Тамо далеко (1941)

Она вздрогнула:

— Немцы цивилизованная нация!

— Да-да, я видел, как они цивилизованно разбомбили и расстреляли колонну беженцев. И вот еще что. У тебя сохранились документы на девичью фамилию? Отлично, тогда срочно перепиши себя, Сергея и Ольгу.

— Идти в полицию сегодня и просить поменять фамилию на немецкую? — горько усмехнулась Ольга Борисовна. — Ну-ну, ничего умнее придумать не мог?

Черт, точно. Самое, блин, подходящее время. Что же делать, что же делать…

— А нет ли знакомых из числа сотрудников немецкого посольства?

— Они интернированы со вчерашнего дня.

— К ним можно попасть? С передачей или еще как?

— Господи, да что тебе дались новые документы? — всплеснула она руками.

— Не только мне, фольксдойчам будет гораздо легче выжить.

— Ты такой… расчетливый, — прищурилась муттер, — и взрослый…

— На войне взрослеют быстро. Да, можешь купить мне городскую одежду? Немного денег у меня есть…

— Я спрошу по соседям.

За час я прикинул, что взять с собой в дорогу и что нужно добыть — например, не помешают хороший нож, зажигалка, ботинки, рюкзак. Пощелкал пистолетиком, убрал подальше православный крестик, шифроваться буду под немца. Рауш фон Траубенберг, ага. Глядишь, и выгорит с немецкими документами, а пока я собрал старые бумаги Владимира Сабурова, а то беспачпортным как-то совсем неуютно. Кстати, надо хоть посмотреть как настоящий паспорт выглядит…

Из книжечки с фото Верицы Проданович выпал сложенный листочек папиросной бумаги с карандашными строчками «В случае, если со мной что-либо случится, заклинаю сообщить моей сестре, Милице, по адресу Белград, Карабурма, собственный дом Продановичей. Молюсь за ваше здоровье».

Карабурма? Это вроде совсем рядом, километра три, а неведомой Верице я обязан как минимум пистолетиком и деньгами. Тащиться туда, конечно, в лом, но не исполнить такую просьбу совсем не по-человечески. Ладно, добреду, только с бумагами разберусь.

Соседи отдали вещи почти бесплатно, Сабурова совсем было собралась обрядить меня в костюм с рубашкой и галстуком, но я предпочел более мальчиковые бриджи, гольфы и курточку — меньше шансов, что заметут по мобилизации. «Взрослую» одежду оставил подгонять, подшивать и гладить, а сам выбрался в город, поводить жалом насчет документов. Не наобум, нет — муттер подсказала пару человек со связями, вопрос только, захотят ли они помочь.

Это я большой молодец, что переоделся, тут в отличие от сельской Сербии носили вполне европейские платья, костюмы, шляпы, пальто, так что в кожухе, шубаре и обмотках выделялся бы как белый хрен в конопляном поле. А так — идет юноша, никому не интересно.

Город находился в стадии отрицания, все делали вид, что жизнь продолжается без изменений, хотя в центре бросались в глаза разрушенные бомбардировками здания — как выбитые передние зубы. И народец уже дерганый, суетливый. Разве что в соборе Святого Марка, чисто византийском по виду, шла размеренная служба. Меня прямо как невидимой рукой потянуло поставить свечку. А кому и за что? Решил, что за душу Владимира Сабурова, чье тело я занял. Даже помолился за упокой, так-то я не религиозен, но здесь война, на ней атеистов нет, это я еще со времен Республики Српской твердо знаю.

Полтора дня мотался безрезультатно — кого не месте не оказалось, кто отговорился под благовидными предлогами, так что фигу мне, а не документы. Зато прошвырнулся по рынку, прикинул цены, добыл нож и рюкзак. В кафане напоролся на Зедича, он там трудился за кофе с ракией и чуть не поперхнулся, когда меня увидел. Ну я на него и насел — если он тут торчит, должен всех знать. Вытряс из него пару местных дельцов. У одного из них и купил сомнительную ксиву, хотя продавец божился, что это настоящее удостоверение банатского шваба, есть тут такое немецкоязычное меньшинство. Отдал аж пятьсот динаров, зато выцыганил себе зажигалку.

Ну что же, придется пробираться к морю с тем, что есть, надо только в Карабурму наведаться. Дорога туда шла мимо Профессорской колонии, так что я заскочил ополоснуться, переодеться во взрослое и взять паспорт Верицы.

Дом Продановичей впечатлил — целая вилла посреди большого участка, засаженного деревьями и кустами, даже с солидным цветником перед фасадом. Но как и город, тоже в раздрае — почти все окна закрыты ставнями, дорожки не метены, никакого шевеления, разве что легкий дымок над одной трубой.

В глазок меня разглядывали долго, даже пришлось отступить назад и поигрывать паспортом, чтобы убедить в своих добрых намерениях, но потом замок щелкнул и передо мной явилась…

Вроде ничего особенного — старше Сабурова лет на десять-пятнадцать, ну фигурка, ну юбка прямая чуть ниже колена, ну жакетик тугой на груди, ну кудряшки по здешней моде завиты… Но секси, даже очень, взгляд кошачий, и так с ленцой спросила, с чем пришел.

А у самой глаз блестит и ощущение такое, будто в меня сейчас когтями вопьются. Я аж закашлялся, покраснел, начал бубнить про Верицу и опомнился только на креслице внутри.

— Вас как зовут, молодой человек? — и голос у Милицы низкий, с хрипотцой.

От ее голоса у меня резонанс по всему телу, аж волосы в носу дыбом встали, не говоря уж про все, что ниже. Сексапил номер восемь, есть такие женщины — или это у меня от корпусного воздержания такая реакция? Но когда по Белграду ходил, на женщин так не реагировал.

— Вл… Вальдемар Рауш.

— Так что опять у Верицы стряслось?

— Бомбежка на шоссе, их забрали военные, — соврал я.

Может, и забрали, тел я не видел. А сам на кресле заерзал, стараясь сесть так, чтобы не было видно, что у меня в штанах делается.

— Вот же послал Господь дуру в сестры… — цокнула языком хозяйка. — Говорила ей, сиди дома, все будет хорошо. Так нет, сорвалась со своим полковником…

Я дипломатично пожал плечами и хотел побыстрее откланяться, но она придержала мою руку:

— Куда вы так скоро? Давайте я вас хотя бы кофе угощу в благодарность.

А сама так изогнулась, рот напомаженный полуоткрыла и смотрит чуть исподлобья. Черт, да она же меня соблазняет! Наверное, любит мальчиков помоложе.

— А ракии не найдется? — сквозь наждак в горле выговорил я.

— О, так по-взрослому?

— Да, я сам зарабатываю и живу сам по себе.

— А где живете?

— Пока в Професорской колонии, но сейчас как раз подыскиваю квартиру.

Милица хмыкнула, встала к буфету и поднесла мне рюмочку, я замахнул одним глотком.

— А знаете, Вальдемар, у меня второй этаж пустует. Не хотите посмотреть, там две комнаты, ванна и… спальня? — спросила с эдакой провокативной паузой.

Канешна, хачу!

Когда она шла по лестнице передо мной, самым сложным оказалось не ухватить ее за обтянутую юбкой попу, зато в спальне я сразу дал волю рукам. Милица едва успела положить стоявшую на туалетном столике рамку фотографией вниз, как я задрал ей юбку и завалил на кровать. Куда там делся жакетик и чулки с подвязками, я уже и не упомню, первый раз прошел быстро и как в тумане. Едва передохнув, я набросился на нее снова, отыгрываясь за Сабурова, последний раз бывшего с женщиной месяца четыре тому назад. Она подвывала, вцеплялась в меня коготками, закидывала ноги, скакала в позе наездницы и никак не хотела сдаваться первой, однако молодой организм выдержал дольше и далеко за полночь она заснула.

Выдохлась, да и я, честно говоря, тоже.

Но проснулся рано — разбудил неритмичный стук. Я оторвал голову от подушки и огляделся — по соседней рассыпались волосы Милицы, по комнате раскиданы брюки, трусики, блузка, пиджак, бюстгальтер, носки… Не удержался, поднял фотографию — Милица в обнимку с представительным военным, генералом, не иначе. Вообще у таких женщин поклонники должны табунами под окнами ходить, а она на на мальчиков западает, но тут мне грех жаловаться.

Звук шел с лестницы — ветер тюкал веткой в окно. Я встал, сгреб свои вещи, оделся и вышел в ванную. Ледяной мрамор умывальника сразу взбодрил, я поплескал водой в лицо, оценил флакончик «Шанели № 5» на полочке, вздохнул и понял, что пора сматываться. Не уверен, что смогу вырваться, если Милица проснется и глянет на меня своим кошачьим взглядом… Нет, будь я Сабуровым, хрен бы меня отсюда выгнали, но мне надо в Аргентину.

То ли я не по той лестнице спустился, то ли вчера не запомнил планировку, но вышел я совсем в другую сторону — метрах в ста накатывал на берег рассерженный Дунай. Закутался поплотнее в пальто, двинулся к воде, постоять на берегу пустынных волн, вдруг какая великая дума голову наполнит.

Вместо дум в голову пришло тихое тарахтение с дребезгом. Дождь, слава богу, перестал еще вчера, и я, подперев прибрежный тополь, принялся высматривать источник звука. И с удивлением понял, что через холодную реку в самое половодье и в самую скверную погоду переправляется группа ненормальных.

Мудрецов в тазу с моторчиком оказалось семеро, и все как один — немцы. В характерных касках, в маскировочных куртках, с торчащими над бортами маленькой лодки стволами маузеров и прочих рейнметаллов. Я схватился было за браунинг в заднем кармане, но только горько усмехнулся: ну куда с этой пукалкой против пистолет-пулеметов? Эх, пропадай моя голова…

И когда на берег выбрались семеро крепких ребят, я шагнул от дерева навстречу старшему, слегка пучеглазому эсэсману лет тридцати:

— Хайль Гитлер!

Глава 4

Герой Белграда

Винтовки разом уставились в мою сторону, а в животе противно заныло. Краешком перепуганного сознания я отметил, что на меня стволы повернули только трое, остальные внимательно осматривают и держат под прицелом остальной берег.

Натасканные, суки…

Страшно, но делать нечего — я стоял навытяжку, как юный пионер, то бишь гитлерюнга и ел старшего эсэсовца глазами. Он глянул на меня с высоты своего роста, оценил возраст, безоружность, стойку, окинул взглядом берег и ближние дома, убедился, что непосредственной опасности нет и опустил свой шмайсер.

В голове мелькнуло, что нихрена не шмайсер, а вовсе даже фолькер-эрма или штейр, но уж как привык с детства, так и назвал. Почему-то эта отвлеченная мысль немного успокоила, наверное, надо бы еще и дыхательных упражнений сделать…

— Ты кто? — эсэсман быстро указал своим людям позиции и взялся за меня.

— Немец, Иоганн Вайс! — назвался я первым пришедшим в голову именем.

— Что здесь делаешь?

— Прячусь…

— От кого?

— Ну… — изобразил я смущение, — от сербов, после бомбежек в городе бьют немцев…

— Verflucht Schweine! — выругался высокий. — Рядом военные части есть?

В мозгу заметались мысли, что лучше, напугать немцев или навести их на войников? Судя по тому, что Югославия сдалась за неделю, эти и всемером могут наделать дел…

— В полицейском участке, дальше, в Старой Карабурме, целый взвод.

— Вооружение какое?

— Эээ… винтовки…

— Пулеметы есть?

— Точно не знаю… а, из окна ствол торчал!

— Карту читать умеешь?

— Да, немного, — затараторил я, — к нам приезжали гитлерюнги из Баварии, мы в поход…

Эсэсман оборвал меня взмахом руки в перчатке, перекинул вперед висевшую на боку планшетку, вытащил и развернул отличную карту Белграда с пригородами. Я повозюкал по ней пальцами и наконец ткнул в улицу Ивковича:

— Вроде здесь. А вот тут, на Князя Павла, у моста целая рота стоит и там точно три пулемета есть, сам видел.

— В обход провести сможешь?

— Да, — я показал рукой в сторону, — там глиняные карьеры и кладбище, можно через него.

Немец обернулся к своим:

— Курт, дай мне МП, Михель — куртку!

Оба вопросительно уставились на начальника.

— Берите лодку, переправляйтесь обратно, передайте Хайнцу, что нам нужно подкрепление, пусть пришлет всех, кого сможет.

— Jawohl! — отмахнули названные, скинули имущество и шустренько перебежали к моторке.

— Стрелять умеешь?

— Только из пистолета…

Щаз я тебе все расскажу, как же… Немец вздохнул, помедлил, а потом решительно сунул мне в руки камуфло и автомат. Быстро показал как взводить, как перезаряжать и объяснил, что по команде мое дело — палить в белый свет, лишь бы в указанную сторону, по возможности короткими очередями. На вопрос об имени коротко ответил «Фриц» и объявил свое решение — пробираться в город. Лихой мужик, не откажешь, это со мной-то и четырьмя оставшимися бойцами? Ладно, со шмайсером пятерых покрошить всяко легче, чем с пистолетиком семерых, глядишь, еще какой случай подвернется. Я напялил куртку, нарочито путаясь в рукавах и криво-косо повесил железяку на грудь, вызвав иронические взгляды эсэсманов.

Пару километров до угла кладбища мы пробирались примерно полтора часа, прячась от белградцев в канавах или под заборами. Справа виднелась Професорска колония, вперед, вдоль ограды кладбища, уходила узкоколейка. Но стоило нам, прикрываясь надгробиями, выйти к улице, как по ней проехал автобус, набитый войниками.

— Надо добыть сербскую форму, иначе не дойдем, — решительно заявил этот чертов авантюрист.

Блин, надо срочно делать ноги, он меня сейчас в такой блудняк затащит, что кто-нибудь да пристрелит! Не, лучше я сам их пристрелю, надо шанс использовать.

— Там впереди переезд, три солдата и железнодорожники. Но сейчас солдат наверняка больше.

Фриц оглядел свое войско и отправил двоих вперед, а сам зашуршал картой, двое оставшихся заняли позиции за кладбищенскими памятниками. Пожалуй, подойдут вон тот и вон тот, лучше момента не будет…

Ох, как бухало сердце, когда я ковырялся с автоматом! По спине ползла холодная струйка, а я, прикидываясь дурачком, обратился к Фрицу:

— Перезаряжать здесь?

Он оторвался от карты и процедил сквозь зубы:

— Да не так, придурок малолетний!

Отложил свой МП, взял мой, показал, всунул мне обратно в руки:

— Ясно?

Я медленно повторил его эволюции и как бы случайно нажал на спуск.

Очередь мягко воткнулась в спину ближайшего бойца.

— Идиот! — взвыл Фриц, но тут же захлебнулся свинцом.

Третий успел перекатиться на спину и уже разворачивал винтовку, но… Промазать с пяти метров веером нереально.

Я подорвался и, ухватив на ходу автомат Фрица и маузер первой моей жертвы, кинулся за присмотренные памятники — сидеть на месте и ждать, когда вернется посланная вперед двойка никак нельзя, встречу их с новой позиции.