Аметисты Серафимы Суок

Иногда очень нужен свой человек. Свой – не обязательно родственник, свой – это который всегда за тебя, на твоей стороне, а не на стороне противника, как муж. В любой конфликтной ситуации вместо того, чтобы поддержать, Артём выискивает, в чем Катя неправа. И всегда находит. С тем же завидным усердием Артём находит оправдания любым действиям противника.

Иной раз Артём доводил ситуацию до абсурда. Водитель-обочечник, объезжая пробку, заехал на тротуар. Он задел Катю. Не травмировал, потому как ехал очень медленно, но на ее светлой куртке остались широкие полосы грязи. По мнению Артёма, виноватой была Катя, которая недостаточно быстро посторонилась. Артём не спорил, что водитель нарушил правила, но, по его мнению, что с него взять? А вот Катя могла бы предвидеть последствия, если бы думала головой.

Катерина давно перестала делиться с мужем проблемами и вообще говорить с ним о чем-либо, кроме нейтральных тем, чтобы не нарваться на критику. Ежедневно ей приходилось организовывать быт, решать вопросы с учебой и секциями сыновей, записывать их к врачам, искать различную информацию, касающуюся мелкого ремонта, семейных поездок и детских развлечений; общаться с управляющей компанией, передавать показания счетчиков и делать кучу других важных дел. Ни в чем этом Артём не участвовал, а потому даже не подозревал о работе супруги. Он полагал, что максимум, что делает Катя, – это готовит еду и пару раз в неделю смахивает с мебели пыль.

Артём упорно лепил из жены едва ли не олигофреничку на том лишь основании, что она не такая, как ему хотелось бы. Какой должна быть жена, Артём имел довольно невнятное представление. Идеал ему виделся чем-то вроде гибрида операционной медсестры (чтобы мгновенно подавала вещи), личного секретаря, незримой домработницы (чтобы не мешалась) и далее по списку. При этом Бобкову нравились независимые женщины, которые умеют красиво давать отпор. Но, когда он получал этот самый отпор от Кати, Артём принимал его за оскорбление. Первый заместитель директора «Ампиры» Бобков в силу неустойчивой нервной системы сам не знал, чего хотел.

Артём даже не осознавал, что он делал. Он искренне считал, что, нападая на супругу, он тем самым проявляет участие. Как неразумному дитяти, открывает ей глаза: это не мир плохой, это ты недостаточно хороша. У Артёма вообще все хорошие, кроме близких. Чем чужее, тем хорошее – это про Бобкова.

В начале их романа Артём был сама обходительность. Чуткий, внимательный, вежливый. В то время Катя для Бобкова была чужой, а на чужих он старается произвести впечатление. Как только Катя стала ему своей, Артём сбросил маску – предстал перед ней таким, как есть, – распущенным эгоистом.

Задушевных подруг у Кати не осталось, все со временем растерялись или перешли в разряд приятельниц, с которыми о личном лучше не распространяться. Как поняла Катя, о проблемах не стоит рассказывать никому. Слушатели найдутся всегда, да хотя бы среди родителей в классах сыновей. Им только дай возможность – будут смаковать подробности и позлорадствуют.

Раньше, когда Катя училась в школе, она рассказывала девчонкам о наболевшем, и те ее поддерживали. Выйдет вечером в беседку у входа в парк, там за чипсами и колой с подругами все обсудят, по полочкам разложат, и на душе сразу легче. Несправедливо считают, что у подростков недостаточно ума, чтобы во всем разобраться. У них, пятнадцати-шестнадцатилетних, конечно, жизненного опыта маловато, зато присутствует готовность проявить участие. В юности вообще все чище, искреннее, душевнее.

Катерине казалось, что ее школьные подруги такими же и остались, как прежде, и что на них можно рассчитывать сейчас, спустя годы.

Она ошиблась. Лучшая подруга Вика Ермолина даже не сразу вспомнила, кто такая Быстрова. Или сделала вид, что забыла. О мальчишках и говорить нечего. От толпы школьных поклонников не осталось и следа. Лёня Латухин давно женат и, наверное, счастлив со своей женой и двумя детьми. Лёня сходил по ней с ума, писал стихи. В девятом классе на стене соседнего дома, на уровне третьего этажа, написал ее имя с сердцем вместо буквы «а». Как он туда забрался, непонятно. На выпускном Латухин клялся ей в любви, но после ни разу не позвонил – поступил в Горный университет и забыл, как звали.

Никому из прошлого она, Катя Быстрова, не нужна. Оказалось, что чуткой осталась одна Рында. Или Людмила таковой и была, но это ее качество терялось под налетом грубости.

– И с кем он шарабонится?! Ладно бы была молоденькая красотка или секретутка. Или просто одноразовая баба. Артём куролесит с этой! – продолжала возмущаться Катя. – Ты же помнишь Сапожникову? Никому не интересная, скучная одиночка, при этом выскочка с огромным самомнением! Да она должна была вцепиться в первого попавшегося забулдыгу из ближайшей деревни и радоваться, что хоть кто-то на нее взглянул! Замухрышка в тряпье из секонд-хенда!

– Да, Зоська была самой стремной в нашем классе, – согласилась Людмила.

– Такой и осталась! Леди-дэнс она преподает! – скривилась Быстрова. – Артёма решила увести! Патлами потрясла, тощей задницей повертела, он и поплыл.

* * *

Над Катериной Бобковой явственно нависла угроза потери финансового благополучия. Эта потеря касалась не только лично ее, но также сыновей, а это представлялось Кате недопустимым. Мальчикам нужны репетиторы, иначе ЕГЭ на приличные балы им не сдать, потом предстоит оплата обучения в вузах, да и кормить-одевать сыновей тоже надо. Как никогда ранее, Катерина почувствовала, насколько сильно пошатнулись опоры ее быта.

По поводу Артёма Катя больше не обольщалась: он их предал, значит, рассчитывать на его порядочность не стоит. Вполне возможно, что Артём оставит их без копейки. Попросту прекратит давать деньги. На что тогда жить, спрашивается?

Ответ лежал на поверхности, и Катя бросилась искать работу. Но где уж там! Как она и предполагала, соискатели без опыта никому не нужны. Ни тот год, когда после незаконченного курса колледжа Быстрова стояла за прилавком магазина тканей, ни после декрета полтора года работы продавцом-консультантом в зачет не шли, потому как опять на ткани Катя не хотела – это тяжело и уныло. В магазин ходят в основном одни тетки и подолгу что-то высматривают, копаются, мусолят товар, сами не знают, чего хотят. А ты бегай то за пуговицами – «вон теми, да нет, другими», – то за лентой, резинкой для трусов, а то и вовсе таскай тяжеленные рулоны. Принесешь со склада, отмотаешь, отмеришь, а покупатель передумает. И так каждый день. Никаких сил не хватит!

Консультантом тоже не лучше. Их, консультантов, обязывают подлетать к каждому покупателю и донимать вопросами «Что выбираете?» и «Чем помочь?», а у покупателей, естественно, никакого желания общаться с продавцами нет.

У Кати вообще к торговле душа не лежала. Ей бы что-нибудь творческое и прекрасное. Организовывать выставки картин, например. Или вести какую-нибудь светскую передачу, чтобы общаться с интересными людьми и блистать на экране. Но, увы, чтобы попасть на столь желанное место, нужно иметь связи. Ну и образование профильное неплохо бы, хотя последнее необязательно. Вон, другие после своих заборостроительных институтов где только не работают.

Как ни было противно, а приходилось, что называется, налаживать социальные связи. Иными словами, лезть дружить, лебезить и втираться в доверие.

Опрос знакомых разной степени близости на предмет устроить ее на теплое место положительных результатов не принес.

Катя не сдавалась. Она принялась шерстить связи тщательнее. Были разысканы контакты соседей по двору, случайных приятелей, одноклассников – словом, всех, кто пришел на память. Благо, соцсети это позволяли делать довольно быстро и ненавязчиво.

Быстрова взяла за руководство нехитрую истину, что доброе слово и кошке приятно, а ласковый теленок двух маток сосет. Тут улыбка, там комплимент, и Катерина с нескольких подходов смогла обзавестись полезными знакомствами. Не зря она когда-то была одним из лидеров класса. Лидер умеет расположить к себе и собрать команду.

Алла Киселёва, супруга одноклассника, ей показалась простушкой, впрочем, она таковой и была. Зато благодаря этому ее качеству Быстрова-Бобкова без труда вошла к ней в доверие и на правах подруги могла рассчитывать на протекцию на должность завхоза в стоматологической клинике ее свекрови. Правда, позже выяснилось, что свекры давно отошли от дел и стоматология «Снег» принадлежит третьим лицам, куда придется предлагать свою кандидатуру на общих основаниях.

Но нет худа без добра. От Аллы Катя узнала кое-что любопытное. Осталось только придумать, как этим половчее воспользоваться. А воспользоваться надо. Непременно надо.

Павел Киселёв Кате никогда не нравился. Но теперь приходилось с ним дружить, да так, чтобы не вызвать ревность его жены. У простых баб есть существенный недостаток: они мыслят деревенскими понятиями прошлого века. Они мнят, что их мужик, каким бы убогим ни был, непременно всем нужен. Так что в Алкином представлении может статься, что Катя позарилась на Киселя.

Ха-ха! На это рыхлое недоразумение?! Даже не смешно. А ведь Кисель и правда считает, что она к нему неравнодушна. Вон как приосанился, еще ведь наверняка думает, что это он до нее снизошел.

Но придется играть по правилам. Первое и основное – выглядеть безопасной для Аллы, чтобы та ни в коем случае не сочла ее соперницей, иначе лавочка прикроется.

Каждый раз, идя на встречу к Киселёвым, Катя старательно принимала образ синего чулка. Правда, выходило не очень – природную красоту не спрячешь, но вид у нее был вполне пуританский: зализанные в хвостик волосы, свитер под горло, прямые брюки. Никаких каблуков, косметики и маникюра. И вообще, у нее семья и дети.

Артём

Несмотря ни на что, Ада не отлипала. Своими надрывными завываниями, пересыпаемыми дешевым шантажом и клянченьем денег, она натурально бесила.

Не добившись ничего нытьем, Ада попыталась вызвать жалость фотографиями ладони, наполненной таблетками, и подписью «Сейчас все это выпью». Далее следовали сообщения: «Приняла смертельную дозу снотворного» и «Если сейчас же не приедешь, я умру».

Артём хотел было ринуться на знакомый адрес спасать дурынду, но усилием воли подавил первоначальный порыв. Он дернул антистрессовую стопку и притих в ожидании.

«Умирание» Ады затянулось. Снотворное оказалось слишком слабым, чтобы оперативно вырвать жизнь из упитанного тела Ады. И вообще, как-то так получилось, что ее остывающий труп внезапно обнаружила соседка по съемной квартире. Соседка вызвала скорую, врачи которой ее и откачали.

Артём пребывал в шоке от происходящего и, когда получил известие о том, что все обошлось и он избежал незавидной участи хоть и косвенно, но быть повинным в чужой смерти, перекрестился: свят, свят, чтобы продолжать иметь дело со столь неуравновешенной особой!

Спектакль на этом и не думал заканчиваться. Ада слала фото с больничной койки с подробным описанием своих страданий. Писала, что она сильно его любит и что если тот ее бросит, то она непременно повторит попытку суицида, но уже более надежным способом.

О любви к Аде не могло быть и речи – к ней у Артёма остались лишь жалость и брезгливость. От ее ползаний на брюхе делалось противно, и в то же время ее унижения доставляли ему удовольствие. Это было тем, чего он подсознательно добивался от жены, – добровольным подчиненным положением.

Истина, проверенная не одним поколением: никогда и ни при каких обстоятельствах не уходи от жены к любовнице, из-за которой развалилась семья. Не можешь жить с женой – найди другую, ту, которая никоим образом не причастна к той мерзости, что ты наворотил. Иначе волей-неволей будешь вымещать раздражение на любовнице – причине несчастий. А несчастья обязательно будут! Да хотя бы отдаление сыновей.

Недаром Артём Бобков занимал свою высокую должность. Будучи прекрасным аналитиком, Артём понимал: уйди он к Аде, ничего хорошего из этого не выйдет. Потому что она за ним бегает как собачонка. Его уход к любовнице был бы не чем иным, как одолжением с его стороны. И как бы они после этого жили вместе? Как жить с женщиной, которая так унижается? Ада натурально цеплялась за ноги и каталась по полу в слезах. И все из-за него, наследного принца, Его Высочества Артёма Бобкова! Как ее после этого уважать, если она сама себя не уважает?

Их с Адой связывает ложь. Ложь и подлость. Она была свидетельницей его низких поступков по отношению к жене и детям. Ада настойчиво выгрызает его из семьи, вцепилась в него мертвой хваткой. Конечно же, оправдывает себя любовью, надеясь получить от Артёма снисхождение: она же любит! За это ей простительна душевная гниль.

Любовница не уважает его выбор: она не желала слушать, когда он не однажды пытался с ней порвать. Артём с себя ответственности не снимал – плохо пытался.

В глубине души Бобков понимал, что ему льстит эта игра: он отвергает любовницу, а она стелется перед ним ковриком. Разве можно сразу отказаться от такого удовольствия?! Он Аду, конечно, бросит – и бросит по-настоящему. Вот только еще немножко потешит самолюбие.

С Адой все понятно: возраст «бегом рожать», внешность на троечку, истеричность, глупость, склонность к манипуляциям, отсутствие востребованной профессии. Уж Бобкову ли не знать, что с гуманитарным дипломом Ады, по которому она не работала ни дня, из-за чего он утратил всякую ценность, своими силами благосостояния ей не нажить. А посему, если она не желает всю жизнь пахать за копейки (а она не желает), у нее один выход – добывать деньги из мужчины.

Аду сильно приперло – последний вагон и прочее. Другого подходящего мужчины у Ады нет и не было – теперь Артём это отчетливо понимал, а раньше наивно верил ее вранью о мнимых поклонниках. Она методично набивала себе цену выдуманными историями, инсценировками и постановочными фото, создающими впечатление ее популярности у противоположного пола. Будь в ее окружении хоть один мало-мальски годный и заинтересованный в ней мужчина, разве стала бы она валяться в ногах, умоляя не оставлять ее?

Глубоко женатый отец двоих детей с соответствующими обязательствами, периодически ее посылающий, лгущий жене и ей тоже. Ценный приз! За такого, безусловно, стоит бороться. Он всяко лучше любого холостого поклонника. Теперь Артёму самому было смешно.

Ложь, которую он, распираемый чувством собственной значимости, не желал замечать, спустя время стала выпуклой и теперь нещадно била в глаза.

Ада с самого начала знала, что он женат, и врала, что ни на что не претендует.

Артём сделал вид, что поверил. Ада рассчитывала его провести. Самая умная. Нашла с кем мериться интеллектом.

1920 г. Одесса

После строгих пуританских нравов вместе с новой властью в страну хлынула волна вседозволенности. Ощущение туманного будущего или вовсе близкого конца подстрекало гнать долой всякую стыдливость и бросаться в омут страстей.

Браки и разводы заключались быстро, без излишних формальностей, как бы низводя в ранг мещанства и пережитка прошлого свадебный обряд и сам брак. Жить коммуной становилось нормой. А там, где общий быт, общая семья.

Они стали жить вместе: Лида, Сима, Эдуард и Юра. Эту комнату литераторы получили по месту своей службы, в ЮгРОСТА. Прежние хозяева комнаты то ли эмигрировали, то ли были отправлены на тот свет недрогнувшей рукой победившего класса.

Несмотря на упростившиеся нравы, благовоспитанная Лидия настояла на регистрации брака, и они с Эдуардом стали супругами официально.

Серафима с замужеством не торопилась, по крайней мере, без красивого платья, фаты, туфелек и кольца свадьба ей была не нужна. Нищий «круль» при всем желании дать все этой любимой не мог. У них и кроватей-то на всех не хватало – спали на единственной тахте по очереди: то Багрицкие, то Юра с Симой.

Третьей парой в этой коммуне вполне могли стать Ольга с Валентином, если бы Ольга не продолжала втайне вздыхать по Юрию. Она надеялась, что сестра его скоро оставит. Ведь Сима его не любит!

Катаев недвусмысленно шутил, что ему стоило для равновесия закрутить романчик с Ольгой. У Валентина была своя душевная рана, неразделенная любовь, которая не мешала ему часто менять девушек. По его признанию, то были мимолетные, ничего не значащие влюбленности, вносящие разнообразие в скупую на яркие краски жизнь отставного канонира. Ветреный Валентин даже как бы играючи женился на одной из влюбленных в него барышень, впрочем, так же легко и скоропостижно с ней развелся.

Катаев продолжал жить с отцом и младшим братом в аскетично обставленной квартире. Он часто ночевал у друзей, располагаясь на голом полу.

С утра друзья отправлялись на рынок менять вещи на продукты, пока еще было что менять. Перед этим разгорались жаркие споры, чья очередь жертвовать своим имуществом. Тут получалась неурядица: вроде бы изначально договорились, что в коммуне все общее, а частная собственность – мещанство и пережиток прошлого, но нельзя же было считать, допустим, шляпку Ольги или очки Лиды общими. Свои холщовые брюки с чернильной печатью, полученные на складе, Юрий тоже не спешил причислять к общему имуществу. В итоге друзья пришли к решению одежду не обобществлять.

Однажды Сима заметила на своей груди хищный взгляд Валентина. Она многозначительно посмотрела на Юру, мол, что себе позволяет этот пошляк!

Олеша истолковал мысли друга верно: в голодное время Катаева заинтересовали вовсе не прелести Серафимы, а ее аметистовые бусы, за которые при удачном раскладе можно выручить полтора фунта картошки, а то и кусок сала.

– Занятная вещица, – двинулась к хрупкой девушке долговязая, исхудавшая и от того похожая на жердь фигура Катаева. – Дай взглянуть!

Валя уже бесцеремонно протянул к Симе свою узкую, аристократическую руку, но ему помешал Олеша. Он грубо оттолкнул друга, полыхнув по нему глубоко посаженными глазищами:

– Своих баб будешь мацать!

Настал момент, когда дружба повисла, словно над пропастью, и могла исчезнуть от одного неосторожного движения. Они стояли друг против друга: низкорослый, коренастый, с широкой костью и широким благородным лицом, пока никому не известный прозаик и получивший на фронте ранение и награды, уже издающийся, но еще не популярный поэт. Поэт превосходил в росте и энергии, прозаик в основательности – так просто с места не сдвинешь.

– Ладно, ладно. Пошутил, – оскалил мелкие зубы Валентин.

Катаев отступил, скользнув раскосым взглядом по притихшей Серафиме.

Не только Валентин считал бусы Симы блажью. Ее сестры тоже придерживались мнения, что цацку непременно следует снести на толкучку. Но Юра цербером охранял возлюбленную от чьих-либо нападок. Он и сам считал бусы капризом, но оставить их пожелала Симочка, и этим было все сказано.

Новая власть нуждалась в пропаганде, молодые литераторы – в средствах для жизни. Члены «Зеленой лампы» – те немногие, кто имел достаточное образование и способность сочинять агитационные тексты. Иные – кто эмигрировал, кто сгинул в кровавом водовороте недавних событий, а кому по идейным соображениям претило сотрудничество с красными. Из-за отсутствия типографий и бумаги вместо газет революционный комитет образовал отделения Российского телеграфного агентства. Литераторы писали агитки – емкие, кричащие, всем доступные тексты на злобу дня, художники их иллюстрировали. Получались созданные от руки плакаты, которые вывешивали в окнах РОСТа и расклеивали по городу.

Фронт работы был обширным, но из-за неустойчивого положения власти большевиков на юге страны, а также недостатка снабжения литераторы часто оставались без заработка.

В одну из таких вынужденных пауз друзья ради пропитания пустились на авантюру. Кто-то придумал выдать Серафиму замуж. На свадьбе можно поесть до отвала, да и подарки невесте тоже не помешают.

В качестве жениха был выбран случайный поклонник, уже немолодой, ничем не выдающийся служащий, который очаровался юной прелестницей на одном из литературных вечеров. Он тоже писал стихи, но несерьезно – небрежно и словно стеснялся своего творчества. Даже подписывал их неопределенно – Мак.

Несомненным достоинством Мака был доступ к продовольствию, в голодном крае возводивший его в ранг почти что Всевышнего. Узнав о продуктовом изобилии, компания взяла нового знакомого в оборот. Друзья сговорились скрыть сожительство Симы с Юрой и что они вовсе не влюбленная пара. Все это делалось ради того, чтобы раскрутить Мака на угощения.

Симочку Мак обожал, он был готов на все, лишь бы находиться рядом с нею. Как же иначе? Юная, легкая, звенящая! Один ее смеющийся взгляд – и к ее ногам падало все, что душа пожелает.

Без всякого зазрения совести молодые люди уплетали за обе щеки продукты. Но этого им оказалось мало. Хотелось наесться так наесться, чтобы от пуза. Времена-то голодные!

Молодые литераторы вздумали закатить пир горой. За счет жениха, конечно же. Опьяненный счастьем Мак не скупился, он делал все, что велела веселая компания.

Юности свойственна разовость, словно жизнь можно переписывать на чистовик бесконечно. Попробовать кокаин, выкурить сигарету, сходить замуж – один раз не считается. В силу своей еще детской наивности и отсутствия жизненного опыта Серафима не воспринимала происходящее всерьез, даже когда вполне по-настоящему регистрировали их с Маком брак.

Невеста знала: все понарошку, сейчас поиграют в свадьбу и разойдутся. Никто ее в обиду не даст, ведь рядом любимый и сестры. Любимый ничуть не препятствовал рождению новой ячейки общества, он с волчьим аппетитом наворачивал угощения со свадебного стола. И лишь оставшись наедине с мужем, Симочка поняла, что все всерьез.

Пьяные гости разошлись, рядом ни друзей, ни сестер. Каких ухищрений стоило ей не допустить до себя вмиг опротивевшего Мака!

На следующий день она от него ушла.

После той истории с нелепым замужеством Сима продолжила жить с Юрой. Для всех это была ловкая афера, веселая и прибыльная. И никто не задумывался о ее чувствах, о том, что, по сути, вся компания использовала девушку.

Сима тоже старалась не задумываться о произошедшем. Обстановка в стране способствовала тому, чтобы жить одним днем. Лишь спустя время пришло понимание, как подло с ней поступили близкие люди.

Юра, ее любимый Слонёнок, каким бы нежным и талантливым он ни был, в тот момент перестал для нее существовать как мужчина. Он своими руками отдал ее другому. За шмат колбасы.

Катя

Августовский вечер теплым, уютным пледом окутал дачный поселок. Рядом с террасой, покачивая ветками на ветру, наклонив ветки с поспевающим богатым урожаем, о чем-то шептались яблони.

Катерина с грустью смотрела на все это великолепие: ей давно хотелось и дачу с садом, и террасу, на которой приятно пить чай, и сауну, и бассейн во дворе. Хорошо тут, на даче. Один недостаток – хозяева. Алка еще ничего, а вот Кисель – душнила! Катя находилась в его обществе от силы минут двадцать, а устала от него, словно провела с ним не менее двух недель.

У Киселёва проблемы. Тут Катя с трудом делала сочувственную мину. Предки обеспечили Павлика с ног до головы: и этот коттедж ему папа построил, и бизнес подарил, и квартиру в новом доме на Удельной. Если бы Павлуша сам на все заработал, тогда и отношение к нему было совершенно иным, Быстрова его уважала бы. Кстати, проблемы у Киселя как раз с бизнесом. Кто бы сомневался. Потому что, чтобы заниматься бизнесом, нужны мозги, которых у Павлика никогда не было.

– Все они, эти чинуши, суки! – разорялся Киселёв. – Продажные, ничтожные суки!

– Да, да. Они такие, – соглашалась Катерина.

– Зажрались! Деньги уже из ушей лезут, а им все мало!

– Тебе рыбки нарезать? – суетилась вокруг мужа Алла.

– Нет! Ненавижу рыбу! Хотя нарежь! Нет! Я сам ее нарежу! Настругаю в винегрет эту его «Рыбу»! – голословно грозился Кисель.

– Все обойдется, – принялась успокаивать его Алла. Она прижала полысевшую голову Павла к своей плотной груди и стала гладить ее, как мама.

Катя отвернулась к яблоням, делая вид, что любуется ярко-розовыми, похожими на снегирей плодами. Малыш нашел себе мамку! Без смеха на это смотреть невозможно.

– И ничего, ничего нельзя сделать! – снова завел свою шарманку Кисель.

Эту историю Катерина слышала от супругов Киселёвых несколько раз, буквально с первого же дня их встреч. Отдельно от Аллы с причитаниями, отдельно от Павла с угрозами и проклятиями в адрес обидчиков, а также совместное повествование, звучавшее преимущественно из уст Павла, в то время как Алла больше поддакивала.

Суть заключалась в следующем. Массажный салон Киселёва хотят закрыть. Кто-то там из районной администрации. Перед этим еще грозятся вкатить штраф, чтобы не ерепенился. Короче, Киселю пришли кранты – накрылся его салон медным тазом.

Хуже нытья Киселёва были его шутки. Тупые, примитивные шутки! О том, что Паша шутит, можно было догадаться по паузам, которые он делал для предполагаемого смеха публики. Публика, по обыкновению, реагировала вяло, и Кисель смеялся за всех. Если Киселёв принимался что-нибудь рассказывать, то делал это со всеми подробностями, показательно гогоча в смешных, по его мнению, местах, и, не получив должной поддержки, вставлял протяжное «во-о-от» или «такая фигня».

Но еще хуже было его пение. Внезапно Кисель мог затянуть песню, и Катино терпение мгновенно заканчивалось. Под любым предлогом она старалась покинуть территорию акустической атаки. Как заметила Быстрова, жена Павла делала то же самое.

– Они же, сволочи, при власти! Никакой закон им не писан. Любой суд будет на их стороне. Потому что суды точно такие же. Все пропало! Все! – Кисель едва не плакал. На его круглом поросячьем лице выступили красные пятна, и без того маленькие глазки, сощурившись, стали еще меньше. – Мне поможет чудо! Только чудо!