Цветок вампира – аконит

Таня лишь отмахнулась:

– Болтай она меньше по телефону с подружками или с родительским комитетом, времени бы хватало и на большее.

– Но ведь ей нужно как-то отдыхать, – не отступала я. – Ты или папа, хотя бы иногда, берете на себя младших? Чтобы она встретилась с подругами или кем-нибудь еще?

Таня пожала плечами:

– Она и не просит. Вот будет дискотека, там и наобщается. Только и делает сейчас, что трещит с родительским комитетом. Не могут решить, чем украсить первый этаж. Еще даже тему не выбрали, кроме, цитирую: «Давайте сделаем что-нибудь хэллоуинское, но без сатанинских намеков. У нас православная страна».

– Может, мы можем помочь? Для себя же и постараемся, – вмешался в разговор Никита, отложив вилку. Я даже не заметила, когда он начал есть, – настолько задумалась.

Таня встретила предложение с восторгом. Вместе мы вспоминали старые фильмы ужасов, пытаясь решить, кому отдать предпочтение: ведьмам или вампирам? В обсуждениях мелькали скандинавские мифы и античные. Мысль о греческих тогах поначалу привела всех в восторг, но когда я вспомнила, как холодно бывает в Ксертони в октябре, радость быстро сошла на нет: слишком комично по приходе на дискотеку снимать теплые колготки да переобуваться в открытые сандалии. Отопление, конечно, к этому времени уже дадут, но рассчитывать на многое не стоило. Ведьмовская тема показалась всем сидящим за столом более удачной: можно было и тепло укутаться, и, наоборот, при желании, обнажить все, что хочется. Таня пообещала обсудить наше видение с мамой и предложить помощь от параллели с оформлением.

Постепенно все за столом закончили обедать, забрали куртки и проследовали к выходу из школы. Едва я вышла за порог, как почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась. Станислав стоял один, прислонившись к стене. В той же позе я застала Смирнова утром. Как только наши глаза встретились, он двинулся ко мне, оттолкнувшись ногой от стены, но появился Каримов:

– Тебя подвезти? – Он улыбнулся и наспех застегнул молнию кожаной куртки.

– Я бы с радостью, но за мной зайдет Костин коллега. К тому же я снова на велике.

– Велик не проблема. Можем забросить его в багажник, как вчера.

Никита сказал последнюю фразу громче. Почти дошедший до нас Стас остановился и, точно услышав сказанное, поджал губы и отвел взгляд. Мгновение он постоял неподвижно, после чего развернулся на одних носках и пошел в сторону братьев и сестер. Вскоре вся пятерка стояла рядом с серебристым мерседесом, похожим на внедорожник.

– Ты видишь коллегу отца? – Ник тоже посмотрел в сторону парковки.

– Кажется, он еще не приехал.

– Может, не поздно еще позвонить? Вдруг он еще не выехал? Мне совсем не сложно тебя подвезти, – Никита одарил меня умоляющим взглядом.

– Извини, – я хотела уже принять предложение Ника, но на парковку въехала уже знакомая «четверка» Костиного коллеги. – Вон его машина.

– Тогда завтра?

– Понимаешь, смысл езды на велосипеде в том, чтобы использовать альтернативный транспорт. Ну, знаешь, который не загрязняет атмосферу. С просьбой отца я ничего не могу поделать, но и в будущем обещать совместных поездок из школы тоже.

– У тебя какой-то пунктик на экологии?

– Вроде того, – смущенно ответила я, ожидая осуждения.

– Если передумаешь, я к твоим услугам. Как ни крути, езжу до школы и обратно. А если со мной будет ездить кто-то еще, вред экологии, можно считать, меньше.

– Это как в социальной рекламе, где объясняют, что нужно ездить на одной машине вчетвером, а не покупать четыре разных автомобиля?

– Именно!

– Ладно, – мне было приятно, что он тоже смотрел этот ролик. – Уговорил. Когда-нибудь, когда будет очень холодно. Идет?

– Идет. – Ник светился от счастья.

* * *

Открыв дверь в квартиру, я сразу заметила на коврике у входа ботинки Кости и куртку, небрежно брошенную на пуф. Из гостиной доносился приглушенный голос диктора новостей, но слов было не разобрать. Я прошла в комнату и застала отца спящим на диване. Он все еще был в водолазке и темно-синих брюках. Так устал, что забыл переодеться.

Мягко ступая по полу, я заглянула в свою комнату, положила рюкзак и стянула с постели тяжелое покрывало в сиреневую строчку. Вернувшись в гостиную, заботливо укрыла отца, насколько это было возможно: Костя был настолько высоким, что покрывало едва доставало ему до колен, оставляя ноги непокрытыми. Что ж, я сделала все возможное.

На плите поджидала сковородка с фасолью в светло-коричневом соусе и яичницей. Двигаться по кухне приходилось медленно, чтобы не наделать шума. Спустя какое-то время я уже сидела рядом со спящим отцом, ужиная. Сводка вечерних новостей рассказывала о кошмарах, происходящих в мире. Хоть бы раз показали что-то хорошее, честное слово.

Я бегло осмотрелась в поиске пульта и обнаружила его на полке у телевизора. Собиралась переключить канал, но увидела лицо Кости крупным планом на экране и передумала: у отца брали интервью, вот это да!

Обернувшись на отца и оценив, насколько крепок его сон, я рискнула прибавить громкость.

– …после открытия новой трассы число происшествий возросло. Нам удалось идентифицировать жертву и вызвать на опознание родственников, которые, в свою очередь, подтвердили личность погибшей. В настоящее время ведется расследование. Сложность заключается в том, что на новой трассе еще не завершилась установка камер наблюдения. Идет поиск свидетелей. Если вы видели эту девушку в последние 72 часа, просьба связаться с нами по телефону внизу экрана.

Сбоку от лица папы разместили фотографию школьницы. Она вполне могла быть моей ровесницей. Темные волосы с рыжеватым отливом, стройная. Девушка смотрела в объектив камеры, улыбаясь. Должно быть, кадр был взят из домашнего архива.

– Константин, скажите, может происшествие оказаться связано с тремя другими делами, где также фигурируют обескровленные тела?

Отец уставился на репортершу холодным, непроницаемым взглядом:

– Я не говорил, что тело жертвы обескровлено.

Репортерша продолжила наступление:

– Возможно ли, что в Ксертони завелся серийный убийца?

– Не стоит поспешными выводами пугать горожан. В настоящее время признаков для такого вывода немного, и…

Женский голос за кадром перебил отца:

– Всех жертв находили в лесах у новой трассы, недалеко от заправочной станции и гипермаркета. Портреты жертв имеют схожий возраст и внешность, как и способ умерщвления. Все девушки проживали в северном районе Ксертони. Значит ли это, что убийцей может оказаться кто-то из местных?

– Мы не исключаем эту версию. Боюсь, это все, что я могу сказать.

– Как страж правопорядка, дадите ли вы несколько советов горожанам?

На мгновение отец замер, обдумывая ответ:

– Остерегайтесь незнакомцев, особенно вблизи трассы. Не оставляйте детей без присмотра. Не выходите из дома после заката.

– Благодарим, Константин!

Кадр остановился. На его смену пришло изображение светлой студии с ведущей новостей за стойкой. Женщина принялась быстро зачитывать новое сообщение с суфлера, рассказывая о других событиях, произошедших за день.

Было странно видеть папу на большом экране, когда он лежит, посапывая, рядом. Каждый раз, когда кто-то говорил о новой трассе, внутри нарастала тревога. Все внутри велело держаться подальше от этой дороги, предчувствуя беду. Я редко смотрела новости и, должно быть, стала особо чувствительна к плохим новостям, быстро впуская чужую боль внутрь. Головой я понимала, что ничто сейчас не угрожает моей жизни, но это чертово чувство успело пустить корни.

– Что делаешь?

Голос отца прервал рассуждения так неожиданно, что я вздрогнула. Обернувшись, увидела заспанное лицо Кости. Всем видом отец демонстрировал расслабленность, а наброшенное покрывало добавляло ноты уюта.

– На тебя смотрю. И тут, – я указала в сторону экрана, а затем в сторону дивана, – и там. Стоит поздравить с первым интервью?

Костя прыснул и попробовал подняться. Покрывало соскользнуло с груди на пол.

– Эти репортеришки только и делают, что следуют по пятам. Ухватились за сюжет года, тоже мне. Говорил ведь – не нужна городу новая трасса, – раздосадованно отец потирал глаза, пытаясь отогнать остатки сна. – Лучше бы пустили дорогу в объезд, через зеленую зону, подальше от людей. Но нет, эти любители лесов по всей России принялись строчить петиции, а губернатор, переживая за новый срок, пошел у них на поводу.

– Они хотели построить трассу через Серебристый заповедник?

Костя молча кивнул, а затем поднялся с дивана и проследовал на кухню. Достав из подвесного шкафа стакан, отец налил из-под крана холодной воды и мелкими глотками принялся пить.

– В школе многие рады открытию трассы, – сказала я, утаив причастие к одной из петиций.

Лес – важная составляющая экосистемы. Статус заповедной зоны присваивается не просто так. Жизнь сотен видов растений и животных могла попасть под угрозу. Жители леса – не люди. У них нет возможности в пару кликов оформить билет и переехать по прихоти.

– Это кто рад?

– Каримов, например. Он говорит…

– Ну еще бы! – Костя оборвал меня на полуслове. – Папочкин бизнес расцветает. Того и гляди за расширение возьмутся. Еще бы он был не рад.

– Разве плохо, что у города становится больше средств? Расширение создаст новые рабочие места.

– Ася, ты не понимаешь. – Голос Кости неприятно изменился. – Больше средств становится не у города, а у бизнесов конкретных людей. Все остальные вынуждены мириться с последствиями. Думаешь, родители мертвых девочек готовы махнуть рукой на утрату и сказать «зато городу стало лучше»?

Густая тишина наполнила комнату. Только с улицы доносилось урчание старенького мотора. Должно быть, сосед снизу возвращается с работы: у его машины очень характе́рный звук. С детства ни с чем не спутаю. Сложив руки на груди, я успела сделать только шаг к своей комнате, как Костя вновь заговорил.

– Послушай, – неуверенно начал он, – знаю, ты здесь ни при чем. Мне не стоило так говорить. Это все нервы, понимаешь? – Голос отца смягчился. Он провел рукой по лицу и шумно вздохнул. – Эти девочки – они так похожи на тебя. Я смотрю на них и вижу до боли знакомое, родное лицо, – он сделал паузу, прилагая усилие, чтобы открыться. – Доля секунды, и от одной лишь мысли, что на их месте могла лежать моя собственная дочь, все внутри рвется на части.

Отец смотрел в пол, когда говорил. От неподвижного взгляда веяло болью и скорбью. Поддавшись порыву, я быстро оказалась возле отца и крепко обняла за шею, пусть для этого и пришлось подняться на цыпочки.

Висок кололо от соприкосновения с щетиной, но я не смела пошевелиться. Объятия – очень обманчивый жест. В них удобно спрятать не только лицо, но и слезы. Самая яркая боль отражается на человеческом лице, когда его никто не видит. Мне стоило усилия не поддаться соблазну. Я понимала: один предательский всхлип, и мы оба утонем в омуте чужого горя.

Рука отца легла мне на плечо. Сосед снизу заглушил мотор авто.

– Пообещай мне кое-что, ладно?

Осторожно кивнула, чуть надавив подбородком на плечо отца.

– Береги себя.

И я пообещала, не представляя, как скоро нарушу слово.

Глава 3

И грянул гром

Остаток сентября прошел напряженно. Чем дольше полиция искала преступника, тем сложнее становились наши отношения с Костей. Однажды вечером, находясь в своей комнате, я услышала, как отец говорил с кем-то по телефону на повышенных тонах. Дверь была закрыта, поэтому до меня доносились лишь обрывки фраз. Из них я поняла, что след таинственного убийцы не так просто отыскать. Отец считал, что в расследовании могли бы помочь частные камеры наружного наблюдения близ стоянки на заправочной станции. Как раз той, что соседствовала с семейным гипермаркетом Каримовых. Сложность заключалась в простом нежелании отца Никиты сотрудничать со следствием, и мне было неясно почему: последнее тело нашли не так далеко от магазина. Неужели убийство не сказалось на продажах? Я бы не удивилась, узнав, что многие местные последнее время стараются держаться подальше от всего, связанного с убийством. Меня и саму настораживала даже мысль поехать вновь в супермаркет, хотя головой я понимала: молния не бьет в одно место дважды.

Из-за накалившейся обстановки между отцами усложнились и наши взаимоотношения с Ником. Папа был категорически против моего появления в ближайшем радиусе от супермаркета, подчеркивая, насколько плохо могла закончиться очередная поездка через лес на велосипеде. В плотном графике дежурств отец умудрялся встречать меня из школы и отвозить домой. В редкие дни, когда у него не получалось, на помощь Косте приходил коллега: все тот же светловолосый молодой следователь в неизменной иссиня-черной обтягивающей водолазке и нараспашку надетом дождевике похожего оттенка. Мне больше нравились дни, когда забирать меня из школы приезжал приятель отца: он хотя бы не сверлил взглядом Ника, когда мы прощались на парковке после очередного учебного дня.

Все чаще на уроках мы садились с Каримовым вместе, а за обедом предпочитали отсаживаться от всех и разговаривать о том, что только нам было интересно. Никита оказался не только отличным собеседником, но и слушателем. Мне было непривычно, что кто-то интересуется мной, моими интересами. Задает уточняющие вопросы. Мы легко переходили с темы на тему: то, говоря об экологии, рассуждали, какие книги наносят больше вреда – бумажные или электронные, то говорили об истории, то о кино. Иногда у меня складывалось впечатление, что Никита почти ничего не смотрел, хотя живо интересовался каждым упомянутым сериалом. Во время одного из будничных разговоров Каримов пригласил меня в кино. Я была бы и рада согласиться, но понимала: пока наши отцы не договорятся, никуда Костя меня не отпустит.

До середины октября так и проходили мои дни: из школы прямиком домой, из дома – в школу. С одной стороны, сидение в четырех стенах отлично сказалось на оценках и внешнем виде квартиры. От скуки я перебрала стеллажи с книгами, разобрала старые вещи и упаковала, чтобы отвезти в центр для малоимущих. Я даже заказала по Интернету новые занавески и посуду с разрешения папы. Ему было приятно, что в квартире теперь живет кто-то еще. Постепенно дом ожил благодаря новым деталям интерьера, пряным ароматам и звукам: на одном из шкафов я нашла давно позабытый отцом виниловый проигрыватель и целую коробку с пластинками. Находка показалась мне неожиданной. Особенно после того, как я изучила пластинки. Вопреки моим ожиданиям, там было много классики и даже джаза, к которому я и сама питала страсть. Что и говорить: нашлось даже место рождественскому сборнику Фрэнка Синатры, поэтому в квартире то и дело стал звучать легко привязывающийся мотив Let it snow, пусть за окном не было даже намека на первый снег.

С другой стороны, я только переехала в Ксертонь и не успела обжиться, как превратилась в принцессу, запертую в башне. Пусть в школе постепенно и крепли связи, аромат одиночества в пустой квартире не могла развеять ни одна ароматическая свеча. Было грустно осознавать, просматривая социальные сети одноклассников по вечерам, что у других все иначе. Девчонки ходили вместе прогуляться, мальчишки зависали то в тире, то в боулинге. Сотни новых фотографий и видео с довольными лицами пополняли ленту каждый день. В такие моменты я чувствовала себя за чертой жизни, упуская безымянный всеобщий праздник. В конце концов, в городе даже не был введен комендантский час, но нет – именно меня угораздило родиться в семье полицейского.

Еще хуже было то, что приятельницы из Ростова, как сговорившись, перестали мне писать. С глаз долой – из сердца вон. Я пробовала начинать разговор сама, но в ответ получала короткие сообщения, будто каждый символ стоил тысячу рублей. Девочки ничего не спрашивали в ответ, а стоило мне отправить очередной вопрос, выходили из сети. Две из трех старых приятельниц в какой-то момент и вовсе перестали открывать сообщения от меня. Я не знала, как исправить ситуацию, да и нужно ли было? За все прошедшие годы мост дружбы так и не окреп между нами на фоне извечных насмешек других одноклассников, которые сплотили нас в свое время. Мне удалось с переездом вырваться из порочного круга, а вот они остались в той же среде. Быть может, когда утратилось то, что нас объединяло, растворилась и причина нашего общения?

Но если бы у меня действительно наладилась жизнь после переезда. Первое время я понимающе относилась к изрядной опеке Кости, думая, не пройдет и недели, как все вернется на круги своя. Спустя десять дней я поняла, как ошибалась, и принялась осторожно, приводя аргументы и показывая фотографии ребят, донести до Кости важность выпускного класса. Не пройдет и полгода, как время для праздных гуляний и простых радостей юности безвозвратно уйдет. На смену беззаботному общению придет подготовка к выпускным экзаменам, а там и поступление в вуз.

Но отец позабыл, что и сам когда-то учился в выпускном классе, и не понимал, как важно для меня после стольких лет в шкуре изгоя наконец попробовать на вкус школьную жизнь. Он даже не пытался парировать мои аргументы, твердя на повторе, как опасно сейчас на улицах и что родители одноклассников излишне беспечны. Если бы все были такими же предусмотрительными, как он, ничего бы подобного в Ксертони не произошло. Ни вчера, ни когда-нибудь.

Каждый последующий разговор ни к чему не приводил – мы только начинали ругаться, порой даже переходя на повышенные тона. Костя даже не пытался меня понять, найти хоть какой-то компромисс, и это откровенно раздражало. Я хотела участвовать в школьной газете, больше узнавать ребят. Ходить вместе в кино и гулять, пока погода позволяет. Сближаться с другими и, кто знает, быть может, даже найти пару на выпускной бал. Этот год должен был стать лучшим для меня за школьную пору. Возможность наверстать упущенное мелькала перед глазами и с каждый днем ускользала, растворяясь в ксертоньском тумане.

Проснувшись утром пятнадцатого октября, я решила для себя, что больше так продолжаться не может. Если новая жизнь оказалась для меня под запретом, то из двух зол я выбрала меньшее: уж лучше буду и дальше терпеть насмешки в понятном родном Ростове, чем сидеть в четырех стенах в одиночестве и наблюдать, как проносится мимо возможная жизнь, а я даже не могу к ней прикоснуться. Дома меня хотя бы ждала свобода перемещений, знакомые улочки и излюбленные кафе, а насмешки в школе… мне не привыкать. Справлялась раньше, справлюсь и теперь.

Я начала собирать рюкзак в школу, забросив внутрь также зубную щетку, пару свежих кофт и штанов. Все остальные вещи достану потом. За ночь телефон зарядился полностью. Включив компьютер, я быстро проверила, есть ли вылеты в Ростов и авиабилеты. Чтобы подстраховаться, проверила и поезда. На любой из маршрутов было достаточно средств. Оставалось найти паспорт и надеяться, что в аэропорту не обратят внимание на возраст. Все же восемнадцать мне еще не исполнилось, а значит, одной на борт мне не пройти. Маме всегда приходилось заполнять какие-то бумаги, но, честно говоря, я никогда не вникала. Мне придется полагаться на удачу, что никто не заметит.

Полная решимости, я вышла из комнаты, одетая и готовая бежать. Но в коридоре обнаружила, что велосипеда нет. Отец в очередной раз говорил с кем-то по телефону, и для меня, не знающей контекста, его речь выглядела бессвязной. Даже не пытаясь прислушаться, наскоро укротив любопытство, я распахнула входную дверь, надеясь разыскать железного друга, но увы. Помедлив и поразмыслив, куда еще за ненадобностью мог убрать Костя велосипед, я вспомнила о балконе в спальне отца.

– Бинго, – вслух обрадовалась я, заметив руль за окном.

Быстро пересекла комнату, по периметру обойдя двуспальную кровать, и замерла, окинув ее взглядом. Отец уже постелил темно-изумрудное белье с золотисто-оранжевым витиеватым орнаментом, которое я заказала на прошлой неделе. На тумбе справа стояла фоторамка, повернутая чуть под углом так, чтобы можно было смотреть на изображение перед сном. Блик от света с улицы мешал рассмотреть фотографию, поэтому я подошла и подняла рамку. На старом снимке напротив подъездной двери стояла женщина с младенцем на руках, которую я сразу узнала. Сбоку от нее, придерживая за талию, стоял отец в синей полицейской форме, с еще полностью темными волосами, не отмеченными сединой. По груди тут же разлилось тепло, и мной овладела тоска от осознания, как давно мы были все вместе. Втроем. Я этого времени и не помнила. Для меня мама всегда существовала отдельно от Кости. Пока я росла, в доме всегда появлялся кто-то третий, уходящий. Ни один из последующих маминых мужчин не пытался заменить мне отца, и я была за это по-своему благодарна. Вот только как долго Костя был один, прежде чем я переехала к отцу доучиваться, раз в спальне все та же семейная фотография? Ни одна женщина не свяжет свою жизнь с мужчиной, у которого в памяти и в сердце – другая семья.

– Что ты здесь делаешь? – Я вздрогнула, услышав голос отца.

– Ничего. Так… – Рамка в руках будто обжигала ладони, но я в нерешительности продолжала держать ее, не зная, как поступить.

Костя перевел взгляд на фотографию и улыбнулся теплой, ласковой улыбкой, которую я давно не замечала на лице отца. Он подошел ко мне и указал пальцем на кулек, которым, несомненно, была маленькая я:

– Это мы тебя только-только из роддома привезли. Вас тогда задержали дольше, чем положено, и я даже успел занять у одного из коллег пленочный фотоаппарат – Витька как раз из отпуска вернулся и подсобил, – на минуту отец замолчал, а затем на выдохе произнес: – Хорошее было время.

В голосе звучала глубина одиночества последних прожитых лет, и от этого мое сердце разрывалось на части. Я не могла его бросить. Не сейчас, когда мы только начали жить вместе. Моя жизнь имела цену и была важна. Но платить за нее новой раной на сердце Кости я не была готова.

– Послушай, пап, – я начала медленно, понимая, что момент неподходящий, но едва ли представится другой. – Нам нужно поговорить.

Он опустился на постель и похлопал ладонью по одеялу, приглашая меня сделать то же самое. Я поставила снимок на место и присела рядом. Костя молча ждал.

– Я не могу так больше. Правда, не могу. Мне мало общения в школе. Я понимаю, как ты беспокоишься из-за всего происходящего, как хочешь меня защитить. Но ты не можешь уберечь меня от каждой возможной угрозы, понимаешь?

Костя кивнул. Он старался говорить медленно, немного растягивая слова, будто пытался сохранить тон голоса мягким:

– И что ты предлагаешь? Довериться судьбе и посмотреть, не станет ли моя дочь следующей жертвой маньяка? Извини, но такая игра мне совсем не по вкусу.

– Нет. Не довериться судьбе, но действовать в рамках разумного. Жизнь должна продолжаться. Например, если я не могу прогуливаться по улицам Ксертони одна, то почему бы мне не пригласить друзей домой? Места ведь много.

– Отличная идея! – наигранно радостно ответил отец. – И пусть тогда другие дети потом возвращаются в одиночестве и угодят в лапы маньяка, а ты потом будешь корить себя всю жизнь. Вот уж радости сколько!

– Ну замечательно. – Очередная попытка поговорить лишь испортила настроение. Я почувствовала, как вновь закипаю. Идея вернуться к матери выглядела все более и более привлекательной, но решиться было трудно: совесть не позволяла оставить отца одного. Неужели нет никакого выхода, при котором и он будет доволен, и я?

Не знаю, сколько еще мы просидели в спальне, пока я предавалась размышлениям. Небо за окном уже приобрело светло-фиолетовый оттенок, а значит, пора было выдвигаться в школу. Отец поднялся: