– Есть!
– И если планируешь совершить нехороший, неправильный поступок… Либо тебе вдруг станет известно о лихих намерениях какого-либо иного лица – немедленно поставь в известность старших товарищей… Вразумел?
– Так точно…
– Никаким позором – стукачеством, доносительством, – такой поступок категорически считаться не будет. Мы ведь один экипаж, одна семья. Согласен?
– Да…
– Вот представь: завтра в бой, а половина личного состава разбежались, кто куда, – неторопливо продолжал Алексей Матвеевич. – Что тогда делать? Как противостоять дисциплинированному, хорошо организованному врагу?
– Не знаю, – честно признался подросток.
– Чем ты занят сегодня вечером? – резко поменяв «пластинку», Гущин миролюбиво положил крепкую ладонь на его плечо и повёл к столу. – В картах разбираешься?
– Только в игральных, – вздохнул Иван.
– Приходи перед отбоем. Покажу места, где я бывал в походах.
– Слушаюсь.
– Да и… Ты как к науке относишься?
– Положительно! – встрепенулся Громак.
– Школу посещал?
– Три года – в дур… детдоме.
– После лета определим тебя в четвёртый класс.
– Здесь, на борту?
– Да где ж я тебе на корабле столько учителей наберу? В Севастополе, сынок, на берегу! Исключительно в свободное от службы время.
– Но…
– Никаких «но»! Командиром, как я, как Кравченко – желаешь стать?
– Ещё как!
– Значит, надо продолжать учёбу!
– Есть!
– Читать умеешь?
– Конечно… – даже обиделся Иван.
– На вот – возьми, моя любимая, – Алексей Матвеевич подвёл мальчишку к шкафу, в котором хранилась его личная библиотека, и протянул ему немалой толщины томик.
– Алексей Силыч Новиков-Прибой… «Цусима», – прочёл с обложки Громак. – О чём здесь рассказывается, товарищ капитан второго ранга?
– О беспримерном героизме наших моряков в период Русско-японской войны. Слыхал про такую?
– А то! Мой дед Павло, между прочим, в той бойне самое активное участие принимал. Он даже ногу на фронте потерял.
– Вот как? Значит, тебе это произведение точно понравится, сынок!
– Как пить дать! – заранее согласился Иван.
– Тем более что его автор сам находился в гуще тех событий и знал о них не понаслышке.
– Здорово! – Глаза Громака загорелись. – А кем он был на корабле, товарищ командир: боцманом, канониром или, может?…
– Прочтёшь – узнаешь, – улыбнулся командир[15]. – И тогда возьмёшься за другую книгу. У меня, как ты, должно быть, заметил, их много.
– А можно?
– Конечно, можно! Да, кстати… Ты домой письма пишешь?
– Да как сказать… – замялся Иван.
– Честно.
– Пишу. Но не слишком часто. Последний раз мамку с Новым годом поздравлял.
– А отца?
– Я его почти не помню. Сгинул батя. Уехал на «Беломорканал» – и не вернулся.
– Прости…
Ванюшка нахмурился, но ответил твёрдо:
– Ничего. Я тёртый калач. К слезам, воплям, истерикам несклонный. Абсолютно!
– Вижу…
Любознательный паренёк «проглотил» роман за считанные дни. И с тех пор по праву стал главным посетителем частного командирского книгохранилища.
Алексей Толстой, Александр Грин, «импортные классики»: Жюль Верн, Рафаэль Сабатини, восходящая звезда французской литературы Антуан де Экзюпери, недавно с восторгом встреченный в Советском Союзе…
Однако более остальных поразил юнгу современный советский автор – Александр Беляев. Его научно-фантастический роман «Человек-амфибия» не просто привёл в восторг Громака, но и на долгие годы предоставил ему объект для обожания в лице главного героя книги – Ихтиандра.
Частенько Иван мечтал: вот бы самому, как «морскому дьяволу», научиться свободно жить в подводном мире, добывать драгоценные жемчужины, дабы, продав их, обеспечить безоблачное детство тысячам и тысячам таким же, как он, обездоленным мальчишкам и девчонкам.
Это вам не раков в Лозоватке гонять!
А ещё…
Теперь ему хотелось ещё быстрее стать взрослым, мужественным, сильным, чтобы ежедневно отстаивать идеалы добра и справедливости!
Что ж… Именно о таком тогда мечтали миллионы советских мальчишек и девчонок.
Тем временем из невзрачного, не очень пропорционального (длиннорукого и тощего) подростка Иван превратился в статного юношу. Этому в значительной степени способствовала флотская форма, всячески подчёркивавшая его достоинства: рост и выпуклые, окрепшие за лето мышцы.
Среди одноклассников (да и педагогов!) он мгновенно заработал непререкаемый авторитет.
Именно Громаку чаще прочих учащихся стали поручать самые важные, ответственные дела: организовывать сбор макулатуры и металлолома, выпускать стенгазету, защищать честь заведения на всевозможных школьных, а после и городских, соревнованиях.
И он никогда не подводил.
Стал первым «Ворошиловским стрелком».
И первым в своей возрастной группе получил значок «Готов к труду и обороне» наивысшей 1-й степени! А уже через год и вовсе заработал «Отличника ГТО».
Об этих «подвигах» Ивана регулярно сообщали корабельные «Молнии», вывешиваемые в красном уголке крейсера «Красный Кавказ»!
С руководством ВМФ в нашей стране в те годы творилось нечто неладное, непонятное и, прямо скажем, трудновообразимое – даже для видавшего виды офицерского состава.
Иногда очередному командующему советским (красным) флотом удавалось продержаться на своём месте всего несколько месяцев, как, например, в случаях с обоими Смирновыми – Петром Александровичем и Петром Ивановичем. Они друг за дружкой сменили начальника Морских сил РККА Михаила Владимировича Викторова, кстати, также наслаждавшегося высоким положением всего лишь чуть более ста дней – до ареста и последовавшего за ним расстрела.
Правда, их должность теперь называлась по-другому: Народный комиссар Военно-морского флота СССР.
Сразу после однофамильцев главным флотоводцем Страны Советов назначили Михаила Петровича Фриновского, но и он не дотянул на проклятом посту двух дней до полугода…
И только назначение Николая Герасимовича Кузнецова, состоявшееся в апреле 1939-го, наконец остановило эту кадровую чехарду.
На Чёрном море тоже происходили аналогичные процессы.
С 11 января 1935 года по 15 августа 1937 года тамошним Военно-морским флотом командовал Иван Кузьмич Кожанов, после него – до декабря того же года – уже упомянутый Пётр Иванович Смирнов-Светловский, а во времена описываемых автором событий – с января 1938 года – Иван Степанович Юмашев. Все трое – флагманы флота 2-го ранга, что примерно соответствует званию «контр-адмирал» в современной классификации. Применительно к сухопутным силам – нечто вроде командарма второго ранга в то время или генерал-полковника – генерала армии в нынешнее.
Последний из них задержится в должности аж до марта 1939 года и уступит своё место Филиппу Сергеевичу Октябрьскому (Иванову), в конечном итоге, как и Кузнецов, встретившему на своём посту Великую Отечественную войну. Но до этого эпохального события оставалось ещё несколько тревожных лет…
Часть 2. Фронтовая юность
1
В августе 1939 года капитан второго ранга Кравченко со слезами на глазах попрощался с экипажем крейсера «Красный Кавказ», ненадолго, всего лишь на два месяца, передав бразды правления кораблём Юрию Константиновичу Зиновьеву. Гущин в то время находился в плановом отпуске на малой родине – деревне Федюшино Костромкой области – и возвратиться откуда, по договорённости с командованием ВМФ, должен был не в Севастополь, а в Николаев, где корабль проходил капитально-восстановительный ремонт на верфях завода имени Андре Марти – такое имя с недавних пор носило тамошнее судостроительное предприятие.
Дело в том, что Марти – бывший масон, а ныне высокопоставленный функционер компартии Франции – в 1918 году служил инженером-механиком на одном из боевых кораблей иностранной эскадры, направленной в Чёрное море для осуществления военной интервенции против России.
Там он поднял восстание – в знак солидарности с русскими рабочими, но был схвачен и приговорён к двадцати годам каторжных работ.
Правда, через пять лет французская власть Андре помиловала, и Советское правительство тут же приняло решение об организации его визита в Николаев – так сказать к местам боевой юности.
4 ноября 1924 года на эскадренном миноносце «Незаможник»[16] революционера доставили в славный черноморский город.
Обо всём этом Иван узнал из уст своего тёзки Ивана Прокофьевича Максименко, некогда чернорабочего Николаевской адмиралтейской верфи (тогда уже завод назывался «Наваль»), а ныне – одного из руководителей проекта реконструкции крейсера «Красный Кавказ».
Новый знакомый был старше Громака на сорок лет и поэтому относился к любознательному юноше, как к родному внуку. Баловал дешёвыми конфетами (горошком да подушечками), одаривал всякими мелкими безделушками, учил читать чертежи и собственными руками устранять мелкие технические неполадки.
Недаром же говорят, что стар и мал в любых обстоятельствах найдут общий язык!
Октябрь выдался чрезмерно холодным и… дождливым. Густые чёрные тучи, денно и нощно висящие над Бугским лиманом, беснуясь, иногда опускались чуть ли не на стрелки новеньких портальных кранов отечественного производства, в прошлом году смонтированных при помощи специалистов профильного предприятия – Новокраматорского машиностроительного завода, что в недавно образованной Сталинской области[17]. Тучи периодически разражались холодной влагой.
Капитан 2-го ранга Гущин вышел из поезда, накинул плащ-палатку и, расспросив дорогу у случайных попутчиков, коренных, как оказалось, николаевцев, пешком направился в сторону судостроительной верфи.
Он быстро утомился и на одной из остановок запрыгнул в проходящий мимо трамвай, о чём нисколько не пожалел, ибо ехать до конечной станции пришлось немало – километров семь-восемь.
Долго мурыжить его охрана завода не стала: на проходной был вывешен список офицерского состава с проходящих ремонт кораблей, временно находящихся в убытии (отпусках, командировках), и командир «Красного Кавказа», естественно, оказался в их числе.
Родной крейсер Алексей узнал издалека.
И не менее родного для него юнгу, под проливным дождём рванувшего ему навстречу, – тоже. Обнял паренька, укрыл плащом…
– Что, успел соскучиться, сынок?
– Так точно! – размазывая по лицу то ли сопли вперемешку со слезами, то ли капли неистового причерноморского дождя, бодро отрапортовал Иван.
– Что ж, давай, рассказывай, что сделано на борту, а что ещё предстоит.
– Докладываю, товарищ командир! Эти горе-ремонтники демонтировали корабельные катапульты, так что необходимость в бесполезных, по вашему мнению, гидропланах окончательно отпала… Зато теперь на палубе будет гораздо больше места. Просторней, свободней – хоть мяч гоняй.
– Ну, до футбола дело вряд ли дойдёт… – улыбнулся Гущин. – Ведь свято место пусто не бывает. Установят новые образцы вооружений, при теперешней обстановке лишними они не станут… Слыхал, небось, что в мире творится?
– Так, краем уха…
– Только погас конфликт на Халкин-голе, как немцы вторглись в Польшу. Чтобы защитить наших братьев – украинцев и белорусов, – Красной армии пришлось совершать освободительный поход на запад – до самого Львова. А тут ещё финские империалисты зашевелились. Хотят разжечь пожар у нашей границы. В таких условиях нам, братец, вряд ли удастся избежать реальной большой войны.
– Готов к труду и обороне! – бодро заявил Иван, не очень-то представлявший тогда, что-такое настоящая война.
– Молодец, – скупо улыбнулся Гущин. – Ну, пошли к Юрию Константиновичу, а то он уже заждался.
– Это точно. Каждый день интересуется, спрашивает, когда ж этот сучий сын вернётся… Ой! Простите за выражение, Алексей Матвеевич… – потупился Громак.
– Прощаю… Всё дело, сынок, в том, что капитана первого ранга Зиновьева…
– Второго…