Тринадцатый бог. История одного Зла

Галина Черкасова

Тринадцатый бог. История одного Зла

Пролог

Патриция, подволакивая правую ногу, на руках отползала назад. Кровь, отвратительно теплая, заливала сапог, сочилась через порванное голенище, оставляя темный след на предательски светлой земле. Боль раскатами сотрясала тело, толкая сознание к краю пропасти, за которой плескалась чернильная тьма забвения.

Патриция замерла, тонкими пальцами впившись во влажную почву. Выпала роса, и от земли парило. В молочном мареве ближайшие кусты с ещё голыми, черными веточками походили на рисунки тушью. Где-то в отдалении свистели птицы. Мир просыпался, чтобы жить дальше. Возможно, уже без неё. Патриция задержала дыхание. Безмятежную картину раннего утра опорочила отвратительная клякса. Изуродованное проклятьем человеческое лицо вынырнуло из туманной мути. С широкой окровавленной пасти хлопьями падала красная пена, а на желтом клыке болтались сизые кишки. Чудовище раздуло широкие ноздри, задергало длинными, острыми ушами и двинулось напролом через кустарник. Вот появился высокий загривок, лысый и отвратительно розовый хребет, усыпанный коричневыми язвами. Сейчас чудовище передвигалось на четвереньках, но, как успела убедиться Патриция на своем горьком опыте, передние лапы могло использовать как руки.

Женщина не сводила глаз с урода. Перед и во время боя у неё не было возможности разглядеть чудовище, погубившее их маленький отряд, но теперь она наблюдала за противником с ледяным спокойствием. Оторвав одну руку от земли, Патриция осторожно вытащила из-за пояса походный нож. Чудовище, конечно, давно заметило её. Щеря пасть, тварь потряхивала башкой и издевательски медленно, вразвалочку, подбиралось к своей последней жертве. Передние лапы, очень похожие на человеческие ладони с чересчур длинными пальцами, оставляли странные, чуждые животному миру, следы. Патриция таких зверей не знала, а если бы знала, уговорила бы Раллэ вернуться в деревню и запросить подкрепление. Пять человек, пять отлично обученных, успевших не раз побывать на поле боя воинов не смогли нанести чудовищу сколь-нибудь серьезных повреждений, а оно между тем за считаные мгновения разорвало на части четверых. Риц не успел поднять меч, как остался без руки, Грину тварь оторвала ноги, а кишки Ронза до сих пор висели на желтых клыках его убийцы.

— Витико, — убеждали их жители деревни и просили привезти королевского чародела.

— Вендиго, — презрительно сказал капитан Раллэ прошлой ночью, прижимая Патрицию к себе. — Медведь-шатун, вот кого нам предстоит изловить! Если бы мы не кисли в гарнизоне, я бы и не подумал напрашиваться в эту непроходимую глушь.

— Вендиго, — процедила Патриция, сжимая нож. Чудовище оскалилось, и на мгновение женщине показалось, что оно улыбается и даже кивает. Раллэ успел нанести удар прежде, чем лишился головы, но теперь Патриция не видела ни единой кровоточащей царапины на покрытой редкой белесой шерстью туше.

Вокруг пахло кровью и гнилью. Вендиго, убив последнюю жертву, утащит тела в свое логово, где сначала сожрет мужчин, а потом примется за её свежий труп. Вчера она спала с Раллэ, а завтра…

Кто-то пронзительно свистнул справа от неё. Вендиго замер. Красные глаза, мерцающие в предрассветном полумраке, смотрели на жертву, но уши дергались, а ноздри раздувались, ища очередного идиота, вставшего на пути проклятого. Свист повторился. Теперь свистели точно позади чудовища. Вендиго фыркнул и упрямо двинулся вперед — Патриция интересовала его значительно больше, нежели ветер, гулявший в ветвях кустарника. Женщина сжала зубы. Она ждала первого удара, рассчитывая всадить нож в незащищенную глотку чудовища и распороть его дряблую шею от уха до уха.

Свистнули коротко — «фвить», и вендиго как ветром сдуло. Он подскочил на всех четырех конечностях, взвизгнул по-собачьи и дернул в туман так стремительно, что Патриция не успела выдохнуть. Молочная дымка качнулась и поплыла. На картине вместо кляксы появилось яркое пятно — закутанная в потрепанный красный плащ фигура.

— Он вернется, — прохрипела Патриция.

— Знаю, — из-под капюшона, скрывавшего лицо, голос незнакомца звучал глухо. — Но теперь он ранен.

В подтверждении своих слов незнакомец чуть приподнял опущенный лук и прилаженную к нему стрелу.

— Кто… — но слова потонули в пронзительном крике. Вендиго, подскочив к раненой со спины, вцепился ей в плечо и затряс башкой, пытаясь оторвать руку. Патриция, сходя с ума от боли, наугад ударила ножом. Черная, вязкая жижа хлынула ей на лицо, заливая глаза, нос и рот. Вендиго хрюкнул и бросил жертву, вырвав клыки из тела. Патриция упала на землю, захлебываясь гнилой кровью своего убийцы. Последнее, что она увидела прежде, чем потерять сознание, была фигура лучника, закутанного в красный потрепанный плащ.

* * *

Гидеон держал лук и стрелу опущенными. Вендиго одним глазом смотрел на него. Второй, располосованный ножом женщины, восстанавливался, медленно вращаясь в глазнице. Чудовище раздувало ноздри, пытаясь поймать запах и понять, с кем имеет дело, но его усилия были тщетны. Если бы Гидеон мог улыбаться, он бы улыбался. Но если бы он мог улыбаться, вендиго бы его учуял и наверняка убил. Гидеон сделал шаг вперед. Вендиго ощерился и встал на задние лапы. В правой ляжке торчала стрела, мешая ране зажить и причиняя твари ощутимые неудобства.

— Теперь её заберу я, — Гидеон указал стрелой на лежавшую между ними женщину. — Иди прочь.

Вендиго сделал едва уловимое движение, но Гидеон тут же вскинул лук.

Тупой зверь. От человека в нем только и осталась, что ярость. Человек бы рискнул, а зверь боялся. Гидеону надоело играть с чудовищем. Он отбросил стрелу, шагнул вперед и резко, не таясь, вскинул руку с оттопыренным указательным пальцем.

— Пошел вон, — так хозяин указывает надоевшей собаке на дверь.

Вендиго снова опустился на четвереньки, показал клыки и, не получив желаемого эффекта, быстро развернувшись, прыгнул в туман. Гидеон опустил руку и обернулся. Женщина была ещё жива. Подобрав стрелу и закинув за плечо лук, он присел перед ней. Нога сломана, плечо прокушено, рука почти оторвана.

— Бесполезное дело, — решил Гидеон и, поднявшись, двинулся прочь. Под ноги попал валявшийся неподалеку шлем, и стрелок хотел было его пнуть, но в последний момент передумал. Вещь выглядела ценной. Гидеон поднял его и покрутил в руках. В «котелке» не нашлось ничего примечательного, кроме стрелки, которая была выполнена в виде геральдического скорпиона. Клешни располагались над бровями, а длинный хвост с жалом на конце прикрывал нос хозяйки.

— Великолепно, — Гидеон кивнул и, обернувшись, потряс шлемом. — Раз ты из знатного рода, который не жадничает платить налог с герба, значит, с оплатой услуг служителя Шестого бога проблем не возникнет. А если и он не поможет, тебя ждет место в фамильном склепе. Неплохо, да?

Женщина, конечно, не ответила. Гидеон, склонившись над раненой, стер с её лица кровь, быстро приладил на голову шлем, не желая разглядывать незнакомку и, поправив свой лук, взял воительницу на руки.

— Донна, — прокряхтел он, не без усилий выпрямившись. — Охотно верю, что большой вес вам добавляют доспехи, но не будь я уже мертв, я бы умер по дороге в деревню.

Солнце поднялось над горизонтом, оставив туман тлеть по оврагам, когда Гидеон добрался до поселения. Он не стал продираться внутрь, к домам зажиточных горожан, а сдал женщину в первую же хибару. Ему даже не пришлось объяснять, что произошло с воинами. За него всё сказали крестьяне.

— Витико! Витико! Он перебил королевских мечников!

Гидеон решил не ждать развязки. Небольшие деревеньки он предпочитал обходить стороной по нескольким причинам. Во-первых, человек, не показывающий свое лицо, только в городе не вызывал вопросов. Жители маленькой общины были бестактны и любопытны, к тому же очень суеверны, что доставляло немало хлопот. Во-вторых, в деревнях было полно скотины, которая свободно бродила по улицам. Собака забрешет, чуткая лошадь испугается и дернет во всю прыть, а бык или козел, чего доброго, пойдут в атаку. И, наконец, третья причина крылась в том, что в деревне наемнику нечего было делать. Здесь, конечно, предложили бы убить вендиго, но с проклятыми Гидеон предпочитал не связываться. Крестьянам нужен чародел, которому покровительствует Двенадцатый бог, а магов Гидеон избегал, что, впрочем, не составляло труда при их нынешней численности.

— Господин, отдохнули бы вы, — предложил крестьянин, отправив младшего сына к старосте. Жена его хлопотала над раненой, а хозяин дома, стоя на крыльце, расстроенно оглядывал гостя. — А мы их предупреждали. Да они молодые, не поверили. Эх, как жалко-то… Да идемте в дом! Отдохнете, отоспитесь.

«Нам просто не терпится узнать, почему вы скрываете лицо».

— В гробу отосплюсь, — Гидеон развернулся, подтянул перчатки, поправил капюшон, проверил застежку на груди и двинулся прочь. Уж лучше десять раз встретиться с вендиго, чем единожды с жителем деревни.

— Господин! Постойте! Как имя-то ваше?! Что даме сказать, когда она проснется? За кого ей молить богов?

И снова Гидеон мысленно усмехнулся.

— Пусть вознесет молитвы Тринадцатому богу.

Глава 1

Водолей

— Тринадцатого бога нет, юная донна. Это ересь, — Нит, подперев кулаком щеку, тоскливо смотрел на свою подопечную. — Тринадцатого бога упоминают, когда хотят сказать о чем-то несуществующем, выдуманном, лживом, невозможном.

Глория, нахмурившись, постучала пальцем по странице огромного рукописного тома, лежащего перед ней.

— Тут написано, — настаивала она. — Что Тринадцатый бог «есть человеческое воплощение небесного разума».

— Эту фразу следует понимать так — человек не может уподобиться богам.

— Да нет же…

— Донна Глория. Богов двенадцать. И небесных домов двенадцать.

— Тринадцать. Тут написано, что между домом Скорпиона и Стрельца есть дом Змееносца.

— Читайте дальше.

— «И он пуст, потому что Тринадцатый бог ещё не явился».

— И не явится, донна, — Нит подавил зевок. — Мы будем учиться или продолжим спорить о ереси?

Глория исподлобья глянула на него. Светло-голубые глаза девочки потемнели. Нит мысленно застонал. Нет, сегодня она точно не отстанет. Придется играть не по правилам.

— Учитель, Тринадцатым богом должен стать человек? Или один из двенадцати решит спуститься к нам? — Глория подалась вперед, и кудри цвета меди упали на желтые страницы. Когда она подрастет, будет чудо как хороша.

— Тринадцатый бог — это ересь, — тоном, не терпящим возражений, заявил Нит. — Донна, вы помните, что такое «ересь»?

— Когда то, что священники не могут объяснить сами, объясняют другие, — съязвила Глория.

— Вы сомневаетесь в знаниях вашего несчастного слуги? — Нит пошел в атаку — задал вопрос печальным, немного обиженным голосом, как если бы её слова задели его до глубины души.

Глория вскинула голову, прищурилась. На бледных щеках проступил едва заметный румянец. Нит грустно смотрел на девочку.

— Простите, учитель, — Глория опустила глаза. — Я не хотела вас обидеть.

Нит про себя усмехнулся. Он знал, чувствовал, что становится для четырнадцатилетней Глории предметом обожания. Девочка вступала в пору юности, менялась едва ли не с каждым днем и искала того, о ком можно было бы думать долгими бессонными ночами — достаточно молодого, красивого и умного. Нит считал, что первое качество как нельзя лучше укрепляло позиции двух других. Но он не собирался играть с огнем. Совсем скоро родители рассчитывали отправить Глорию в школу при храме Девы, где девушку обучат целительству. Маловероятно, что они столкнутся там. Он изучал историю, философию и религию, служа при храме Водолея, и к медицине не имел никакого отношения. Девчонка повздыхает и забудет, а пока этим можно пользоваться для борьбы с её непробиваемым на первый взгляд упрямством. Младшая дочь семьи Нильянто была не по годам умна.

— Сестра рассказывала, что её спас Тринадцатый бог, — стараясь сгладить неловкость, начала оправдываться Глория. Нит встрепенулся.

— Патриция?

Девочка кивнула.

— Я поговорю с ней, — строго выдал Нит, скрывая радость от мысли, что, наконец, нашел повод повидаться со старшей Нильянто. — Продолжим нашу беседу. Что же такое «ересь»?

Глория вздохнула.

— Проявление слабости человеческого ума и духа.

— Хорошо, юная донна — Нит позволил себе ободряюще улыбнуться.

Девочка потупила взгляд и покраснела. Ниту нисколько не было стыдно. Он пользовался тем, чем его одарили боги, во славу их и для упрочнения веры.

Словно в ответ на его мысли зазвенели колокола. Сначала заговорили Лирии из королевского дворца, потом глухо, перебивая звонкую песнь, вступили Арии храма Восьмого бога, расположенного у некрополя.

— Потеря в королевской семье, — произнесла Глория.

Нит кивнул.

— Сейчас узнаем, кто.

Третьими вступили в хор Имирии — колокола храма Четвертого бога, покровителя женщин, матерей и браков.

— Жена короля, — прошептала Глория и, прижав ладонь к губам, испуганно уставилась на Нита. Тот откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, пожал плечами. Пятая жена короля Коинта отошла в мир иной, оставив мужа и страну без наследника. Конечно, колокола могли звонить и по королеве-матери, но та сроду не болела, а вот Коинту с женами не везло. Или, что скорее всего, женам не везло с Коинтом. Боги отвернулись от последнего короля династии Львов. Сколько ни строй храмов, звон колоколов будут слышать лишь люди. Боги же внимали молитвам, а народ за последние десятилетия растерял праведный настрой. Коинт не боролся за души верующих, зато осыпал дарами богов и священников.

Один за другим вступили в нестройный хор голоса всех двенадцати храмов, а затем, когда внезапная тишина обрушилась на город, протяжно запели Клагды Пантеона, отсчитывая, сколько лет провела на земле последняя королева Коинта.

— Двадцать три года, — Глория шмыгнула носом. — Она была такой красивой.

— Сегодня оставим уроки, — Нит поднялся. — Вознесите молитвы за душу несчастной королевы. Она продержалась дольше всех.

— Вы… приедете завтра? — осторожно спросила Глория, закрывая книгу.

— Траур продлится три дня, — Нит наморщил лоб. — Значит… возобновим занятия на следующей неделе.

Глория не смогла скрыть разочарования, и Нит поспешил удалиться, чтобы не услышать лишнего.

Во дворце семьи Нильянто стоял несвойственный послеобеденным часам гвалт. Всюду сновали слуги, хмурые и раздосадованные тем, что им не дали времени обсудить случившуюся трагедию. Приближенные к королю, отмеченные десницей Восьмого бога Нильянто имели прямое отношение к похоронам господ королевского дома. Глава семьи, конечно, займется мирскими делами, связанными с кончиной королевы, но за переход её души в царство мертвых будет отвечать священнослужитель храма Восьмого бога и по совместительству брат мессера Нильянто, Черный Скорпион, маэстро смерти Клавдий.

Нита передернуло, когда он вспомнил о Клавдии. Этот человек, надменный и угрюмый, редко покидал храм, за что жители города, конечно, были ему безмерно благодарны. Он никогда не пользовался экипажем и ездил исключительно верхом на вороном жеребце, держа в одной руке поводья, а в другой свой посох, увенчанный острым серпом. Черное одеяние служителя плохо скрывало мощное тело закаленного в боях воина. О славных битвах напоминали и отметины, оставленные на лице Клавдия неприятелем — служитель лишился правого уха, ноздри и части верхней губы. Однако не только уродства внушали страх. Глаза Клавдия были черны, как венец, украшавший его лысую голову, и в глазах этих тонул свет живого дня. Ходило множество слухов о том, как он достиг ночи в светлых очах, но каждый знал, что Кладвий остался зрячим. Он видел всё и даже мертвых, которых собственноручно провожал в некрополь через Арку Последнего шага. Не меньше вопросов вызывал и венец служителя смерти, выполненный в виде скорпиона с нависающим над лысой макушкой жалом, который Клавдий носил, якобы никогда не снимая. Говаривали, что сам Восьмой бог короновал своего избранника.

Нит не верил слухам. Он знал, что Клавдий — всего лишь человек из плоти и крови, которому не чужды слабость и боль. Но это не мешало Ниту побаиваться Черного Скорпиона. Клавдий был живым воплощением смерти, и, видя его, даже чароделы задумывались о бренности бытия, неотвратимой кончине и о том, что, возможно, за аркой Последнего шага царит вечная и непроглядная тьма.

Нит миновал коридор, увешанный новыми, цветными гобеленами, спустился на этаж ниже и нос к носу столкнулся с Клавдием. Служитель смерти сверху вниз посмотрел на служителя науки и, не удостоив того кивком, отступил в сторону. Острие серпа чиркнуло по гобелену, оставив белесый порез на яркой ткани.

— Доброго дня, — пролепетал Нит.

— Покойной смерти, — глухо отозвался Клавдий и, взметнув полы плаща, развернулся и двинулся прочь по опустевшему коридору. Никто не желал встречаться с Черным Скорпионом раньше времени.

Нит, сглотнув, бросил рассеянный взгляд на дверь, ведущую в покои Патриции. Помявшись на пороге, он неуверенно постучал. Ему открыла служанка.

— Скорпион ушел? — она высунулась в коридор, огляделась и, возведя глаза к потолку, облегченно вздохнула. — Сейчас доложу о вас госпоже. Ждите.

— Кто там? — раздался резкий, раздраженный голос Патриции.

— Учитель Нит, — ответила служанка, поведя плечами.

— Пусть войдет, — приказ прозвучал на удивление равнодушно.

Служанка отступила, пропуская гостя в покои госпожи. В отличие от комнаты Глории, здесь имелась прихожая, собственная ванная комната, приемная и спальня. Стены были выкрашены в бледно-зеленый цвет с трафаретным золотистым узором в виде виноградных лоз. На полу лежали мохнатые ковры, привезенные с севера, совсем не подходящие для домов южан. Нит осторожно шагнул на серый ворс, и ступня потонула в мехе. По такой шкуре хотелось пройтись босиком.

— Учитель, — позвала Патриция. Она сидела в приемной у распахнутого окна, погрузившись в глубокое кресло. Одна рука свисала с подлокотника, и пальцами Патриция касалась ворса ковра, другой же рукой подпирала щеку. Взгляд женщины был устремлен на улицу, с которой доносился привычный шум города.

— Доброго дня, — Нит поклонился. Патриция устало махнула рукой на стоявшее перед небольшим письменным столом кресло.

— Спорю на свою честь, дядя в ответ пожелал вам покойной смерти, — без тени иронии произнесла она, чуть повернув голову в его сторону.

— Черный Скорпион может ручаться только за это, — Нит с деланным равнодушием пожал плечами и, поправив свое свободное темно-синее одеяние, уселся в кресло.

Патриция слабо улыбнулась. Гибель отряда и болезнь подкосили её. Некогда здоровая, пышущая жизнью дева-воительница превратилась в меланхоличную, бледную затворницу. Теперь мужским нарядам Патриция предпочитала не по погоде легкие, воздушные платья с открытыми плечами. О былой славе напоминал лишь притороченный к пояску походный нож.

— Королева умерла, — безразлично заметила Патриция, наблюдая из окна за жизнью улицы. — Значит, Марк проиграл Августину три тысячи флори.

— Как ваше самочувствие, донна?

— Прекрасно. Как вы могли заметить, колокола звонят не по мне.

Нит пожевал губу. С каждой их новой беседой Патриция всё чаще упоминала о смерти. Её голос становился слабее. Она теряла смысл жизни, таяла, как свеча.

— Сегодня, во время занятий, Глория рассказала мне о Тринадцатом боге, — начал было Нит и осекся, потому что Патриция улыбнулась.

— Решили поймать меня на ереси? Попробуйте.

Нит вскинул брови.