Ловцам тополиного пуха

- О, совсем обычно. Такая мерзкая погода, темно, скучно...- она сделала паузу, настолько очевидную, что я даже горестно усмехнулся, окончательно обнаружив ее лежащей на моей ладони.

- ...я нигде не бываю.

- Мы могли бы встретиться сегодня, - почти со скукой предложил я.

- Ну, если у вас есть желание, а где?

- В плоском безбрежном пространстве.

Мне показалась, она благосклонно улыбнулась. Во-всяком случае, уже через два часа она плыла рядом по дикому пустынному месту. Безграничность пространства приятно щекотала нервы - ведь любой случайный порыв ветра мог увлечь ее в таких условиях бог знает куда, но все же я чувствовал себя почти хозяином положения и не торопился приступать к третьему этапу.

- Почему вы молчите? - вдруг, не поворачивая головы, спросила она.

Я остановился, предполагая, будто момент наступил. Мне даже стало неприятно, что момент наступил слишком рано и придется прервать сладкую тревожную неопределенность наших взаимоотношений. На самом деле, как теперь я понимаю, мне было просто страшно что-либо предпринимать, и не дай бог нарваться на неожиданную реакцию. Да, уж вы догадались, что я слишком дорожил нашим первым уединением, и конечно, о нем мечтал не две последних недели, а намного дольше. И боялся не просто оказаться в неудобном положении, я боялся потерять долгий, полный тревог и надежд последний год моей жизни. Тот день, когда я остановил ее у форточки, был действительно праздником, годовщиной самой первой моей задумки. Целый год я расставлял флюгера и лепестки, готовил подходящую ловушку, не смея приблизиться к вожделенному предмету.

Почему я молчу? Я поднял голову и обнаружил себя в полном одиночестве. Она, не замечая меня, ушла далеко вперед. Я даже вскрикнул, будто получил пощечину. На крик она остановилась, с удивлением обнаружив мое отсутствие.

Бесконечную минуту мы молча изучали друг друга с пятидесяти шагов и ждали, кто пойдет первым навстречу. И здесь, каюсь, я совершил нелепую ошибку: вместо того, чтобы подождать, сам пошел навстречу. Конечно, и меня понять можно. Я сам выбрал такое тихое время, и глупо было ждать даже случайного порыва ветра. И все же это была несомненная ошибка. Мне кажется, здесь впервые она почувствовала, какую имеет власть надо мной. А я же оправдывался самым примитивным образом. Почему, думал я, она должна, открыв рот, подчиняться моим желаниям? Ведь она свободная, невесомая, сотканная из тысяч серебристых нитей тополиная пушинка. В конце концов, где это видано, чтобы дичь желала своего охотника?

- Что же вы здесь стоите? - решил я как-то выкрутиться. - Здесь опасно.

Она испуганно оглянулась.

- Посмотрите под ноги.

- Снег, - ничего не понимая, пошевелила жертва волоконцами.

- Да нет. Под нами студеное бесформенное течение, с тонкой затвердевшей корочкой. Если корочка треснет, нам не выбраться из слизистых объемов, и быть нам среди обтекаемых спящих организмов.

Она пожала плечами и пошла обратно.

Всю дорогу я продолжал уныло молчать, слабовольно откладывая на потом решительное признание. Я делил оставшееся до расставания время на равные промежутки (их оказалось семь), рассчитывая воспользоваться третьим или четвертым. Но промежутки таяли, и незаметно, у плоского кирпичного отвеса с надписью "Булочная", наступил седьмой.

- Мне пора, - едва остановившись среди воздушных волнорезов, она собралась уже уйти.

Господи, ведь она действительно сейчас уйдет. Мы расстаемся, даже не договорившись о следующей встрече (видите, я уже стал рассчитывать на следующий раз), а что буду делать я? Опять месяцами готовить снасти и дожидаться своего часа?

- Хорошо, - сказал я и посмотрел на часы. - Вам действительно пора.

Она повернулась и уже наполовину скрылась в темноте.

- Вам скучно со мной? - я попытался растянуть седьмой промежуток и ступил в полутень.

- Иногда очень, - не останавливаясь, с убийственной прямотой говорила она. Вначале мне даже было интересно. Встреча в плоском безбрежном пространстве

- это было свежо, но теперь я поняла, что у вас такой вычурный стиль.

Как-то не остроумно называть речку студеным бесформенным течением, рыб обтекаемыми спящими организмами, а обычные машины - каплеобразными телами.

Нужно чаще менять регистры, - посоветовала она напоследок, захлопнув передо мной дверь.

Я стоял как ошпаренный. Какая наглость, девчонка, кукла, учить меня, как менять регистры. Глупое, высокомерное ватное тело! Откуда ей знать, что весь мир - это аэродинамическая труба?

Злое раздраженное самочувствие могло быть исправлено лишь одним последним средством. Я вернулся домой, тихо, не касаясь выключателей, пробрался в дальнюю комнату, аккуратно, как это делают смотрители музеев, задернул шторы и выдвинул на середину стола свое сокровище. Смахнув плюшем толстый слой пыли, подслеповато приблизился к стеклянной крышке. В теплом свете настольной лампы, поблескивая нержавеющими игольными ушками, выстроилась моя коллекция. О, как давно я вас не ласкал своим исследовательским взором, я бросил вас, забыл, почти предал. Простите, безмолвные свидетели моего мастерства. Пусть вы сейчас мертвы и неподвижны, как истины, установленные человечеством, пусть тело ваше проколото, как у обычных бабочек, пусть. Но я-то знаю, помню неопределенный вчерашний день, помню, как сладко замирали наши души в странном зыбком предчувствии еще не разгаданной и еще не разгадавшего. Я приподнял крышку и осторожно провел ладонью, едва задевая волоконца первого ряда. Потом второго, третьего... Сердце мое успокаивалось, как будто я поглаживал верного пса. И вдруг острая боль пронзила подушечку безымянного пальца. Я отдернул руку и обнаружил пустое, не занятое тополиной пушинкой место. Собрание не полно, в нем не достает лучшего экземляра, а место уже приготовлено. Черт! Со звоном захлопнулась крышка, я судорожно прижал сочившуюся из пальца кровь.

Снова накатило отвратительное состояние нашего прощания. Она не приняла моей игры. У нас мог быть общий праздник для двоих, праздник самой длинной ночи, о котором никто, кроме нас, не подозревал. Это очень важно, обладать тайным знанием. Тем более, таким многозначительным - день самой длинной ночи. Она не захотела стать моим сообщником. Неужели это поражение? Еще недавно, встречая и провожая ее на краю поля зрения, я самонадеянно усмехался, впоминая о заготовленном для нее месте в ящике со стеклянной крышкой. Да, самое страшное в нашем деле - это переоценка своих возможностей. Прошло две встречи, а я по-прежнему ничего о ней не знаю. Неужели она так увертлива, или я по-просту боюсь что-либо узнать о ней? Может быть, она сомнамбула? Замкнутая, влюбленная (естественно, не в меня) сомнамбула. Нет, не может быть - иначе зачем она вообще встречалась со мной? Зачем в холод гуляла со мной в пустынном загородном месте, по тонкому льду замершей реки? Быть может, она пыталась по-просту убить время? Быть может, она кого-то ждет и ищет себе приключений, чтобы скоротать время?

Не было сил терпеть дальше эту "сладкую неопределенность" и я дрожащей от волнения рукой набрал ее номер, приготовившись говорить с кем угодно.

- Это опять я, - млея от ее голоса, бухнул в трубку.

- Да, я слушаю, - она снова говорила со мной приветливо, будто ожидала моего звонка.

- Вы можете говорить?

Она рассмеялась.

- Странный вопрос.

Или она притворяется, или у нее действительно никого нет. А если нет, то зачем мы расстались?

- Але, але, - маскируя сомнения, я закричал в трубку.

- Да, да, я слушаю внимательно. Мне интересно, что вы скажете на этот раз.

- Странно, когда мы расставались, мне показалось, вам неинтересно со мной разговаривать.

- У меня изменилось настроение, и вообще, приятно знать, что произойдет дальше.

- Как это? - я опешил.

- Ну, у вас был такой вид, там в подъезде, что я решила - непременно сегодня позвонит.

У меня перехватило дыхание.

- Эй, что вы там молчите и дышите?

- Мы могли бы встретиться завтра. - Я выпустил воздух.

- Завтра я не могу.

- Почему? - я почти возмутился.

- Не могу и все.

- А послезавтра?

- Не знаю.

Больше не было сил терпеть неопределенность, и я спросил напрямик:

- Да вы хотите со мной увидеться?