Гнев Божий

Среди державших оборону был и я, Эммет Киф, начитавшийся патриотических книг в медицинском колледже, достаточно молодой, чтобы уверовать в идеи, за которые и умереть было не жалко. Весь в поту, в плохо подогнанной военной униформе, я крепко сжимал в руках карабин «мартини», притаившись у окна в офисе кондитерской фабрики «Джэкобс». Ничего не скажешь, романтическое место, чтобы встретить свой смертный час. Томми[2] из военного гарнизона Портабелло обнаружили нас довольно быстро.

В тот самый момент, когда в очередной раз ожесточенная перестрелка стихла, в окно влетела ручная граната и волчком завертелась посреди комнаты.

Мы все шестеро так и погибли бы, но я ухитрился подхватить гранату с пола и выбросить ее обратно на улицу, прежде чем она успела взорваться. Граната угодила в самую гущу наступавших на нас англичан.

В то время остаться живым или погибнуть было делом случая. Все решало время и везение. С тех пор я научился не только действовать, но и даже думать, исходя из этих обстоятельств. Так что Янош был почти прав, говоря, что меня почти ничто не волнует.

Первые несколько миль дорога из Бонито была вполне сносной, поскольку когда-то давно этот участок уложили щебнем. Но дальше она представляла собой обычную грунтовую дорогу, настолько искореженную, что ехать по ней со скоростью более двадцати пяти миль в час было уже небезопасно.

Вдали, в мареве раскаленного жарким солнцем воздуха, виднелись очертания гор Сьерра. Покрытый густым облаком белой придорожной пыли, я ехал в их сторону в северо-западном направлении.

По обеим сторонам дороги, насколько хватало взора, тянулась плоская, коричневого цвета равнина, на которой кое-где росли колючие кустарники, мескитовые деревья и акации. На этой, казалось бесконечной, дороге, проложенной по выжженной солнцем бесплодной земле, я был совершенно один.

Боже, какие приступы ностальгии я иногда испытывал по родным местам, по морю и горам Керри, зеленой Траве, теплому ласковому дождю, запыленным кустам фуксий, растущим у обочин дорог. Эти цветы мы называли «божьими слезами».

В течение первого часа пути мне не встретилась ни одна живая душа. Но затем вдали показалось ведомое стариком и двумя мальчуганами стадо коз. Одетые в лохмотья, босоногие пастухи с дырявыми соломенными сомбреро на головах производили удручающее впечатление. С лицами навечно потерявших надежду людей, они без каких-либо эмоций проводили машину взглядом.

Через пару миль я сделал остановку, снял с себя насквозь промокший от пота пиджак, напился тепловатой воды из четырехгаллонового керамического кувшина, привязанного к переднему сиденью для пассажиров. Затем полил ею голову и плечи.

Теперь дальнейший путь превратился для меня в настоящую пытку. Состояние дороги становилось все ужасней, я уже передвигался со скоростью не более пятнадцати миль в час. Кроме того, пыль и жара стали просто невыносимыми. Пробыв в дороге три с половиной часа и встретив одних только этих несчастных пастухов, я начал было думать, что никого, кроме меня, в этом забытом Богом месте не существует, как неожиданно впереди увидел священника.

Его «мерседес» находился в стороне от дороги, в густых зарослях кактусов. Сам священник стоял у обочины. Его сутана и широкополая шляпа были в пыли. Увидев грузовик, он помахал рукой. Я нажал на тормоз и выпрыгнул из кабины.

Он сразу же меня узнал и улыбнулся:

— А, мой ирландский друг.

Причиной, по которой его автомобиль съехал с дороги и оказался в кустах, был прокол шины переднего правого колеса «мерседеса». Помимо этого огромный камень попал под задний мост, и священник в течение целого часа безуспешно пытался сдвинуть машину с места.

Решение его проблемы я увидел сразу.

— Надо домкратом приподнять машину и вытащить из-под нее камень. Затем подтолкнуть, и она легко тронется с места.

— Где же были у меня глаза? — удивился священник. — Как же это не пришло мне в голову?

Не то что глаза, но и руки у него, должно быть, росли не из того места, подумал я, но промолчал. Открыв его багажник, я увидел несколько полных пятигаллоновых канистр с бензином и, отыскав домкрат, принялся за работу.

— Я бы сам мог это сделать, — без особого энтузиазма заметил священник.

Наблюдая за тем, как я вожусь с его машиной, он вытащил свою длинную черную сигару и закурил. По мне потоком струился пот, кобура с револьвером, висевшая на плече, мешала работе. Я снял ее и положил на заднее сиденье «мерседеса». Спустя минуту, подняв глаза, я увидел свой «энфилд» в руке священника.

— Осторожнее, святой отец, — предупредил я его. — У него очень чувствительное спусковое устройство. Может сработать даже от малейшего ветерка.

— Почему бы тогда не установить предохранительную чеку и тем самым предотвратить самопроизвольный выстрел? — предложил он.

Для священнослужителя слишком большая осведомленность в подобных делах, подумал я.

— Можно, если есть на это время.

— А у вас, полагаю, его нет.

— Ну, не всегда.

Он продолжал стоять у автомобиля, держа револьвер в одной руке, а кобуру от него в другой.

— Вам довелось побывать на войне, — заметил он. — Сражались против британцев?

Наверняка начитался американских газет, которые в подробностях описывали те события, предположил я и утвердительно кивнул.

— Можно сказать, так оно и было.

— Вообще-то говоря, Гражданская война — отвратительная штука, — сказал священник и покачал головой. — Как я понял из газет, ирландцы убивают друг друга с еще большей жестокостью, чем это делали в свое время британцы. Почему же ирландские республиканцы несколько месяцев тому назад застрелили Майкла Коллинза, ведь он, как никто другой, способствовал поражению англичан?

— Каждый хотел урвать себе кусок пожирнее, — пояснил я. — Мерзко все это.

— Должен сказать, он был неустрашимым республиканцем, — промолвил святой отец и поднял револьвер выше. — Я не особенно разбираюсь в оружии, но, похоже, ваше не очень удобно в руке.

— Не сказал бы, — ответил я. — Я левша, и его рукоятку специально для меня переделали.

Он продолжал осматривать мое оружие, очевидно удивляясь отсутствию мушки на конце ствола. Когда между камнем и задним мостом машины образовался небольшой зазор, священнослужитель положил кобуру с револьвером обратно на сиденье «мерседеса», приподнял сутану и опустился на колени рядом со мной.

— Что будем делать?

— Теперь надо ее толкнуть, а там будет видно.

Мы приложили много сил, прежде чем машина сдвинулась с места. Мне уже начало казаться, что наши попытки так ничем и не закончатся. Однако вскоре домкрат наклонился вперед, и «мерседес» тронулся, зацепив при этом задним бампером за тот самый злополучный камень. Священник, потеряв равновесие, упал на руки, а я, забежав вперед, поставил автомашину на ручной тормоз. Тем временем святой отец с улыбкой провинившегося школьника уже поднимался на ноги, выколачивая из бороды пыль.

— Ничего себе работенка! — ухмыльнулся он.

— Можно было бы придумать что-нибудь поприятнее, — согласился я.

— И в более удобном месте.

Распрямив наконец натруженную спину, я огляделся вокруг.

— Эту часть земли Господь создавал последней.

Он собирался прикурить очередную сигару, но горящая спичка замерла в его правой руке. Его лицо помрачнело и приняло выжидающее выражение.

— Даже это сотворено без вашего на то согласия.

— Оказавшись в таком месте, не скажешь, что его не существует, — сказал я, поежившись. — А скажешь — так оно сразу же о себе напомнит, и довольно сурово.

— Вы по-своему толкуете Ветхий Завет, — заметил он. — Для вас Господь — олицетворение гнева, а не любви.

— Тогда могу рассчитывать на поддержку Всевышнего, — с легкостью заключил я.

Святой отец кивнул, и его лицо еще больше помрачнело.

— Согласен, жизнь может быть очень тяжелой. Не каждый день удается прожить легко. Мне сорок пять, я испытал это на себе.

Я поднял с земли упавший домкрат и, подойдя к машине, начал менять колесо. В автомобиле священника их в запасе было два, что свидетельствовало о его разумной предусмотрительности. На замену ушло не более пяти минут. Пока я работал, он ни разу не предложил мне помочь и не сделал попытки продолжить наш разговор, лишь отошел в сторону и, взобравшись на невысокий холм, стал рассматривать виднеющиеся вдали горы.

Заменив колесо, я окликнул святого отца, но тот, казалось, меня не услышал. Я направился в его сторону, вытирая на ходу руки старой тряпкой.

Как только я подошел к нему, он повернулся и тихо произнес:

— Да, друг мой, вы абсолютно правы. Находясь в таком месте, трудно не верить в его существование.

Тема нашего разговора уже наскучила мне, и я ничего ему не ответил.

— Кажется, теперь все в порядке. Отгоните свою машину на дорогу, и там посмотрим, что не так.

У «мерседеса» имелся автоматический стартер, которым теперь было оборудовано большинство автомобилей. Мне и раньше доводилось иметь дело с подобными стартерами, так что запуск двигателя его автомобиля особых хлопот мне не доставил. Вспрыгнув на подножку машины, я завел ее, описал большой полукруг, выехал на дорогу и остановился в нескольких ярдах позади моего «форда».

Я забрал с заднего сиденья кобуру с револьвером и повесил ее на плечо.

— Видите, святой отец, все в этой жизни отлично получается, если только делаешь правильно.

Он рассмеялся, отключил двигатель и протянул мне руку:

— Молодой человек, вы мне решительно нравитесь. Клянусь, что это так. Меня зовут Ван Хорн. Отец Оливер Ван Хорн из Алтуны, штат Вермонт.

— Киф, — ответствовал я ему. — Эммет Киф. Уверен, что в Вермонте не часто встретишь католических священнослужителей с пулевым ранением в голову.

Его рука инстинктивно потянулась к виску.

— Да, действительно. Насколько мне известно, я был единственным капелланом в пехотной бригаде на Западном фронте.

— Не слишком ли далеко вы теперь от дома?

— Я здесь в ознакомительной поездке по поручению руководства нашей епархии. Как мы полагаем, с начала революции в мексиканской глубинке наша церковь переживает тяжелые дни. Я приехал сюда для того, чтобы выяснить, какую помощь мы можем ей оказать.

— Послушайте, святой отец, — сказал я. — Сегодня утром я ведь не шутил, когда говорил, что кое-кто в этих местах считает, что охота на священнослужителей еще продолжается. Знаю районы, где за многие годы местные еще не видали ни одного священника и не хотят их видеть. В прошлом месяце в Хермозе после восьмилетнего перерыва один молодой французский священник попытался вновь открыть приход. Так его просто повесили на веранде тамошней гостиницы. Я сам это видел.

— И ничего не предприняли?

— У себя в стране я насмотрелся на таких же священников, которые спокойно смотрели на подобные экзекуции, — ответил я. — Гораздо легче сопровождать человека в последний путь с молитвенником в руках, чем самому отправляться на смерть.

Чертовски тяжело заставить себя подняться на борьбу даже за то дело, в которое веришь, заранее зная, что проиграешь.

Я начал злиться, хотя и не понял почему. Обойдя «форд», я резко повернул ручку стартера. Двигатель грузовика тут же затарахтел. Ван Хорн подошел и встал рядом со мной.

— Похоже, я вас допек, — промолвил он. — За что прошу прощения. Шокирующая всех страсть всем и всегда читать проповеди — моя самая большая слабость. Я надеюсь пересечь горы и добраться до местечка под названием Гуиамас, расположенного на западном побережье. А вы?

— Перевожу в Гуилу контрабандное виски, — ответил я. — Если у вас кончится бензин, там можно будет заправиться.

— Надеетесь к ночи добраться?

Я покачал головой.

— Нет. В двадцати милях отсюда располагается Гуэрта, старая промежуточная почтовая станция, где я и заночую.

— Может быть, там снова и встретимся.

Улыбнувшись священнику, я забрался в кабину грузовика.

— Если это произойдет, тогда о религии ни слова. Ради Бога, святой отец.

— Думаю, у меня не получится. Но обещаю приложить максимум усилий. Да благословит вас Господь.

Подобные сантименты уже давно перестали находить отклик в моей душе, и я, нажав на педаль, рванул вперед.

* * *

Сумерки наступили неожиданно. Скрывшись за горизонт, солнце перестало греть и окрасило небо в золотисто-алый цвет, на фоне которого черной грядой проступили вершины горного хребта. К своему удивлению, позади себя на дороге я не мог разглядеть «мерседеса», который, как я полагал, едет вслед за мной. Меня начинал волновать вопрос, куда же делся священник. Хотя у них, как и у других людей, могли быть свои причуды.

Успев до наступления темноты перебраться через невысокий горный перевал, я увидел перед собой внизу бывшую почтовую станцию Гуэрты, в окнах которой тускло мерцал свет. Это было небольшое глинобитное строение с плоской крышей, появившееся здесь с незапамятных времен. С его стен во многих местах, особенно со стороны дороги, уже давно успели отвалиться куски потрескавшейся глины.

На золотом фоне угасающего заката чернели стволы кактусов, похожие на огромные пальцы, устремленные в небо. Когда я спустился с холма, возникло ощущение, что нахожусь на огромной театральной сцене среди каких-то немыслимых декораций. К столбу, стоящему рядом с домом, было привязано с полдюжины верховых лошадей. Подъехав ближе, я отключил двигатель и тут же услышал громкий смех и пение пьяных людей. Как только я вылез из кабины грузовика, дверь станционного строения отворилась, и на пороге появился мужчина. На нем был цветастый пиджак. Две ленты патронташа крест-накрест перепоясывали его грудь. В руках он сжимал винтовку.

— Стоять! Кто такой? — пьяным голосом резко скомандовал он.

Прикрытый капотом грузовика, я бы мог без труда на месте пристрелить его и тут же скрыться, прежде чем его дружки поняли бы, что произошло. Но мне это было не нужно. К тому же я успел заметить большую серебряную бляху, прикрепленную у него на груди. Такую могли носить только провинциальные стражи порядка. Впрочем, многие из них были способны не задумываясь всадить нож или изнасиловать женщину, оставаясь при этом безнаказанными.

— Я везу груз Гомесу в Гуилу, — ответил я. — У меня разрешение от капитана Ортиса, шефа полиции Бонито.

— Входи. Там разберемся, кто ты такой.

Помещение внутри освещала одна-единственная керосиновая лампа, висевшая под низким потолком. Когда я вошел, сидящие за длинным деревянным столом четверо мужчин подняли на меня свои пистолеты. Они были одеты точно так же, как и тот, кто меня встретил. Если бы не полицейские бляхи, украшавшие их и без того экзотические одежды, всю компанию легко можно было принять за тех, с кем они были призваны бороться. Внешне они удивительно походили друг на друга: густые усы, давно не бритые лица, мрачный подозрительный взгляд. Только у того, кто вышел навстречу, не было на голове сомбреро. Он, похоже, был у них за старшего.

— Ну что там у тебя? — спросил он.

— Везу на грузовике товар для Гомеса в Гуилу, — повторил я и вытащил из кармана разрешение на поездку, выданное мне в Бонито. — Вот мой документ.

Он внимательно изучил протянутую мною бумагу, а затем вернул ее мне.

— Луис Дельгадо, к вашим услугам, сеньор.

— Взаимно, — ответил я вежливо.

— Вы намерены здесь заночевать?

— Если будет возможность.

— Никаких проблем, — заверил он и бросил взгляд на седовласого старика, стоявшего за небольшой барной стойкой. — Эй, Тачо. Этот сеньор желает здесь остаться на ночь. Ты позаботишься о его ночлеге?

Старик в испуге яростно закивал, а Дельгадо залился самодовольным хохотом.