— В половину девятого утра? Я-то полагал, что вы уже в библиотеке. Как продвигается ваша кандидатская?
Элли стиснула челюсти. Ей повезло. Профессор Баран, а именно так его называли все студенты, никогда ничего у нее не вел, и курсовыми не руководил, но при этом всякий раз, общаясь с ней, считал своим долгом полюбопытствовать о кандидатской, с которой все было достаточно грустно. Научная руководительница Элли посоветовала ей не обращать на Барана внимания. Профессор Эйкен полагала, что профессор Бэйрен завидует выбору темы: «Ничто не ново под луной. Детективная литература: проблематика жанрового многообразия».
Элли сама толком не могла сказать, действительно ли Бэйрен завидует этой теме или просто, будучи консерватором, презрительно относится к работе аспирантки, решившей специализироваться на исследовании детективной литературы, которая, с его точки зрения, достойна лишь статьи в три строчки в толковом словаре.
Я вчера засиделась допоздна над книгами, — выдавила из себя Элли. — Спала всего несколько часов.
На том конце Баран фыркнул, и Элли возмутилась: профессор никак не мог знать, что она солгала.
— Ну-ну, — наконец произнес Бэйрен. — Воображаю, как вы перенапряглись, до рассвета изучая фолианты. Впрочем, я звоню вам совсем по другому поводу. Если не ошибаюсь, Лорин Грегори одна из ваших подопечных, так?
Элли нахмурилась. Сев в постели, она прижалась лбом к ледяному оконному стеклу.
Исходивший от него холод помог отвлечься от головной боли и закипавшего чувства разаражения.
Весь двор был покрыт чистым, пока еще не истоптанным снегом. За ночь его насыпало сантиметров тридцать, не меньше. Температура упала сильно ниже ноля, так что о радостях игры в снежки можно было забыть. Несмотря на то что Элли свыклась с суровыми зимами Кембриджа, ее не радовало то, что в этот год зима пришла очень рано, в самом начале декабря. Это было особенно неожиданно, учитывая мягкую теплую осень.
— Да, Лорин из моих, — ответила она, и тут ее словно что-то укололо.
Лорин вчера не пришла на вечеринку.
— Что-то случилось? — спросила Элли.
— Я надеялся, что об этом поведаете мне вы. Она не появляется на лекциях.
— И давно?
— Уже неделю. Причем Лорин игнорирует не только мои лекции — на других занятиях она тоже отсутствует. Я уже связывался с другими преподавателями. С ней все в порядке? Нам в деканат ничего не передавали.
Элли потерла нос, силясь унять нарастающее беспокойство.
— Я все узнаю и свяжусь с вами, профессор Бэйрен.
— Да уж сделайте одолжение. Вообще, Лорин у меня никогда не вызывала беспокойства, но она пропустила три лекции, а на носу сессия, так что подобные пропуски могут быть для нее чреваты неприятностями.
Тут Элли вспомнилось, как она вчера спросила соседку Лорин, почему девушка не пришла на тусовку. Меган сказала что-то про учебу. Элли приняла ее слова на веру, даже несмотря на то, что девушки особо не были близки и Меган по большому счету мало интересовало, что происходит в жизни ее соседки по комнате.
Вообще-то Элли собиралась после Рождества предложить девушкам разъехаться.
После первых нескольких месяцев учебы первокурсники часто меняли комнаты — это было делом совершенно обычным. Университетская администрация прикладывала максимум усилий, чтобы студенты, делящие комнату, ладили, но, к сожалению, это не всегда получалось. Пооб-выкшись и повыделывавшись друг перед другом, первокурсники либо становились закадычными друзьями, либо их отношения начинали день ото дня ухудшаться. Мэган и Лорин по характеру были словно огонь и вода.
После разговора с профессором Бэйреном прошло всего пять минут, а Элли уже успела одеться и теперь направлялась к подъезду «Е», где находилась комната Лорин. Кеннеди-Холл был большим зданием со множеством блоков-подъездов — «А», «В», «С» и прочими, — не соединенных между собой коридорами. Это представлялось очень удобным с точки зрения пожарной безопасности, и к тому же студенты в одном блоке могли запросто устроить шумную вечеринку, не мешая соученикам из соседних. Но чтобы сходить в гости или по делу из одного блок в другой, всякий раз приходилось выбираться на улицу с риском отморозить себе нос в холодную погоду.
Элли бежала сквозь снег, огибая студентов, запакованных в пуховики, шарфы и шапки. Некоторым из них приходилось пересечь аж половину кампуса, чтобы добраться до Ан-ненберг-Холла, вернее, находившейся в нем столовой, располагавшейся, на радость Элли и ее подопечным, в здании, примыкавшем к их общежитию.
Зайдя в подъезд, Элли, чтобы не вспотеть, тут же расстегнула куртку и стянула шапку с шарфом — топили в общежитии что надо. Поднимаясь по лестнице, она достала из кармана смартфон и набрала номер своего парня, но наткнулась лишь на голосовое сообщение:
«Привет, солнышко, прости, что не пришел прошлым вечером на твою тусовку. Да, знаю, в последнее время это случается часто. Слушай, скоро начнется неделя подготовки к сессии, занятий не будет, так что давай тогда и оттянемся. Все, пока, я тебя очень люблю».
Ну вот. Они увидятся только на следующей неделе. Элли и вправду любила своего парня — ей казалось, до безумия. Они состояли в отношениях целых три года и считали, что у них все очень серьезно. Надо будет так распланировать вечеринки, работу и учебу, чтобы их долгожданное свидание не сорвалось.
В конце концов Элли, раскрасневшаяся с мороза, с влажными от ледяного ветра волосами, добралась до комнаты Лорин и Мэган.
Мэган лежала в кровати лицом к стене, будто не слыша звучавший за окном колокольный звон Мемориальной церкви[6].
— Мэган, где Лорин? — спросила Элли, отметив про себя идеально заправленную кровать на противоположной стороне комнаты.
Комнатка была такой крошечной, что девушки, лежа на постелях, могли при желании взяться за руки. Однако в пространство между кроватями они все же предпочли запихнуть аж два письменных стола. У кирпичных побеленных стен громоздились вещи, практически скрывая их из виду.
Мэгги пробурчала что-то невнятное.
— Что? — переспросила Элли. — Ничего не поняла. Где Лорин? Она сегодня ночевала?
— Да не знаю я! — взвизгнула Мэган. — Не знаю, где ее носит! Может, завтракает… может… может, еще чего…
Погрустневшая Элли покачала головой. Выйдя в коридор, она крепко задумалась.
Элли старалась не заводить среди подопечных любимчиков. Ее работа заключалась в том, чтобы помогать десяти студенткам — и все. И тем не менее Лорин, без всяких сомнений, нравилась ей гораздо больше Мэган.
Лорин, по сравнению с Мэган, поступившей в Гарвард в угоду семейным традициям — ее предки с момента основания университета, поколение за поколением, учились в его стенах, — отличалась куда большим прилежанием. И вела не такую разгульную жизнь, как соседка — меньше тусовалась, реже ходила на вечеринки, но при этом заучкой ее тоже никто не считал: девушка была обаятельной и с чувством юмора. Однажды они с Элли, никогда прежде не встречавшей девушку, которая настолько же фанатела бы от «Девочек Гилмор»[7], провели незабываемые два часа, гадая, о чем думала Рори Гилмор, когда поступила в Йель, предпочтя его Гарварду.
А потом Элли вспомнила, что у первокурсницы есть парень, но та о нем, как и вообще о личном, предпочитала не распространяться.
На улице по-прежнему валил снег, когда девушка-куратор переступила порог Анненберг-Холла. Картина, что представала перед каждым входящим в столовую, радовала глаз и грела сердце. Вверху сияли белизной консольные потолочные перекрытия. За рядами столов завтракали сотни студентов. Отделанные панелями из орехового дерева стены сияли мириадами светильников — их, видимо, решили включить, чтобы разогнать хмарь пасмурного утра.
Элли заметила горстку своих подопечных, склонившихся над тарелками с вафлями. На лакомстве виднелись оттиски с эмблемой университета. Все девушки вцепились в кружки с кофе, словно утопающий в спасательный круг.
— Доброе утро, барышни, — улыбнулась Элли, подойдя к ним. — Вы не видели сегодня Лорин Грегори?
Студентки нерешительно покачали головами.
— Может, она в библиотеке? — предположила одна.
— Нет ее там, — возразила другая. — Я сама только что оттуда. У них замерзли батареи. Говорят, как починят отопление, так и откроют.
Элли уже двинулась прочь, как вдруг ее тронул за руку один из парней за соседним столом. Девушка узнала его — он писал в университетскую газету «Рубин», редактором которой Элли была на последнем курсе.
— Лорин — это такая шатеночка с длинными, чуть вьющимися волосами? — уточнил он.
Элли кивнула, недовольно на него посмотрев:
— Ты ее видел?
— На паперти.
— В такую-то погоду?
Парень кивнул и развел руками.
С досады Элли только покачала головой.
Она снова натянула вязаную шапку и вышла на улицу. Часы показывали девять утра, она еще не завтракала, у нее полно дел, а вместо того, чтобы ими заняться, она носится по кампусу, силясь отыскать студентку, от которой прежде никогда не было никаких проблем.
Ну что сегодня за день такой!
Элли разглядела Лорин еще издалека. Первокурсница, обхватив себя руками, сидела на паперти — усыпанных снегом ступеньках, что вели в Мемориальную церковь.
Лорин оделась по погоде — <в мешковатое серое пальто с запахом и лыжную шапочку ему под цвет, но все равно, что на себя ни надень, сидеть на камне в такую холодину просто недопустимо!
Ну что ж, по крайней мере, она жива и невредима. После звонка профессора у Элли возникло жуткое ощущение, что с первокурсницей приключилась какая-то беда, и это ощущение только усилилось при виде нетронутой заправленной постели подопечной. Что, если Лорин пропала, а об этом никто даже не подозревает? При этом Элли вполне отдавала себе отчет, что ее беспокоит в первую очередь то, как исчезновение Лорин скажется на судьбе ее самой.
— Лорин, скажи на милость, что происходит?! — воскликнула Элли, устремляясь к девушке. Она искренне пыталась скрыть раздражение, но оно все же чувствовалось в ее голосе.
А как иначе? На улице холодно, хочется есть, голова гудит с похмелья, а тут еще понервничать заставили!
Первокурсница даже не подняла на куратора взгляд.
Застыв перед девушкой, Элли внимательно посмотрела на нее — на бледный лоб, обрамленный вьющимися прядями. Они влажно поблескивали от подтаявшего снега. Один Всевышний знает, сколько первокурсница тут просидела.
— Где ты пропадала последние несколько дней?
— В городе.
— Вот как? Ясно. Жаль, что не соизволила меня предупредить, что собираешься пропустить лекции. — Элли помолчала. — Почему ты здесь сидишь?
— Жду, когда откроется церковь.
Элли прищурилась. С Лорин явно что-то случилось, девушку выдавал голос.
— Сегодня она закрыта. Хор репетирует рождественские гимны.
Лорин в ответ лишь тяжело вздохнула.
Элли переступила с ноги на ногу. Из-за лютой стужи у нее начали мерзнуть пальцы на ногах — и это несмотря на две пары носков и сапожки на меху.
— Слушай, может, пойдем куда-нибудь в тепло? — предложила Элли.
Никакой реакции.
Подавив нарастающее раздражение, Элли наклонилась, чтобы оказаться лицом к лицу с Лорин.
— Солнышко, что случилось?
Элли внезапно поняла, что никогда не виде ла Лорин Грегори несчастной, раздавленной, да и попросту грустной.
А ведь сейчас девушка выглядела именно так.
А еще Элли поняла, что за все свои двадцать пять лет не видела избитого человека.
— Что… Черт… что с тобой… — ахнула Элли, глядя на разбитую губу Лорин и синяк у нее под глазом. — Что случилось?
Лорин моргнула и опустила глаза.
Она ответила так тихо, что Элли едва разобрала слова.
А когда до нее дошел смысл сказанного, ее сердце сжалось.
— Я сама во всем виновата.
Эрин
Законы времени, пространства и гравитации не властны над моей сестрой, и ей удается добраться до Лонг-Айленда всего-то через тридцать шесть часов после смерти Дэнни.
Мне еще предстоит узнать, что спешный перелет организовал мой отец. Связался по телефону с давнишним коллегой из министерства иностранных дел, тот связался с ирландским посольством в США, а те — с авиакомпанией.
Это лишь первый из его широких жестов, а сколько их еще будет! Люди, что пришли мне на помощь, тратят, похоже, неимоверное количество сил и времени.
Да, вам нужно кое-что знать о нас, сестрицах, носящих фамилию Кеннеди.
Мы появились на свет с черными как смоль волосами, зелеными глазами и бледной кожей. Внешне мы очень похожи друг на друга, а вот характеры очень разные.
Сначала родилась Таня, потом я.
Последней была Нив, наша младшая сестра.
В детстве, малышкой. Нив взяла в привычку по ночам перебираться в постель именно ко мне — видимо, потому что я была теплее Тани. Я обнимала ее, чувствуя на щеке жаркое дыхание. Так мы и лежали, пока не приходила мать и не относила Нив обратно в ее кроватку.
Время от времени, порой даже невольно, я вспоминаю, как трепещущие ресницы Нив щекотали мне щеку.
Раздается звонок. Ничего не соображая и едва держась на ногах, открываю дверь номера, рассчитывая увидеть перед собой в коридоре горничную. Некоторое время назад я проснулась, а потом заставила себя снова провалиться в забытье, хотя провела в постели более чем достаточно. У некоторых людей, когда в их жизни случается трагедия, начинается бессонница, и они глаз не могут сомкнуть. А у меня вот наоборот — не получается бодрствовать. Пробуждаясь, я возвращаюсь в реальный мир, чего делать не хочется. Когда же сплю… Как же хочется никогда не просыпаться!
В номере не прибрано. Я повесила на дверь табличку «не беспокоить», чтобы избежать навязчивого внимания обслуживающего персонала. И что же?..
Но вместо горничной передо мной Таня.
И хотя сестра буквально только что с самолета, выглядит она как супермодель, что, впрочем, характерно для нее. Волосы стянуты в конский хвост на затылке, на ногах дизайнерские туфли на высоком каблуке; шикарное платье дополнительно усиливает отпадное впечатление, которое она производит. Лично я, отправляясь за тридевять земель, предпочитаю легинсы и толстовки с капюшонами.
Таня заключает меня в объятья. Так мы и стоим обнявшись, долго-долго, кажется, целую вечность.
Последний раз так крепко, будто последний раз в жизни, мы обнимались пять лет назад в дублинском аэропорту, перед тем как я села на самолет и улетела в Штаты. Воспоминания о том, что случилось до этого, по-прежнему причиняют мне настолько сильную боль, что я стараюсь к ним не возвращаться.
— Ты надолго тут заселилась? — спрашивает Таня, стремительно переходя в режим «деловая леди».
— Не знаю, — отвечаю я и щурюсь, силясь вспомнить вчерашний разговор с портье за стойкой регистрации. — Вроде бы я заплатила за двое суток.