Огненное сердце

Быстро покидав в сумку все нужное, подхватываю плащ и выхожу в заботливо приоткрытую Димой дверь. Святые угодники, он еще и джентльмен! Не могу удержаться от того, чтобы не глянуть на парня еще раз. И тайком же делаю чуть более глубокий вдох, чем необходимо. Парфюм у него обалденный.

На улицу выходим вместе. Дима подходит к консервативному Мерседесу, я – к своей хищной Бэхе. Забираюсь за руль. Ловлю собственный взгляд в зеркале заднего вида и начинаю ржать. Нет, ну какая же нелепица, Боже. Сказал бы мне кто еще утром, что подобный разговор будет иметь место в моей жизни, я бы у виска покрутила.

Выруливаю со стоянки. До резиденции Сидельника ехать час. Хоть пробок нет. И так уже на этот самый час опаздываю. Поэтому никто не встречает. Только на въезде в правительственную резиденцию привычно шмонает охрана.

В доме веселье в разгаре.

– Тетя Амалия!

– Привет, кнопка.

У дочки Ярика его глаза. Я уже почти не думаю о том, что это могла бы быть и моя дочь… Время даже над глупостью властно.

– А что ты мне привезла?

– Хм, дай-ка посмотрю… Ничего? – провоцирую мелкую.

– Все ты врешь, – хохочет Лизка. Знает, что я так не смогу. Всегда их с братом балую.

– Ладно. Вот смотри… – достаю из сумки коробочку. В ней моторчик. – Если поставить на солнышко, ни за что не остановится. Считай, перпетум мобиле.

– Ух ты! Я пойду Даньке покажу.

Убегает. Ее кудряшки подпрыгивают. Мое сердце – в такт.

– Ты, как всегда, оригинальна, – раздается за спиной хорошо поставленный голос. Внутри по привычке, которая, сука, никуда не девается вот уже сколько лет, все сладко сжимается. На секундочку. Всего на секундочку, да. И почти тут же я расслабляюсь. Прогресс, что называется, налицо.

– Привет, Ярослав Степанович. С днем рождения.

Сидельник высок, крепок и по-мужски привлекателен. На висках седина. Ему сорок семь. А когда мы поженились, только тридцать два было. Мне двадцать.

– А мой подарочек где? – разводит руки и чуть ведет подбородком в сторону. Послушно подхожу. Улыбнувшись, целую в щеку. Он сменил парфюм. Тот ему идет. Но мне больше нравился прежний. В момент, когда я уже хочу отстраниться, Яр на секунду меня задерживает. Всего на секунду, да, но наши взгляды встречаются и… Ч-черт. Это больно. Все еще, а ведь с нашего развода уже прошло десять лет.

Я дура, да. Конченый однолюб.

Испугавшись собственных чувств, отступаю и… охренеть, ловлю на себе внимательный взгляд Димы.

– Пойдем, что ли, к гостям? – окликает меня Ярослав.

– А? – моргаю я и снова смотрю туда, где только что мне чудился рыжий, но его нет. Показалось мне, что ли?

– К гостям пойдем? – терпеливо повторяет Сидельник.

– Погоди. Я про главный подарок забыла! – снова лезу в сумочку, достаю коробочку от бренда, который известен лишь узкому кругу ценителей. Там запонки. Я их увидела и решила – ему пойдут.

– Ого. Необычно… Спасибо.

– Не нравится?

– Нравится. Ты всегда угадываешь, что мне надо.

И опять наши взгляды сцепляются. Чертовщина какая-то. Просто дурдом. Мне нужна передышка. Отворачиваюсь к балкону. За окном растет огромный сиреневый куст. Голова кружится от одуряющего аромата.

– Терпеть не могу праздники, – вздыхает Ярослав, становясь рядом.

– Я знаю.

– Еще и прием. Кто вообще придумал отмечать день рождения? Что хорошего в том, что я стал на один год ближе к смерти?

– Людям трудно выносить монотонность, – вздыхаю я. – Нам нужно ощущать цикличность. Праздники – это конец и начало. Ощущение того, что все плохое осталось там, в прошлом, а хорошее – впереди. День рождения – личный Новый год. Кстати, ко мне сегодня приходил от тебя человечек…

– Вот вы где! – прерывает меня звонкий голос Марины – новой Яриковой жены. Смешно, что я именно так ее называю. Новой. Тогда как они уже девять лет в браке. Наш продлился в два раза меньше. В отличие от меня, Яр как-то очень быстро утешился. Но мне гораздо больше нравилось думать, что он женился назло.

– Привет, Марин.

– Привет.

Ее руки обвивают торс Сидельника. Тот привычным движением притягивает жену за плечи. А мне как будто чудится легкая заминка в происходящем. Я что, такая жалкая, что он щадит мои чувства? Как интересно.

– Пойдем к гостям? – с натужным оживлением предлагаю я. – Голодная – жуть. И родителей хочу увидеть. Они уже здесь?

– Да. Когда я уходила, Светлана Анатольевна как раз рассказывала моей матери о своем отдыхе на водах Баден-Бадена.

Киваю, а сама думаю о том, что мне, наверное, тоже не мешало бы подлечиться. Поехать куда-нибудь. Проветрить мозги. А то они заплесневели, похоже. Попить водички. Моя выходка на совещании – ничто по сравнению с тем, что произошло сейчас. Просто ничто…

Замечаю среди гостей папу и, извинившись, меняю курс.

– Привет, родной.

Я единственная дочь своего отца. Довольно поздний ребенок. Когда я родилась, дети родительских приятелей уже выросли. Взять того же Сидельника, который старше меня на двенадцать лет. Так что играть мне было не с кем. Когда к родителям приходили гости, я развлекалась тем, что слушала их взрослые разговоры. И это было хорошо, это мне столько дало в жизни… Но была у этого и обратная сторона. Например, я очень рано столкнулась с сексизмом. Каждый раз, когда к нам в дом приходили новые люди, они трепали меня по голове и замечали что-то вроде:

– Какая красавица. Наверное, моделью мечтаешь стать?

Я каждый раз хмурилась:

– Нет.

– Актрисой?

– Инженером. Чтобы проектировать двигатели. Как папа, – и брала его за руку, потому что когда все смеялись, он один смотрел на меня с хитрецой, как будто у нас с ним был один на двоих секрет.

Ага. Мои мозги… Которые вроде бы были на поверхности, но их как будто никто не видел. Даже когда я посреди разговора толковых инженеров вставляла какие-то дельные замечания, те просто снисходительно интересовались:

– У папы подслушала?

Даже когда я, блин, в шестнадцать своими мозгами поступила в физтех.

– Привет, моя Аномалия. Опять заработалась? – возвращает меня в реальность голос отца.

– Ну, почти. Собеседование было. А что это у тебя такое вкусненькое? – голодно кошусь на отцовскую тарелку.

– Кажется, какой-то паштет, – смеется тот и, поманив меня пальцем, шепчет: – Выглядит хорошо, а на вкус – дерьмо полное. Возьми что-нибудь другое.

Посмеиваясь, подкладываю в тарелку что-то похожее на крабовые котлетки. Идет за милую душу. Голодовка, конечно, полезна для фигуры, но, блин, как же хочется жрать!

– А вот и наша потеряшка! Мы тебя уже второй час выглядываем, – слышу голос мамы. – Хотела даже звонить, так ты же все равно не возьмешь трубку.

Тепло обнимаемся.

– Ну что поделать? У меня много работы.

– А кроме нее, Амалька? Кроме нее у тебя когда что-нибудь будет?

Нет, ну от мамы я такой подставы не ожидала. Смотрю с укоризной. Нашла, где об этом поговорить.

– Например, что?

– Любовь?

– Любви нет, мам.

– А тридцать пять есть, Амалька. Ты уже хоть так, для здоровья, найди кого-то.

– Так, а ну заканчивай, Свет! – сердится отец. Он-то у меня строгих правил, не удивлюсь, если думает, что у меня после Ярика и не было никого. Ох, папа-папа. Да знаешь сколько я их перетрахала, чтобы заткнуть дыру, оставленную Сидельником? Нет. И не надо тебе это, папочка, уж лучше ты заблуждайся.

– Так, гости дорогие, чего сидим с пустыми бокалами? – будто из ниоткуда за спиной возникает Сидельник. – Давайте-ка это исправим.

Смеемся, чокаемся, шампанское пузырится. Родители пригубляют и отставляют бокалы в стороны, я тоже мимо – за рулем ведь. А Ярик осушает свой стакан до дна. Так что кубики льда звякают.

– За тебя, наш хороший, – говорит мама, – Жаль твои родители до этого дня не дожили.

– Ой, Светлана Анатольевна, не будем о грустном, – и ко мне поворачивается. – Амаль, тебя на два слова можно? Разговор есть важный.

Глава 3

Я немного удивлена. Ведь у него уже была возможность со мной поговорить. Вместо этого мы трепались о каких-то глупостях и пожирали друг друга взглядами. И нет, я не буду делать вид, будто не заметила, как он на меня пялился.

Извиняясь, что придется опять отойти, легонько пожимаю отцовскую руку.

– Не уезжайте, меня не дождавшись, – прошу, потому что просто не могу позволить себе упустить такой шанс провести с родителями лишние полчаса. Больше все равно они не высидят. Возраст. В отличие от того же Красицкого, которого папа не намного-то и моложе, он уже лет пять как отошел от дел. Сделал он это, когда понял, что уже ничему новому меня не научит. Заявил, что ученик превзошел учителя, и был таков. А поскольку папе я верю слепо, никаких сомнений в том, что я справлюсь, нет.

– Да мы только приехали! – возмущается отец. Я улыбаюсь в ответ, сую в рот еще одну канапешку и жестом показываю Яру, что теперь полностью в его распоряжении.

– Пойдем?

Мимо проносится толпа детей. Ярослав оттесняет меня к стене, чтобы малышня не сбила меня с ног. И снова задерживает руку на локте.

На его ладони я знаю каждую выемку, каждую складочку и каждый уступ. Возможно, если бы я хоть чуть-чуть разбиралась в хиромантии, сразу бы поняла, что наш брак не продлится долго. Линии у него на ладони отчетливые и глубокие. Кожа сухая как порох. И никакой уход ничего с этим не может сделать. Когда он касается возбужденной кожи, это каждый раз невыносимо…

Господи, вот о чем я думаю?

Ни в какой хиромантии я не разбиралась. И ничто меня не готовило к тому, что однажды я застану мужа с другой. Это было… Не знаю, смертью тот процесс не назвать. Скорее комой. Долгой, продолжительной комой. В которой я, очень похоже, нахожусь до сих пор.

Был ли у меня шанс забыть, если он такой был у меня первым? Да хрен там. Надо было попроще кого выбирать. А к такому если и подступаться, то с опытом. И цинизмом, который этот самый опыт несет. Я же Ярославу досталась неискушенной и впечатлительной, как молочный щеночек. Ну а впечатлять Яр умел. Этого у него не отнять. Так впечатлилась, что с тех пор ничего не трогает.

– Так что случилось? – деланно-бодро улыбаюсь я.

– Разговор есть.

– Это я поняла.

Сидельник залипает на моих губах. Недоверчиво покачивает головой из стороны в сторону.

– Совсем ты, Амаль, не меняешься. Вот совершенно.

Он неправ. Но если это комплимент тому, как я в свои тридцать пять сохранилась – ладно. Любой женщине такое приятно. К тому же Яр ничуть не кривит душой. Я до сих пор красива, стройна и всегда хорошо выгляжу. Мне до зубовного скрежета надоели клише, что красивая женщина – равно глупая. И потому я стала добровольным амбассадором всех тех, кто придерживается иной точки зрения. Это нелегко, приходится все время быть наготове, но так уж повелось.

– Спасибо. Так что все-таки случилось?

Мы уединяемся в его кабинете. Сидельник отходит к бару и наливает себе еще. Ого. Обычно он не пьет. С таким темпом жизни он тупо не может позволить себе похмелье. А тут все интереснее и интереснее.

– На днях одни «хорошие люди» раскопали кое-что… – опрокидывает в себя коньяк, – скандальное из моей биографии.

– М-м-м… А я-то здесь при чем?

– Ты моя бывшая. К тебе могут сунуться журналюги. Надо… – Яр проводит ладонью по голове. Закусывает щеку. В общем, демонстрирует все то, что при посторонних делать бы ни за что не стал. Это трогает.

– Да не переживай ты так. Что там надо сказать? Я все сделаю, – заверяю его, приглаживая ощетинившиеся нервы.

– Ч-ч-черт. Проблема на самом деле не только в этом. Я чувствую себя херово, потому что не рассказал тебе об этом раньше.

– Не рассказал чего?

Нервозность Сидельника невольно передается и мне. Скрещиваю ноги, закрываясь.

– У меня есть сын. Взрослый парень. Скорее даже мужик. Короче… Какие-то твари это раскопали и теперь хотят сыграть на том, что этого факта нет в моей биографии. Пацана я взял под контроль. Он ничего лишнего болтать не станет. Мы тупо внесем сведения о нем в мою официальную биографию на сайте правительства. Вроде как так и было. Конечно, журналюги заметят, но мы тупо спустим ситуацию на тормозах. Мелькнем где-нибудь вместе. Запилим пару фоток счастливой семьи в новом составе. И все. Твоя задача – подтвердить, что малой всегда был частью нашей семьи, если кто-то спросит. Мои политтехнологи сказали, что этот номер прокатит запросто. Давить будем на то, что мать мальчика не хотела публичности.

Я очень быстро соображаю, да. Но тут сижу просто в каком-то ступоре. Кажется, даже в венах кровь остановилась. Жизнь во мне опять замерла.

– Ты… что… ты его нагулял в нашем браке?

Когда мы пытались… Когда я по врачам ходила? Потому что ему было уже пора кого-нибудь родить, а у меня все не получалось?

– Нет. Ты что? – хмурится Яр. Отставляет стакан. Подходит ко мне. – Ему скоро тридцатник стукнет.

Все равно жесть. Потому что получается, у Сидельника был ребенок. И все, чем он оправдывал свою измену (прости малыш, я просто не справляюсь с этой хуйней, жуть как отцом стать хочется!) – хрень собачья. Потому что у него уже был сын, да, и срать он на него хотел. Эта мысль меня прошивает молнией. Оглушительной силы разряд превращает кровь в труху. Сердце разгоняется по-сухому и останавливается. Несмотря на то, что из-за двери до нас доносятся звуки праздника, меня окутывает странная тишина. Я глохну. Смотрю – его губы шевелятся, он что-то говорит. Но я не слышу. Хлопаю ресницами, как сова. Впрочем, нет… Говорят, совы мудрые. Я же… Просто дура. Потому что оно меня даже спустя столько лет трогает.

Меня утаскивает в прошлое, калейдоскопом перед глазами то время… Я и счастливая с ним, и несчастная, потому что не могу дать любимому то, что он больше всего хочет. А потом только несчастная.