Плохая девочка. 2 в 1

Голова кажется до жути тяжелой, а свет из окна слепит так, что взрезает веки. Прикрыв хозяйство декоративной подушкой, я покидаю комнату и бреду в поисках туалета.

Повсюду царит страшный бардак: на полу лежат пустые пивные банки, обертки, мишура, окурки. В смежных комнатах обнаруживаются спящие люди, лица которых я вижу впервые, но это не удивляет: просыпаться в странных местах после загула в странных компаниях в последнее время стало для меня нормой.

В ванной комнате ждет еще одна находка – женские кружевные трусики. Кто-то повесил их на зеркало, точно трофей. Представив, чем тут могли заниматься этой ночью, я морщусь. А в следующую секунду еле успеваю наклониться над унитазом, и мой желудок покидает спиртное вместе с остатками еды.

Воспоминания о вчерашнем вечере проносятся перед глазами, точно кадры киноленты.

«О, это же Кай, проходи, брат!»

Они все рады меня видеть. Кто-то тут же протягивает бутылку.

Какая-то блондинка садится на колени.

«Уйди прочь, не люблю блондинок! – стряхиваю ее с себя, точно пиявку. – Лживые куклы!»

А потом смех, крики, свист, танцы. Я говорю какому-то придурку, что его подружка позволит мне себя трахнуть, если только поманю ее пальцем. Даже уговаривать не придется. Называю его импотентом. И зря.

Сплюнув в последний раз, жму на кнопку слива. Выпрямляюсь, подхожу к раковине. Черт…

Область вокруг моего носа сильно припухла, даже глаза заплыли. Надо признать: выгляжу я дерьмово. Не дерьмовее, чем моя жизнь, но отражение в зеркале пугает. От боли не получается даже улыбнуться, а прикосновение к переносице переносится с трудом – череп буквально взрывается.

«Кай, все, хватит, прекрати!» – этот визг так и вибрирует в мозге.

Сначала тот козел ударил меня, а затем я его – бил, пока не содрал в кровь костяшки пальцев. Пока меня не оттащили. Если бы этого не произошло, я бы бил дальше – остервенело, яростно. На поражение. Пока бы не убил.

Я не знаю жалости и не умею прощать.

Только физическая боль приводит меня в чувство. Мне нужен был его удар, и я его получил. Что было дальше – тоже вполне закономерно. Поразив противника, я забрал свой приз. Алиса – точно, так ее звали. Сначала она брыкалась – для вида, а потом, смеясь, стала срывать с меня одежду прямо в гостиной под общий смех и крики.

Возможно, она думала, выставить меня идиотом. Раздеть и сбежать. Но я не дал бы ей такого шанса. Примерно представляю, чем мы с ней занимались всю ночь в спальне второго этажа, но теперь, глядя на себя в зеркало, понимаю – перед таким уродом с разбитым носом она вряд ли раздвинула бы ноги сейчас.

– Ох, дружище, это настоящий кошмар. – С этими словами встречает меня Илон.

Друг морщится, глядя на то, что стало с моим носом.

– Не говори-ка.

Он лежит на диване, закидывая в рот чипсы и запивая их какой-то дрянью из жестяной банки. Его родители должны вернуться в обед. Либо друг не переживает по поводу их возвращения, либо еще слишком рано, чтобы об этом беспокоиться.

– Не знаешь, где моя одежда?

Илон безучастно пожимает плечами.

– Если ты хоть что-то отыщешь в этом бардаке, это будет чудом.

– Ты накурился, что ли? – Машу перед его лицом рукой.

Такой заторможенный.

– Это любимая подушка моей мамы закрывает твои яйца, или у меня галлюцинации? – Вместо ответа, стонет он.

– Помоги найти мне одежду, и я верну твоей мамуле ее любимую подушку. – Рычу я.

– Она сама ее вышивала! – Сокрушается Илон.

– Главное, что вещь пригодилась.

Друг медленно обводит взглядом мое тело: все синяки, татуировки, загар, а затем вздыхает:

– Может, мне тоже заняться хоккеем?

– Ясно. – Отмахиваюсь я. – В поисках одежды ты мне не помощник.

Начинаю исследовать гостиную, поднимать вещи, заглядывать под диванные подушки, за шторки, под кресло. Обнаружив свои боксеры, спешно натягиваю на себя, затем отбрасываю в сторону подушку.

– Э-эй! – Плюется Илон.

Подушкой ему попало по лицу.

– Есть курить? – Спрашиваю у него.

– Ты же спортсмен, разве это не очень… – мямлит он.

– Есть курить, спрашиваю?

– Ок, дружище, не кипятись. – Илон выуживает из кармана пачку и зажигалку.

Прикурив, я продолжаю поиски. Швыряю вещи в разные стороны и не утруждаю себя тем, чтобы класть их на место. Бардак переходит из стадии «ужасный» в «катастрофический», но мне плевать – тем более, что Илону плевать вдвойне. Он точно под кайфом.

– Аллилуйя. – Выдыхаю, обнаружив свою одежду на пуфе.

Надеваю джинсы, футболку, кожаную куртку – и все это, не выпуская сигареты изо рта.

– Здесь есть пепельница, – напоминает Илон.

Но пепел уже летит на ковер.

– Оп, извини. – Хмыкаю я.

– Вчера кто-то снял, как ты бьешь этого парня в челюсть, и выложил в Тик-ток. Эффект с падением повторяется несколько раз. – Хихикает Илон. – Падает, поднимается, падает, поднимается. Как неваляшка!

– Выложил? Серьезно?

– Ты стал звездой, дружище! – Он вытягивает ноги и кладет на стеклянный столик. – Там просмотров уже тыщ сто!

– Господи… – Тушу окурок в пепельнице. – А где мой телефон?

Стучу себя по карманам.

Как раз в этот момент хлопает входная дверь, и через пару секунд в гостиной появляется Эмилия. Моя девушка.

– Здорово, сестренка! – Приветствует ее Илон, закидывая чипсы в рот.

Он ждет очередное зрелище, ведь на лице у нее написано жуткое негодование. Вбивая каблуки в пол, она бросается ко мне. Ей даже не нужно осматриваться, чтобы понять, что этой ночью тут веселились. Без нее.

– Привет, Эм. – Хрипло говорю я.

Сейчас все будет по стандартной схеме. Она толкнет меня, начнет визжать, обвинять в том, что я конченый урод. Я промолчу. Затем она станет искать следы других женщин, а потом расплачется. И если Алиса к этому моменту не успеет спуститься, и никто из участников вечеринки меня не выдаст, я просто прижму Эмилию к себе и скажу, что все хорошо, и зря она волнуется.

А если ее и это не устроит, и она начнет качать права, мне придется быть грубым. Обвиню ее в том, что она не дает мне ни глотка свободы и ни сантиметра собственного пространства, а затем скажу, чтобы катилась ко всем чертям. И тогда девушка бросится ко мне на шею с извинениями. С ней все так просто и так предсказуемо – слава богам.

А еще Эмилия самая красивая девчонка в Сампо, и потому мы встречаемся уже три года. Как бы сложно временами ни было.

– Кай! – Вскрикивает она.

Я натягиваю улыбку, готовясь к обычному выяснению отношений.

– Твой нос… – она замирает.

– Да, вчера на игре. – Пожимаю плечами. – Пришлось принять обезболивающее.

Киваю в сторону Илона, и тот салютует ей бутылкой.

Эмилия замирает в метре от меня и заламывает руки, будто не может сказать что-то очень важное.

«Это что-то новенькое» – настораживаюсь я.

– Кай, мне очень жаль…

– Да что такое?

– Твоя мать, она никак не могла дозвониться до тебя. Мы все не знали, где тебя искать…

– Какого черта? – Не выдерживаю я, выпрямляясь.

– Это насчет твоего папы.

Желчь снова подступает к горлу. Внутренности словно завязываются тугим узлом. Мне хочется съежиться от боли. Я будто снова становлюсь невидимым. Снова становлюсь глупым одиноким мальчишкой, вздрагивающим от телефонных звонков и щелчков двери в ожидании, что он вернется домой. Я снова на мгновение становлюсь подростком, мечтающим, что папа обнимет и скажет, как сильно любит.

А затем включается защитная броня.

– Не зови его так. – Я взъерошиваю волосы, прикуриваю еще одну сигарету и затягиваюсь дымом. – Он мне не отец.

– Он умер, Кай. – Дрожащим голосом сообщает Эмилия. – Твоего папы больше нет.

* * *

Помнится, мать тогда начала здорово прикладываться к бутылке.

Когда отец уходил на работу, она заваливалась у телевизора со стаканом дешевого портвейна – на хорошее вино не было денег – или с банкой пива. А к полудню ее уже было не растолкать. Мама спала сном мертвеца, а к вечеру, проснувшись, накачивалась еще сильнее. Отец стал раздражительным, срывался на нее за отсутствие ужина и грязную посуду, и тогда она устроила бунт – впервые ушла в запой и… из дома.

Мне было восемь, и я не очень хорошо помню, как именно и где она проводила время – был занят на тренировках. Но вечерние скандалы особенно врезались в память. Не застав ее дома после работы, отец уходил на поиски. Проверял темные подворотни, увеселительные заведения, квартиры соседей и сомнительные дома, больше похожие на притоны. А потом приводил ее, еле живую, или приносил на руках – если она была пьяна в стельку.

Так все кончилось, а начиналось более-менее сносно.

Я не помню, чтобы отец утешал ее, когда она начинала хандрить, или обещал, что вместе они справятся. Мать была танцовщицей и запила, когда получила серьезную травму на паркете и не смогла больше выступать со своей труппой в северной столице. Мы тогда обосновались в крохотной квартирке в Сампо, маленьком городишке возле северной границы, откуда был родом отец, и здесь она постоянно чувствовала, что задыхается.

Он не поддерживал ее, это точно. Иначе бы не позволил произойти тому, что с ней стало. Мать не могла найти работу – он злился, она скучала дома одна – он замыкался в себе, ей было плохо – отец этого не замечал. Теперь я почти уверен, что тогда она страдала от депрессии, он же постоянно подчеркивал, что ей стоит перестать изображать страдания и принять реальность.

Наверное, они были людьми из разных вселенных и потому совершенно не понимали друг друга. Но я не был виноват в этом и не заслуживал того, чтобы стать свидетелем рушения их отношений.

Ссоры. Они стали частью нашей повседневной жизни. С обвинениями, грязными оскорблениями, матом и битьем посуды. Мать орала, что посвятила жизнь никчемному человеку, а отец закрывался от нее в комнате, чтобы не слышать этого. Она пинала дверь и била в нее кулаками, пока синяки и раны на руках и коленях не начинали кровоточить, а потом уходила в другую комнату и наливала себе стаканчик, чтобы успокоиться. Очень быстро одного стаканчика стало не хватать, понадобилось два, а позже три и четыре.

Так продолжалось около двух лет, и все это время я метался меж двух огней. Слушал крики, ругань, видел драки – когда мать лупила отца, а тот продолжал терпеть это с каменным взглядом, устремленным в стену. В душе я понимал, что так не будет продолжаться вечно. Однажды она устанет биться в глухую стену, а ему надоест прятаться от нее в панцире мнимого равнодушия, и все рухнет. Но я не готов был к тому, что это произойдет так скоро и внезапно.

Тот день словно был каким-то особенным.

С вечера не было никаких скандалов, мать была пьяна, но они с отцом вполне мирно общались перед сном, а утром она даже встала пораньше, чтобы приготовить нам завтрак – яичницу, которую ей, на удивление, удалось не сжечь.

– Сегодня игра. – Напомнил я отцу. – Ты успеешь?

Год назад он сам привел меня на просмотр в хоккейную академию. Очень переживал, смогу ли я пройти и получить место в команде. Ужасно радовался, когда у меня это получилось. И когда мать протестовала, что у нас нет денег, чтобы вкладываться в экипировку, тренировки и будущие сборы, он рьяно защищал свою идею, обещая, что будет работать вдвое усерднее, чтобы оплатить все необходимое для сына.

Тогда я еще был его сыном…

– Как раз после работы поеду прямиком на ледовую арену. – Пообещал он мне.

Глотнул кофе и поставил чашку на стол. Вниз по чашке, с того края, где он коснулся ее губами, поползла черная капля. Я смотрел на след, который она оставляет, и думал о том, что это важный день, и мне нужно приложить все усилия, чтобы победить в своей первой важной игре. Чтобы оправдать надежды отца. Чтобы не подвести его.

Не знаю, о чем он думал в тот момент. Но никогда не забуду, как посмотрел на меня, слегка улыбнулся и с теплом потрепал по голове.

В тот день в школе мне везло буквально на каждом уроке. Пятерка за контрольную по чтению, свободное времяпрепровождение на физкультуре, а вместо противной математики – дежурство в раздевалке. Я отлично провел время. А на обратной дороге нашел кошелек с несколькими купюрами и заспешил домой, чтобы обрадовать мать. Если она не пропьет эти деньги, то мы сможем заплатить за свет и воду в этом месяце.

Отец повстречался мне на лестнице, когда я, перепрыгивая через две ступени, поднимался на свой этаж. Он спускался, держа на плече увесистую спортивную сумку. И заметно растерялся, столкнувшись со мной лицом к лицу.

– Папа, а ты куда? – Впился я глазами в сумку. – Разве ты не на работе?

– Да, я… вот, нужно вынести мусор.

Меня должно было насторожить, что он избегает моего взгляда, но вместо этого я отошел на шаг, чтобы пропустить его.

– А где мама?

– Сейчас только выброшу мусор и сразу вернусь. – Нервно выдохнул отец и помчался вниз, не разбирая ступеней.

Это была его последняя и самая жестокая ложь.

– Харри! – Завопила мать.