Цветочное сердце

– Разрази меня гром! – пробормотал Морвин. – Это и впрямь азалии!

Я стояла в шаге от него, плотно сложив руки на груди, чтобы не дрожали.

Опустившись на колени, Ксавье отстегнул и откинул крышку своего саквояжа. Затем посмотрел на папу и осторожно прижал ладонь к его щеке.

– Мистер Лукас?

Папины глаза открылись, лоб сморщился от недоумения.

– Я… я забыл доставить вам цветы?

– Нет, сэр. Меня ваша дочь вызвала.

Папа улыбнулся, держа голову на поручне дивана.

– Она просто чудо. Вам нужно стать ее учителем.

Ксавье отвел взгляд.

– Ясно, полубредовое состояние. – Он склонился над азалиями, цветущими у папы на груди, осторожно потянул за темно-зеленый стебелек, но остановился, услышав резкий, испуганный возглас больного. Я вздрогнула, а Ксавье отстранился, поджав губы. – Возможно, корни ушли глубоко. – Он снова посмотрел на меня, наморщив лоб. – Если нам повезет, цветов, растущих внутри, у него не окажется.

Меня аж в холод бросило.

– Папа… он лепестки выкашлял. Думаете, у него внутри тоже что-то растет?

При мысли о таком по пищеводу у меня поднялась желчь. Моя магия наводнила папины легкие и сердце цветами, как паразитами…

– Возможно. – Из саквояжа со снадобьями Ксавье вытащил стетоскоп и легонько похлопал папу по плечу. – Сэр, если позволите, я хотел бы послушать ваше сердце.

«Ты виновата, ты виновата, ты виновата», – монотонно повторяла моя магия. Я с силой надавила на грудь ладонью, словно могла таким образом заглушить звук.

Ксавье прижал металлическую головку стетоскопа к папиному сердцу и ребрам.

– Сердцебиение у вас неровное. И что-то явно прослушивается в дыхательных путях. – Ксавье заглянул в саквояж, где каждый пузырек и бутылочка стояли в идеальном порядке, как солдатики в строю, и выбрал высокий флакон с темной густой жидкостью. – Мисс Лукас, мне понадобится большая миска или ковш.

– Зачем?

Ксавье встряхнул флакончик со снадобьем.

– Хочу посмотреть, не поможет ли отхаркивающее изрыгнуть цветы.

Я бросилась на кухню и схватила миску с полки над раковиной.

Когда вернулась, папа стонал от боли, обхватив грудь. Горло свела судорога, и я сжала папину руку через плотную материю перчатки.

«Я тут виновата?» Моя магия действовала самостоятельно, а у меня не хватило сил ее остановить? Или во мне живет нечто непостижимое и ужасное, спровоцировавшее мою магию навредить папе?

Взяв миску, Ксавье снова повернулся к папе.

– Сэр, процедура будет довольно неприятной.

Папа выпустил мою руку и поставил миску себе на колени. Голову он наклонил, будто стыдился себя.

– Клара, тебе необязательно на это смотреть.

Я придвинула стул поближе к дивану и обняла отца за плечи.

– Я уже несколько раз проходила обучение и свою долю мерзостей видела.

Вздохнув, папа кивнул Ксавье, и тот вручил ему зеленую бутылочку.

Едва глотнув из нее, папа закашлял в миску, изрыгая ярко-розовые лепестки, а также листья, целые стебли и длинные тонкие корни, влажные от слюны. Пока его тело корчилось, изо всех сил стараясь изгнать магию, я крепко держала беднягу за плечо и кусала губу, чтобы сдержать слезы.

В итоге папа откинулся на поручень дивана. Грудь его судорожно поднималась и опускалась, щеки побледнели, светло-рыжие волосы взмокли от пота. Он явно выбился из сил, зато дыхание стало чище и свободнее.

Послушав папу через стетоскоп, Ксавье подтвердил, что организм от цветов очищен. Вот только лицо приятеля так и осталось встревоженным.

– Мистер Лукас, что случилось с вашей щекой? – спросил Ксавье, показывая на интересующую его область.

Папа коснулся пятна, которое оставила моя рука. Глянув на меня, он пробормотал:

– Да сам не знаю.

У меня живот схватило. Разумеется, он выгораживал меня, даже после того, как я ему навредила.

Лампа на столике неподалеку от нас задребезжала, потому что я снова растревожилась.

– Это моя вина, – проговорила я, глядя на свои бурые садовые перчатки. – Коснулась папиной щеки и почему-то обожгла ее.

Ксавье достал из саквояжа серебряную плошечку и нанес маслянистую смесь на ожог.

– Может остаться шрам, – мягко предупредил он. – Магические раны труднопредсказуемы. – Ксавье вытер бледные ладони носовым платком и нащупал у папы пульс. От его хмурого взгляда у меня сердце екнуло.

– Что такое?

Взгляд карих глаз Ксавье метнулся ко мне.

– Мисс Лукас… прежде чем вашему отцу стало плохо, не говорили ли вы ему неприязненных слов? Вы с ним не ссорились?

Я ощетинилась. Так обычно спрашивают о проклятиях. О жестоких, черных заклинаниях. Молодая женщина, резко начавшая стареть. Мальчишка, из пальцев которого проросли колючки. Они твердили, что черной магией занималась моя мать. Но я на такое ни за что не решилась бы.

– Нет, – ответила я.

– Вы совсем не злились на него? Вы не… – Ксавье откашлялся и глянул на свои обтянутые носками стопы. – Какими словами вы его проклинали?

В груди все пылало от злости, и я стиснула кулаки:

– Я его не проклинала!

Со звучным пронзительным «дзынь!» настольная лампа взорвалась, засыпав стол осколками. Я соскочила со стула, подальше от дивана, с которого на меня смотрел бледный как мел папа.

Причинив ему такую боль, моя магия не насытилась. Она жаждала разрушения.

– Извините, – пролепетала я, закрыв лицо руками.

Ксавье сделал вдох, чтобы успокоиться, выпрямился во весь свой пугающе высокий рост и протянул руку к упавшим на пол осколкам лампы. Он покрутил пальцем, словно хотел, чтобы запел обод бокала. Осколки заколыхались, оторвались от половиц и идеально слились воедино вокруг пламени, которое окружали несколько секунд назад.

Когда Ксавье снова посмотрел на нас, щеки его раскраснелись, круги под глазами потемнели пуще прежнего, виски заблестели от пота. Я уже видела столь простые восстанавливающие заклинания в действии, но чтобы они так изнуряли мага – никогда.

– Мистер Лукас, – Ксавье разгладил полочку своего жилета, – могу я поговорить с вашей дочерью наедине?

Папа кивнул в мою сторону:

– Это ее надо спрашивать.

– Я поговорю с ним, – пообещала я. – А ты лежи здесь и отдыхай. Сможешь ведь, да? Сможешь полежать спокойно пару минут? – Я бросилась к папе и поправила тонкое одеяло, которым он укрывался.

Папа криво усмехнулся, потом устроился на подушках и закрыл глаза.

– Да-да, иди. Не суетись вокруг меня.

Невыполнимая просьба.

Тем не менее я шагнула к кухонной двери и придержала ее для Ксавье. Он взял саквояж и послушно проследовал за мной в соседнюю комнату. Я закрыла за нами дверь, но осталась стоять, прижавшись к ней, и устремила взгляд на Ксавье. Стало больно оттого, что с годами мы вдруг превратились в чужаков.

Мы так давно не виделись, и вот Ксавье оказывается у меня дома второй раз за день. Это напоминало злую шутку.

Ксавье поставил саквояж на обеденный стол, прислонился к разделочному и стал жевать губу. Старые часы на стене громко тикали, словно кто-то нетерпеливо топал ногой.

Ксавье открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот самый момент я выпалила:

– Как думаете, с ним все будет в порядке?

– Я… я не знаю. Проклятия очень сложно…

– Я… не проклинала… папу. – Я шагнула вперед и схватилась за спинку ближайшего ко мне стула, чтобы справиться со своим темпераментом и магией. – Я изучала магию пять лет и не хуже вашего знаю, что проклятия нужно озвучивать с умыслом и намерением. Ничего подобного я не говорила и, жизнью клянусь, ничего дурного против своего отца не замышляла.

– Я вам верю, – отозвался Ксавье. – Вы не замышляли дурного против своего отца. Однако ваша магия продолжает на него действовать.

У меня сердце упало.

– Продолжает действовать? Но цветы… Вы же сказали, у него в организме не осталось цветов!

– Они загрязнили его кровь. Мистер Лукас и впредь будет страдать от тошноты, головокружения и, возможно, других симптомов отравления ядом азалии. И цветы могут появиться снова.

Яд. Отравление. От этих слов я сразу вспомнила мать. И еще сильнее возненавидела свою магию, потому что та очень напоминала ее чары.

– А вы можете ввести противоядие? – спросила я хриплым, срывающимся голосом.

– Будь это просто яд, я помог бы ему. Но здесь магия, конкретно – ваша магия. Только силой ваших слов мистера Лукаса можно исцелить полностью.

Я рухнула на ближайший ко мне стул:

– Папу можно исцелить лишь силой моей магии?

– Да. Думаю, если вы наложите на своего отца благословение со всей силой своей магии, то освободите его от чар, которые на него действуют.

Благословение – такое заклинание способны наложить лишь самые могущественные, уверенные в себе маги. Оно спасает жизни и выжимает все соки из накладывающего. Заклинание для отчаянных.

– Я… я неспособна на нечто подобное, – проговорила я. – Моя магия мне не повинуется, и, более того, уже завтра она не будет действовать в полную силу. – Я снова рухнула стул и убрала кудри с глаз. – И моя сила сотворила то, чего мы все боялись! Вдруг Совет просто лишит меня ее?

– Я попрошу, чтобы вам дали отсрочку, – сказал Ксавье. – Наше кредо – не причинять вред. Лишив вас магической силы, они обрекут вашего отца на гибель.

С моих губ сорвался всхлип. Я зажала себе рот обеими руками так, что от усилия задрожали плечи. Моя магическая сила закачала чашки на разделочном столе.

Ксавье обошел вокруг стола и положил передо мной носовой платок. Я с благодарностью приняла кусочек ткани с вышитой монограммой «М» и вытерла глаза.

Пока я успокаивала дыхание, Ксавье сидел передо мной, молчаливый и спокойный. Прямая спина, черный костюм, серьезное лицо – он казался совершенным образом мага.

Странно, почти невероятно было видеть человека из моего детства в роли взрослого. Она ему шла.

– Вашему отцу можно помочь, – проговорил он мягко и утешающе. – Если Совет даст вам отсрочку, вы научитесь подчинять свою магию. Потом наложите благословение или любое другое нужное вам заклинание.

Магическое пламя обожгло мне заднюю стенку горла. Ксавье не понимал.

– Вы же слышали Совет. Я безнадежна. Я…

Я вспомнила, как вместе с Ксавье заглядывала на кухню к Морвинам. На наших глазах мадам и мастер Морвин касались сердец пациентов – и кухню заливал золотой свет. Старинный мощный обряд. В магическом сообществе семья Морвин была очень известной и уважаемой. Поколениями они справляли сложные магические обряды и исцеляли людей тысячами.

– Ваши родители накладывают благословения, – пробормотала я.

В глазах у Ксавье мелькнули догадка и тревога.

– Да, накладывают.

– Другие мои учителя так не могли.

– Это очень сложная магия.

Я потянулась к нему через стол; и сердце забилось быстрее, потому что мой план представлялся мне все разумнее.

– Ваши родители могли бы взять меня ученицей! Они показали бы мне, как накладывать благословения!

– Они… они за границей, мисс Лукас…

– Тогда вы!

Ксавье часто-часто захлопал ресницами: