1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2

Глеб кивнул, соглашаясь, потом сказал:

— Кстати, наш самоубийца Генрих Ягода собирался канал из Белого моря до Балтики с помощью труда заключенных построить. По его распоряжению предварительные изыскания уже начались. Старые проекты царского времени на эту тему он распорядился поднять в архивах. Идея древняя. Еще Петр Первый во время Северной войны начал думать о подобном водном пути. А потом несколько разных проектов разрабатывались при разных царях. Но, дальше проектирования дело так ни разу и не пошло. Потому у меня возник серьезный вопрос к тебе Вяча, что теперь мне делать с этим каналом? Продолжать начинание покойного Ягоды или сворачивать?

— Нет, сворачивать не надо. Начинание хорошее. Такой канал, действительно, очень важен для страны стратегически, чтобы, например, перебрасывать военный флот по внутренним водным путям. Вот только надо бы заранее все продумать нам таким образом, чтобы потом не губить людей на этом тяжелом строительстве. Необходимо обеспечить посменную работу с твердым посильным графиком и приемлемое жилье нашим строителям-зэкам. Тогда и канал построим, и людей не угробим. И вообще, я считаю, что нет ничего ценнее человеческой жизни. Потому буду стараться оставить высшую меру только для самых неисправимых рецидивистов, маньяков и предателей. А для большинства постараюсь добиться замены таких излишних карательных мер нашей доброй лагерной трудотерапией. И без того уже огромную массу народа угробили в Гражданскую и после нее, — высказался я откровенно.

— Я всегда знал, что ты у нас в душе гуманист, Вяча. И я полностью разделяю такое твое мнение. Хватит уже террора, — проговорил Глеб, улыбнувшись.

А я вновь перевел разговор на тему, интересующую меня:

— Так что там у тебя, Глебушка, нового с исследованиями удивительных явлений?

Бокий ответил:

— Ну, что тебе сказать, Вяча? Нового за последнее время маловато узнали, но продолжаем исследовать гипноз и телепатию, пытаемся разобраться с причинами массовых галлюцинаций и коллективного психоза, работаем с необычными людьми, имеющими парапсихические таланты. И думаем над тем, как применять полученные данные в деятельности разведки и контрразведки. Ну и каталог тайных обществ и сектантов дополняем постоянно. А больших успехов нету.

— Но, ты же сказал мне, что чувствовать что-то необычное научился, — проговорил я.

— Так это другое. Чувствую я, например, что в тебе энергия появилась, которой раньше в тебе я не чувствовал. Вот это точно я могу сказать. Но, возможно, это просто связано с улучшением твоего здоровья. Я не знаю, откуда это в тебе.

— А помнишь, ты говорил мне, что один монах на Соловках напророчил, будто бы я изменю мир? — напомнил я.

— Так ведь умер он в эти выходные, — сказал Бокий.

— Отчего же? — поинтересовался я.

— От старости, наверное. Врачи сказали, что во время очередного припадка сердце у него остановилось, но, перед смертью он опять кричал, что Менжинского, мол, подменил Люцифер, — поведал Глеб.

— Это тот самый, который падший ангел? — переспросил я.

— Ну, на этот счет существует целая теософская дискуссия, — сказал Глеб. Глаза его загорелись. Видимо, тема интересовала его по-настоящему. И он продолжил:

— Например, есть такие теософы, которые считают, что раз Бог сильнее всех ангелов вместе взятых, то и миф о своей собственной непогрешимости навязал силой, а Люцифер возглавил протестное движение, оппозицию, к которой примкнула треть всех ангелов. И, если бы он был совсем уж не прав, то никто из ангелов просто не пошел бы за ним, чтобы разделить с ним наказание, когда Бог сослал Люцифера в ад. Иные утверждают, что Люцифер желал, чтобы люди получили свободу воли и действий, а не были бы и дальше некими «домашними животными Бога», которые обитали, отгороженные от мира в каком-то подобии зоопарка с названием «Рай». В зоопарке животных тоже, вроде бы, и кормят неплохо, и заботятся о них, но только свободы им не дают. За зверей все решают те, кто за ними присматривает и проводит над ними эксперименты. И тут вдруг Люцифер решил выпустить этих подопытных существ на волю. Ну, его и наказали, конечно же. Все эти предания о Люцифере и разные интерпретации на их основе уходят корнями в глубокую древность. Поклонение Люциферу существовало еще у гностиков, до христианства. Потом оно имело место, по мнению некоторых исследователей, у тех же тамплиеров, где главным в тайном пантеоне их ордена под именем Бафомета, отца мудрости, выступал все тот же замаскированный Люцифер. А уже после тамплиеров по Европе в начале Эпохи Возрождения распространилось тайное люциферианство, которое объявляло Люцифера владыкой мира людей. Розенкрейцеры, например, считали Люцифера покровителем внутреннего совершенствования человека, его эволюционирования в духовном плане. Ну и до нашего времени дошло, конечно, немало сект с похожими установками. Короче говоря, сколько существует в религиозном сознании Бог, столько же существует и его антипод.

— Иными словами, этот Люцифер представляет собой абсолютное зло. Он предводитель темных сил, дьявол, сатана и тому подобное. Не так ли? — констатировал я, подумав в этот момент о том, а не подселил ли меня в тело Менжинского именно этот самый мистический персонаж на самом деле? А что если тот умерший монах в своем пророчестве был прав?

Глеб взглянул на меня как-то странно, но ответил довольно подробно, в своем репертуаре:

— Ну, насчет зла тоже есть некие теософские критерии. Вон, например, у Гете доктор Фауст, желая заполучить вечную молодость, продал дьяволу душу. Да и множество подобных сказок существует. Ведь во все времена находятся люди, желающие получить долгую жизнь, тайные знания и добиться могущества. Вот они, по преданиям, душу свою и продают, не обращая внимания на то, что перед ними искуситель и губитель рода человеческого. Чем, собственно, дьявол и знаменит. И тут как раз кроется противоречие с мистической фигурой Люцифера, который, вроде бы, наоборот, хотел помочь людям, а не погубить их. И именно из-за этого своего желания дать людям свободу, он и вступил в конфликт с Богом. Потому я считаю, что Люцифер, дьявол и сатана — это все же разные персонажи мифологии. Например, дьявол переводится с греческого, как «разрушающий». А основателем современного Западного сатанизма в настоящее время признан англичанин Алистер Кроули, который написал «Книгу закона» в 1904 году, находясь в Египте. Он начинал с того, что в детстве отрывал головы голубям и высасывал из них кровь, а потом придумал множество ужасных обрядов. Вот тебе и зло в чистом виде.

И тут я не удержался, задав провокационный вопрос:

— А не кажется ли тебе, Глебушка, что и мы, чекисты, иногда переходим грань зла и добра?

Но, Бокий не смутился, ответив:

— Всякое бывает, конечно. Все люди несовершенны. Но, даже если мы совершаем порой ужасные ошибки, то делаем их не потому, что продались какому-то дьяволу, а из-за того, что хотим сделать наш мир лучше. То есть, в конечном итоге, мы действуем ради добра, даже если и расстреливаем врагов народа. Да, этому конкретному человеку, которого казним, мы причиняем зло, но делаем это лишь для того, чтобы спасти от деяний этого врага многих других.

— Иными словами, ты считаешь, что мы все-таки служим делу добра? — уточнил я.

Глеб воскликнул:

— Разумеется, Вяча! Ведь все наши усилия направлены на построение коммунизма, а это будет очень доброе общество, где человек человеку друг, товарищ и брат, и где все необходимое будут выдавать бесплатно!

Глава 9

При всей его тяге к мистике и оккультизму, Бокий все-таки оставался материалистом. Вот только он пытался искать материальную основу и во всем мистическом, считая, что существуют настолько тончайшие проявления материального мира, до которых наука просто пока не дошла в силу отсутствия подходящих методик распознавания и соответствующих приборов.

— Пойми, Вяча, это легко представить. Это, например, как наши девушки из прослушки способны слышать и записывать гораздо лучше и точнее, чем имеющееся у нас оборудование. Ну нет пока таких чувствительных микрофонов, как ушки наших сотрудниц. Точно так же и в случае более тонких материй. Нету пока у нас таких приборов, чтобы фиксировать их проявления. Но, это не значит, что тонких явлений не существует! И именно эти тончайшие проявления материи ошибочно трактуют, как проявление мира духов и магию. А если все это тоже проявления материального мира, только другой градации? Почему, например, душа не может быть материальной, но состоящей из какой-нибудь материи полевой природы, из комбинаций каких-нибудь элементарных частиц? Да хоть обычное электричество взять или магнетизм. Наука достаточно давно знает, как появляется электрический ток и как создается магнитное поле. Но четко природу ни того, ни другого описать до сих пор не может! — убеждал меня Глеб.

Используя склонность Бокия часами говорить о необычном, мне все-таки удалось развернуть наш диалог в правильное для себя русло, подняв тему биоэнергетики, которую он, на самом деле, исследовал и даже утверждал, что биологические объекты генерируют некое электричество, что перекликалось и с моей собственной теорией по этому вопросу, изложенной мной Сталину в виде импровизации. За разговором Глеб предложил показать мне лабораторию, где проводились необычные опыты. На что я, конечно же, согласился, намекнув, что надо бы и меня там протестировать. На всякий случай. Пока мы болтали, короткий зимний день начал клониться к вечеру, и стало еще холоднее, пора было уже возвращаться. И тут Бокий предложил сократить путь обратно, пройдя не по аллеям, а наискосок. Я согласился, но вскоре пожалел, потому что Глеб повел меня по какой-то тропинке со следами не то собак, не то лис. И тропинка эта завела нас куда-то в сугробы, громоздящиеся посреди леса.

— Вот черт, и куда только ты нас завел, Сусанин? — подтрунил я.

А он ответил, как ни в чем не бывало:

— Так я же, Вяча, обещал могилы вятичей тебе показать. Так вот они.

Те большие сугробы, которые возвышались впереди нас, на самом деле оказались могильными холмиками, под которыми когда-то были похоронены те, кто населял территорию усадьбы Горки в незапамятные времена. Но, как только я обратил внимание на эти могилы, так и почувствовал нечто необычное. Приливы энергии я уже научился воспринимать достаточно четко, чтобы понять, что энергия эта идет откуда-то из-под земли, из глубины. Когда мы кое-как по скользкой тропинке, запорошенной снегом, поднялись над самым большим могильным холмиком, я ощутил восходящий поток, словно бы там внутри находится какой-то серьезный биоэнергетический источник, выдающий довольно узкий, но мощный луч невидимого спектра, направленный строго вверх. Это даже напоминало некий энергетический фонтан. Потому издали его силы и не чувствовалось, а лишь там, на месте, когда случайно входишь в его зону действия. И мне сразу же пришла мысль: не эту ли удивительную энергетику почувствовал здесь тот самый монах-целитель, основатель имения в Горках, получивший от царя Ивана Третьего фамилию Спасителев?

Я остановился, как вкопанный, а энергия, исходящая от этого места, просто распирала меня. «Вот же самое настоящее место силы! Это же энергетический источник и есть, бьющий из-под земли, словно невидимый гейзер!» — подумал я. И, не вдаваясь в причину происхождения этого необычайного явления, я поддался порыву, схватив руку Бокия и перегнав немного энергии ему. А Глеб весь застыл, словно статуя, и уставился на меня с таким удивлением, словно бы увидел впервые.

— Что происходит, Вяча? Я чувствую от тебя невероятную тепловую волну… — пробормотал он.

А я, напитав Глеба энергией, выпустил его руку и, направив свой указательный палец на высокую сосну, стоящую от нас метрах в пятидесяти, мысленно нажал на спуск, представив, что прямо из пальца, как из некоего электрического пистолета, сейчас вырвется молния. Меня распирало от переизбытка энергии так, что я зачем-то рискнул глупо импровизировать. Но, к моему огромному удивлению и к ужасу Бокия, из моего пальца молния таки вырвалась. Причем, самая настоящая.

Электрический разряд ударил в дерево. Ярчайшая синяя вспышка, похожая на огромную дугу от электросварки, на доли секунды прорезала пространство между мной и сосной. Отчего дерево мгновенно вспыхнуло ярким пламенем по всему стволу. И в тот момент я понял, как работает тот самый механизм, которым, если верить легендам, владели разные божественные сущности, вроде Зевса или Одина, или же волшебники из книжек, вроде Гэндальфа или Гарри Поттера. Похоже, с помощью уникальной энергетики этого места силы, я тоже получил подобные возможности.

После ярчайшей вспышки раздался самый настоящий гром, а перед моими глазами на миг возникла красная пелена, которая сложилась в надпись: «Активирован навык громовержца». Это было неожиданно и сверх всякой меры. Ничего подобного для себя я даже не мог бы и пожелать. Я даже пока не понимал, для чего мне передана подобная способность? Меня больше волновало, что же теперь подумают про меня люди? Ведь если товарищ Менжинский умеет метать молнии, то кто же он такой на самом деле?

Глеб Бокий, который, стоя рядом на вершине холмика, смотрел на меня все это время оцепенело, внезапно грохнулся на колени прямо в снег. Порывисто схватив мою руку из которой только что вылетела молния, он прикоснулся к ней губами, а потом приложил к своему лбу, произнеся при этом:

— Клянусь служить Великому Мастеру, повинуясь всегда и во всем!

Все-таки он был одержим этими своими масонами, раз сразу, едва лишь увидев во мне паранормальные способности, выходящие за рамки привычного, почему-то принял меня именно за высшего руководителя масонов. Но, я не стал разубеждать его. Да и как уже разубедить человека после того, что он только что почувствовал на себе нечто необычное и чему стал свидетелем? Пусть лучше считает меня хоть посланцем Люцифера, хоть магистром тамплиеров или главарем всех масонов, — без разницы. Лишь бы оставался на моей стороне. Потому я приказал ему полушутливо:

— Ладно. Твое служение принимаю. Впрочем, ты и без того у меня в конторе служишь. Разве нет? Вставай уже, а то люди увидят. Сейчас сюда все дворники сбегутся. Итак, первое, что ты сделаешь лично для меня, Глебушка, так это наконец-то отдашь мне ту папку с компроматом, которую собрал, когда мы вместе развлекались в твоей «Дачной коммуне».

— Исполню сегодня же до конца дня, — сказал он без тени иронии, совершенно серьезно, поднявшись с колен и отряхивая снег с брюк.

Через пару минут, действительно, посмотреть на горящую сосну, в которую ударила молния, сбежались несколько людей с лопатами и метлами. Дворники, конечно, все были нашими переодетыми сотрудниками, патрулировавшими в лесопарке. Потому никто из них особенно не удивился, что начальство оказалось на месте раньше их. И, разумеется, ни один из них не заподозрил, что причиной неожиданной молнии стал самый главный чекист. Когда мы уходили от холмиков места силы, высокая сосна уже догорала, потрескивая и извергая едкий смолистый дым. А на другие деревья пожар, к счастью, не перекинулся.

По дороге обратно к усадьбе Глеб то и дело заглядывал мне в рот, он теперь смотрел на меня так, словно бы увидел перед собой некий ходячий кладезь мудрости, каждое слово которого следует ловить на лету. Мне же надо было сказать ему еще кое-что важное, то, ради чего я затеял всю эту прогулку в компании Бокия. И момент казался подходящим, когда я сказал:

— Вот что еще, Глеб, хочу попросить тебя об одном одолжении. Если тебе позвонит Сталин и спросит о моих способностях целителя, скажи ему, что методики биоэнергетического массажа, которым я владею, разрабатывались в секретной лаборатории твоего отдела. Но, поскольку никто, кроме Менжинского, не смог на практике овладеть этой методикой, программа была свернута. А тот ученый, который ее вел, уже умер. Подбери и оформи задним числом кого-нибудь на эту липовую должность из тех, кто на самом деле скончался.

— Будет сделано, Вячеслав Рудольфович! — отрапортовал он.

А я, поразившись перемене в нем, проговорил:

— Ну вот, уже на «вы» и по имени-отчеству обращаешься. А говорил, что мы друзья! Прекращай этот цирк! Я не для того тебе свои способности показал, чтобы ты тут передо мной преклонялся или заискивал, а просто для того, чтобы ты поверил, что у меня они есть. Ну появились вот такие экстрасенсорные навыки, что же тут непонятного?

Он сверкнул глазами, но сказал уже мягче:

— Ты явил мне великую эзотерическую силу, Вячеслав. Такую, которой никто из тех, с кем мы проводили эксперименты в нашем «Едином трудовом братстве», и близко не обладает. Ты же сильнее всех известных мне шаманов вместе взятых в десятки раз! Да у меня после такого удара молнией снова называть тебя Вячей язык не повернется!

Поняв, что действительно произвел сильное впечатление на Бокия своей глупой выходкой с метанием молнии, я предложил:

— Ну, тогда называй теперь не Вячей, а Вячеславом. Я не обижусь. А вот на «вы» и шепотом не надо.

Когда мы вернулись в усадьбу, троцкисты все еще совещались. По подземному ходу мы с Бокием прошли в помещение для прослушки и выяснили, что говорили они все это время не только про свои текущие дела и предстоящую организацию совхоза, но и про нас, чекистов, перемывая кости не только Менжинскому и Бокию, а и многим другим сотрудникам центрального аппарата ОГПУ. Но, больше всего нас заинтересовали намеки, прозвучавшие в разговорах, что это сами троцкисты отомстили Дзержинскому, отравив его специальным ядом после того, как он в своем последнем выступлении, состоявшемся перед смертью Феликса, резко критиковал Каменева, Пятакова и других. И кто-то, якобы, подговорил отравить главного чекиста. Причем, сделано это было при помощи сторонников троцкистов в ОГПУ.

Я дал указания:

— Вот, Глеб, это важный фрагмент из разговора. На нем надо остановиться подробнее. Возьми на заметку и проведи расследование. Попробуй выяснить, через кого из наших гипотетически могли они тогда действовать.

В этот момент раздался телефонный звонок. И тот долговязый чекист, начальник прослушки объекта, который встречал нас сегодня с револьвером в руках, сообщил, что товарища Менжинского разыскивает товарищ Сталин.

Глава 10

— Менжинский у аппарата, — сказал я.

А оттуда донесся бодрый голос:

— Здравствуйте, товарищ Менжинский! Ну, как там дела? Приготовили уже косточку для нашего пса?

— Кое-что подготовил, товарищ Сталин, — ответил я.

А вождь сказал:

— Вот и отлично. Тогда жду вас в Кремле с докладом, как доберетесь.

После чего в трубке раздались гудки. Сталин не любил много и долго говорить по телефону. В своей деятельности генсек всегда старался проявлять сдержанность и краткость формулировок, как бы намекая, что сотрудники и сами должны неплохо соображать. И нет причин разжевывать им все смыслы сталинских слов. В сущности, вождь большевиков приказывал мне бросить все дела и ехать к нему. И я, конечно, не мог ослушаться, а, распрощавшись с Бокием, собрался и поехал.

Пока раритетная, но ставшая уже привычной мне, машина преодолевала заснеженный простор, урча мотором и глотая километры дороги от Горок до Москвы, я все переваривал перемену, произошедшую со мной там, на старых могилах вятичей. Не только молния у меня в тот момент получилась. Произошло со мной и нечто другое, не менее важное. Личности моя и Вячеслава каким-то образом наконец-то слились в одно целое. И после этого отдельная личность Вячеслава перестала существовать. Ее просто больше не было внутри моей головы. Кажется, я неосторожно поглотил его.

Все произошло по тому же принципу, как более сильный хищный зверь сжирает более слабого соперника в животном мире. И я сделал это, сам того не осознавая, словно огромный динозавр, который случайно слизнул маленького котенка, не заметив, что делает. Просто, когда энергия места силы переполнила меня сверх всякой меры, механизм слияния личностей запустился помимо моей воли. Иными словами, я даже и не заметил, как за одно мгновение окончательно сожрал Вячу. И теперь я даже не знал, все ли прежние знания и умения от Вячеслава перешли ко мне, или же я необратимо утратил многое из того, что знал и умел он?

Например, что же я буду делать без его прекрасного знания иностранных языков? Да и без знаний о политических и подковерных раскладах внутри самого ОГПУ и среди партийцев тоже пропаду! А аппаратная борьба как раз предстоит нешуточная! К тому же, есть масса текущих дел, в которые я просто не успел еще за время сосуществования наших двух личностей в одном теле вникнуть. А ведь многие из дел, которые ведет ОГПУ, открыты достаточно давно, а некоторые и долгими годами тянутся.

Да и прочей текучки, в которую придется мне с головой погружаться, чтобы понять, что к чему, тоже пруд пруди! К тому же, весь внутренний регламент конторы осваивать заново придется. А еще есть множество каких-то знакомых и даже родственники, которые могут, наверное, заподозрить подмену. Вот как заговорит со мной кто-нибудь из них на польском, а я возьми и не пойми. Что они тогда скажут? Можно, конечно, постараться не общаться, сказаться больным или слишком занятым. Но это все до поры до времени.

Как бы там ни было, а Вячеслава со мной больше не было. Моя личность внутри тела Менжинского осталась в полном одиночестве. Так что прощай, «Божья коровка»! И прости, что нечаянно я тебя съел. Но, таков закон джунглей. Старина Дарвин не зря говорил, что выживает сильнейший вид. Тут уж ничего не поделаешь. И дальше мне придется идти в этой новой жизни самому. Без всяких уже подсказок и со всеми опасностями, подстерегающими попаданцев на их нелегком пути к полноценной адаптации в новой реальности.

Иосиф Виссарионович на этот раз встретил меня в хорошем настроении. Он даже улыбался, сразу же продемонстрировав, что его левая рука постепенно выздоравливает, он даже поднял с ее помощью довольно тяжелый стул и придвинул ко мне, предлагая садиться и докладывать сидя, что показалось мне со стороны генсека большой любезностью. Выслушав о том, что я собираюсь заставить троцкистов трудиться в совхозе, он еще раз улыбнулся и похвалил:

— Это вы хорошо придумали, товарищ Менжинский. Думаю, троцкисты там перегрызутся между собой за места в правлении. Пусть они теперь создают оппозицию против своих же лидеров. А какие будут результаты, — мы скоро увидим.

Потом он набил табаком из картонной коробки свою трубку и проговорил:

— В прошлый раз мы говорили с вами о том, что правление в виде триумвирата концентрирует власть сильнее, чем более широкие формы коллегиального правления. Но, поразмыслив, я одобрил ваши действия. А знаете почему?

— Теряюсь в догадках, — честно сказал я.

Вождь посмотрел на меня как-то хитро, сказав:

— Потому что я и сам концентрирую власть подобным образом. И я уже познакомил вас поближе с участниками моего триумвирата. Это я, Молотов и Ворошилов. А сегодня я открою вам еще один секрет. Мы втроем и принимаем все самые важные решения. Если Политбюро представляет собой орган коллегиальный и официальный, то наша тройка — это неофициальный, но самый узкий круг власти. И, пообщавшись тогда за бильярдом с вами поближе, мы в этом кругу выработали решение представить вас теперь уже тем, кто вместе с нами составляет семерку самых влиятельных людей в Политбюро. Потому сегодня я хочу пригласить вас в свою квартиру на ужин. Именно там наш маленький коллектив и собирается для того, чтобы решать вопросы за трапезой. А на официальных заседаниях Политбюро решения, принятые нами в составе семерки, лишь утверждаются остальными. Споры, конечно, бывают. Но, обычно, все-таки принимаются те решения, которые были подготовлены нами заранее за ужином. И я хочу, чтобы сегодня было подготовлено решение о более тесном взаимодействии чекистов и партийного аппарата.

И я понял из его слов, что вождь серьезно настроен окончательно перетащить меня на свою сторону, но уже не в качестве инструмента, а наделив статусом партнера в принятии решений. Вот только я пока не до конца понимал, зачем это ему? Впрочем, Сталин, сославшись на плотный график, пока отослал меня из своего кабинета, пригласив подойти через несколько часов уже прямо к нему на квартиру во Фрейлинском коридоре Большого Кремлевского дворца. Квартира размещалась совсем рядом, в том же крыле здания, на первом этаже, прямо под правительственным кабинетом вождя. Пообещав подойти к условленному времени, я направился пока к себе на квартиру. Снова шел пешком, рассуждая об услышанном.

Из слов вождя получалось, что хоть Политбюро и является, вроде бы, высшим органом коллегиальной партийной власти, но самые главные решения внутри него принимают далеко не все лица, которые в него официально входят. Получается, что важнейшие вопросы управления страной решаются не всей этой «верховной коллегией», а определенной группой внутри нее, которая тайно собирается на квартире вождя без всякого протокола. Значит, официальная повестка, подготавливаемая для Политбюро секретариатом — это только видимая часть айсберга, некая ширма, где за десятками общих вопросов, выдвигаемых в повестку со стороны наркоматов и прочих главных советских организаций, каждый раз принимаются несколько ключевых решений, выдвинутых тайной инициативной группой.

И состоит эта тайная властная группа не только из тройки Сталина, Ворошилова и Молотова, а также еще из тех загадочных четырех товарищей, тоже, судя по всему, очень влиятельных фигур, утверждающих решения сталинского триумвирата, но пока не представленных мне. Получается, что у власти в СССР, на самом деле, находятся трио плюс квартет. И какую-то роль во всем этом механизме закулисной власти Сталин, похоже, приготовил для меня. Вот только кем я там буду? Дополню трио? Или же дополню тот самый квартет, что скорее всего?

Я вспомнил, что про тройку в Политбюро что-то читал. Но, кажется, речь в той заметке шла о Сталине, Зиновьеве и Каменеве, пока вождь не отстранил их, устав постоянно с ними спорить. И получается, что только после этого, то есть не так давно, Сталин выстроил себе этот новый триумвират из своих преданных людей, заменив Зиновьева и Каменева на Молотова и Ворошилова. А если учесть, что произошло это после снятия Зиновьева с Каменевым со всех ответственных постов в 1926 году, то новой сталинской тройке года полтора, не больше. И нет ничего удивительного, что вождь продолжает подбирать себе преданных людей прямо сейчас. Ведь единоличной власти он еще не добился. Потому нуждается в опоре на сильные фигуры.

И, в связи с этим, я не находил ничего удивительного в том, что одну из таких фигур генсек разглядел в председателе ОГПУ после того, как Генрих Ягода был загнан в угол и застрелился. Похоже, что до этого вождь делал свою ставку на использование Ягоды, но, Генрих явно разочаровал Сталина. Увидев, что Менжинский не только выздоровел и сломал игру Ягоде, но и сильно укрепил собственную власть, недавним решением коллегии чекистов тоже создав властную тройку руководителей ОГПУ с огромными полномочиями, Сталин решил, что Менжинского лучше максимально приблизить к себе, чем иметь в его лице опасного конкурента.

Разумеется, я сразу начал прикидывать, кого же увижу в ближайшем окружении генсека? Лазарь Моисеевич Каганович, который, как я читал, да и знал уже из воспоминаний Вячеслава, кое-что из которых мне все-таки осталось в наследство, считался одним из ближайших к Сталину партийных функционеров, в это время находился в Киеве на должности генсека ЦК партии большевиков Украины. Впрочем, окончательно он наберет свой политический вес довольно скоро, вернувшись в Москву в этом году на должность секретаря ЦК, то есть, вождь официально выдвинет его себе в заместители, после чего Каганович возглавит мероприятия по коллективизации. По сути грязную работу он будет исполнять для отца народов. Значит, его в этом квартете верховной власти точно нету. Во всяком случае, сейчас. Да и полноценным членом Политбюро, а не кандидатом, он будет, по-моему, с 1930 года.

Кто еще может быть в руководящем квартете? Кажется, членов Политбюро вообще сейчас совсем немного. Кроме сталинской тройки, там числятся Бухарин, Рыков, Рудзутак, Куйбышев, Томский и Калинин. И если четверо из этих персон явно влияют на принятие решений, то получается, что оставшиеся двое не имеют вообще реального права голоса, а лишь выполняют роль статистов, которые могут затевать споры, но которым все равно приходится соглашаться с остальными, поскольку тех большинство. Что ж, скоро я все и узнаю. А пока просто притопал в свою квартиру, поздоровавшись в парадной с усатым дворником, тоже, похоже, из военных, раз отдал мне честь, вытянувшись по стойке «смирно», приставив широкую снегоуборочную лопату к ноге и приложив руку к шапке-ушанке.

Глава 11

Поцеловав молодую жену и посюсюкав с маленьким Рудиком, который был симпатичным смешным полугодовалым младенцем с пухленькими ручками и ножками, которым нельзя было не умиляться, я поймал себя на мысли, что теперь это уже не семья другого человека, а моя. Чувство было странное, словно бы мне в наследство достались жена и сын погибшего брата, о которых я теперь должен был всю жизнь заботиться, как о своем собственном семействе. За время, прошедшее с момента моего подселения в тело Менжинского, просуществовав в нем совместно с личностью Вячеслава целую неделю, я уже начал воспринимать его именно, как своего брата. И, когда его не стало, я ощутил внутри себя некую досадную пустоту, которую еще только предстояло заполнять, налаживая отношения с его близкими уже от себя лично.

Где-то я читал, что в очень старые времена существовал обычай, если один брат умирал, то другой брат наследовал его жену и детей. И вот сейчас так и сложились обстоятельства. Играя с малышом, я поймал на себе удивленный взгляд Аллочки. Она явно хотела мне что-то сказать, но, похоже, не решалась. И мне пришлось поощрить ее, ласково обняв за плечи и прошептав на ушко:

— Знаешь, когда я вожусь с нашим малышом, то мечтаю о том, чтобы он вырос в счастливой, мирной и сильной стране. И я постараюсь сделать все для того, чтобы эта мечта осуществилась.

Она отстранилась и проговорила, посмотрев мне прямо в глаза:

— Ты очень изменился за последнее время, Славик. Я даже думала, что с тобой что-то не так, боялась, не заболел ли ты какой-то душевной болезнью. Настолько поменялись твои предпочтения и твой характер. Даже взгляд и выражение лица другими стали. Какой-то стержень внутри тебя появился, которого раньше не было. И я хорошо чувствую эту перемену в тебе. Но, сейчас уже понимаю, что таким ты мне даже больше нравишься.

— Это связано с тем, что я все-таки преодолел свои болезни. И, поверь, далось мне это совсем нелегко. Через боль и внутреннюю борьбу. Но, теперь все будет хорошо, дорогая. Обещаю, — нашел я подходящие слова, выкрутившись.

Она снова прильнула ко мне, сказав:

— Мне приятно, когда ты меня так называешь. Ведь давно уже ласково не называл. С тех пор, как Рудик родился. Словно бы ты был со мной, но сам витал где-то далеко своими мыслями. И мне казалось, что у тебя появилась другая женщина.

Я обнял ее покрепче, пробормотав:

— Глупышка, я же только тебя люблю.

Хотя, говоря это, я и не чувствовал к ней какой-то особой любви. Лично я не выбирал ее для себя в качестве супруги. Просто за это время уже привык к Аллочке, притерпелся к ней, принимая тот факт, что эта молодая женщина довольно посредственной внешности на мой вкус, хотя и достаточно симпатичная, наверное, для кого-нибудь, но без утонченных черт, неухоженная и без отблесков страсти в глазах, мало напоминающая тот романтический идеал женственности, который я бы хотел видеть перед собой каждый день, теперь, по воле судьбы, моя законная жена. Да и ее ребенок тоже, получается, моей крови, наследник товарища Менжинского, как ни крути. А, поскольку я полностью заместил собой Менжинского, то все это подразумевало мою ответственность по отношению к ним. Я должен был с этого момента по-настоящему заботиться о жене и сыне, и нести этот крест судьбы независимо от своих желаний. Ведь прежнего Вячеслава больше не было. Так кто же о них теперь позаботится, кроме меня? И лишь обостренное чувство долга заставляло меня принять эту новую ситуацию так, как есть.

Пару часов до времени, назначенного мне Сталиным, я решил провести с пользой. Сначала я позвонил Трилиссеру по «вертушке» с номеронабирателем. Подобный телефонный аппарат фирмы «Сименс», соединенный с автоматической телефонной станцией тоже импортного производства, в это время считался высшим пилотажем технической мысли инженеров-связистов. Я еще на прошлой неделе приказал сразу после покушения на себя заменить все свои телефоны, как и главные телефоны нашей конторы, на подобные. Ведь они работали в обход телефонисток, соединяя абонентов напрямую с помощью специальных реле-шагоискателей так, что ни одна ушлая телефонистка подслушать не могла.

Чтобы сделать связь еще более надежной, я распорядился начать внедрение высокочастотной телефонной связи (ВЧ) в органах ОГПУ прямо сейчас, то есть на пару лет раньше, чем это начали делать в прежней истории. И чего тянуть с этим? Ведь первая советская аппаратура ВЧ-связи успешно прошла испытания еще в 1925 году на Ленинградской научно-испытательной станции. А уже на следующий год связь ВЧ была опробована на практике, и протянута линия от Ленинграда в Бологое.