Цеховик. Книга 15. Надо — значит надо!
1. Крутой поворот
Поют ребятки, стараются, тянут мелодию — соло, ритм, бас, барабаны. Я тоже стараюсь, слушаю, вслушиваюсь в каждое слово — а вдруг это неспроста, а вдруг в этом есть тайный или даже сакральный смысл. Прижимаюсь спиной к цоколю дома, подставляю лицо крупным снежным хлопьям и шевелю мозгами, напрягаюсь, аж волосы дыбом поднимаются.
— Ты чё придуриваешься? — наклоняется надо мной Трыня. — Придурок лагерный… В натуре…
Погоди, Андрейка, погоди, дай посоображать мальца, успеешь ещё каменюкой мне по темени тюкнуть.
Я закрываю лицо ладонями, чтобы не выпустить из головы ни одного лучика, ни одной искорки света. Вот Каховский по кличке Каха, а вот Джага. И Трыня тут же. Платоныч, мама, Наташка… Ещё девчонка совсем… Я перематываю события на повышенной скорости, но кое-где притормаживаю, опасаясь пропустить что-то важное, незаметное и незамеченное. То, чему я не придал значения. То, из-за чего я снова оказался здесь, в начальной точке.
Мне не хочется попадать в «год сурка», крутиться и перемалываться снова и снова в нагромождении событий и происшествий. Да и какой должен быть результат? Чего нужно добиться, чтобы выскочить на прежнюю траекторию, или даже на новый уровень?
Дядя Гена съел пургена, а вот Хаблюк на своём жёлтом «уазике»… Куренков, Де Ниро, Гурко. А это Галя Брежнева… И папа её тут же… Лимончик, Кухарчук, Марина… Здравствуйте, Юрий Владимирович… Рановато вы в секретари скакнули, не правда ли? Вам бы сразу на место Суслова, в идеологи, а тут общий отдел. Но ваш предшественник и из этой позиции претендовал на корону…
— Андрюха, — говорю я, не открывая глаз. — Вот тебе совет. Держись подальше от Кахи и от Джаги. Подведут они тебя под монастырь.
— Чи-и-и-в-о-о? — пренебрежительно тянет он. — Чё сказал, щегол?
Вот именно, чего? Чего искать-то? Брежнев, Аднропов, Черненко… Я мотаю воспоминания, начинаю с самого начала, останавливаюсь на отдельных моментах, а потом несусь вперёд доезжаю до самого конца и…
Так… Давайте, немного назад мотанём. Что это? Это крейсер «Аврора». Питер, м-да… Колыбель революции… Уголёк, спортсмены, Бекштейн, маленький, но не игрушечный… Питер-Питер-Питер-Питер… А что у нас в Питере? А? Как я рада, как я рада, что мы все из Ленинграда…
Ленту вперёд-назад, вперёд-назад… а это что у нас такое недоделанное? Вот тут стоило иначе сделать… И вот здесь! А всё-таки в целом неплохо, результат, можно сказать, впечатляющий, если бы не последние идеи вождя…
И вдруг меня будто по голове бьют! Свет, вспышка с фронта, вспышка справа, а также слева и с тыла. Прозрение и огненный шар! Ну, конечно! Вот, же она! Точка, из которой можно было проложить новое русло для реки истории. И вот, что надо было сделать! Ещё и сейчас было бы не поздно… Да, и сейчас можно было бы устроить отличную развилку или просто крутой поворот.
Значит, нужно снова дойти до этой точки! Я открываю глаза и стремительно поднимаюсь.
В глазах немного темнеет, картинка плывёт и начинает кружиться голова. Когда резко выпрямляешься, такое иногда случается. Такое бывает, да… Бывает, но не так же сильно… Стойте-стойте! Что за ерунда! Остановите музыку! Вместо того, чтобы через пару секунд прийти в норму, окружающий меня мир с его зимней сказкой только набирает скорость, и мне уже кажется, будто я наблюдаю за ним из огромной, потерявшей связь с законами физики, юлы…
Снежинки оставляют длинные линии, как трассирующие пули. Они расчерчивают и вспарывают черноту белыми разрезами, рассекая и разделывая действительность на тёмные стекловидные ломти. И вдруг — новый беззвучный взрыв, ослепительная вспышка, причиняющая резкую боль глазам. Глаза наполняются битым льдом и слезами, а из белёсого огня выскакивает «рафик» и с огромной скоростью несётся на меня…
С шашечками… маршрутное такси, наверное. Я вижу искажённое решимостью и страхом лицо водителя. И до меня доходит крайне важная и весьма неприятная мысль. Дело совсем не в том, что он поздно нас заметил… Нет. Он нас поджидал. И в пол он вжимает не тормоз, а газ.
«Рафик» приближается. Как во сне, медленно, но совершенно неотвратимо. Время замедляется. Я тоже медленно выбрасываю вперёд руку, будто пытаюсь удержать летящую на меня груду металла.
Второй рукой, я толкаю Наташку, заслоняя собой и отбрасывая далеко назад. С линии удара. Сцена кажется невероятно затянутой. А я кажусь себе неповоротливым и чудовищно неторопливым. Как во сне, когда нужно бежать, сделать всего-то пару шагов, чтобы спастись, но ноги не подчиняются и делаются тяжёлыми и непослушными. Только это уже не сон.
Меня бесит, что со всем этим безобразием я не могу ничего поделать. Я пытаюсь отскочить, но делаю это значительно медленнее, чем сокращается расстояние между мной и надвигающимся микроавтобусом.
Вдруг, в кадр вплывает Алик. Он летит ко мне, как дельфин, вынырнувший из воды. Руки выставлены вперёд, лицо сосредоточенно, глаза горят, челюсти сжаты. Кажется, это никогда не кончится и будет длиться вечно… Но в согласии с надписью на кольце царя Соломона, это, разумеется, тоже пройдёт…
И действительно, руки Алика упираются мне в грудь и он выбивает меня с места, куда летит обезумевший «рафик». В тот же миг возвращается привычный ритм и скорость жизни. Воздух наполняется визгом и скрипом шин и обычными звуками улицы.
Мы с Наташкой отлетаем назад, а вот Алик не успевает уйти от удара, и его тело отскакивает дальше, за нас. Машина, сбившись с прямого курса, уходит в занос и с лязгом и грохотом врубается в фонарный столб. Водитель выносит головой лобовое стекло, но остаётся внутри. Он замирает без движения, навалившись на руль, и по всей округе разлетается тревожный и резкий сигнал клаксона.
Вскоре приезжают две неотложки и одна машина ГАИ. Алику прилетело по ногам. Правое бедро точно с переломом, но он держится молодцом, только отчаянно стискивает зубы. Я сжимаю ему руку, когда аккуратно уложенного на носилки, его грузят в машину скорой помощи.
— Олег, спасибо, — киваю я.
Он только подмигивает и чуть заметно улыбается. Водителя «рафика» увозят в бессознательном состоянии.
Мы садимся в машину.
— Напугалась, Наташ? — спрашиваю я.
— Не то слово, — кивает она и, обхватив за руку, пристраивает голову на моём плече. — А ты?
— У меня вся жизнь перед глазами пронеслась, — усмехаюсь я. — Слушай… у тебя есть планы?
— У меня? — удивляется она. — Сегодня? Нет, конечно. Я надеялась, что у тебя есть.
— У меня целый мешок отличного плана, — киваю я и целую её в висок. — Вить, а поехали в Шереметьево. Айгюль, у тебя паспорт с собой?
Виктор сидит за рулём, а на его обычном месте сейчас восседает Айгюль.
— С собой, — отвечает она.
— Куда мы? — поднимает голову Наташка.
— Я подумал, а не слетать ли нам в город на Неве?
— В Ленинград?
— Ну да, отпразднуем венчание в колыбели революции.
— А что, это по-настоящему революционное решение, — улыбается моя жена. — Нашлось бы ещё нужное количество билетов.
Билеты находятся и мы всей толпой зависаем в ресторане, дожидаясь своего рейса. За огромными панорамными окнами садятся и взлетают белокрылые лайнеры. Один за другим они устремляются ввысь увеличивая пассажиропоток.
В зале пахнет едой и царит дорожная атмосфера. Кругом видны чемоданы и сумки, доносятся пожелания счастливого пути, перебиваемые голосом диктора, сообщающего о начале посадки или регистрации. В общем, намёк на «Русскую дорогу»…
Айгюль пьёт шампанское, и мы с Наташкой тоже понемножку глотаем искрящуюся жидкость, а остальные довольствуются «Ситро» и бутербродами с балыком. Потом мы двигаем на посадку и летим в Питер.
Девушки засыпают, а я нет. Я не сплю. Думаю о том, что приключилось. О том, что чуть не завис в прошлом. Собственно, наверное, если бы не Алик, так бы и вышло. А это значит что? Это значит, что случись что, я знаю, где окажусь. Но, с другой стороны, если мне удастся сделать «крутой поворот» в точке, найденной в воспоминаниях, то всё может сработать уже совсем иначе.
Непонятно, откуда взялся этот «рафик» и что это было вообще — случайный отказ тормозов или попытка наезда. Ну, ничего, скоро узнаем. Скоро узнаем…
В Пулково нас встречает дон Вито Уголёк и Пашка Круглов. Уголёк в пижонском кожаном пиджаке, а Пашка в хорошо сидящем импортном костюме. Я звонил им обоим, так что встреча получается весьма торжественной, встречающие многочисленными, а кортеж длинным.
Из аэропорта мы мчим прямо в «Океан», где торжественную встречу готовит Илья. На своей плавучей точке общепита он полновластный хозяин. Поэтому, как потом выясняется, нескольким столикам приходится отменить бронь, чтобы разместить всю нашу команду в этой стекляшке. Давненько я здесь не был. Давненько.
В зале слышится знакомый гул, звяканье приборов и хрустальный перезвон бокалов. Снуют официанты, вальяжно прохаживаются важные посетители. В воздухе разносится аромат специй и предвкушение встречи с первоклассной едой. Дефицитных продуктов для Бекштейна не существует, поэтому банкет будет если и не мишленовским, то роскошным и по-советски богатым — абсолютно точно.
Нам, впрочем, никаких особых деликатесов и яств не нужно, мы к этому не особо привыкшие. Простой товарищеский ужин в спокойной обстановке — вот наша с Наташкой цель. Вместе с Пашкой приезжает и Рекс, а с нами Айгюль. В общем, компания получается весёлой, хотя сегодня я бы предпочёл посидеть спокойно с Платонычем и Трыней, но время терять нельзя. Особенно сейчас.
— Так, — разводит руками Айгюль. — Я вот не понимаю, Рекс, у вас вроде всё серьёзно, а чего вы никак определиться не можете? Чего мечетесь между Ташкентом и Ленинградом?
Айгюль во всём чёрном и это ей даже идёт, а мой Витя с неё глаз не сводит.
— Им в одном городе в профессиональном плане тесно будет, — усмехаюсь я. — Ты же знаешь, что Даша теперь служит замначем узбекского «Факела».
— Так ты её поставь замначем к Пашке в Питер. Они тут вдвоём таких дел наделают.
— Знаешь, чего они тут понаделают? — усмехаюсь я.
— Деток что ли? — делает круглые глаза Айгюль. — Так давно пора!
Все хохочут.
— Против деток я ничего не имею, — сквозь смех отвечаю я. — Но Паша у меня на Ташкент намечен. Сейчас с Питером покончит и туда поедет. Там и регион большой, республика целая, и проблемы посерьёзнее. А он у нас в погранвойсках служил, проблематику границ отлично знает. Там наркотрафик, контрабанда оружия и много чего ещё. А с детками не теряйтесь, начинайте организовывать.
— А на Питер кого? — прищуривается Уголёк.
— Найдём хорошего человека, — успокаиваю я. — У нас их много.
Улучив момент, когда девушки увлекаются беседой о своём, о девичьем, я отвожу в сторонку Пашку и Уголька.
— Дон Вито, расскажи-ка мне, как тут у вас с криминогенной обстановкой?
— Нормально! — немного заносчиво отвечает он. — Ке каццо! А в чём, собственно, проблема⁈ Кто-то на меня стуканул что ли? Ты поэтому примчался? Зачем такие вопросы, не можешь прямо спросить, что хочешь?
— Пипец, Уголёк! Ты почему всё воспринимаешь на свой счёт?
— Нет, ну а чё ты наезжаешь на меня? Цвет в курсе всех дел, а ты подковыриваешь! Как у вас с криминогенной обстановкой! Нормально! Лохов обуваем, общак собираем, ворьё в чёрном теле держим, спортсменам не даём быковать! Что тебя конкретно интересует?
— Пашка, как ты это выдерживаешь? — качаю я головой. — Это же жесть. Тихо, амико мио, молчи!
— Так мы не каждый же день видимся, — усмехается Пашка. — Только изредка. Да и спорить нам пока не о чем.
— Понятно, — киваю я, изображая скептическую гримасу. — Я приехал, потому что мне нужно, здесь кое-что замутить. Здесь — значит в Питере. Капито? И мне нужна ваша помощь.
— Ну, так бы и сказал сразу!
— Послушай, дон Вито, без обид, но ты гонор свой умерь, а то я тебе скажу куда, и ты пойдёшь. Отправлю тебя на Сахалин порядок наводить и будешь там куковать, пока не передумаю, ясно? Это так, в порядке общих рассуждений о культуре беседы. Улавливаешь мою мысль, брателло?
Тот затыкается. Вижу, что очень хочет возразить, но решает, что разумнее будет промолчать. А раз так, стоит отметить, что прогресс налицо.
— Короче, как тут тебя спортсмены ведут себя?
— Нормально, — пожимает он плечами. — С переменным успехом.
— Ты ведь им выделил территорию и направление деятельности, правильно?
— Да, — кивает он, — но они суки постоянно выползают за пределы разрешённого, понимаешь? Лезут, твари, куда не надо, отжать чужое пытаются, в кодлы сбиваются. Короче, дохера думают о себе. Задолбался я с ними рамсить, если честно. Но ты же сам велел стараться не шухарить, чтобы всё тихо мирно было…
— Отлично, — говорю я и хлопаю Уголька по плечу. — Обстановка творческая, то что мне и нужно!
— Чего хорошего-то? Надо им по рогам дать, а ты их нахваливаешь.
— Смотрите, друзья мои, мне нужен хороший резонансный шухер. То есть пришло время дать им по рогам. Да так дать, чтобы город вздрогнул, чтобы об этом шухере народ только и говорил. Разгромите что-нибудь, взорвите мост, утопите крейсер. Это я образно, если что. А ещё лучше, пусть это сделают наши враги. Но провернуть всё нужно максимально чётко и грамотно, чтобы ваши люди не пострадали. Сделать должен ты, дон Вито, а Паша тебя подстрахует. Поможет. План продумайте вдвоём и до мелочей. Тщательно, детально, дотошно. И максимально быстро. Относительное бездействие со стороны МВД и КГБ я постараюсь обеспечить. Вы меня понимаете, друзья? Вся страна на вас смотрит и я тоже. Идеи от вас я хочу получить уже утром. По пути в Пулково.
— Ты что, на один вечер прилетел что ли? — удивляется Уголёк. — Мы же программу тебе подготовили.
— Жизнь такая, брателло. Нужно вечно бежать вперёд. Бежать, бежать, бежать. Пойдёмте, съедим десерт, и я поеду в гостиницу, а вы — придумывать план шухера.
— Да чего там придумывать! — пожимает плечами дон Вито. — У меня уже есть несколько отличных вариантов, начиная с погрома на рынке, где их быть не должно, а они туда лезут, суки, до вызова на сходку с последующим окружением и полным уничтожением.