Любовное письмо

Саймон знакомым успокаивающим жестом обнял ее за плечи. Благодаря его высокому росту – шесть футов три дюйма – лишь рядом с ним одним из всех знакомых мужчин Джоанна ощущала себя маленькой и хрупкой.

– Вчера не сразу прослушал твои сообщения, поздно вернулся домой. Извини, что не приехал, чтобы завалить тебя советами.

– Не страшно, – шмыгнула она, уткнувшись носом ему в плечо.

– Пойдем-ка внутрь, пока у нас на одежде не повисли сосульки. – По-прежнему крепко обнимая Джо за плечи, Саймон закрыл входную дверь и повел ее в маленькую гостиную. – Боже, ну у тебя и холод.

– Прости. Я подхватила жуткую простуду и весь день провалялась в постели.

– Да неужели, – поддразнил он. – Давай-ка присядем.

Саймон смахнул на пол старые газеты, книги и контейнеры с застывшей лапшой, и Джоанна плюхнулась на неудобный лимонно-зеленый диван. Она купила его только потому, что Мэтью понравился цвет, и с тех пор жалела о покупке. Ведь Мэтью, когда бы ни заходил, всегда сидел в старом кожаном кресле, доставшемся ей от бабушки. Неблагодарный придурок.

– Ты, кажется, не в духе, Джо?

– Ага. Мало того, что меня бросил Мэтью, так еще и Алек, несмотря на законный выходной, с утра отправил меня писать статью о поминальной службе. В конце концов я оказалась на Мэрилебон-Хай-стрит в компании странной старушки, которая живет в комнате, заставленной деревянными ящи– ками.

– Ну надо же. А я всего лишь побывал в Уайтхолле, и самым захватывающим событием за весь день стала покупка сэндвича с новой начинкой, – радостно сообщил Саймон.

Джоанна с трудом выдавила улыбку.

Саймон сел рядом и сжал ее ладони:

– Мне так жаль, Джо, правда.

– Спасибо.

– С Мэтью в самом деле все кончено? Или это просто небольшая размолвка на пути к супружескому счастью?

– Все кончено, Саймон. Он нашел другую.

– Хочешь, я хорошенько пну его, чтобы тебе стало легче?

– Признаться, да, но лучше не надо. – Джоанна поднесла ладони к лицу и потерла щеки. – Хуже всего, что в такие моменты полагается вести себя достойно. Если люди спрашивают, как дела, нужно отбросить все обиды в сторону и заявить, что все в порядке, он для меня все равно ничего не значил и своим уходом лишь сделал большое одолжение. Зато теперь у меня куча свободного времени для себя и друзей, и я даже занялась плетением корзин! Но все это чушь собачья! Да я бы проползла по раскаленным углям, только бы вернуть Мэтью и жить дальше как обычно. Я… люблю его. Он м-мне н-нужен. М-мэтью м-м-мой.

Джоанна разрыдалась. Саймон терпеливо сидел рядом, обнимал ее, мягко гладил по волосам, пока она выплескивала наружу свое потрясение, скорбь и замешательство. Когда слезы иссякли, он осторожно отодвинулся и встал.

– Зажги огонь. А я вскипячу чайник и налью нам чаю.

Джоанна включила газовый камин и вслед за Саймоном прошла в маленькую кухню, где плюхнулась на стул возле пластикового столика в углу. Он был рассчитан на двоих, и они с Мэтью много раз лениво завтракали здесь по воскресеньям или устраивали интимные ужины при свечах.

Пока Саймон готовил чай, Джоанна разглядывала аккуратно расставленные вдоль столешницы стеклянные банки.

– Всю жизнь терпеть не могла вяленые помидоры, – задумчиво протянула она. – А Мэтью их обожал.

– Что ж. – Саймон взял банку, полную злополучных помидоров, и высыпал в мусорное ведро. – Значит, в вашем расставании есть и положительный момент. Тебе больше не придется их есть.

– По правде говоря, если задуматься, – Джоанна подперла руками подбородок, – есть много такого, что нравилось только Мэтью, а я просто притворялась ему в угоду.

– Например?

– О, воскресные походы в «Люмьер», где показывают странные зарубежные артхаусные фильмы, хотя я бы предпочла остаться дома и включить мыльную оперу. И еще музыка. Ну, я люблю классику – в небольших количествах. А он никогда не разрешал мне включать сборник хитов ABBA или альбомы Take That.

– Боюсь тебя разочаровать, но в этом я с ним солидарен, – усмехнулся Саймон, заливая чайные пакетики кипятком. – Честно говоря, мне всегда казалось, что Мэтью стремился вести себя согласно неким критериям, которые сам для себя и устанавливал.

– Ты прав, – вздохнула Джоанна. – А я в его глазах была не слишком-то значительной. Всего лишь скучная йоркширская девчонка из среднего класса.

– Поверь мне, ты очень даже значительная. И вовсе не скучная. Возможно, искренняя; да, немного приземленная. Но эти качества достойны восхищения. Вот держи. – Саймон протянул ей кружку с чаем. – Пойдем-ка отогреемся возле огня.

Джоанна устроилась на полу перед камином и, привалившись к коленям Саймона, потягивала чай.

– Боже, Саймон, – пробормотала она. – Меня пугает сама мысль, что вновь придется ходить на свидания. Мне уже двадцать семь. Я слишком стара, чтобы все начинать сначала.

– Ну да, сама древность. Я практически чувствую исходящий от тебя запах тлена.

– Не стоит с этим шутить! – Джоанна шлепнула его по икре. – На то, чтобы снова привыкнуть к одиночеству, уйдет целая вечность.

– Проблема в том, что мы, люди, боимся перемен любого рода и не любим их. Думаю, именно поэтому так много несчастных пар остаются вместе, хотя им было бы гораздо лучше разойтись.

– Наверное, ты прав. Взять хотя бы меня. Я столько лет ела дурацкие вяленые помидоры! Кстати, о парах. Давно не было вестей от твоей Сары?

– На прошлой неделе она прислала мне открытку из Веллингтона. Кажется, учится ходить под парусом. Да, год в разлуке тянулся очень долго, но в феврале она вернется из Новой Зеландии. Осталось потерпеть всего несколько недель.

– Очень мило, что ты ее дождался, – улыбнулась Джоанна.

– Если любишь кого-то, отпусти. Кажется, так гласит старая поговорка. Просто я думаю, что если, вернувшись домой, она по-прежнему захочет быть со мной, значит, у нас с ней все всерьез и надолго.

– Даже не надейся. Я тоже думала, что у нас с Мэтью «всерьез» и «надолго».

– Ну спасибо за поддержку. – Саймон поднял брови. – Да ладно, не кисни. У тебя есть работа, квартира и я. Ты борец, Джо, и сможешь преодолеть все невзгоды. Подожди, сама увидишь.

– Насчет работы – это спорный вопрос. Статья о поминальной службе сэра Джеймса Харрисона получилась откровенно дерьмовой. Что и неудивительно, учитывая Мэтью, жуткую простуду и эту странную старушку…

– Она в самом деле живет в комнате, заставленной деревянными ящиками? Ты уверена, что тебе это не привиделось?

– Ага. Она сказала, что не задержится настолько долго, чтобы распаковывать вещи… или что-то в этом роде. – Джоанна прикусила губу. – Брр, там ужасно пахло мочой… Неужели мы станем такими же, когда состаримся? Все это меня жутко расстроило. Пока я стояла в той комнате, в голове крутилась мысль: если жизнь обернется таким образом, то есть ли смысл вообще бороться?

– Возможно, она из тех сумасшедших эксцентриков, которые живут на свалке, а сами при этом хранят на банковском счету миллионы фунтов. Ну или в деревянных ящиках, как вариант. Тебе стоило проверить.

– Сначала с ней все было хорошо. Потом во время службы появился старик в инвалидном кресле, который устроился рядом с нашей скамьей. И, увидев его, она совершенно потеряла голову.

– Вероятно, это ее бывший муж. Может, в тех ящиках припрятаны его миллионы, – рассмеялся Саймон. – Ладно, красавица, мне пора идти. До завтра еще нужно кое-что сделать.

Джоанна проводила его до двери. На прощание он стиснул ее в объятиях.

– Спасибо за все. – Она поцеловала его в щеку.

– Обращайся. Я всегда рядом, если понадоблюсь. Завтра позвоню тебе с работы. Пока, Бутч.

– Спокойной ночи, Сандэнс[2].

Закрыв за ним дверь, Джоанна вернулась в гостиную. На душе немного полегчало. Саймон всегда умел поднять ей настроение. Они все детство провели вместе в Йоркшире. Их фермы находились по соседству, и хотя Саймон был на пару лет старше Джо, круг общения в их среде не отличался особым разнообразием. Так и вышло, что они сдружились, еще будучи детьми. Джоанна, единственный ребенок в семье и сорванец по натуре, очень радовалась обществу Саймона. Он научил ее лазать по деревьям, играть в футбол и крикет. Во время длинных летних каникул они вдвоем ездили на пони на вересковые пустоши и подолгу играли в индейцев и ковбоев. Лишь в ту пору они и ссорились, поскольку Саймон вечно требовал, причем самым несправедливым образом, чтобы она умерла, а он остался в живых.

– Это моя игра, и играть будем по моим правилам, – властно настаивал он, нацепив на голову большую ковбойскую шляпу.

Они гонялись друг за другом по жесткой траве вересковой пустоши, и Саймон неизбежно догонял ее и хватал сзади.

– Пиф-паф, ты мертва! – кричал он, наставляя на нее свой игрушечный пистолет.

И Джо, пошатнувшись, падала на траву, затем каталась, изображая агонию, но в конце концов сдавалась и умирала.

В тринадцать лет Саймона отправили в школу-интернат, и они стали видеться реже. И хотя во время каникул между ними сохранялась прежняя близость, по мере взросления у обоих появились новые друзья. Когда Саймона приняли в Тринити-колледж в Кембридже, они отпраздновали это бутылкой шампанского на вересковых пустошах. Два года спустя Джоанна поступила в университет в Дареме, выбрав в качестве специализации английский язык.

Затем жизнь почти полностью развела их в стороны. В Кембридже Саймон познакомился с Сарой, а на последнем курсе Дарема Джоанна встретила Мэтью. И лишь когда они вновь столкнулись в Лондоне, где, как оказалось, жили всего в десяти минутах езды друг от друга, их дружба снова расцвела.

Джоанна знала, что на самом деле Мэтью никогда не нравился Саймон, хотя бы потому, что тот превосходил ее парня ростом. К тому же после окончания Кембриджа Саймону предложили очень неплохую должность на государственной службе. И пусть он в свойственной ему манере всегда скромно заявлял, что всего лишь офисный работник в Уайтхолле, Саймон очень быстро заработал себе на небольшой автомобиль и отличную квартиру с одной спальней на Хайгейт-хилл. Тем временем Мэтью подрабатывал в рекламном агентстве. И хотя пару лет назад его взяли на должность младшего специалиста, он по-прежнему мог себе позволить только унылую комнатку в Стратфорде.

«Вдруг он надеется с помощью Саманты сделать себе карьеру в агентстве?»

Джоанна покачала головой и прогнала эту мысль. Сегодня ей больше не хотелось думать о Мэтью.

Стиснув зубы, Джо сунула в CD-проигрыватель диск Аланис Мориссетт и прибавила громкость.

«К черту соседей», – решила она и направилась в ванную комнату, чтобы наполнить себе ванну.

Под шум льющейся горячей воды Джоанна хрипло распевала во весь голос «You Learn» и не услышала шагов на дорожке, ведущей к входной двери, не увидела лица, мелькнувшего в окнах гостиной на первом этаже. К тому времени, как она вышла из ванной, возле дома уже никого не было.

После мытья на душé стало немного легче. Джоанна задернула шторы в гостиной, сделала себе бутерброд с сыром и устроилась перед камином, грея ноги у огня. Будущее вдруг показалось ей не беспросветно-мрачным, на горизонте замаячил слабый проблеск оптимизма. Пусть во время беседы с Саймоном на кухне слова ее звучали легкомысленно, в них все же содержалась правда. Глупо отрицать, что у них с Мэтью на самом деле было очень мало общего. Но теперь она стала вольной птицей, ей больше не придется кому-то угождать и задвигать свои чувства на второй план. Она будет жить своей жизнью, следовать призванию и ни за что не позволит Мэтью разрушить ее будущее.

Цепляясь за позитивный настрой и не желая вновь скатываться в депрессию, Джоанна приняла две таблетки парацетамола и отправилась спать.

3

– Пока-пока, милый. – Она сжала его в объятиях, вдыхая знакомый запах.

– Пока, мама.

Он еще пару мгновений прижимался к пальто матери, потом отстранился и взглянул в ее лицо, ища признаки нежеланных эмоций.

Зои Харрисон прочистила горло и сморгнула набежавшие слезы. Сколько бы раз она вот так ни прощалась с сыном, момент расставания не становился легче. Однако не стоило плакать перед Джейми или его друзьями, так что Зои храбро улыбнулась.

– Я заберу тебя в воскресенье через три недели, чтобы вместе пообедать. Можешь взять с собой Хьюго, если он захочет.

– Конечно. – Джейми неловко переминался с ноги на ногу возле машины.

Что ж, ей пора уезжать. Не в силах сдержаться, Зои протянула руку и убрала с лица сына прядь светлых волос. Он закатил глаза и на миг вновь стал похож на маленького мальчика, живущего в ее воспоминаниях. Хотя, стоило признать, Джейми уже вырос и постепенно превращался в серьезного юношу. Зои безмерно гордилась, глядя на сына в темно-синей школьной форме с аккуратно завязанным – как научил его Джеймс – галстуком.

– Ладно, милый, мне пора. Позвони, если что-нибудь понадобится. Или просто захочешь поболтать.

– Конечно, мама.

Зои скользнула за руль машины, закрыла дверцу и завела двигатель. Потом опустила стекло.

– Люблю тебя, милый. Береги себя. Не забывай надевать жилет и снимай мокрые носки для регби сразу после игры.

– Хорошо, мама. – Джейми покраснел. – Пока.

– Пока.

Зои выехала с подъездной дорожки, наблюдая в зеркало заднего вида, как Джейми весело машет ей рукой. Потом повернула за угол, и фигура сына пропала из виду. Миновав ворота и выбравшись на главную дорогу, Зои резко смахнула слезы и порылась в кармане пальто в поисках носового платка. И в сотый раз заверила себя, что в такие моменты страдает больше, чем Джейми. Особенно сегодня, поскольку Джеймса уже нет рядом.

Следуя указателям, она свернула к автостраде, ведущей обратно в Лондон. Еще час пути – и Зои будет дома. В голове вновь возник вопрос, не совершила ли она ошибку, отправив десятилетнего сына в школу-интернат, особенно сейчас, всего несколько недель спустя после тяжкой утраты – смерти прадеда. Однако Джейми нравилась эта частная школа, распорядок дня, общение с друзьями – все, чего Зои не могла обеспечить ему дома. В стенах школы он взрослел и развивался, становясь все более независимым.

Это отметил даже ее отец, Чарльз, когда Зои вчера вечером отвезла его в аэропорт Хитроу. Смерть отца сильно повлияла на него, и на красивом загорелом лице уже стали проявляться признаки старости.

– Ты у меня умница, дорогая, и можешь гордиться собой и своим сыном, – прошептал он ей на ухо, сжимая в прощальных объятиях. – Привози Джейми ко мне в Лос-Анджелес на каникулы. Мы так мало времени проводим вместе. Я по вас скучаю.

– Я тоже скучаю по тебе, папа, – призналась Зои.

А потом, немного потрясенная, смотрела вслед отцу, который проходил через арку металлоискателя. Обычно он почти не хвалил ее. Или ее сына.

В восемнадцать лет, поняв, что беременна, Зои чуть не спятила от потрясения и поселившейся в душе пустоты. Она только что закончила школу и поступила в университет. Сама мысль о ребенке казалась нелепой. И все же, несмотря на гнев и осуждение отца и друзей вкупе с давлением, исходящим совсем с другой стороны, в глубине души Зои понимала, что даст жизнь растущему внутри нее малышу. Ведь Джейми стал плодом любви, особенным, волшебным даром. И даже сейчас, когда прошло больше десяти лет, та любовь не стерлась полностью из ее сердца.

Мчась по автостраде в потоке других машин в сторону Лондона, Зои будто наяву вновь слышала слова отца, сказанные много лет назад.

– И что, он намерен жениться? Тот, кто тебя обрюхатил? Как бы то ни было, разбирайся сама, Зои. Ты совершила ошибку, тебе ее и исправлять!

Она с горечью подумала, что никогда и не надеялась выйти за него замуж.

В этой ситуации лишь любимый дедушка Джеймс сохранял спокойствие. Он просто молча находился рядом с Зои, поддерживал ее, тогда как все остальные вокруг, казалось, негодовали во весь голос.

Джеймс всегда по-особому относился к внучке. Этот добрый пожилой мужчина с глубоким, звучным голосом не любил, когда его звали «дедушкой», объясняя, что так чувствовал себя старым. В детстве Зои и понятия не имела, что он один из самых прославленных классических актеров в стране. Она росла в уютном доме в Блэкхите с матерью и старшим братом Маркусом. К тому времени, как ей исполнилось три года, родители уже развелись и она редко видела отца Чарльза, который перебрался в Лос-Анджелес. Так что именно Джеймс стал для нее воплощением отцовского образа. Его просторный загородный дом в Дорсете, Хейкрофт-хаус, с фруктовым садом и уютными спальнями в мансарде, хранил ее самые приятные детские воспоминания.

Джеймс частично отошел от дел и лишь изредка летал в Штаты сниматься в какой-нибудь эпизодической роли в фильме, чтобы, как он выражался, «заработать на бекон». В остальное время дед всегда находился рядом с внучкой, особенно после внезапной гибели матери Зои в результате автомобильной аварии, которая произошла всего в нескольких ярдах от их дома. В ту пору Зои исполнилось десять, ее брату Маркусу – четырнадцать. Она мало что помнила о похоронах. В памяти осталось только застывшее лицо брата, его стиснутые челюсти и тихие слезы, текущие по щекам. Служба была напряженной и безрадостной. Пока викарий читал положенные молитвы, Зои жалась к Маркусу, чувствуя, как кружева жесткого черного платья, которое ей пришлось надеть, раздражали шею.

Прилетевший из Лос-Анджелеса Чарльз попытался утешить сына и дочь, но он их едва знал. Так что именно Джеймс вытирал Зои слезы и сжимал в объятиях, пока она плакала всю ночь напролет. Однако Маркус замкнулся в себе, и все старания деда облегчить его боль ни к чему не привели. Скорбь от потери матери поселилась у мальчика глубоко внутри.

Отец забрал Зои с собой в Лос-Анджелес, Маркус же остался в Англии, в школе-интернате. И ей казалось, что она лишилась не только матери, но и брата… вся ее привычная жизнь изменилась в одночасье.

Лос-Анджелес встретил Зои сухим колючим зноем, а в отцовском доме в районе Бель-Эйр, выстроенном в стиле гасиенды, ее ждало знакомство с «тетей Дебби», которая, судя по всему, жила вместе с ее папой и даже спала с ним в одной постели. Роскошная блондинка тетя Дебби ни капли не обрадовалась появлению десятилетней Зои.

Девочку отправили в школу в Беверли-Хиллз, которую она тут же возненавидела. Зои редко общалась с отцом. Чарльз был слишком занят, пробивая себе путь в киноиндустрию в качестве режиссера. И ей приходилось сносить представления Дебби о воспитании детей: есть размороженные полуфабрикаты и бесконечно смотреть мультфильмы. Зои терпеть не могла безжалостную жару и режущий слух акцент жителей Лос-Анджелеса. Отчаянно скучая по смене времен года в Англии, она писала дедушке длинные письма, в которых умоляла его приехать и забрать ее в любимый Хейкрофт-хаус, пыталась убедить, что сумеет сама о себе позаботиться, обещала, что не доставит никаких проблем, пусть только он позволит ей вернуться домой.

Когда с момента приезда Зои в Лос-Анджелес минуло уже полгода, однажды днем на подъездной дорожке, ведущей к дому, остановилось такси. Из машины вышел Джеймс в щегольской панаме, с широкой улыбкой на губах. Охваченная безумной радостью Зои помчалась навстречу деду и бросилась в его объятия. Ее защитник все же внял призыву и приехал спасти внучку. Тетю Дебби отправили дуться возле бассейна, и Зои излила дедушке все свои горести. Потом он позвонил сыну и рассказал о ее страданиях. Чарльз, в то время снимавший фильм в Мексике, разрешил Джеймсу забрать девочку обратно в Англию.

Во время долгого полета домой счастливая Зои сидела рядом с Джеймсом. Он сжимал в своей большой руке ее маленькую ручку, она опиралась на твердое могучее плечо деда и желала только быть рядом с ним.

Уютная школа-интернат в Дорсете, где учеников на выходные отпускали домой, пришлась Зои по душе. Джеймс всегда с радостью принимал ее друзей как в Лондоне, так и в Хейкрофт-хаусе. И наблюдая, как их родители, приходящие забрать своих отпрысков, широко раскрытыми от изумления глазами смотрели на великого сэра Джеймса Харрисона и пожимали ему руку, Зои начинала понимать, насколько знаменитым человеком на самом деле был ее дедушка. Когда она подросла, Джеймс стал прививать ей любовь к Шекспиру, Ибсену и Уайльду. Они вдвоем регулярно ходили на спектакли в «Барбикан», Национальный театр или «Олд Вик», после ночевали в лондонском доме Джеймса на Уэлбек-стрит, а по воскресеньям перед камином разбирали тексты пьес.