Сукины дети 2. Помереть не трудно

Сукины дети 2. Помереть не трудно

В оный день, когда над миром новым

Бог склонял лицо своё, тогда

Солнце останавливали словом,

Словом разрушали города…

Н. Гумилёв.

Глава 1

Мусорные баки, разбитые фонари и грязь по колено. Под ногой хрустнул тонкий ледок, намёрзший в неглубокой луже — и это в середине апреля.

Я шел медленно, прислушиваясь к разнообразным шорохам, стараясь уловить тот самый запах… Но как всегда, всё случилось неожиданно и быстро.

В спину толкнуло, словно молотом. Падая, я успел перевернуться, выхватить пистолет и выстрелить четыре раза.

Раздался пронзительный визг, страшная морда, не успев рвануть зубами моё горло, отлетела к забору.

Я врубился спиной в противоположный забор — каменный, усиленный арматурой.

Дыхание вышибло, в глазах потемнело. И в этот момент грохнул ещё один выстрел.

Когда зрение вернулось, на куче битого кирпича я увидел знакомую фигуру: цилиндр, плащ-крылатка, револьвер…

— Плохо, кадет, — спрыгнув с кучи, Алекс подал мне руку. — Видать, рано я тебя к ночным экскурсиям допустил.

Я поднялся. Воздуха всё ещё не хватало, почки саднило — ударился я знатно.

— Чего это плохо? — я нашел глазами тварь. Она почти развеялась, но общие очертания ещё можно было угадать. — Я же её убил?

— Во-первых, ты должен замечать опасность до того, как она прыгнет тебе на спину, — шеф убрал револьвер в кобуру и неторопливо, заложив руки за спину, пошел вокруг «места преступления». Вдалеке слышался шум большого проспекта. Ветер нёс гудки автомобилей, шорох шин и запахи выхлопных газов. — Во-вторых, ты не сделал контрольного выстрела в голову.

— Да она и так рассеялась. Чего патроны тратить?

— Если бы это был не призрак, а настоящий вервольф, твои пули его бы не задержали.

— Да откуда взяться настоящему вервольфу в центре города? — я начал злиться.

По моим стандартам, я действовал суперпрофессионально. Проделал всё необходимое с шиком и блеском, не хуже самого шефа… А он просто придирается. Потому что не хочет отпускать на самостоятельную охоту. Тьфу, извините. Экскурсию.

Чувствовалась в этом эвфемизме некоторая фальшь, но я уже привык, что у нас в агентстве никакие вещи не называются своими именами.

— Ты думаешь, что уже самый умный, да? — добродушно вопросил Алекс.

— Да уж не глупее многих, — отряхнувшись, я захромал вдоль забора, считая, что дело закрыто, и больше здесь ловить нечего.

— А как ты объяснишь серебряные пули, застрявшие в заборе, обывателям?

— Чёрт!..

Я попятился, на ходу доставая отвёртку. Встав на колени там, где развеялся призрак, я нашел три вмятины, с застрявшими в них кусочками серебра. Сковырнул все три отвёрткой, а потом зашарил глазами по земле, в поисках четвёртой пули.

— Не трудись, — Алекс с насмешливым видом стоял у меня за спиной. И протягивал мне на затянутой в перчатку с раструбом ладони два тусклых смятых комочка. — Про мой выстрел, разумеется, ты забыл.

Нет, сегодня просто не мой день.

С утра всё пошло наперекосяк. Точнее, ещё с вечера… Вчера я поругался со своей девушкой. Причём, основательно так, серьёзно. И на мой взгляд, совершенно на пустом месте.

Мириам хотела работать у нас в «Петербургских Тайнах». Причём, ни много ни мало, как охотником — то бишь, извините, ночным экскурсоводом. А я хоть убей не мог представить, как сначала я приглашаю девушку в кино и на романтический ужин, а потом, наскоро вооружившись, мы рука об руку идём убивать монстров… Ну не укладывается это у меня в голове.

Обзывайте меня сексистом, самодуром и женоненавистником, но в этом вопросе я полностью согласен с шефом: любимая девушка — создание эфемерное, почти неземное. Ей надобно дарить цветы, сочинять в её честь поэмы, петь серенады на рассвете, под балконом… В крайнем случае — вызволять из лап не слишком страшного злодея.

Видеть, как предмет романтических грёз, эфемерное создание, молодецки хекнув, загоняет осиновый кол в грудь упырю… А потом отрезает ему голову большим мясницким тесаком… На мой взгляд, сия картина, застряв перед глазами, может приземлить даже самые возвышенные чувства.

Мириам, конечно же, упирала на то, что у нас уже работают целых три девушки — и взять её, четвёртой, будет только справедливо. Я, совершенно не подумав, на это ляпнул, что тройка — это как раз-таки число уравновешенное, почти сакральное, и портить его лишними фанабериями совершенно ни к чему.

Вот у вас когда-нибудь такое было? В споре с девушкой? Когда понимаешь, что яма, в которую предстоит упасть, не только уже вырыта, но и наполнена по самые края голодными аллигаторами?..

Но язык всё равно продолжает молоть, и остаётся только наблюдать, как аллигаторов становится всё больше…

В общем, расстались мы, так и не подписав мирного договора. И утром, припомнив все подробности, я чувствовал себя на редкость паршиво.

Днём я несколько раз пытался дозвониться до Мириам — но трубку каждый раз брал её отец, кладбищенский сторож, с которым, по понятным причинам, обсуждать ссору я не хотел.

Часов в восемь вечера, когда я, смирившись с поражением, только собрался испросить у шефа ключи от Хама, чтобы ехать извиняться лично — ну что поделать? Человек слаб. И если ему предстоит битва с любимой женщиной — лучше сразу выбросить белый флаг… — Алекс объявил, что сегодня намечается ночная экскурсия, и чтобы я был готов не позднее, чем через пять минут.

Честно говоря, я обрадовался. Что выяснение отношений откладывается, и даже как бы не по моей вине… Но всё равно: думать мог только о Мириам. Отсюда — все допущенные ошибки.

— Простите, шеф. Голова не тем забита.

— О, ну тогда всё в порядке, — забрав у меня смятые серебряные пули, он ссыпал их в карман: серебро нынче дорого, и разбрасываться ценными материалами глупо. — Раз у тебя голова… Наверняка, монстры тоже войдут в твоё положение. Завидят издалека и скажут: — Раз мон шер ами сегодня не в духе, не будем ему голову откусывать. Выберем другой день — когда он будет спокоен и собран, как саквояж полевого доктора.

— Но я же убил эту тварь, — это был вопль души.

— Просто повезло, — отмахнулся шеф. — Инстинкты сработали. Рефлексы. Помнишь, что я тебе говорил по этому поводу?

— На ночной экскурсии должно думать только о ней и ни о чём больше.

— А чем именно нужно думать, кадет?

— Головой.

Злость почти перелилась через край. Меня отчитывают, как первоклассника! После всех лет на войне, после того, как я так долго был один… Быть учеником — тяжкое бремя.

— Ладно, будем считать, зачёт ты сдал, — сжалился шеф. — Не на пятёрку, но…

— За зачёты оценок не ставят, — автоматически поправил я. — Зачёт — это когда сдал — или не сдал.

— Ты мне ещё поумничай.

— Извините, шеф. Вырвалось.

Алекс стоически вздохнул. Нет, правда: я и сам иногда удивлялся: как он меня терпит? С другой стороны — шеф тоже не подарок. Так что, по Гамбургскому счёту, мы друг друга стоим.

— Скучно сегодня, — Алекс привычным жестом снял перчатку и пощупал воздух. — Не иначе, быть грозе.

Зевнув, он неторопливо направился в сторону проспекта.

— Так что? — догнав, я пристроился рядом. — На сегодня всё?

Может, успею ещё к Мириам. Если потороплюсь — проскочу до развода мостов, а вот обратно уже не успею. Придётся ей пригласить меня переночевать…

То, что моя девушка, вместе с отцом, живёт на кладбище — меня давно уже не смущало. Тем более, что кладбище было старое, последнее захоронение случилось лет пятьдесят назад. Да и покойники на нём поднимались редко…

Увлёкшись своими мыслями, я рассчитывал, что шеф остановится возле Хама и откроет пассажирскую дверцу, но он, даже не глянув в сторону джипа, прошествовал мимо.

— А ты куда-то торопишься, кадет?

Я смутился. Свои отношения с Мириам, перед Алексом я старался не афишировать. Можно сказать, щадил его чувства — после того, как узнал, что он в своё время тоже неровно дышал к моей девушке. Он тогда наговорил много умных слов, про Ш’хину, Софию и их роль в истории мирового коммунизма — я даже потом об этом почитал, но так ничего и не понял. Точнее — не поверил. Ерунда какая-то. Мириам — обычная девушка. По крайней мере, в моих глазах… И пусть остаётся такой во веки веков, аминь.

— Да нет, в общем-то…

— Ну, вот и хорошо, — Алекс улыбнулся добро, как он это умел. Обычно такая улыбка предвещала много испытаний — и духовных и физических. Так что я малость собрался. — Пользуясь тем, что ночь у нас освободилась, я решил познакомить тебя с иными аспектами нашей работы.

— Какими?

— Такими, до которых раньше не доходили руки.

Я не стал уточнять. Достаточно хорошо знал шефа: раз ничего не говорит — значит, проще показать.

Некоторое время мы шествовали по ночным улицам. Точнее, Алекс шествовал — размашисто ударяя тростью в асфальт тротуара, откинув полу крылатки — чтобы быстрее выхватить револьвер, если что. И иногда прикасаясь пальцами к краю цилиндра — если видел красивую женщину, или знакомого… Я просто шел рядом.

В лётной кожаной куртке, в простых джинсах и высоких ботинках, рядом с разодетым шефом я казался бедным родственником. Но натуру не переделаешь: ему было удобнее в цилиндре и крылатке, а мне — в джинсах и куртке. Привычка, как говорят — вторая натура.

Тем более, представить, как хожу по городу, среди людей, в шелковом цилиндре и с тростью, я не мог. Куры ведь засмеют.

А шеф — ничего. Ходил. И что характерно: никто над ним не смеялся… Главное — чувствовать себя в своей тарелке, — говорил отец Прохор. А что на тебе надето — майка с логотипом «Металлики», или монашеская ряса — дело десятое. Важно знать, кто ты есть внутри.

Мне кажется, я с этим знанием ещё не определился. Нет, не так… Долгое время я чётко знал, кто я такой: военный переговорщик. Потом, после ранения, я стал бродягой, и чуть не сошел с ума, потому что годами выстраиваемые барьеры, тренированные рефлексы и специфические знания вдруг оказались не нужны…

Потом меня подобрал Алекс, и казалось, жизнь удивительным образом наладилась. Пока мы не столкнулись со старым врагом шефа, Антоном Лавеем. И тут-то всё и полетело кувырком…

— Пришли, — сказал шеф, останавливаясь перед лестницей, которая вела не вверх, а вниз от тротуара.

Я посмотрел на вывеску. Тусклая и неприметная в свете ночных фонарей, она не сверкала неоном, не заманивала яркой картинкой, и судя по названию, отнюдь не обещала приятного отдыха.

— Заупокой, — прочитал я на вывеске. — Это что, бюро ритуальных услуг?

— Пивнушка, — смачно выговорил Алекс. — Сиречь — заведение, в котором отпускают напитки по сходной цене, лицам, достигшим определённого уровня.

— Вы хотели сказать — возраста?

— Что хотел, то и сказал. Будь внимательней, кадет. И главное… — он уже спустился на пару ступеней, и обернулся ко мне, глядя снизу вверх. — Продолжай не расслабляться.

На двери, обклеенной бумагой «под дерево», красовался желтый смайлик величиной с теннисный мяч. Когда Алекс протянул руку, чтобы нажать звонок, смайлик подмигнул и высунув красный язык, плотоядно облизнулся. Стало заметно, что смайлик имеет довольно острые клыки, измазанные нарисованной кровью.

Дверь открылась с замечательным потусторонним скрипом. В нос ударило смесью тушеной капусты и прокисшего пива, а также плесенью и почему-то мокрой собачьей шерстью.

Капуста и прокисшее пиво — это морок, иллюзия, — понял я, как только переступил порог. А вот псина — настоящая.

В дальнем конце просторной комнаты горел камин, от него до самой двери тянулась барная стойка, сработанная из разнокалиберных кусков мрамора и гранита. Не просто кусков, — понял я, приглядевшись. — Это могильные камни, аккуратно подогнанные друг к другу. На многих виднелись потускневшие надписи и портреты с датами.

Однако чувство юмора у здешних хозяев…

С нашей стороны барную стойку дополнял ряд высоких табуретов, а с другой — барменша.