Стальные посевы. Потерянный двор

Мария Гурова

Стальные посевы. Потерянный двор

Young Adult. Хиты молодежного фэнтези

Иллюстрации и художественные элементы – Veneden

© Гурова М., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Книга V

Стальные посевы

Пролог

Эпохи, как и правители, умирают и рождаются в королевских спальнях. Колыбель новой вехи готовилась принять в свои перины наследника короля Оттава I. В такие дни в опочивальнях всегда людно и шумно. Самое потаенное и личное, что каждый человек вправе разделить только с семьей, монарх доверяет множеству зевак: роды, первую брачную ночь, тяжелую болезнь и, наконец, смерть. Многочисленных гостей нельзя выгнать, они привилегированы засвидетельствовать зачатие и рождение первенца, борьбу тела с болезнью, его победу или поражение. Столпившиеся люди молятся, причитают, изредка выдают советы, выглядывают из-за спин друг друга, шепчутся. Шепот… Иногда он так напоминает шелест протянувшегося шлейфа, что можно спутать. С младых лет принцы и принцессы носят многослойные пышные одежды, чтобы привыкнуть к постоянному шуршанию за спиной. И если они научатся не оборачиваться к преследующим звукам, то, может быть, не сойдут с ума, когда понесут на себе корону. Может быть, они не станут бояться предательства, заговоров, вечного шороха.

Вот и сейчас по устам придворных носится слух – главная повитуха проболталась, будто королева носит двойню. Сложно представить, как ей сейчас невыносимо – хрупкая болезненная леди, она еле ходила последние дни с раздавшимся животом. А теперь кричит так, будто готовится отдать Даме душу. Станется еще, что она не разродится, поговаривают в дальнем углу покоев. Или принесет двух наследников династии Лейтинов, предполагают лучший исход их собеседники.

– Ваше Величество, тужьтесь! – настаивает повитуха, наваливаясь всем весом на королевские ступни.

Она так крепко ухватилась за ее щиколотки, что того и гляди сломает. Королева ревет и пытается вытолкнуть дитя.

– Я не могу! – хнычет она. – Позовите короля!

– Тужьтесь! – не сдается повитуха.

– Я должна проститься! – требует она в неистовстве.

Страшные слова заводят хоровод из девушек вокруг постели. Они начинают носиться по кругу с тряпками, обтирая роженицу и откидывая ее светло-рыжие волосы за спину. Королева такая… эскалотка. Принцы получатся прекрасными, переговариваются фрейлины. Если появятся на свет.

– Что вы такое говорите?! – возмущенно восклицает повитуха. – Вы со всем справляетесь! Еще постарайтесь…

– Оттав! – воет королева в сторону дверей. – Оттав, прошу тебя!

Ее надрывный вопль разлетается по коридорам, и эхо доносит ее мольбу королю. Оттав I мается у входа в крыло. Он приходит сюда уже в третий раз за шесть часов. Услышав крик, король срывается с места и широким шагом несется к покоям. За ним поспевает советник и придворный чародей Руперт Ферроль.

– Ваше Величество, стойте! Вам нельзя входить!

– Гюста! – откликается Оттав и различает, как она заходится плачем, услышав о его приближении. – Она там одна!

– Она там не одна. – Ферроль не пускает его, обгоняя и вставая между королем и дверью.

– Значит, и я могу войти.

– Не можете, сир. – На этом Ферроль раскидывает руки, будто король вознамерится юркнуть мимо, а не повелеть ему отойти. – Если войдете до рождения детей, навлечете беду! Я утверждал и повторю: ваши первенцы родятся, они принесут династии славу, что воспоют в веках. Но проявите терпение…

– Оттав! – звучит новый крик из опочивальни.

Лицо короля омрачается мученическим выражением, он подносит кулак к губам, сдерживая рвущиеся из них слова. Победив эмоции, Оттав разворачивается на пятках и стремительно уходит прочь. Ферроль остается стоять у двери, как охранный пес. Он обещает вслед королю: «Я тотчас же за вами пошлю!»

В покоях охают и умиляются, но работы не оставляют: показалась голова младенца. Королева тужится так, что на ее лице можно увидеть кружево вспученных вен. Повитухи передают друг другу теплые полотенца и какие‑то слова. Опять этот шепот.

– Почему вы шепчетесь? – громко вопрошает Гюста. – Что там?! – из последних сил кричит она.

– Ребенок застрял, но я сейчас постараюсь его повернуть, – заверяет повитуха и исполняет обещание.

Но по ее растерянному лицу заметно, что все складывается худшим образом.

– Он сейчас задохнется! Он же там задохнется. – Королева плачет, не в силах больше стараться.

Повитуха отталкивается от кровати и бежит к толпе дам. Она беспардонно хватает леди за руки, поочередно перебирая их под удивленные возгласы. Наконец, она вытягивает вперед юную девушку и тащит за запястье к кровати.

– Сюда, быстрее! У вас маленькие руки, тонкие кисти. Вам нужно пролезть внутрь и достать дитя, – научает ее повитуха.

Леди – двенадцатилетняя девочка с огромными испуганными глазами – мотает головой и шарахается.

– Я не смогу!

– Сможете. Иначе королева умрет. Принцы умрут. Вы можете всех спасти.

Девочка с ужасом смотрит на окровавленные подолы камизы и багровую, почти фиолетовую головку под ними. Она переводит взгляд на лицо королевы, когда та еле слышно молит ее: «Пожалуйста». Девочку бьет крупная дрожь, она плачет, но опускается на колени у кровати, закатывает широкие расшитые манжеты и тянет руки к ребенку. Гюста кричит так, будто ее четвертуют или сжигают заживо. Девочку бьет дрожь до стука зубов, она хнычет, но делает все, что ей кричит на ухо повитуха. Охватывает, поворачивает, тянет. На подставленные ладони помощниц падает младенец. Или двое младенцев? Кровь и пуповина летят на пол и платье девочки. Она всматривается в новорожденного. И когда ей удается его рассмотреть, она разворачивается прочь, отползая от него на четвереньках. И маленькую леди тошнит на деревянный пол. К ней, не выдержав, бросается ее мать.

Повитухи поспешно отходят к окну и выстраиваются в плотный ряд, будто защищая дитя от присутствующих. И только главная пытается привести ребенка в чувство. Слышны шлепки. Гюста распласталась по кровати, не в силах что‑либо спросить.

– Это принц? – с восхищением спрашивает мать девочки, вытирая платком рвоту с ее лица и кровь с рук. – Нет? Принцесса? Я не понимаю… Ну, все закончилось, успокойся.

Мать прижимает девочку к корсажу и баюкает. Сквозь ее тихое хныканье прорывается громкий плач младенца и тут же множится эхом.

– О, благодарим тебя, милостивая Дама! Живой! – восклицают присутствующие и принимаются аплодировать.

Под эти звуки Гюста оживает и поворачивает голову к окну. Она требует у повитухи:

– Дай его мне! Покажи! – она тянется к ребенку, как может. – Это мальчик? У меня сын?

Но на лице повитухи не светится радость – только солнечный луч. Она отходит от окна, держа кричащего малыша в охапку. Повитуха громко приказывает:

– Пошлите за Его Величеством королем. И я прошу всех удалиться.

Общее недоумение сменяется упреками.

– Мы должны засвидетельствовать рождение наследника, – отвечают из толпы.

– Он родился, вы свидетели, – парирует повитуха и еще больше подтягивает край пеленки к головке.

– Назовите пол ребенка! – кричат дамы. – Покажите его! А как же второй ребенок?

– Первенец – мальчик! – прикрикивает на них повитуха, а потом указывает на маленькую леди. – Свидетельство о том имеется.

Но дамы без приказа монарших особ не желают покидать покои. Одна пожилая леди поднимает руку, призывая к тишине, и спрашивает у малышки, которая все еще дрожит в объятиях матери.

– Леди Восвелл, уточните, вы видели, что родился мальчик?

Малышка изнуряюще долго молчит, а потом признается:

– Простите, мадам, мне неизвестно, чем мальчики без одежды отличаются от девочек.

Поднимается гомон, но его пресекает появление короля. Оттав нетерпеливо спрашивает:

– У меня сын? Девочка? – В его глазах мерцают слезы радости, когда он задает оба вопроса и переводит взгляд, полный нежности и благодарности, на замученную Гюсту.

В комнате он единственный счастливый и безмятежный человек.

– У вас мальчик, сир, – отвечает повитуха. – Поздравляю!

Она семенит навстречу королю, но не отдает ему ребенка в руки, а что‑то едва слышно шепчет ему на ухо.

– Что опять? Почему никто не говорит мне? – не выдерживает Гюста, поднимаясь на локтях.

Рука короля в перчатке из овечьей выворотки тянется к свертку и отбрасывает край пеленки. Гюста замечает, как былая радость оставляет Оттава, и на смену ей приходит потерянность. Но король берет себя в руки и говорит:

– Сегодня родился принц. Оставьте королеву набираться сил.

Когда людской поток просачивается в обе двери, Оттав подносит кричащего младенца к жене. Гюста принимает к груди странное двуглавое существо. Оно дергает скрюченными ножками и ручкой. Другая конечность, больше похожая на куриное крылышко, странно загребает воздух. Правая голова, та, что больше, надрывно кричит. А маленькая – хнычет и причмокивает. Сморгнув слезы, Гюста поднимает глаза на супруга.

– Ты ведь не отречешься от него? Ты не убьешь его, Отто?..

Она странно ведет плечом, будто закрывая своим телом нелепое существо. Оттав гладит Гюсту по светлым волосам, целует в лоб и обещает:

– Конечно, нет.

– Тогда дай ему имя. Два имени. Им нужно два имени, Отто. – Она плачет над детьми.

– Я думал, если будет сын, назвать его Гийоммой, – растерянно произнес король.

– Тогда можно старший будет Ги, а младший Йоммой? – договаривается королева, словно без имен ее детей могут отобрать и казнить в любой момент.

– Да, – соглашается Оттав. – Нарекаю их Ги и Йоммой, принцами эскалотскими.

Он церемонно касается губами их лысых макушек, нисколько не выказывая отвращения. Жизнью первенцы обязаны доброте матери и милосердию отца. Он так сильно любит свою Гюсту, что и представить не может, как смел бы вырвать у нее детей. Оттав знает, этот жест – слабость. Но как любой человек, король может проявить ее и понадеяться, что Дама примет его гордость в жертву и призрит его семью. И может быть, однажды пошлет им еще детей.

Глава I

Урожайный год

Шестилетние Ги и Йомма не упускали возможности радоваться жизни и благодарили за нее родителей. Верно уточнить, что радость была по части старшего Ги, а благодарность и иные добродетели достались Йомме, как и многие обязанности. Так, например, лекарь, несколько раз их ощупав, заверил, что у принцев один позвоночник, две шеи и, возможно, три почки. В последнем он расписался неуверенно, но зато нисколько не сомневался, что все прочие внутренности у них общие. Потому, когда капризный Ги не желал лечиться, Йомма принимал горькие лекарства и самые невкусные, но полезные отвары. В ранние годы жизни малыш Йомма принимал на себя и вину за проступки брата, но воспитатели быстро приметили, что Ги повелевает большей частью тела, нежели Йомма. Ги владел десницей, на которой насчитывались все пять пальцев, и мог указывать обеим ногам, что делать. В то время как Йомме досталась возможность иногда шевелить левой ступней, и то если брат не противился, и владеть левой короткой рукою всего с тремя пальцами – большим, указательным и средним. Вдобавок природа одарила Йомму странным наростом, похожим на горб, который начинался из-под шеи. Ги и Йомма дожили до своего возраста благодаря усердиям лекарей и, конечно, своему статусу. Другой ребенок с подобным недугом скончался бы еще в младенчестве. Гюста, поначалу желавшая излечить сыновей, привечала кудесников, рассказывающих небылицы о своих чудодейственных навыках и снадобьях, но Оттав разогнал всех шарлатанов. Король был уверен – близнецы останутся такими до конца жизни, и лучше для них самих смириться с реальностью. Ведь тогда Ги научится пить горькие лекарства, а Йомма не будет потакать матери, нарочно выдумывая сны, в которых они с братом якобы разделились и жили, как прочие дети.

Прошлогодняя Покровица стала самым мерзким событием в жизни принцев. Их представили ко двору. Им пять лет, они впервые вышли из женского крыла, где до возраста воспитываются все дети. Поверх удобной сорочки на них надели множество непривычных одежд. Даже лучший портной Эскалота не справился с лекалами, и Ги постоянно возмущался, что ему то рукав тянет, то шов давит на шею. И повсюду ужасно колется: белошвейки расшили одежды жемчугом и бирюзой. Йомма не возмущался, но выразил протест иначе – попросту споткнулся о полы мантии, и оба рухнули на гранитные плиты. Ги больно ударился головой, и впервые Йомма почувствовал их общую боль, хотя только на лбу Ги появился маленький шрам, похожий на звездочку. Он ревел на весь зал, придворные вокруг галдели. Йомма, пятилетний мальчик, понял, что совершил непоправимую ошибку. Вовсе не потому, что Ги теперь обвинял его и дулся, а потому что их матушка королева снова плакала. И вот, спустя год, Йомма узнал от лекаря, что своим поступком разочаровал короля.

– Его Величество расстроен тем, как вы себя показали. Пятилетние дети должны ходить и сидеть ровно, не падая, – объяснял лекарь, разминая левую ногу принцев. – Вам следует делать все гимнастические упражнения, которые я прописал, милорд. Вам обоим.

Он поучительно посмотрел сначала на Йомму, а после – на Ги. Лекарь поджал губы и слегка вжал голову в плечи, отчего его второй подбородок показался еще толще. Он делал так же, когда убеждал королеву, что пудра из крыльев мотыля, мазь из волчьего жира и тазобедренная кость козы, положенная под подушку, ничем не помогут принцам. Йомма тогда смекнул, что никто им, кроме него, Йоммы, не поможет. А Ги все еще злился на брата за роковое падение, делая все назло, даже во время трапезы.

– Фу, опять картофель и яйца! – возмутился Ги и демонстративно отвернулся от тарелки.

И пока никто из свиты не принялся их отчитывать и уговаривать, а после жаловаться королю на плохой аппетит его сыновей, Йомма сказал: «Я все съем».

У них так было с едой: Ги съедал все сладости и выпечку, а Йомма был вынужден поглощать все самое невкусное – то, что оба они не любили, но что обязательно должно было попасть в их общий желудок. После обеда их привели к матери. Гюста к тому моменту раздалась и еле передвигалась, даже за принцами еле поспевала. Подходил срок ее вторых родов. На памяти близнецов она была беременна уже третий раз, но впервые плод дожил до семи месяцев. В ту пору дворцовые сплетни то возвышали Гюсту, которая все же принесет здорового наследника, то низводили ее. По словам повитухи, вновь ожидались близнецы.

– Братики будут, как мы? – спросил Йомма у матери, отчего та погрустнела.

– Никто не знает, каким будет ребенок, пока он не родится.

– Не хочу, чтобы они рождались, – хмурясь, заявил Ги.

Гюста отложила игрушку. Она теребила в руках деревянную расписную возницу.

– Что ты такое говоришь? Чем нас больше, тем мы сильнее. – Она старалась говорить мягче и спрятать страх в голосе за напевными нотами, какие тянут матери, успокаивая малышей.

– Если они будут простыми, ты будешь любить их больше. – Ги еще больше злился и бил кубом – кирпичиком башни – по голове конька. Краска на его ушах, лбу и гриве трескалась и отлетала в сторону вместе со щепками. Он не называл их с Йоммой состояние болезнью: львиную долю телесных страданий забирал себе младший брат, и оттого Ги видел в их положении больше сложностей, чем боли. Потому всех здоровых людей он называл простыми.

– Конечно же, нет, – Гюста погладила сына по светлым пушистым волосам.

– Врешь.

Ухо конька треснуло, и разлом пополз к морде. Йомма потребовал, чтобы Ги остановился. В тот же миг Гюста схватилась одной рукой за низ живота, а другой замахала служанкам. Ее лицо вытянулось. Она разинула рот, готовая исторгнуть крик, но не издала ни звука, чтобы не пугать детей. Лоб покрылся испариной, и вместе с тем послышался звук, с каким выливают прокисший напиток из кубка. Из-под ее подола растекалась лужица.

– Мама! – Йомма заплакал от страха.

Ее увели. Ги бросил лошадь на пол, ровно в мокрое место.

– Это он – наш брат, – сказал он, тыча себе под ноги.

Йомма не отвечал, а только громко плакал. Спустя время на принцев обратили внимание няньки и принялись укачивать. Гюста не навещала детей трое суток. Ее недоношенные младенцы умерли еще во чреве и вышли в мир уже бездыханными, успев заразить тело матери. Она билась в горячке. Тогда Оттав сам пришел к сыновьям. Он неловко возился с ними, без обычной отцовской бравады с подбрасыванием их в воздух и попытками раззадорить на шутливую драку.