Помоги проекту - поделись книгой:
Мрачные истории, как вы любите
Два талантливых засранца
Мой отец — мой знаменитый отец — умер в 2023 году, в возрасте девяноста лет. За два года до своей смерти он получил электронное письмо от внештатной журналистки Рут Кроуфорд с просьбой дать ей интервью. Я прочитал ему это письмо, как читал всю его личную и деловую переписку, потому что к тому времени он перестал пользоваться всеми своими электронными устройствами — сначала настольным компьютером, затем ноутбуком и, наконец, любимым телефоном. Зрение у него оставалось хорошим до самого конца, но он говорил, что чтение с экрана "Айфона" вызывает у него головную боль. На поминальной трапезе доктор Гудвин сообщил мне, что перед последним апоплексическим ударом папа, возможно, перенес серию микроинсультов.
Примерно в то время, когда он отказался от телефона — это было лет за пять-шесть до его смерти, — я досрочно вышел на пенсию с должности школьного инспектора округа Касл и начал работать на отца полный рабочий день. Дел хватало. У него была домработница, но по вечерам и в выходные эти обязанности выполнял я. Я помогал ему одеваться по утрам и раздеваться по вечерам. Я готовил ему еду и убирал за ним, когда папа не успевал добраться до туалета посреди ночи.
У него также имелся разнорабочий, но к тому времени Джимми Григгсу самому уже было под восемьдесят, поэтому мне приходилось выполнять работы, которые не успевал делать Джимми — от мульчирования[1] любимых папиных цветочных клумб до прочистки засорившихся стоков. Вопрос о переезде в дом престарелых никогда не обсуждался, хотя, видит Бог, папа мог бы себе это позволить; дюжина романов-мегабестселлеров, написанных за сорок лет, принесла ему состояние.
Последний из его "увлекательных романов-тяжеловесов" (по словам Донны Тартт из "Нью-Йорк Таймс") был опубликован, когда папе было восемьдесят два года. Он дал серию обязательных интервью, попозировал для обязательных фотографий, а затем объявил о своем уходе на пенсию. С прессой он пообщался благосклонно, со своим "фирменным юмором" (по мнению Рона Чарльза из "Вашингтон Пост"). Мне он сказал: "Слава Богу, с этой хренью покончено". За исключением неформального интервью, которое он дал Рут Кроуфорд, больше он ничего не сказал на публику. Его много раз просили, но он всегда отказывался; говорил, что сказал всё, что хотел сказать, включая то, о чём, возможно, стоило бы промолчать.
— Если раздавать интервью направо и налево, — поделился он со мной однажды своим мнением, — то рано или поздно ляпнешь что-нибудь не то. И именно эти цитаты запомнятся, и чем старше становишься, тем больше вероятность брякнуть что-то невпопад.
Тем не менее, его книги продолжали продаваться, а значит, продолжались и его дела. Я обсуждал с ним продление контрактов, концепции обложек книг и предложения по их экранизациям, а также добросовестно читал все предложения дать интервью, когда он уже сам не мог их читать. Он всегда отвечал "нет", в том числе и на предложение Рут Кроуфорд.
— Дай ей стандартный ответ, Марк: польщен, но нет. — Однако в данном случае он замешкался, потому что её предложение несколько отличалось от других.
Кроуфорд хотела написать статью о моем отце и его давнем друге, Дэвиде "Буче" ЛаВердье, который скончался в 2019 году. Мы с папой летали на похороны Буча на Западное побережье на арендованном самолете "Гольфстрим". Папа всегда был бережлив с деньгами (не жадным, но бережливым), и огромные расходы на перелет туда и обратно многое говорили о его привязанности к человеку, которого я с детства называл дядей Бучем. Эта привязанность не ослабевала, хотя они не виделись лицом к лицу более десяти лет.
Папу попросили выступить с речью на похоронах. Я думал, что он откажется — его неприязнь к публичному вниманию распространялась на всё, не только на интервью, — но он выступил. Он не подошел к трибуне, а просто стоял на своем месте, опираясь на трость. Он всегда был хорошим оратором, и с возрастом это не изменилось.
— В детстве мы с Бучем ходили в школу, в которой был всего лишь один кабинет, это было ещё до Второй мировой. Мы выросли в городке, в котором не было светофоров, в городке с грунтовыми дорогами, чинили и латали машины, занимались спортом, а потом сами тренировали. Повзрослев, мы принимали участие в городской политике и следили за городской свалкой — очень похожие работы, как я сейчас понимаю. Мы охотились, рыбачили, тушили травяные пожары летом и расчищали дороги зимой. При этом снесли немало почтовых ящиков. Я знал его, когда ещё никто не знал наших имен, за исключением друзей и родственников. Мне следовало бы его навещать в последние годы, но я был занят своими делами. Думал, что ещё есть время. Мы всегда так думаем, наверное. А потом время внезапно заканчивается. Буч был замечательным художником, но кроме того, он был хорошим человеком. Думаю, что второе важнее. Может, кто-то из присутствующих с этим не согласится, и это нормально, это нормально. Но дело в том, что я всегда прикрывал его, а он — меня.
Он замолчал, опустив голову и обдумывая что-то.
— В моем маленьком городке в штате Мэн есть поговорка для таких друзей. Мы держались рядом.
Да, они держались вместе, и это касалось и их секретов.
У Рут Кроуфорд было внушительное досье — я проверил. Её статьи — в основном биографии личностей — публиковались в дюжине изданий, многие из которых были местными или региональными ("Янки", "Даун-Ист", "Нью-Ингленд Лайф"), но было и несколько национальных, включая статью о несчастном городке Дерри[2] в "Нью-Йоркере". Что касается будущей статьи о Лэрде Кармоди и Дэйве ЛаВердье, то мне подумалось, что она нашла хорошую основу для своего сюжета: два человека из одного маленького городка в Мэне, прославившиеся в двух разных областях культуры. И дело не только в этом. И Кармоди, и ЛаВердье достигли огромного успеха в сорок с лишним лет, в том возрасте, когда большинство мужчин и женщин уже отказываются от своих юношеских амбиций. В том возрасте, когда, как однажды выразился папа, они "вырыли себе колею и начали ее обустраивать". Рут хотела выяснить, как такое невероятное совпадение могло произойти... если, конечно, это было совпадением.
— А обязательно должна быть какая-то причина? — спросил папа, когда я закончил читать ему письмо мисс Кроуфорд. — Она на что-то намекает? Думаю, она никогда не слышала о братьях-близнецах, которые выиграли крупные суммы денег в лотерею в один и тот же день.
— Ну, возможно, это не было полным совпадением, — сказал я. — Если только ты не выдумал эту историю на лету.
Я дал ему время сказать что-нибудь в ответ, но он лишь улыбнулся той улыбкой, которая могла означать что угодно. Поэтому я продолжил.
— Я имею в виду, что эти близнецы могли вырасти в доме, где азартные игры были естественной частью повседневной жизни. И это делает данное событие менее невероятным, согласен? Плюс, сколько лотерейных билетов они купили, которые оказались проигрышными?
— Я не понимаю, к чему ты клонишь, Марк, — сказал папа, по-прежнему улыбаясь. — Что конкретно ты хочешь сказать?
— Только то, что я могу понять интерес этой женщины к тому факту, что вы с Дэйвом — оба родом из захолустья и расцвели в середине жизни. — Я поднял руки над головой, словно обрамляя заголовок. — Может, это... судьба?
Папа задумался над этим, потирая рукой белую щетину на своем глубоко иссеченном морщинами лице. Мне показалось, что он вот-вот передумает и скажет "да". Но затем он лишь покачал головой.
— Просто напиши ей одно из своих вежливых писем, скажи, что я отказываюсь, и пожелай ей успехов в будущих начинаниях.
Именно так я и поступил, хотя что-то в выражении лица папы в тот момент зацепило меня. Это был взгляд человека, который мог бы многое рассказать о том, как они со своим другом Бучем добились славы и богатства... но который предпочел этого не рассказывать. Который предпочел держать это рядом, при себе.
Возможно, Рут Кроуфорд была разочарована отказом папы от интервью, но она не опустила руки. Она не забросила свой проект, даже когда я тоже отказал ей в интервью, сказав, что мой отец не одобрил бы его после своего отказа, и, кроме того, всё, что я знал, — это то, что мой отец всегда любил истории. Он много читал и никогда не выходил из дома без засунутой в задний карман книги в мягкой обложке. Он рассказывал мне чудесные сказки на ночь и иногда записывал их в свой блокнот на пружине. А что касается дяди Буча... Он нарисовал фреску в моей спальне — мальчики играют в мяч, мальчики ловят светлячков, мальчики с удочками. Рут, конечно, тут же захотелось на неё посмотреть, но фреска была давно закрашена, ведь я вырос из этих детских забав. Когда сначала папа, а потом и дядя Буч взлетели, как пара ракет, добившись триумфа, я учился в Университете штата Мэн, получая степень в области дополнительного образования. Ведь, как гласит старая присказка, те, кто не умеет ничего делать, учат, а те, кто не умеет учить, учат учителей. Успех моего отца и его лучшего друга, написал я Рут, был для меня таким же сюрпризом, как и для всех остальных жителей города. Есть ещё одна старая шутка о том, что из Назарета[3] не может выйти ничего хорошего.
Я написал об этом в письме мисс Кроуфорд, потому что чувствовал свою вину (но совсем небольшую) из-за отказа в интервью. В письме я упомянул, что у них, конечно, были мечты, как и у большинства людей, и, как большинство людей, они держали эти мечты при себе. Я полагал, что рассказы папы и жизнерадостные картины дяди Буча были для них просто хобби вроде резьбы по дереву или игры на гитаре, пока не хлынули деньги. Я напечатал это, а потом от руки приписал постскриптум: "И они молодцы!"
В округе Касл насчитывается двадцать семь населенных пунктов. Касл-Рок — крупнейший, Гейтс-Фоллс — второй по величине. Городок Харлоу[4], где вырос сын Лэрда и Шейлы Кармоди, то бишь я, не входит даже в первую десятку. Однако с тех пор, как я жил в нем ребенком, он значительно вырос, и иногда мой папа, который тоже провел всю свою жизнь в Харлоу, говорил, что едва узнает его. Он ходил в школу, в которой был лишь один кабинет, я ходил в школу из четырех кабинетов (по два класса в каждом), а теперь там школа из восьми кабинетов да еще и с геотермальным отоплением и охлаждением.
Когда папа был маленьким, все дороги в городе были грунтовыми, кроме шоссе 9, Портленд-роуд. Когда появился я, грунтовыми оставались только Дип-Кат и Методист-роуд. Сегодня все дороги асфальтированы. В шестидесятых годах был только один магазин — "У Брауни", где старики сидели вокруг настоящей бочки с солеными огурцами. Теперь в городе несколько магазинов, а на Квакер-Хилл-роуд появилось некое подобие центра города (если его можно так назвать). Сейчас у нас есть пиццерия, два салона красоты и — вы не поверите, но это правда — маникюрный салон, который, похоже, процветает. Но средняя школа у нас так и не появилась; это, увы, не изменилось. У детей из Харлоу есть три варианта на выбор: средняя школа Касл-Рока, средняя школа Гейтс-Фоллс или средняя школа Маунтин-Вью, более известная как Академия Кристера. Мы здесь остаёмся деревенщиной: ездим на пикапах, слушаем кантри-музыку, пьем кофе с бренди, голосуем за республиканцев. Нас не за что особо выделить, наш городок ничем особо не прославился. Кроме двух человек, которые родом отсюда: моего папы и его друга Буча ЛаВердье. "Два талантливых засранца", как выразился папа во время короткой беседы через забор с Рут Кроуфорд.
"Ваши родители провели здесь всю свою жизнь?" — может спросить городской житель. — "А потом и ВЫ тоже? Вы с головой вообще дружите?"
Дружим.
Роберт Фрост[5] как-то сказал, что дом — это место, где тебе всегда рады и где тебя всегда примут. Это место, с которого ты начинаешь, и если тебе повезет, это то место, где ты заканчиваешь. Буч скончался в Сиэтле, чужаком в чужом краю. Может, его это устраивало, но думаю, что в конце жизни он предпочел бы маленькую грунтовую дорогу и лес на берегу озера, известный как "Тридцатимильный лес".
Хотя тема, которую Рут Кроуфорд исследовала (или, точнее, расследовала), была сосредоточена в Харлоу, где выросли её герои, в этом городке не было ни мотелей, ни даже ночлежек, поэтому она обосновалась в мотеле "Гейтвей" в Касл-Роке. Зато в Харлоу имелся дом для престарелых, и там Рут взяла интервью у человека по имени Олден Тутакер, который учился в школе вместе с моим папой и его другом. Именно Олден поведал ей историю о том, как Дэйв получил своё прозвище. ЛаВердье всегда носил в кармане тюбик геля "Лаки Тайгер Буч Вакс", которым часто пользовался, чтобы его "флэттоп"[6] стоял прямо. Он носил такую прическу всю жизнь (пока на его голове имелись волосы). Это стало его визитной карточкой. Что касается того, продолжал ли он пользоваться тем гелем, когда стал знаменитым, можете гадать сами. Я даже не знаю, выпускают ли его до сих пор.
"Они были друзьями ещё со школьных лет", — рассказывал Олден. — "Пара пацанов, которые любили рыбачить или ходить на охоту со своими отцами. Они выросли в сложных условиях, среди тяжкого труда, и не ждали от жизни многого. Может, вы найдете людей моего возраста, которые скажут, что они предчувствовали, что эти парни чего-то добьются, но я не из их числа. Они были вполне обычными парнями, пока не стали необычными".
Лэрд и Буч учились в средней школе Гейтс-Фоллс. Их определили на "общеобразовательные курсы", которые тогда предназначались для школьников, не планировавших поступать в университет. Никто не говорил прямым текстом, что они недостаточно умны; это просто имелось в виду. Они изучали дисциплины под названием "Повседневная математика" и "Деловой английский", где на нескольких страницах учебника объяснялось, как правильно составлять деловое письмо (с иллюстрациями). Они проводили много времени в столярной мастерской и автомастерской. Оба играли в футбол и баскетбол, хотя мой папа большую часть времени сидел на скамейке запасных. Оба закончили школу со средними баллами и вместе выпустились 8 июня 1951 года.
Дэйв ЛаВердье пошел работать к своему отцу, сантехнику. Лэрд Кармоди и его отец ремонтировали машины на семейной ферме и продавали их в "Пивис Кар Март" в Гейтс-Фоллс. Они также держали овощной ларёк на Портленд-роуд, который приносил хороший доход.
Дядя Буч не особо ладил со своим отцом, и в итоге Дэйв ушел в самостоятельное плавание, занимаясь ремонтом труб, укладкой водопроводов и иногда рытьем колодцев в Гейтс и Касл-Роке (его отец контролировал весь бизнес в Харлоу и не собирался ни с кем делиться, даже с собственным сыном). В 1954 году два друга основали компанию "Эл-энд-Ди Хоулидж", которая занималась вывозом мусора на свалку. В 1955 году они приобрели свалку, город с радостью избавился от неё. Они привели её в порядок, устраивали контролируемые сжигания, внедрили простую программу переработки отходов и избавили ее от вредителей. Город платил им стипендию, которая стала приятным бонусом к их постоянной работе. Металлолом, особенно медная проволока, приносил дополнительный доход. Люди в городе прозвали их "близнецами-мусорщиками", но Олден Тутакер (и другие старожилы с еще сохранившейся памятью) заверил Рут Кроуфорд, что это была безобидная шутка, не с целью обидеть или унизить.
Свалка занимала около пяти акров и была окружена высоким дощатым забором. Дэйв разрисовал его фресками на тему жизни города, добавляя каждый год что-то новое. Хотя забора уже давно нет (а свалка теперь стала полигоном), но сохранились фотографии. Эти фрески напоминают более поздние работы Дэйва. Там были сцены совместного изготовления лоскутных одеял, переходившие в бейсбольные игры, бейсбольные игры, переходившие в карикатуры на давно ушедших жителей Харлоу, сцены весеннего посева и осеннего сбора урожая. Были изображены все моменты жизни маленького городка, но дядя Буч добавил еще и Иисуса с апостолами (последним был Иуда с ехидной ухмылкой на лице). В этих рисунках не было ничего выдающегося, но они были жизнерадостными и добродушными. Их можно назвать предвестниками его будущих больших работ.
Вскоре после смерти дяди Буча картина ЛаВердье с изображением Элвиса Пресли и Мэрилин Монро, прогуливающихся рука об руку по усыпанной опилками дорожке карнавала в маленьком городке, была продана за три миллиона долларов. Конечно, она была в тысячу раз лучше, чем фрески дяди Буча на свалке, но и там бы смотрелась вполне уместно: тот же сумасшедший юмор, оттенённый подспудным отчаянием и долей презрения. Фрески Дэйва на свалке были бутоном, а картина с Элвисом и Мэрилин — цветком.
Дядя Буч так и не связал себя брачными узами, а вот папа женился. У него была школьная возлюбленная по имени Шейла Уайз, которая после окончания школы уехала учиться в Вермонтский педагогический университет. Когда она вернулась, чтобы преподавать в пятом и шестом классах начальной школы Харлоу, мой отец с радостью узнал, что она ещё не замужем. Он ухаживал за ней и добился её. Они поженились в августе 1957 года. Дэйв ЛаВердье был шафером папы. Через год появился я, и лучший друг моего папы стал моим дядей Бучем.
В рецензии на первую книгу папы, "Грозовой шторм", было написано следующее: "На первых ста с лишним страницах этого тревожного романа мистера Кармоди мало что происходит, но читателя всё равно затягивает, потому что играют скрипки".
Я подумал, что это удачное сравнение. Но для Рут Кроуфорд не прозвучало таких скрипок, когда она изучала жизнь отца и его друга; картина, которую нарисовали ей Олден и другие жителей города, состояла из двух мужчин, достойных, порядочных и абсолютно честных. Они были сельскими жителями, ведущими сельский образ жизни. Один был женат, а другой был тем, кого в те времена называли "закоренелым холостяком", без намёка на малейший скандал в его личной жизни.
Вики, младшая сестра Дэйва, согласилась дать интервью. Она рассказала Рут, что изредка Дэйв ездил "в город" (то есть в Льюистон) потусоваться в ночных клубах и барах на Лисбон-стрит. "Он веселился в Холли", — сказала она, имея в виду "Холидей Лаунж" (давно уже не существующий). — "Охотнее всего он отправлялся туда, если там выступала малышка Джонна Джей. О, у него сносило от неё голову! Он так и не затащил её в постель — не повезло! — но, бывало, возвращался домой в компании".
Вики сделала паузу, как потом рассказала мне Рут, а затем добавила: "Я знаю, о чём вы подумали, мисс Кроуфорд, сейчас все так думают, если мужчина долго живет без женщины, но это не так. Мой брат, может, и стал знаменитым художником, но геем уж точно не был".
Этих двух мужчин любили и уважали, все это подтвердят, ведь они помогали своим соседям. Когда у Филли Лоубёрда случился сердечный приступ, и его поле было скошено лишь наполовину, а грозы уже надвигались, папа отвёз его в больницу Касл-Рока, а Буч собрал несколько своих приятелей, и они закончили работу до первых капель дождя. Они тушили травяные пожары и, случалось, домовые пожары вместе с местной добровольной пожарной командой. Папа вместе с мамой собирали деньги в так называемый Фонд помощи бедным, когда появлялось свободное от ремонта машин и работы на свалке время. Они тренировали детские спортивные команды. Бок о бок они готовили жареную свинину на мероприятиях, организованных добровольной пожарной частью весной, и барбекю из курицы на праздниках, которые знаменовали конец лета.
Просто сельские жители, живущие сельской жизнью.
Никаких скрипок.
Пока не заиграл целый оркестр.
Я знал многое об отце. Но еще больше я узнал от самой Рут Кроуфорд в кафе "Корнер Кофе Кап", расположенном напротив мотеля "Гейтвей" и в квартале от почтового отделения. Именно туда приходила папина корреспонденция, и обычно её было чертовски много. Я всегда заходил в "Кофе Кап" после того, как забирал почту. Кофе там был терпимый, не более того, но черничные кексы? Лучше не найти.
Я перебирал почту, отделяя зёрна от плевел, когда услышал:
— Можно присесть?
Это была Рут Кроуфорд, стройная и подтянутая, в белых брюках, розовом топе и подходившей по цвету маске, на дворе был второй год ковида. Она уже садилась за другую сторону столика, что меня развеселило.
— Вы не сдаётесь, да?
— Скромность девушку не красит и Нобелевскую премию не приносит, — ответила она и сняла маску. — Как здесь кофе?
— Неплохо. Как вы, должно быть, и сами знаете, ведь живёте прямо через дорогу. Кексы лучше. Но интервью всё равно не будет. Простите, мисс Кроуфорд, не могу.
— Останусь без интервью, ясно. Но давайте, всё, о чем мы поговорим, останется за кадром, ладно?
— То есть без огласки.
— Именно так.
Подошла официантка Сьюзи Макдональд. Я спросил её, успевает ли она с вечерними занятиями. Она улыбнулась за своей маской и ответила, что да. Мы с Рут заказали кофе и кексы.
— Вы знаете всех в этих трёх городах? — спросила Рут, когда Сьюзи ушла.
— Не всех, нет. Раньше я знал больше людей, а когда был школьным инспектором округа, еще больше. Только между нами, да?
— Абсолютно.
— Сьюзи родила в семнадцать, и родители прогнали её из дома. Святоши, церковь Христа-Искупителя. Она ушла жить к своей тёте в Гейтс. Потом она закончила среднюю школу и сейчас ходит на образовательные занятия при колледже Бэйтс. В конечном итоге она хочет стать ветеринаром. Я думаю, у неё всё получится, и с её дочуркой всё в порядке. А как у вас? Хорошо проводите здесь время? Много узнали о папе и дяде Буче?
Она улыбнулась.
— Я узнала, что ваш отец был лихачом до того, как женился на вашей матери — кстати, соболезную по поводу утраты.
— Спасибо. — Хотя в то лето 2021 года моей мамы не было уже пять лет.
— Ваш отец влетел в "Додж" какого-то старого фермера и на год лишился прав, вы это знали?
Я не знал и сказал ей об этом.
— Я узнала, что Дэйв ЛаВердье любил бары Льюистона и был влюблён в местную певичку, которая называла себя "малышка Джонна Джей". Ещё я узнала, что он вышел из Республиканской партии после Уотергейтского скандала[7], а ваш отец — нет.
— Папа будет голосовать за республиканцев до самой смерти. Но... — Я подался вперёд. — Всё ещё не для протокола?
— Абсолютно! — Она улыбалась, но глаза её сияли любопытством.
Я понизил голос до шепота.
— Он не голосовал за Трампа во второй раз. Не смог заставить себя проголосовать за Байдена, но Дональда ему хватило. Надеюсь, вы унесете эту тайну с собой в могилу.
— Клянусь. Я выяснила, что Дейв побеждал в ежегодном городском конкурсе по поеданию пирогов с 1960 по 1966 год, пока не бросил участвовать. Я узнала, что вашего отца сажали в кресло для окунания[8] на празднике “Дни старого дома”[9] до 1972 года. Есть забавные фотографии, где он запечатлен в старомодном купальном костюме и шляпе-котелке... водонепроницаемой, я полагаю.
— Мне было стыдно и неловко, — сказал я. — Меня потом дразнили в школе.
— Кроме того, я узнала, что когда Дейв отправился на запад, он упаковал всё необходимое в седельные сумки своего мотоцикла "Харли-Дэвидсон" и просто укатил. Ваши родители продали на распродаже всё остальное его имущество и отправили ему деньги. Ваш отец также продал за него его дом.
— С довольно неплохой прибылью, — заметил я. — Это было весьма кстати. К тому времени дядя Буч стал заниматься только живописью, и ему пригодились эти деньги, пока он не начал продавать свои работы.
— А ваш отец к тому времени сосредоточил свои усилия на писательстве.
— Да, но всё еще управлял свалкой. Управлял, пока не продал её обратно городу в начале девяностых. Тогда она и стала полигоном.
— Он также купил автосалон "Пивис Кар Март" и продал его. Выручку отдал городу.
— Серьезно? Мне он никогда этого не говорил. — Хотя мама, без сомнений, знала про это.
— Да, отдал выручку, а почему бы и нет? Он ведь не нуждался в деньгах? К тому времени писательство стало его работой, а все городские дела были просто хобби.
— Благие дела, — заметил я, — никогда не бывают просто хобби.
Поделиться книгой: