Надо – значит надо!

— Да, — машет Гурко рукой. — Особо не обольщайся. Наверняка распекать будет, за то что генерального против себя настроил.

— Это мы вынесем. Где наша не пропадала. Но перед этим я хотел бы обсудить с вами наши далеко идущие планы.

— Юность имеет легкомысленную склонность к оптимизму, — кивает он безо всяких эмоций. — Чего ты хоть генсеку-то задвинул, что он тебя одним махом с корабля истории смахнул?

— Ну, уж, — усмехаюсь я. — Не преувеличивайте. Мы ещё потопчемся на палубе этого вашего корабля. И вы, и я. Надо только мыслить позитивно и не видеть препятствий. Ведь нам, а если быть более точным, то вам, придётся проходить сквозь стены.

— Не крути, Егор. Сознавайся.

— Чего я такого сказал? Ладно. Но только между нами, да?

— Да.

— Сказал, что Романов негибкий дуболом и заведёт страну в каменный век. А ещё сказал, что самому Ильичу придётся ещё немного поработать, чтобы собрать нужную команду, а уж потом только идти на пенсию.

— Так прямо и сказал? — оживляется Гурко.

У него даже искорки в глазах зажигаются.

— Ну, вот, такой вы мне больше нравитесь. У вас ведь работы много ожидается, а в депрессивном состоянии вам с ней не справиться.

— Нет, прямо так и сказал? — настаивает он.

— Почти. Более изящно, конечно, но смысл именно такой. Про команду не успел, правда. Получил красную карточку и, как говорится, после непродолжительной гражданской панихиды тело Паниковского было предано земле.

— Интересно, Брагин, ты страха не имеешь или мозгов?

Он качает головой и смотрит на меня с большим интересом.

— Я всё имею, — усмехаюсь я и сажусь на стул, ближе подвигаясь к приставному конференц-столику. — Итак, Марк Борисович, начнём составлять план. Хотя, нет, стоп. Сначала подумайте и скажите, не замечали ли вы каких-либо признаков того, что Андропов вами недоволен и желает на ваше место взять кого-то другого?

— Нет, — растеряно пожимает плечами Гурко. — Не замечал.

— Вот и отлично, — подбадриваю его я. — Значит примерно через полгода, самое позднее, в апреле, вы должны стать заведующим собственным отделом и, соответственно, секретарём ЦК. Если вы не против, конечно.

— Боюсь, ты на это уже не сможешь влиять.

— Марк Борисович, — качаю я головой, — пожалуйста, не заблуждайтесь на мой счёт. Давайте займёмся планированием. Я обозначу схему, а потом подумаем, как её реализовать. Ну, тут, собственно, в основном, будут востребованы ваши аппаратные умения.

— Любопытно…

— Начну издалека, отдела науки. Кто у нас его возглавляет?

— Трапезников, — отвечает Гурко.

— А как мы можем его охарактеризовать? Можем мы, например, сказать, что он человек костный, негибкий и плохо понимающий нужды научного сообщества? К тому же немолодой.

— Зато он предан делу Ленина и партии.

— Весомо, да, но может ли человек, отрицающий дерзкие идеи современности возглавлять научный отдел? Разве в самом этом факте не кроется чудовищное несоответствие? Диссонанс.

— Пожалуй…

— Значит, первым пунктом мы должны отправить на заслуженный отдых товарища Трапезникова Сергея Павловича, а на его место рекомендовать, и не просто рекомендовать, а настоятельно рекомендовать и утвердить на этой должности Вадима Андреевича Медведева, ректора, между прочим, академии общественных наук при ЦК КПСС.

Гурко молчит, слушает внимательно, но никаких эмоций не выказывает.

— Едем дальше, — продолжаю я. — Реализовать этот пункт нам нужно как можно скорее. Ну не тянет Трапезников, учёные жалуются, технологическое отставание увеличивается. Надо же что-то делать, правильно?

— Возможно, — хмурится он. — Думаю, это не слишком сложно будет, тем более, он действительно человек невежественный, и его дважды прокатывали на выборах в член-коры Академии наук. Но генсек ему покровительствует. Говорят, в молодости Трапезников выпал из машины, за рулём которой сидел Леонид Ильич. Побился вроде сильно, вот генеральный и страдает чувством вины с тех пор.

— Главное, Марк Борисович, правильно это дело подать. По моим данным в феврале Суслов выйдет в отставку и Леонид Ильич тоже попытается в очередной раз соскочить с несущегося поезда.

— Чего-чего? Он же сейчас в отставку собирается.

— Никто не даст, кому сейчас нужен Романов в генсеках, посудите сами.

— Сейчас нет, а в феврале…

— А до февраля от Романова камня на камне не останется. Поверьте. Но здесь у нас будет два варианта. Смотрите, вариант первый. Брежнев уходит в отставку и Суслов тоже. Андропова вы делаете генеральным.

— Я⁈

— Да, с вашими умениями только вы и сможете. На место Суслова идёт Горбач, а вы становитесь заведующим общим отделом и секретарём. У вас большой аппаратный вес и эта должность станет вашей по праву. На место Горбача мы возьмём кого?

— Медунова.

— Согласен, — улыбаюсь я. — Давайте Медунова. Но это ещё не всё. Тут же под шумок выпинываем Кириленко.

— Ему Брежнев обещал, что его не выпнут, — качает головой Гурко.

— О чём вы говорите, в этом варианте Брежнев и сам уходит. Да и, в любом случае, вспомните, как Кириленко читал на съезде список кандидатов в президиум. Он же ни одной фамилии правильно не назвал. Люди со смеху падали. На покой ему пора, на покой. Как это возможно, что место, по сути третьего человека в ЦК занимает тот, у кого неутешительный диагноз налицо. Скажете ему спасибо и посадите на его место…

— Долгих?

— Нет-нет-нет, Долгих технарь, он отличный спец, но он и так секретарь и он вполне на своём месте. Мы с вами посадим Вадима Андреевича Медведева. Я бы его в идеологи сразу двинул, но это, наверное, будет сложно. Как вам план?

— А второй вариант? Ты сказал, что вариантов два.

— Во втором варианте Брежнев не уходит. В этом случае всё остаётся, почти как и в первом. Только Андропов идёт на идеологию, а Горбач остаётся там, где и сидит. И Медунов, соответственно, остаётся в Краснодаре.

— Медунов, вообще-то на тебя рассчитывает. Думает, ты ему поможешь.

— При таких раскладах он может стать секретарём только если вы не захотите, понимаете? Либо как я уже сказал.

— Да, ты прав, — задумчиво трёт лоб Гурко. — Но всё это очень и очень смело. И возможно только если генсеком не станет Романов. А при нём расклады будут уже совершенно другими.

— Романова не выберут, — улыбаюсь я, — можем пари заключить. Но смотрите, до февраля, я буду находиться в тени, отсвечивать не стану, планирую заниматься исключительно делами «Факела». А вы, кстати, Капитонова в оборот возьмите, он же кадрами ведает, хорошо бы, чтобы все эти элементы плана выходили наружу через него. Он шефа вашего побаивается, да и вообще, думаю, вы бы смогли им манипулировать.

— Да, с Капитоновым у меня нормально взаимоотношения развиваются.

— Одна просьба, Марк Борисович. Держите меня в курсе всего, пожалуйста. Я слишком часто здесь появляться не буду в ближайшее время, так что вы меня не забывайте.

Интересно, будет ли он метить на более высокую позицию? Пока промолчал и, вроде, предложенным местом остался доволен, и против Медведева не возражал, но кто знает, что будет дальше. Сейчас очень многое будет зависеть от Суслова. Вернее, от продолжительности его жизни.

— Ну что, я пойду к Андропову?

— Давай, — озадаченно отвечает Гурко, и я представляю, как он раскладывает пасьянс, но вместо игральных карт перед ним лежат фотографии членов и кандидатов в члены политбюро.

— Разрешите, Юрий Владимирович?

— Заходи, — кивает он.

Я иду по большому, внушающему уважение кабинету. Я тут уже бывал, ещё в бытность Черненко. Светлые деревянные панели, длинный стол, мягкий ковёр, графин с водой, лампа с зелёным абажуром, как у Ленина. Строгая советская роскошь, призванная вызывать дрожь у всякого, попавшего сюда.

Андропов показывает на стул у приставного стола, и я послушно присаживаюсь.

— Егор, ты с ума сошёл? Зачем поссорился с Леонидом Ильичом.

— Я в принципе не планировал, — пожимаю я плечами. — Под горячую руку попал.

— А что ты ему сказал?

— Сказал, что Романов приведёт нас в тупик и не сможет провести нужные нам реформы.

Андропов снимает очки и внимательно на меня смотрит.

— Ты что про НЭП говорил и про частную собственность? — спрашивает он после паузы.

— Нет, конечно. До этого не дошло. Да и… зачем…

Повисает тишина. Я рассматриваю белые присборенные, как в театре шторы.

— Я думаю, тебе надо не мелькать и отсидеться, не высовываясь.

— Я тоже так думаю, — киваю я. — Да, я и не против. У меня дел с «Факелом» столько, что в шапку не соберёшь. Помотаюсь по командировкам в ближайшие пять месяцев. Это организации на пользу пойдёт.

— Почему пять?

— Так в конце января, думаю, начнутся перемены. Вы же не передумали, Юрий Владимирович?

— Какие перемены? — хмурится он.

— Я полагаю, что сейчас Брежнев никуда не уйдёт, потому что с Романовым у него вряд ли получится.

— Почему? — по старой гэбэшной привычке прищуривает глаза Андропов.

— Я боюсь, в ближайшее время в Ленинграде произойдут серьёзные разборки криминала, как в Грузии были, помните? И помните, что руководителю республики за это сделали? А в Ленинграде у нас и диссидентов много. Боюсь, они тоже могут выкинуть какой-нибудь фортель, чтобы подмочить репутацию первому секретарю. Впрочем, с этим я ничего не могу поделать.

Андропов смотрит холодно и твёрдо. Он, безусловно, понимает, куда я клоню. Криминальную бучу я устрою довольно легко, а вот провокации диссидентов и «врагов народа» не по моей части, это ему самому придётся организовывать.

— А ещё ведь и голоса вражеские могут обо всей этой грязи на весь мир раструбить.

— Могут, — соглашается Андропов. — Но для репутации товарища Романова это было бы крайне скверно.

— Ещё бы. Эта история была бы похлеще празднования свадьбы в Эрмитаже. Надеюсь, ничего подобного не случится.

— Я тоже, — кивает Андропов.

И оба мы понимаем, что именно так всё и произойдёт — и провокации, и вражьи голоса.

— Так почему именно через пять месяцев начнутся перемены? — повторяет он вопрос.

— Боюсь, Михаил Андреевич Суслов в это время нас покинет. Нужно, конечно, быть настороже, держать под рукой бригаду скорой помощи, да вот только я точную дату не помню. Конец января и всё. И то могу ошибиться. Я же не готовился к переброске, так что все предсказания основываются на обычной эрудиции.

Мы снова молчим.

— Юрий Владимирович, — прерываю я паузу. — Вы простите меня за прямоту, просто время работает не на нас… Вы планируете проводить реформы?

— Пока рано об этом говорить, — строго заявляет он. — Ещё не сезон. Надо сначала стать тем, кто может проводить эти самые реформы. А до этого времени наши контакты будут сведены к минимуму. Полагаю, ты понимаешь смысл этой предосторожности.

— Ну, да. Я неожиданно стал токсичным, и вы не хотите рисковать положением, демонстрируя, что общаетесь со мной.

— Прямолинейно и не совсем точно, но близко, — немного недовольно отвечает он. — Суслов сейчас поймёт, что ты остался без защиты и начнёт тебя добивать.

— Но если и вы покажете, что не заинтересованы во мне, он, теоретически, может своего добиться, — усмехаюсь я. — Или вы меня хотите ему скормить?

— Не добьётся, — кивает Андропов, и мне приходит мысль, что, возможно, как раз этого он и хочет, потому что хрен его знает на самом-то деле, что у него на уме. — Если будет повышенную активность проявлять, мы его на этом его и срежем.

Может, все эти реформы ему и даром не нужны? Сольёт меня сейчас, отступится, а Суслов оттопчется на моих косточках по полной программе.

— Не добьётся, — повторяет Андропов. — Не высовывайся, занимайся своими делами и никуда не лезь.

— Я так и планировал, — киваю я. — Но мне финансирование нужно. Денег не хватает. Надо поработать в республиках. Можете поговорить с Рашидовым и Киселёвым, чтобы не скупились, выделяя ресурсы?

— Только с ними?

— Нет, конечно, нужно со всеми, но начать с них хочу. У них, насколько мне известно, нет большой дружбы с Сусловым. Рашидов, к тому же, вас боится.

— Почему это?

— Так вы же за Узбекистан капитально взялись в последнее время, прессовать начали. Сейчас можно намекнуть, что Злобин не будет особо усердствовать без вашей команды и всё, Рашидов сразу ваш.

— Что сказать, я сам решу, — хмурится Андропов. — А тебе на будущее… Политика — это не «Рассказы о животных» Сетона-Томпсона. Хотя… и напоминает порой…

— Понял, не лезу, — киваю я. — А кто будет председателем вместо вас? Злобин?