Помоги проекту - поделись книгой:
Келли Армстронг
Раскол во времени
Переведено специально для группы
˜"*°†Мир фэнтез膕°*"˜
Оригинальное название: A Rip Through Time
Автор: Келли Армстронг / Kelley Armstrong
Серии: Раскол во времени #1 / A Rip Through Time #1
Перевод: Natalifi, liuch, nasya29, VikAn, marmonn, viktoriaeboy
Редактор: Светланка Пачковская, ryshik80
Глава 1
Моя бабушка умирает, а я пью кофе. Я могла бы сказать, зачем же я оплачиваю услуги медсестер из хосписа. Я могла бы оправдаться тем, что Нэн спит и от меня все равно ничего не зависит. Я могла бы даже убедить себя, что если она и проснется, то никогда не обидится на меня за мое пятнадцатиминутное отсутствие. Но все это не важно. Я пересекла океан, чтобы быть рядом с ней в ее последние дни, а вместо этого нахожусь в эдинбургской кофейне, заказываю латте и чай, как будто это всего лишь очередной полуденный перерыв на кофе, как будто доктор не сказал мне тридцать минут назад, что человек, которого я люблю больше всего на свете, умрет еще до выходных.
Кафе переполнено, а персонала не хватает, страсти накаляются, люди ворчат и огрызаются, а мне хочется крикнуть им всем, чтобы они заткнулись и радовались дню, когда их худшее зло, что может с ними случиться — это пятиминутное ожидание. Вместо этого я разговариваю по телефону со своей мамой, склонившись над столиком, пытаясь хоть как-то уединиться. Посреди этого мучительно банального хаоса я говорю своей матери, что если она не сможет приехать сюда в ближайшие три дня, то она больше никогда не увидит свою собственную мать.
Я хочу выйти наружу, но я уже сделала заказ. Я хочу послать все к черту и пойти куда-нибудь в другое место, но бумажник остался в хосписе, а взятая с собой десятифунтовая банкнота уже превратилась в мелочь. Я хочу сказать маме, что перезвоню ей, но у нее лишь короткий перерыв в работе суда.
Я хочу, хочу, хочу… Я хочу так много, черт знает, чего.
«Ах если бы желания были лошадьми, нищие ездили бы верхом».
Я вспомнила, как эту фразу произносила Нэн, и тут же мои глаза застила пелена слез.
Сосредоточься, Мэллори. Утри нюни. Не здесь. Не сейчас.
— Я постараюсь сделать все, чтобы приехать, — говорит мама. — Если не смогу, то приедет твой отец.
— Папа не захочет, чтобы ты оставалась дома одна, если… когда… — Я не могу закончить фразу. Не могу.
Ее голос понижается до шепота, как будто я не единственная, кто ведет этот очень личный разговор в общественном месте. — Мы тоже не хотим, чтобы ты была там одна, Мэл.
— Это не так. Я с Нэн.
Она делает вдох. — И я очень, очень рада этому. Я…
— Два латте с куркумой, один масала-чай, один кофе сильной обжарки! — кричит бариста с раздражением, говорящим о том, что она уже не в первый раз объявляет мой заказ. Я едва слышу ее за низким ревом недовольства вокруг меня. А еще ее акцент. Возможно, каждое лето своего детства я проводила в Шотландии, но будучи тридцатилетней полицейской, преследующей карьерные цели, за много лет я была тут не дольше недели.
Я направляюсь вперед, прижимая телефон к уху. Мама все еще говорит, но я слушаю вполуха, сосредоточившись на том, чтобы забрать напитки и убраться отсюда к чертовой матери.
Я уже на полпути, когда мой телефон вибрирует. Беглый взгляд на номер заставляет меня выругаться себе под нос.
Это информатор, которая пропала месяц назад. Та, с которой я отчаянно пыталась связаться, опасаясь, что ее молчание не является добровольным.
Мне действительно нужно ответить на звонок, но я ни за что на свете не прерву маму, не тогда, когда ее голос дрожит от горя и страха. Я — спасательный круг для ее умирающей матери, и я не разорву его, чтобы ответить на рабочий звонок, каким бы срочным он ни был.
— Две порции куркумы! — кричит бариста.
— Мне, — говорю я, махая свободной рукой, когда подхожу к стойке.
— Я не буду мешать, — говорит мама.
— Извини, я просто захвачу кофе для медсестер. — Мой телефон продолжает вибрировать, пока я складываю чашки в картонный лоток. — Могу я перезвонить тебе через минуту?
— Лучше вечером, дорогая.
— Правда, я могу…
— Вечером, Мэл. Мне все равно нужно возвращаться в суд.
Она отключается. Я нажимаю кнопку ответа, чтобы ответить своему информатору, и ставлю последнюю чашку на лоток. Я открываю рот, когда поворачиваюсь, чтобы уйти… и врезаюсь в мужчину, стоящего прямо позади меня.
Лоток с кофе ударяется о его грудь. Я отшатываюсь назад как раз вовремя, чтобы не вылить на него четыре чашки горячей жидкости. Но капли все равно попадают на его белую рубашку.
— О Боже, — говорю я, поворачиваясь, чтобы поставить лоток. — Мне так жаль.
— Все в порядке, — отвечает он.
В Канаде такие заверения обычно произносят с теплотой. Здесь кажется, что они обязательны, произносимые с холодом в голосе, который всегда выводит меня из равновесия.
— Нет, не в порядке, — говорю я, протягивая ему пачку салфеток. — Позволь мне…
Он резко отпрянул назад. Можно подумать я собиралась его трогать.
— Я в порядке, — говорит он, и снова его слова холодны. Но никакого раздражения. Никакой злости. Только чувство ужасно занятого человека, который хочет, чтобы я перестала с ним разговаривать. Ну и пожалуйста.
Он подходит к стойке, делает заказ, берет салфетки и вытирает рубашку. Я колеблюсь, но пожилая женщина рядом со мной шепчет: — С ним все в порядке, дорогая. А теперь иди. Наслаждайся своим напитком, пока он не остыл.
Я киваю и бормочу слова благодарности. И тут я понимаю, что все еще держу в руке свой мобильный телефон. Я опускаю взгляд и вижу, что мой информатор повесил трубку.
Сейчас ночь. Моя бабушка спит. Медсестра предупредила, что она может никогда не проснуться, и я не уверена, что это плохо. Я хочу больше времени, гораздо больше времени, но она так измучена и испытывает такую сильную боль, что крошечная часть меня надеется, что она не проснется, а еще более крошечная часть задается вопросом, ради нее это или ради меня.
Я сказала медсестре хосписа, что собираюсь на пробежку, но на самом деле я убегаю так быстро, как только могу, и каждый звук шагов по тротуару вонзает кинжал вины в мое сердце. Я должна быть рядом с Нэн, а вместо этого я убегаю от ее смерти, как будто Жнец преследует меня по пятам.
Я на Грассмаркет. Я помню, как мама рассказывала мне, что во время учебы в университете она подрабатывала волонтером в приюте для бездомных. Его давно нет, и теперь вдоль улицы выстроились пабы. Она слишком оживленная для пробежки, даже в этот час. После возгласов неудовольствия и увертывания от туристов, я нахожу более тихую улицу с маленькими причудливыми магазинчиками, которые давно закрыты на ночь.
Я пробегаю мимо «приманки для туристов» с нарисованной на витрине петлей палача, которая напоминает мне, что когда-то Грассмаркет была местом казней. Нэн брала меня с собой к «Тени виселицы», когда ее впервые представили, наверное, лет десять назад. Там есть старая мемориальная доска в память о некоторых казненных, а во время реконструкции город установил рядом темные булыжники в форме виселицы. Ни Нэн, ни я никогда не были приверженцами истории, но, когда речь заходит о чем-либо макабричном, мы тут как тут.
Пока я вспоминаю, где именно находится это место, я улавливаю какое-то движение. Я поворачиваюсь так резко, что мои кроссовки скрипят. Передо мной простирается пустая улица.
При очередном движении я поднимаю взгляд на флаг табачной лавки, беззаботно развевающийся на ночном ветру.
Я выполняю круговые вращения плечами и делаю растяжку, упираясь одной ногой в фасад магазина. Я вдыхаю запах недавнего дождя и слабый запах сигар. Когда я прислушиваюсь, то слышу только ветер, гуляющий по узкой улочке.
Я наедине со своим горем, сожалением, яростью и чувством вины и последнее из упомянутого исчезает, когда я осознаю, насколько сильно мне нужна была эта пробежка. Шанс довести себя до изнеможения, позволив слезам высохнуть на моем лице. Возможность ослабить бдительность и собраться с мыслями, а затем вернуться, чтобы встретиться лицом к лицу с ужасом смерти моей бабушки.
Закончив растяжку, я бросаю взгляд на улицу и продолжительный выдох — почти с шипением, когда проходит сквозь зубы — вырывается у меня из груди. Как здесь красиво. Безмятежная, тихая, буквально западающая в душу, завораживающая красота. Так хочется задержаться, но я получила, чего хотела — частицу уединения, да и пришло время возвращаться.
Я перехожу на бег, когда слышу вскрик женщины. Моя первая реакция — вообще никакой реакции. Хоть это место и кажется тихим, но оно достаточно оживленно. Этот игривый возглас только заставляет меня тосковать по мгновению, которое пока недоступно моему восприятию. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз ходила в бар с друзьями.
Никто на смертном одре никогда не жалел, что проводил мало времени в офисе.
От наставления Нэн, сделанного на прошлое Рождество, у меня побежали мурашки по спине. Конечно, она была права. Если бы что-то случилось со мной сегодня вечером — случайное падение или пьяный водитель, — сожалела бы я, о том, что не попала в отдел тяжких преступлений? Или сожалела бы о том, что прошло шесть чертовых месяцев с тех пор, как я ужинала с друзьями? Прошел год с тех пор, как я ходила на свидание, и даже это было больше похоже на перепихон, чем на романтический вечер.
Я могла бы поклясться, что первый возглас прозвучал игриво, как у женщины, застигнутой врасплох другом, но, когда он раздается снова, это уже сдавленный крик. Крик восторга? Женщина, собравшаяся хорошо провести вечер, немного навеселе, развлекается с друзьями…
Возможно, но я все равно напрягаюсь, пытаясь услышать что-нибудь еще, на всякий случай.
Приглушенный шепот. Шарканье обуви по булыжникам. Затем тишина.
Я поворачиваюсь в сторону звуков, а моя рука машинально тянется к кобуре, которой разумеется у меня нет. Виной тому пять лет патрульной службы, в которой предпочтение отдавалось долгим ночам и неспокойным районам.
Звуки доносились из узкого переулка впереди. Я ускоряю шаг, а пальцы буквально зудят от отсутствия ножа, который я обычно беру с собой, когда бегаю по вечерам дома.
Вместо этого мои пальцы сомкнулись на телефоне. Я вытаскиваю его, собираясь позвонить 911.
911? Не та страна. Какой здесь номер экстренной службы? Черт возьми, я должна его знать. Уверена, что мама, бабушка и даже папа вбивали его мне в голову, когда я была маленькой. 511? Нет, это информация о дорожном движении. 411? Это справочная.
Мой большой палец скользит по экрану, но взгляд устремлен вперед. Надо понять с чем я имею дело, а уже потом искать местный номер.
Сжимая телефон в одной руке, я приближаюсь к концу переулка. В случае чего-то экстренного я наберу 911 и буду молиться, чтобы звонок перенаправили в местную службу спасения. Хотя я не думаю, что мне это понадобится. Чем дальше я иду, тем больше убеждаюсь, что сейчас прерву интимную близость. Свидание женщины в какой-то момент привело ее в изумление, и она вскрикнула. Они дурачились, а потом шептались друг с другом, а затем наступила тишина, когда они устроились в уединенном месте.
Это не означало, что я поверну обратно. Мне приходилось разнимать пары в темных переулках, потому что то, что я слышала, не звучало как по обоюдному согласию. И в половине случаев я была права.
Я проскальзываю в нишу магазина. При первом признаке взаимной страсти я исчезну. Однако я ничего не слышу. Может быть, они двинулись дальше, в поисках более уединенного места…
Всхлипы.
Я прижимаю руку к стене и наклоняюсь вперед, насколько осмеливаюсь, мои глаза полузакрыты, когда я напрягаю слух, пытаясь хоть что-то услышать.
Приглушенный звук, который я не могу разобрать.
Черт возьми, ну хоть что-нибудь.
Я достаю телефон, открываю браузер и успеваю написать половину фразы «Номер телефона экстренной службы Шотландии», когда раздается крик, прозвучавшее приглушенно слово, которое ни с чем не спутаешь.
«Помогите»
Затем еще один, крик недоумения и боли, и я срываюсь с места, прежде чем осознаю, что делаю. Я заскакиваю в переулок и…
Ничего.
Это скорее проулок, чем переулок, заставленный коробками и контейнерами для сбора мусора. Дорога уходит во тьму, и я мчусь по ней, следуя за всхлипываниями и приглушенными криками женщины, пока не достигаю угла, а там…
Пустой переулок..
Это узкий переулок с рядами магазинов вдоль него, и никого не видно.
Я вглядываюсь в темноту, освещенную единственной мерцающей лампой над дверью. Даже без лучшего освещения я абсолютно уверена, что здесь никого нет.
Должно быть, они ушли намного дальше. Пара просто продолжает движение, а я все неправильно поняла.
Я поворачиваюсь, собираясь идти назад, когда позади меня раздается вздох. Я в миг оборачиваюсь, поднимая кулаки, чтобы снова увидеть пустое пространство переулка.
Затем появляется мерцание. Смещение света. Вспышка василькового цвета, парящая, как дымка. Дымка превращается в платье. Длинное полупрозрачное платье. Проблеск светлых волос. Затем еще один вздох, пока силуэт смещается к стене, чтобы тут же исчезнуть, как только ударяется об нее.
Что за чертовщина?
Я часто моргаю. Проекция?.. Пожалуй. Какая-то видеопроекция для туристов. Молодая женщина в старомодном платье, сбитая с ног невидимым нападавшим. Я вглядываюсь в противоположную стену в поисках неисправного проектора.
Что-то промелькнуло позади меня. Уловила ли я шорох шагов по камню? Запах другого тела? Или просто колебание воздуха. Нэн назвала бы это шестым чувством, но я лишь знаю, что моя интуиция мне в этот момент приказала: — Повернись сейчас же! — и я подчинилась.
Я оборачиваюсь как раз в тот момент, когда что-то приближается к моей голове. Я отклоняю голову в сторону и мельком замечаю грубую веревку, зажатую в руке мужчины.
Память выхватывает из мозга фразы мельком просмотренной статьи. Эдинбург. За последний месяц обнаружены два тела. Задушены. На их шеях старая веревка.
Искра осознания, которую заглушило гораздо более важное обстоятельство. На меня напали. Это вам не какой-то неисправный проектор с призрачным видео.
Моя рука врезается в его тело, и он отшатывается, кряхтя от боли. Его лицо поднимается, скрытое в тени темной толстовки. Затем капюшон наполовину откидывается назад и—
Это мужчина из кофейни. Мужчина, на которого я пролила кофе.
Если бы меня спросили, как он выглядит, я бы сказала, что не имею понятия. Я видела только его рубашку спереди, испачканную капельками кофе. Но я никогда не спрашиваю свидетелей, узнали бы они кого-нибудь, если бы увидели его снова, потому что в половине случаев они скажут «нет», но если я приглашу их на опознание, память вернется.
Вот и теперь. Я думала, что не видела его лица раньше, но как только он взглянул на меня — белый парень, лет тридцати пяти, обычное лицо, светлые волосы, темные глаза… Я его знаю. Вне всяких сомнений.
В переполненном заведении я пролила несколько капель кофе на его одежду и теперь он здесь, одетый в черную толстовку с капюшоном и с куском ветхой веревки в руке.
Это так глупо, но именно в этот момент я допустила ошибку. Моя нога взлетает вверх для удара, тут я узнаю его и колеблюсь. Он уклоняется. Я спотыкаюсь, пытаюсь выпрямиться, и в мгновение ока веревка оказывается на моей шее.
Поделиться книгой: