволоку ты только что, верно?

Кажись, да.

А это у тебя что?

Сюда меня подстрелили.

Дядька снова перевел взгляд с его щуплого тела на лицо. Подстрелили, э? уточнил он. Распылитель он передал в окно черному, и тот повесил его на стену за собой, а в окно толкнул Хэррогейту комплект полосок.

Хэррогейт развернул наряд и посмотрел на него. Рубашку придерживал зубами, пока встряхивал штаны и засовывал в них ноги.

А исподнего у тебя что, нету? спросил дядька.

Нету.

Дядька покачал головой. Хэррогейт стоял на одной ноге. Чуть попрыгал, чтоб не потерять равновесия.

Давай-давай, сказал дядька. Нет так нет.

Он оделся и теперь стоял босиком. Штаны спускались ему на стопы и на пол, а из рукавов фуфайки торчали только пальцы. Он взглянул на черного в окне.

Чего уставился, сказал черный. Их меньше не бывает.

Подверни рукава и штанины. Сойдет.

Хэррогейт закатал рукава на два оборота. Одежда была чистая и грубо шершавая на коже. А башмаки свои носить? спросил он.

Башмаки свои.

Мелкий заключенный протопал по полу и встал в свои башмаки, а потом протопал в них обратно к окну. Дядька печально взглянул на него и вручил одеяло. Пошли, сказал он.

Хэррогейт последовал за ним и поднялся по лестнице, шаркая ногами, прихрамывая. На верхней площадке они свернули в коридор мимо громадных зарешеченных клеток вроде той, из которой только что вышли. В конце коридора за столом сидел человек, читал журнал. Улыбнувшись, он встал и положил журнал на стол обложкой вниз.

Дядька перебирал ключи. Думаю, им бы надо было этого обратно кинуть, Эд, что скажешь?

Эд глянул на Хэррогейта и улыбнулся.

Дядька открыл железную дверь, и Хэррогейт вошел один. Бетонная комната, выкрашенная в горохово-зеленый. Он миновал умывальники, у каждого крана носик подвязан табачным кисетиком. Бледный зимний свет падал в окна из сварочного железа. Лязгнув, дверь за ним закрылась, и шаги охранника удалились по коридору.

Со своим одеялом он прошел по комнате мимо ряда железных коек блоками по четыре, все выкрашены зеленым, на некоторых мешки матрасов, на некоторых ничего, кроме переплетенных голых железных полос, служивших пружинами. Он двигался по проходу, поглядывая налево и направо. На шконках, мимо которых шел, без движения лежало несколько фигур. Он добрел до конца комнаты, встал на цыпочки и выглянул в окно. Пологие холмы. Голые зимние деревья. Он вернулся по проходу и подергал спящего за ногу. Эгей, сказал он.

Человек на нарах открыл один глаз и глянул на Хэррогейта. Тебе какого хуя надо? спросил он.

Где мне положено спать?

Человек застонал и закрыл глаза. Хэррогейт подождал, когда он их снова откроет, но тот не открыл. Немного погодя опять поколыхал ногу. Эй, сказал он.

Глаза человек не открыл. Он сказал: Если ты от меня не съебешься, я тебя нахер урою.

Я просто хотел узнать, где мне положено спать?

Где больше нравится, надоедливый сучонок, а теперь пошел от меня к черту.

Хэррогейт побродил по проходу. На некоторых шконках были не только одеяла, но и подушки. Он выбрал ту, где лежал только наперник, взобрался на нее, расстелил одеяло и сел на него посередине. Немного посидел, а потом снова слез, подошел к прутьям и выглянул наружу. Кто-то в таком же наряде, что и у него, пятился по коридору, таща за собой ведро на колесиках, держомое за ручку швабры, погруженной в черную пену, что была в ведре. Проходя мимо, глянул на Хэррогейта, в углу рта сигаретка. Смотрел он недружелюбно. Через коридор из своей клетки выглядывал другой сиделец. Хэррогейт немного его порассматривал. Здаров, сказал он.

Ну да, ответил другой сиделец.

Хэррогейт повернулся и прошел обратно, взобрался к себе на шконку и, легши, уставился в потолок. Бетонные балки были выкрашены зеленым. В кладку ввинчено несколько полузачерненных лампочек. В комнате стало тускло, день закрывали ранние зимние сумерки. Он уснул.

Когда проснулся, снаружи было темно, а лампочки на потолке насыщали комнату сернистым светом. Хэррогейт сел. В камеру по одному с какой-то сдержанной наглостью входили люди, не вполне пихаясь, закуривая или сворачивая самокрутки, заговаривая, лишь когда оказывались внутри. Взбухающий обмен подколок и растушеванного оскорбленья. Один заметил Хэррогейта – тот сидел на своей шконке, словно бурундук, – и показал на него.

Гляди-тко, новая кровь.

Они проплелись мимо. Под конец ковыляли люди с чем-то похожим на мотыжные налопатники, приваренным вокруг одной лодыжки. Дверь лязгнула, громыхнули ключи. На шконках под Хэррогейтом оказалось двое. Один лег и закрыл на минутку глаза, а затем сел и скинул башмаки, опять лег и снова закрыл глаза. Второй встал, склонив голову, в нескольких дюймах от Хэррогейтова колена и принялся выгружать всякое из карманов. Огрызок карандаша, книжки спичек, пивная открывашка. Плоский черный камень. Табачный кисет. Заметил, как Хэррогейт за ним наблюдает, и поднял голову. Эй, произнес он.

Эй, ответил Хэррогейт.

В постели не ссышься, а?

Никак нет, сэр.

Куришь?

Раньше немножко. Пока меня в тюрьму не кинули, где не перепадало.

На.

Он кинул кисет на одеяло Хэррогейту.

Хэррогейт тут же развязал его и вытащил бумажку из кармашка под этикеткой, принялся сворачивать.

Такие каждую неделю дают, сказал человек.

А мне когда?

На следующей.

Спичек нет, а?

На.

Хэррогейт закурил и глубоко затянулся, задул спичку и сунул ее себе в отворот.

Оставь себе.

Он сунул спички в карман.

Тебе сколько?

Восемнадцать.

Восемнадцать?

Так точно, сэр.

Только-только протиснулся, нет?

Так мне и говорят.

Тебя как зовут?

Джин Хэррогейт.

Хэррогейт, повторил человек. Одним локтем он опирался на верхнюю шконку, а подбородок удерживал пальцами, рассматривая нового сидельца с довольно невозмутимым видом. Что ж, сказал он. Мое имя Саттри.

Здрасьте, мистер Саттри.

Просто Саттри. Тебя за что?

Арбузы крал.

Херня это. За что тебя.

Поймали на бахче.

Что, с трактором и прицепом? В работный дом за кражу нескольких арбузов никого не шлют. Что еще ты натворил?

Хэррогейт затянулся сигареткой и посмотрел на зеленые стены. Ну, ответил он. Меня подстрелили.

Подстрелили?

Ага.

Где? Угу, знаю. На бахче. Куда в тебя попали.

Да почти везде.

Что, из дробовика?

Ага.

За то, что крал арбузы.

Ага.

Саттри сел на нижнюю шконку, задрал одну ногу и принялся растирать лодыжку. Немного погодя посмотрел вверх. Хэррогейт лежал на животе, глядя сверху через край своей шконки.

Поглядим-ка, где тебя подстрелили, сказал Саттри.

Хэррогейт встал на колени и задрал фуфайку. Маленькие лиловые защипы на его бледной плоти по всему боку, как шрамы от оспы.

И по всей ноге они у меня. До сих пор ходить как следует не получается.

Саттри глянул вверх, на глаза паренька. Яркие от животного понимания, в них зарождалась доброжелательность. Что ж, сказал он. Лихо оно там делается, нет?

Ух, я думал, что уже помер.

Наверно, повезло тебе, что нет.

То же самое мне в больничке сказали.

Саттри откинулся на шконке. Что ж за сукин сын станет в кого-то стрелять за то, что покрал несколько арбузов? сказал он.

Не знаю. Он в больничку приходил, мороженого мне принес. Я на него не слишком в обиде. Он сам сказал, что лучше б этого не делал.