Помоги проекту - поделись книгой:
Виталий Губарев
Монтигомо — Ястребиный коготь
Глава ПЕРВАЯ
Должно быть, и вправду беда не приходит одна.
В воскресенье вечером Сережа Назаров вышиб футбольным мячом стекло в окне соседнего дома. А в понедельник утром он «навечно» поссорился с лучшим закадычным другом Валеркой Котовым. В тот же день, съезжая верхом по перилам лестницы, Сережа располосовал новые штаны так сильно, что нельзя было и думать о какой-нибудь починке. В довершение всего во вторник его вызвали на совет дружины и утвердили вожатым октябрятской звездочки в первом классе.
Было от чего прийти в отчаяние! Столько несчастий за три дня!
Разумеется, Сережа Назаров не против октябрят. Но неужели в пятом классе «Б» нет другого, более подходящего человека? Побледнев от волнения, он сказал под хохот совета дружины:
— У меня нет призвания для работы с детьми…
— Сколько тебе лет, Назаров? — спросила старшая вожатая, поднимая руку, чтобы остановить смех. Однако ее большие голубые глаза тоже улыбались.
— Одиннадцать, — сердито ответил Сережа. — Не понимаю, что я сказал смешного?
— А с кем у тебя есть призвание работать? — спросил председатель совета Саша Рыбин; он учился уже в восьмом классе и говорил солидным баском. — Может, ты хочешь читать лекции в университете?
Все снова расхохотались.
Вожатая взглянула на Сашу и укоризненно покачала головой.
— Сережа, не обращай внимания на неумные остроты, — мягко сказала она. — Почему ты думаешь, что не сможешь работать с малышами? Скажи, у тебя есть сестричка или братик?
— Есть сестра, — пробормотал он, сраженный ее ласковым тоном.
— Ну, вот видишь, как хорошо! — обрадовалась вожатая. — Наверное, тебе не раз приходилось гулять с ней, рассказывать ей сказки…
— Анна Павловна, — перебил вожатую Саша Рыбин, — его сестра учится со мной в восьмом классе. Вы же ее знаете! Лиза Назарова…
— Ах, вот как! — покраснела вожатая. — Это несколько меняет дело… Но ты не унывай, Сережа! И я и все члены совета дружины всегда будем помогать тебе. Мы не можем оставлять звездочку без руководства. Ты же знаешь, что там была вожатой пионерка из вашего класса Оля Попова, но она уехала в Воронеж.
— Я не хочу… — угрюмо сказал Сережа.
— Странно, — пробасил Саша Рыбин, — как это ты можешь не хотеть, если тебя рекомендовал совет отряда!
Совет отряда! Вот, оказывается, в чем дело! Сережа даже задохнулся от негодования. Председатель совета отряда Валерка Котов — вот кто все подстроил! Только вчера поссорились, а сегодня он уже показывает свои когти! Какая мелкая душонка! И с этим человеком он дружил начиная с детского сада!
— Конечно, ты не должен отказываться, — сказала Анна Павловна, поправляя на лбу светлый, красивый локон. — Каждый пионер обязан иметь общественное поручение. Тем более что ты отличник, и это не будет тебе в тягость. Ты, Назаров, должен гордиться таким почетным поручением! Ты же будешь воспитывать пионерскую смену! Понимаешь?
— Понимаю… — вздохнул он.
— Вот и прекрасно! Голосуй; Рыбин!
Так Сережа стал октябрятским вожатым. Он шел домой в тот день в самых расстроенных чувствах, заломив на затылок ушанку и рассеянно размахивая своим стареньким портфелем. Справедливости ради надо заметить, что портфель был старенький не по возрасту, а только по внешнему виду: ежегодно отец покупал Сереже новый портфель к первому сентября, но уже к первому октября этот портфель почему-то становился старым.
Шел Сережа в пальто нараспашку, не замечая мелкого мартовского дождика, который вдруг заморосил сегодня в Ростове после продолжительных и довольно крепких морозов. Холодная зима редко удерживается в низовьях Дона так долго, и ростовчане оживленно сновали по улицам, радуясь наступающему теплу и весеннему дождику, который заполнил воздух, будто мокрая пыль. Удивительно приятно запахло рекой, оттаявшей землей. Влажные асфальтовые тротуары почернели и неясно отсвечивали, голые акации жадно подставляли под дождь свои ветки и веточки, таяли на глазах кое-где сохранившиеся грязные сугробы. Звонки трамваев, шум автомашин, смех и голоса прохожих — все это звучало в дождевой дымке как-то по-особенному задорно и весело. Только одного Сережу не. радовало тепло. Отсюда, из Темерника (так называется одна из наиболее высоких частей Ростова, где жил Сережа), был далеко виден огромный многоэтажный город, вытянувшийся вдоль берега Дона. Неясно вырисовывались в тумане ажурные переплеты моста через реку. По мосту на юг шел пассажирский поезд. Сережа поднял глаза на уличные часы и заволновался: часы показывали, что по мосту сейчас движется поезд «Москва — Ереван», который до Ростова от станции Иловайская вел Сережин отец — машинист Константин Сергеевич Назаров. Еще это значит, что отцовский электровоз уже находится в депо. Примерно через час отец будет дома, и Сереже придется давать отчет и за выбитое окно в соседнем доме и за погубленные штаны.
— Беда, беда, — вслух подумал Сережа и сокрушенно вздохнул. Какой-то прохожий даже остановился, услышав Сережины слова, внимательно посмотрел на него и почему-то рассмеялся.
Дом Назаровых, белый, глинобитный, с розовой черепичной крышей, с маленьким двориком, который летом густо зарастает сиренью и диким виноградом, стоит на уютной улочке.
С каждым месяцем разрастается Ростов и в ширину и в вышину, а до этой улочки никак не доберутся строители. Совсем тихая она, и вырастают на ней не новые дома, а пышные лопухи да лебеда, и целыми днями парят над ней белые голуби.
Сережа подошел к дому и похолодел: в щелях соседнего забора он ясно различил синюю шинель участкового. Он хотел было пуститься наутек (лучше всего — за угол и по Профсоюзной улице под горку в Камышевахскую балку, а там — ищи ветра в поле), однако его осенила мысль, что рано или поздно домой придется возвращаться и неприятных разговоров о разбитом стекле все равно не избежать. Но неужели соседка позвала милиционера? Интересно, что она ему рассказывает?
Сережа — человек быстро меняющихся настроений. Охваченный уже не страхом, а любопытством, затаив дыхание он осторожно протиснулся в калитку, чтобы за кустами сирени незаметно подобраться к соседнему забору. Уже из калитки он увидел, что его опередили. Кусты были высокие и очень густые, но без листьев они просвечивали, как кружево. За сплетением веток Сережа различил прильнувшую к забору сестру. Лиза третий день болела ангиной и не ходила в школу. Набросив на плечи отцовскую куртку, в калошах на босу ногу, она зябко ежилась и пританцовывала, но ни на секунду не отрывала глаз от щели. Вероятно, по ту сторону забора происходило что-то интересное.
— Тсс… — зашипела она, услышав рядом с собой дыхание брата, и даже не посмотрела на него. — К Петушковым пришел милиционер, Сережка! Там такая обстановочка — ни в сказке сказать, ни пером описать! — продолжала сестра простуженным голосом — можно было подумать, что она чем-то подавилась.
— Дура, — беззлобно сказал Сережа. — А еще в восьмом классе учится. Иди сейчас же ложись в кровать! Вот папа придет!..
— Я тоже могу кое-что рассказать папе! — многозначительно прошипела Лиза и метнула на брата свирепый взгляд. Ее маленький остренький носик был багровым, как свекла, а губы совершенно синими.
— Очень я тебя боюсь! — сказал Сережа.
— Ты как разговариваешь со старшей сестрой, червяк! — выдохнула Лиза сквозь постукивающие зубы. Ей сделалось, наконец, так мучительно холодно, что она не стала ждать, что он ей ответит, и, прискакивая, побежала в дом.
Сережа ухмыльнулся и приложил глаз к щелке забора.
Худенькая соседка с бледным лицом куталась на крыльце в платок. У нее были испуганные глаза.
— Ваш сын, гражданка Петушкова, — неторопливо говорил участковый, — четвертый год нигде не работает после школы. Вы же сами делаете из него тунеядца.
— Я ему говорила, — слабо возражала соседка.
— Плохо говорили, гражданка Петушкова!
— Ну что я могу с ним поделать? — вдруг страдальчески вскрикнула она, и на ее глазах заблестели слезы. — Что я могу, товарищ лейтенант?
Участковый кашлянул, и его тон несколько смягчился.
— А где ваш сын в настоящее время?
— Да разве ж я могу знать? Разве ж он рассказывает мне, где он бывает, с кем гуляет? Это мой крест, товарищ лейтенант!
Она закрыла лицо руками, и Сереже стало вдруг очень жалко эту женщину и очень стыдно, когда он подумал о разбитом окне в ее доме. Его щекам и кончикам ушей сделалось горячо.
— Мы вызовем вашего сына в отделение… — донесся до Сережи голос участкового.
— Пожалуйста, вызовите, товарищ лейтенант! — ответила она чуть слышно. — У меня с ним больше никаких сил нету…
— Но вы со своей стороны предупредите сына, что, если он в месячный срок не начнет где-нибудь работать, мы его выселим из Ростова и заставим работать в принудительном порядке!
Тут на веранде заскрипела дверь, и Сережа услышал сердитый бабушкин голос:
— Ты чего под дождем мокнешь, архаровец? Ступай домой сейчас же!
«Наверно, Лизка наябедничала», — подумал Сережа и заторопился на веранду.
Дом Назаровых перегорожен на четыре комнаты. В центре дома — квадратная печь, срезающая в каждой комнате угол (эти углы отец аккуратно выложил белым кафелем). Прямо с веранды дверь ведет в столовую. Собственно, это кухня, но в этой светлой комнате так много цветов, такие нарядные занавески на окнах и такая белоснежная накрахмаленная скатерть всегда лежит на круглом столе, что называть эту комнату кухней язык не поворачивается.
Одна дверь из столовой ведет в самую большую комнату. Здесь обитают мужчины — Константин Сергеевич и Сережа. Другая дверь ведет к Лизе и бабушке. Их комнаты поменьше. Однако Лиза устроена лучше всех: у нее совсем отдельная комнатка, в которую можно попасть только, как говорит она, «через бабушку».
Конечно, приятно иметь отдельное жилье, но все-таки свою и папину комнату Сережа ни на какую другую не променял бы. Там, прежде чем заснуть, они ведут вполголоса мужские разговоры, в которых ничего не смыслит ни одна девчонка. Например, что такое подшипник? Или почему футболисты Ростова выиграли у спартаковцев, а киевским динамовцам проиграли? Да мало ли о чем могут говорить мужчины! Кроме того, их комната самая просторная, в ней стоит телевизор «Рекорд».
Сережа снял у входной двери ботинки и надел комнатные тапочки. В доме пахло жареными пирожками. Бабушка сгибалась возле духовки и мурлыкала свою любимую песенку:
Лиза крикнула сдавленным голосом из своей комнаты:
— Ты ботинки снял? — и закашлялась.
Почему она считает необходимым каждую минуту делать ему всякие замечания? Он обиженно засопел и не ответил.
— Ты слышишь, Сережка?
За него ответила бабушка:
— Снял, снял, Лизонька.
Бабушка обожает Лизу. Не бывает такого желания у внучки, чтобы бабушка сказала «нельзя». Сережа знает, что бабушка не заругает ее даже за то, что она больная бегает по двору в калошах на босу ногу. А на него все шишки валятся. Он «архаровец». Удивительно, что бабушка до сих пор не пилит его за выбитое стекло. Ведь соседка, наверно, еще вчера все ей рассказала. А что его ожидает за растерзанные штаны, которые ему пока удается незаметно скрывать под шкафом?
— Сережа, ты будешь обедать или подождешь папу? — спросила бабушка.
— Подожду, бабуся, — нежнейшим голосом ответил Сережа.
Бабушка подняла от печки раскрасневшееся лицо и подозрительно посмотрела на Сережу: такой голос у него бывает, когда он в чем-нибудь провинится.
— Небось есть-то хочешь?
— Самую чуточку, бабуся…
Она усмехнулась и притянула его к себе… От нее передавалось печное тепло и очень вкусно пахло топленым маслом. А от мягкой бабушкиной щеки просто исходил жар.
— Проголодался, постреленок! — она протянула ему пышный пирожок, ароматный, поджаристый и такой горячий, что в руке держать больно.
Нет, видно, несправедлив был Сережа, когда думал, что бабушка любит одну только Лизу…
Глава ВТОРАЯ
Когда легли спать, отец проговорил негромко:
Поделиться книгой: