Помоги проекту - поделись книгой:
, Сегодня после обеда застрелили медведя. Когда он проходил мимо, мы подкараулили его рядом с кораблем. Он пришел с востока и двигался в направлении наблюдательной палатки, за которой он крался. Очевидно, он хотел войти в палатку, но мы убили его до этого.
30 марта ночью около судна заметили второго медведя. Вахтенный промазал, и медведь и вахтенный – оба удрали, каждый в свою сторону.
, 28 марта. Самочувствие врача резко изменилось, судороги прекратились, но, по всей видимости, он повредился рассудком, потому что всю ночь бормочет и видит всяческих призраков перед собой и весь день бредит в горячке….
Пришел апрель. С прежде острых, а теперь округленных и сглаженных краев льдин, с релингов, рей и такелажа, со всех выступов и углов спускались вниз ледяные иглы. Это таяние и умирание льда давало нам надежду на освобождение, но протекало оно невыносимо медленно. Что с того, что уже 2 апреля мы могли читать в полночь, что увеличилось число пролетающих чаек и чистиков, что разница между температурой на солнце и в тени была 6 апреля уже 18°, что зачерненный термометр показал 20 апреля 5°, что солнце взошло 11 апреля в 2 ч утра, а с 16-го осталось навсегда на небосводе? Какая польза от всего этого? Несмотря на вечный свет, кругом царила глубокая зима. Нас утомляла медленность процесса таянья льда и больше не занимал вид боковых солнц, даже тогда, когда их было целых восемь штук, как, например, 1 апреля. В этот день явление было очень ярким и состояло из обычных боковых солнц и двух, удаленных каждое на 95° от нормальных. Через весь небосвод проходила горизонтальная светлая полоса, пересекавшая истинное солнце.
, В 8 ч 30 мин вокруг солнца появилось яркое кольцо с двумя дополнительными солнцами, одно за кольцом и одно внутри кольца, и с зеленой, красной и синей дугой на четверть часа выше зенита. В 10 ч все исчезло.
Мы были обречены ждать освобождения еще долгие месяцы. Ежедневно приходилось вооружаться терпением. Время мы проводили так: одни из нас построили новую ледяную башню, другие возобновили пристрелку по бутылкам и кружкам давным-давно пристрелянных ружей. Я соорудил вместе с тирольцами искусственную дорогу через горы ледяных обломков, с перевалами и насыпями, подъемами и спусками. Эта дорога проходила вокруг судна, а длина ее равнялась трем милям. Постройка ее потребовала многонедельной работы с киркой и лопатой, а после каждого снегопада ее приходилось откапывать с большим трудом. Ежедневные прогулки по этой неровной дороге, сквозь хаос льдов, были не только полезной гимнастикой, но и послужили для натаскивания собак в беге в упряжи с нагруженными нартами. В то же время я сильно обогатил свою папку этюдами льда. Я приучил себя в штилевую погоду при любой температуре часами рисовать в одних легких перчатках.
Первые дни апреля мороз был −31°, но в дальнейшем температура стала равномерно повышаться. В конце апреля дневной минимум не превышал −15°, а 28-го температура достигла наибольшей высоты –6,8°. Средняя температура за весь месяц поднялась до –17,5°.
Погода изменилась. На место ясного неба пришли тучи, начались снегопады, уничтожавшие всякий след прежней деятельности солнца. Глубоким слоем лег снег на поверхность льда. Мы увязали в нем по колено. В этих условиях было бы немыслимо путешествовать на собаках, но, по счастью, мы в этом не нуждались. Среди изменений, вызванных смягчением погоды, наиболее важным для нас было, несомненно, возвращение дневного света во внутренние помещения на судне. 7 апреля мы сняли крышку со светового люка и тент с носовой части корабля. Возможность читать без тусклого искусственного света была огромным событием в нашей однообразной жизни. В течение пяти долгих месяцев в помещениях горели керосиновые и сальные лампы, все стены были черны от копоти, и нелегко было придать им снова приветливый и жилой вид. Но гораздо труднее было разгрузить трюм (кроме угольных ям); необходимо было удалить толстую корку льда, выросшую всюду на стенах и представлявшую в талом виде серьезную угрозу для нашего продовольствия. Вскоре мы перенесли на судно бывшие на льду продовольственные запасы, так как с прекращением сжатий пропали основания для их хранения там.
Вокруг зимующего во льду судна накапливается со временем толстый слой различных отбросов, состоящий главным образом из угольной золы. Все эти предметы темнее снега, и вследствие их большей нагреваемости снег под ними подтаивает быстрее, благодаря чему они скоро погружаются вглубь льда. Такой процесс происходит только в случае изолированного положения предметов, а в случае большой мощности и значительной площади слоя последний образует в качестве плохого проводника тепла только защитную кору. Поэтому окрестности наши состояли из смеси малых и больших воронкообразных углублений и крупных ровных площадок, а когда прибавилась еще талая вода, то нас окружили озера и каналы, через которые мы перебросили доски для соединения отдельных островов.
Тем временем начались работы по откапыванию корабля. Снеговой вал, окружавший судно в течение зимы, был убран. Сняли твердый снеговой слой с палубы. При освобождении от снега кормы судна оказалось, что железные прутья, защищавшие винт, сорваны при сжатиях. Но эта потеря не была значительной, а так как в течение следующих месяцев вода в помещениях не особенно сильно прибывала, то мы могли думать, что корпус судна не испытал опасной деформации несмотря на приподнятое положение.
Наступившая с конца февраля тишина побудила лейтенанта Вайпрехта вынести на лед вблизи судна палатку и начать производить в ней срочные наблюдения над магнитными постоянными. Эти наблюдения надлежало произвести 22 апреля ночью. Находившийся на работе Орел вдруг заметил около себя белого медведя, бросил в него шапкой и стал звать на помощь. Прибежал вахтенный матрос и уложил медведя разрывной пулей с расстояния в 20 шагов. Вскоре после этого, 13 мая, произошла вторая неожиданность. Вахтенный матрос Стиглих вдруг увидел в восьми шагах от себя медведя. Он тоже швырнул в него шапкой и побежал к штормтрапу. Второпях он оступился и упал. На его счастье, подоспел Карлсен и уложил зверя. 28 мая мы увидели большого медведя, перелезающего через ледовый вал позади судна. Он упал мертвым, настигнутый разрывной пулей. Желудок его был пуст. Несмотря на свою худобу, он дал нам больше мяса, чем все остальные, так как длина его равнялась полным семи футам.
В конце апреля связь между льдинами стала слабеть и над горизонтом всюду появились темные полосы, указывающие на наличие трещин. Однако они находились на большом расстоянии от нас, так как даже с верхушек мачт их не было видно.
Мы безгранично верили в эти благоприятные предзнаменования, а когда 2 мая до нас донесся издалека знакомый шум сжимаемого льда, то он нам уже не показался страшным: мы слышали в нем голос спасения. Час освобождения из ледяных тисков казался близким. Мы думали, что, даже если нам не удастся достигнуть сказочной Земли Гиллиса, то уж до сибирских безлюдных берегов мы доберемся обязательно. Сибирь стала главным предметом наших стремлений. Впрочем, самые неисправимые оптимисты считали возможным, что нам еще во время дрейфа удастся натолкнуться на новые земли. К этому времени наши пожелания стали настолько скромными, что открытие самого ничтожного рифа вполне удовлетворило бы нас.
Но законы природы не считались с нашими пожеланиями. Все еще обильно падал снег и покрывал льды своим белым плащом. Печальный круговорот из снегопадов и испарений, казалось, уносил с собой наши надежды. В начале мая началось таяние снегового покрова. Снег стал клейкий и мягкий. Впрочем, консистенция его даже зимой не была твердой. Это превращение снега заставило нас надеть вместо парусиновых сапог кожаные. 2 мая температура, правда, опять упала до −18°, но с этих пор она постепенно поднималась и в конце месяца неоднократно достигала нуля; 29 мая было 2°. Средняя температура мая была около −7°. Температурная разница на солнце и в тени все возрастала. 1 мая она равнялась в 6 ч вечера 22°. 11 мая зачерненный термометр показал 26°, тогда как на обычном было только –8°.
В середине мая пришли густые туманы. До сих пор нас навещали только чистики и чайки, и только раз прилетела пуночка и опустилась без страха на палубу. Но уже 24 мая появились кайры, и с этого дня они беспрерывно шныряли вокруг нас. Птицы эти летят, всегда строго придерживаясь избранного направления, поэтому мы могли убить только тех, которые пролетали над самым кораблем. Все подстреленные птицы шли на кухню. Их клали ненадолго в уксус, после чего они становились очень вкусными. Только мясо кайр было настолько нежно, что мы употребляли его в пищу, не размачивая в уксусе. Несколько позднее явилась крупная чайка – бургомистр. Вскоре все берега окружающих нас озер стали излюбленным местом пребывания белой чайки, которая вела себя очень нахально даже вблизи судна. Днем и ночью раздавались трубные крики этих птиц, хозяйничающих среди разбросанных кругом остатков убитых медведей. В середине марта машинист Криш приготовил машину. Но никто не знал, когда мы сможем воспользоваться паром. Поэтому, ради большей сохранности руля, мы решили откопать его и поднять на борт.
26 мая на нашей широте должно было быть видно частичное солнечное затмение. По ошибке мы начали наблюдение на 21/2 часа раньше срока. Инструменты были установлены, с напряженным вниманием ожидали мы появления луны на солнечном диске. Двухчасовое ожидание утомило нас, но в конце концов луна все-таки явилась и заслонила около трети диска. Сильный туман, поглотивший солнечный блеск, позволил нам наблюдать за явлением простым глазом, даже без цветных очков. Продолжительность его была 1 ч 56 мин.
С 1 мая число живых существ, принадлежавших экспедиции, увеличилось на четырех членов. Это были четыре маленьких ньюфаундленда, ранняя молодость которых протекла в палатке на льду, обогреваемой спиртовой горелкой до температуры европейского мая. Но все наши заботы по воспитанию новой, молодой собачьей упряжки пропали даром по милости одного из этих чудовищ, задавившего во сне всех своих братьев. Этот разбойник получил поэтому прозвище Торос. Через несколько недель он уже бегал по палубе и на всем, что попадалось ему, пробовал свои зубы. Вскоре он стал любимцем как людей, так и собак. Впоследствии он приобрел себе громкую славу, позволившую считать его одним из важнейших членов экспедиции. Общее благоволение сделало его таким нахальным, что он не боялся залезать в миску к Юбиналу, когда тот обедал. Никто никогда не смел подойти к Юбиналу во время еды, а Торос вырывал у него куски мяса из пасти. Даже эгоистичный Сумбу считал воспитание Тороса своей обязанностью. Все собаки настолько закалились в течение прошедшей зимы, что теперь спали снаружи своих будок, так как внутри для них уже было слишком жарко.
Лето 1873 года
Время тянулось страшно однообразно. Единственное изменение в окружающей нас природе состояло в продолжающемся разрушении ледяных глыб и валов, превратившем Ледовитое море в конце концов в настоящий хаос обломков. Совершенно исчез чистый ребристый лед, и поверхность его, благодаря испарению, приняла вид фирнового снега. В первый день температурный минимум был −8,6°, а в последний 0,1°. Средняя температура июня была −0,4°. С каждой неделей появлялось все больше вестников лета. 1 июня зачерненный термометр показал 29°, 14-го впервые шел дождь, 16 июня температура была уже в 9 ч утра 4,2°, 26-го 6,4° и 29-го 8,1°.
В такие дни воздух обладал приятной мягкостью, а если погода была безветренной, то становилось гнетуще душно. Стаи птиц бороздили воздух, днем и ночью кричали поморники, за которыми с лаем гонялись собаки. Беззаботно шумели, распевая чистыми голосками, целые семейства стройных люриков, располагавшихся у самой воды. Только чайка-бургомистр демонстративно избегала общества, и часами можно было наблюдать за ней, неподвижно сидящей на верхушке тороса или посредине льдины.
Трудно представить себе, сколько света разлито в ясный день по холодным льдам Ледовитого моря. Свет настолько обилен, что легко в несколько часов совершенно спалить кожу или, если не защитить вовремя глаза, получить слепоту. Одновременно море кажется черным, сохраняя, впрочем, в каналах свой ультрамариновый цвет. Даже самое чистое голубое небо при сравнении с блеском льда кажется почти черным. Таяние было особенно интенсивно в середине июня, отовсюду сбегали ручейки талой воды и вливались в открытые трещины и полыньи. В конце месяца лед стал приобретать консистенцию снега уже не только на поверхности, но и внутри. Даже на порядочной глубине он был вязкий и утратил всю прежнюю твердость и ломкость. Совершенно размякший снег затопила вода, образовавшая на ровных льдинах зеленые озерки. С краев их окружали снежные болота с обманчивой поверхностью. Таяние льда состоит, как было упомянуто, главным образом в том, что под влиянием солнечных лучей поверхность растворяется и испаряется. Летом 1873 года мы наблюдали убыль мощности льдины от 4 до 6 футов по вертикали. При этом таяние шло сверху вниз, так как под водой лед подтаивал очень мало или даже совсем не таял, что обусловливалось температурой воды, бывшей ниже 0°. В течение следующей зимы лед снова нарастает снизу. Таким образом, весь этот процесс состоит в оттаивании ледяной шапки, на место которой из года в год снизу приходят все новые слои. Ледовитое море ежегодно «линяет», сбрасывая «кожу» толщиной около 2 м.
Мучительной была мо́креть, от которой некуда было убежать. Несмотря на непромокаемые кожаные сапоги, у нас в течение лета ни разу не было сухих ног. Это было тем более неприятно, что начатые в конце мая работы по освобождению корабля требовали постоянного пребывания на воздухе.
В конце мая судно начало медленно садиться. Между носом и льдом поднималась вода. Однако вскоре мы убедились, что эти изменения недостаточны и что мы сами должны приложить усилия к освобождению. Весь конец мая, июнь, июль и август мы копали, пилили[67] и взрывали нашу льдину. Работа эта, проводившаяся временами в авральном порядке, показала нам размеры человеческого бессилия в борьбе с природой. Нам не удалось окопать наше судно кругом, так как это было возможно только с левого борта, а с правого мешало нагромождение льдин друг на друга. Здесь мы выкопали колодец в 18 футов глубиной и все-таки не достигли подошвы льдины. Отпиливать можно было только некоторые части льдины. Но и здесь мы встретились с трудностями, вызванными значительной толщиной льда. Пришлось делать новые пилы большей длины – материалом служила железная обшивка машинного отделения. Вообще же говоря, трудность пилки совершенно невероятно возрастает вместе с толщиной льда. Насколько легко перепилить льдину толщиной в 4 фута, настолько трудно разрезать глыбу в 8–10 футов. Кроме того, когда разрез был больше сажени, пилы почти всегда примерзали ко льду. При попытках освободить пилы с помощью пороха они нередко ломались на части. Наконец, даже удачно выполненные разрезы часто оказывались лишними, так как льдины сразу же смерзались снова. Взрывание оказалось таким же бесполезным, как и в прошлом году. Вообще оно дает положительные результаты только в тех случаях, когда нужно раздробить уже отпиленные глыбы, столкнуть которые с помощью лома оказывается невозможным.
В середине июня мы убедились, что соединить между собой разрезами двадцать две проделанных вокруг корабля проруби мы не в силах. С этого времени мы ограничили наши работы устройством бассейна вблизи носа корабля. Сознавая свое бессилие, мы надеялись, что устройство бассейна рядом с льдиной поможет стихиям расправиться с ней и освободит наш корабль, который вернется в нормальное положение. Мы желали всеми силами, чтобы судно сползло или провалилось на воду несмотря на то, что это представляло бы для него большую опасность.
, 23 июня. Ясная погода, северный ветер. Температура 0°. Мы все, и офицеры, и матросы, орудуем кирками и пилами, пробиваем канал, чтобы спустить корабль на воду. Но вся эта работа, все усилия вызволить корабль тщетны, и нет никакой надежды выбраться отсюда. Лишь с самой высокой мачты виден на далеком горизонте проход с открытой водой.
<…>
29 июня. Мой день рождения. В полвторого ночи к кораблю подошел медведь. Вахтенный офицер и один из матросов уложили его. Потом разбудили меня, чтобы я снял с него шкуру. В ту минуту, когда мне исполняется 30 лет, я снимаю шкуру с белого медведя. Замечательный подарок на день рождения.
Во второй половине лета судно сильно накренилось из-за неравномерного подтаивания под ним льда, и мы были вынуждены, боясь, что оно опрокинется, подвести под него крепкие подпорки. Благодаря этому корабль наш стал похож на грозящую обвалом избушку. В середине июля мы снова исследовали толщину льда. Специально приготовленными бурами пробили несколько слоев льда до 27 футов общей толщины, но все еще не достигли воды. Пришлось отказаться от всяких попыток разрушения этого бастиона. 27 июля выгрузили на лед 20 тонн угля для возможного облегчения корабля. Ежедневно приходилось посматривать, в порядке ли балки, подпирающие корпус судна, так как в результате таяния льда они легко сдвигались с своих мест. В течение следующих недель корабль все больше опускался носом к воде и все выше поднималась корма.
Июль был тоже преимущественно пасмурным. Несколько раз выпадал снег, ложившийся 2–3-дюймовым слоем. Как и в июне, туманы чередовались со снегом и дождем. Преобладали западные ветры, а средняя месячная температура поднялась до 1,2°. 10 июля был температурный минимум месяца, равный −1,8°. 8 июля термометр с зачерненным шариком показал 33,7° при 1° в тени.
Несмотря на все это, мы оставались на одном месте. Солнце, от которого прежде всего зависело наше избавление, показывалось в это время редко. Мы рассчитывали на штормы, но они не пришли. Неустанно следили мы за образованием трещин в окрестностях корабля. Расщелины действительно были, но только поодаль от судна. 16-го появилась трещина в юго-восточном направлении. К несчастью, это было в двух милях от нас, и до середины месяца она приблизилась к нам лишь на 1,5 мили. С палубы виден был только лед, без единого пятнышка воды.
В таких условиях наши надежды стали ослабевать. Далекие передвижки льда не меняли нашего положения. Даже приближение одной трещины на 0,75 мили в результате сильных ветров с запада и юга оказалось обманчивым. Новая подвижка льда 6 августа только несколько уменьшила нашу льдину. В течение всего августа не произошло никаких существенных перемен, только средняя месячная температура упала до 0,32°. Температурный максимум был 4 августа (4,4°), а в последний день месяца температура опустилась до −4,6°.
С некоторого времени мы стали замечать на горизонте какую-то темную ледяную массу. Из-за большого расстояния мы не могли узнать, что это такое. До сих пор наша жизнь на небольшой льдине чрезвычайно походила на жизнь скромных насекомых, живущих на листке дерева и не находящих никакого интереса во всем, что делается за его пределами. Вылазки в одну-две морские мили считались показателями большой предприимчивости.
14 августа некоторые из нас все-таки добрались до темного предмета, отстоявшего от нас на 4 мили. Это оказался большой айсберг. На нем лежали две морены. Это были первые камни и обломки скал, которые мы увидели после большого перерыва. Они состояли из рассланцованного известняка и глинистого слюдяного сланца. Велика была наша радость при виде этих камней, казавшихся нам пришельцами из какой-то неведомой земли. Мы копались в обломках с таким рвением, будто это были сокровища Индии. Матросы нашли серный колчедан, приняли его за золото и беспокоились о том, удастся ли им доставить его к себе в Далмацию. Хотя трудно было предполагать, чтобы ледяные горы такого размера могли происходить с Новой Земли, но у нас не было другого объяснения. Мы не имели понятия о том, что они могут принадлежать новым странам, расположенным совсем недалеко от нас. И даже новые айсберги, встречавшиеся в следующие дни во все большем количестве, не помогли нам уяснить себе, что желанная земля близка. Частые прогулки на айсберг помогли нам определить размеры нашей собственной льдины, оказавшейся 5–7 миль в диаметре. К северо-западу от нас находился другой большой айсберг. Чтобы достичь его, нужно было перебраться на ледяных плотах через трещины и каналы. Этим способом мы благополучно добрались до горы. По пути наши собаки напали на тюленя, спавшего на льдине. С большим трудом удалось ему дотащиться до своей лунки и юркнуть в нее. С высоты 60-футового айсберга мы убедились в том, что немногочисленные отверстия во льду образуют не судоходные каналы, а отдельные дыры, не связанные между собою.
, 18 августа. Сегодня у нас был выходной из-за дня рождения Его Величества императора Франца-Иосифа… Австрийский морской флот дал нам с собой подарки. Они были разыграны среди команды. Я вытянул карманные часы, дудку и несколько сигар.
Начиная с февраля, когда мы достигли нашей крайней восточной точки, дрейф наш изменился на северо-западный, а потом прямо на северный. В конце февраля стояла штилевая погода. В течение этого времени мы пребывали на месте на широте, большей 79° и долготе 71°. В последующие месяцы дрейф протекал в следующем виде (см. табл.).
Вюллерсторф-Урбан подверг ясному и остроумному анализу метеорологические наблюдения и курс дрейфующего «Тегеттгофа». Я привожу главнейшие положения этой работы[68].
«В обычных условиях судно, лишенное самостоятельного движения, должно было бы перемещаться только под влиянием ветра и морских течений в продолжение всего того времени, которое в действительности уходит на дрейф во льдах. Курс судна должен был бы в этом случае соответствовать воздействию этих двух сил. Но так как корабль чаще всего дрейфовал не в чистой воде, а в сплошном паковом льду, то он должен был следовать главным образом за общим движением льда, которое, правда, зависело не только от направления ветра и возможных морских течений, но и от влияния близких берегов или более или менее крупных скоплений льда.
Лишь постольку, поскольку “Тегеттгоф” благодаря корпусу и мачтам предоставлял ветру большую площадь сопротивления, он должен был подобно всем высоким льдинам получить некоторый излишек движения в направлении ветра. Если этот излишек движения в направлении ветра образовывал с направлением общего движения льда некоторый угол, то льдина с кораблем должна была отклониться в сторону наименьшего сопротивления и направиться по равнодействующей между ветром и препятствием. Таким образом, могло случиться, что судно отклонялось при действии ветра по курсу, не совпадающему с его направлением. Впрочем, не подлежит сомнению, что возникающие этим путем аномалии не столь значительны по отношению ко всей ледовой массе. Значение этих аномалий очень трудно точно учесть, так как отклонения от курса зависят от направления ветра, плотности и мощности льда и других причин, которым нет возможности дать числовое выражение.
Из сопоставленных данных метеорологического журнала по дрейфу и сжатиям следует, что максимум этих явлений падает как раз на те части моря, которые находились под влиянием напора льдов, идущих от Карского моря. Уже это одно обстоятельство должно было несомненно вызвать значительные неправильности в отклонениях от курса судна.
Что же касается другого аномального отклонения, то оно несомненно стоит в связи с близостью Земли Франца-Иосифа. Длительные юго-восточные ветры прижимали льды к Земле Франца-Иосифа и заставляли их возвращаться обратно по круговой линии. Наиболее простым предположением было бы то, что здесь действовало морское течение, но можно думать, что в этих областях пути льдов, а, следовательно, иногда и кораблей, зависят также от направления преобладающих ветров, от наличия комплексов суши или более или менее твердо ставшего льда.
Распределение ветров по материалам Вайпрехта, содержащим почти двухлетний ряд наблюдений, показывает, что в южной части посещенного моря преобладают юго-западные, а в северной части – северо-восточные ветры.
Если бы к востоку от Земли Франца-Иосифа море оказалось свободным от значительных островных комплексов и земель и представляло бы большую лишенную суши область, то ветры, свободные от влияния со стороны суши, должны были бы в северной части рассматриваемого участка моря сохранить свое северо-восточное направление, представляя собой, сказал бы я, своего рода полярный северо-восточный пассаж[69]. Если верно, что к северу от 78 и 79° с. ш. преобладают северо-восточные ветры и одновременно к югу от них дуют главным образом ветры юго-западного направления, то предположение о наличии течения пришлось бы отбросить и признать круговорот льда, совершающийся в зоне сменяющихся ветров. Круговорот этот имел бы направление, обратное часовому, что характерно для круговорота ветров, констатируемого на основании материалов Вайпрехта. Общая кривая отклонения вполне соответствует этому допущению.
Эти предположения должны будут получить свое окончательное подтверждение, когда станет возможным произвести наблюдения над ветром к югу от 79° с. ш. в то самое время года, когда “Тегеттгоф” производил их к северу от этой широты.
В пользу допущения существования морского течения говорят следующие аргументы: первоначальное отклонение курса довольно близко совпадает с направлением, которое имеет огибающая Северную Норвегию и устремленная сюда струя Гольфстрима. Дальнейший же путь курсовой кривой может совпадать с течением, идущим из Карского моря между Новой Землей и Таймыром. Это течение пока еще требует более подробного изучения, но существование его несомненно.
Наблюдающиеся уклонения от направления ветров нельзя объяснить простым наличием земель; приходится допустить, или что одновременное преобладание различных направлений ветра вызывает в этом море постоянное вращение льдов, или что существуют течения, которые по большей части констатированы в соседних частях моря и, следовательно, должны в какой-то степени проникать и в этот сравнительно небольшой участок моря, находящийся в промежутке между Новой Землей и Землей Франца-Иосифа».
Вюллерсторф делает из этого и прочих данных следующие выводы:
«1. Существование морского течения в части моря, расположенной между Новой Землей и Землей Франца-Иосифа, имеет некоторые вероятия; во всяком случае, его нельзя отрицать, даже если подобные явления могут вызвать господствующие ветры.
2. Существование значительных морских пространств к северу и северо-востоку от восточной части Новой Земли вполне вероятно».
В обязанности мичмана Орела входило измерение глубин, которое производилось им в летние месяцы. Измерения показали незначительность глубин к северу от Новой Земли и особенно в направлении к Земле Франца-Иосифа. Одна банка[70], над которой нас пронесло летом 1873 года, была исследована нами с помощью трала, давшего нам главнейший материал по морской фауне. При работах с лотом Орел имел возможность произвести также измерения температуры моря и констатировать незначительное повышение ее по направлению от поверхности ко дну. При этом он пользовался минимальным и максимальным термометрами Казелла[71]. Морское дно состояло поочередно из ила и гальки. Пробы грунта были добыты при работах с лотом. Приводятся измеренные лотом глубины (см. табл.).
Новые земли
Конец августа прошел в охоте на тюленей. В наступающую зиму мы должны были опасаться цинги, избежать которой мы могли, только употребляя свежее мясо. Изо дня в день, раскинувшись цепью вдоль трещин по краю нашей льдины, охотники караулили зверя. Обычно по вечерам собаки увозили на судно несколько тюленей. К сожалению, во время этих охот часто случалось, что убитый тюлень тонул[72].
Почти все встречавшиеся нам экземпляры принадлежали к гренландскому виду тюленя. Моржей мы не встретили ни разу. Один только раз видели стаю белух, вынырнувшую в одной полынье и, по-видимому, случайно забредшую сюда.
При ловле тюленей мы пользовались легкой лодкой из водонепроницаемой парусины. Чтобы вытащить тюленя из воды, достаточно было двух человек. Многие из нас стали настоящими гарпунерами. До конца сентября мы добыли таким образом около сорока тюленей. Кроме того, стреляли птиц и приблизительно каждую неделю убивали по одному медведю. Работа на воздухе и улучшенное питание привели к выздоровлению всех больных, кроме страдавшего болезнью легких машиниста Крита и нашего плотника, у которого с середины июля болели ноги – последствие цинги.
Сплошная пелена глубокого и мягкого снега, доставлявшая нам до сих пор столько хлопот, почти совсем исчезла к началу осени. Поверхностные слои льда превратились вследствие постоянного испарения в массу, напоминающую крепкий фирновый снег. Для нас было необычно ступать твердо, а не тащиться, глубоко увязая в снегу. Только бесчисленные маленькие озерки на поверхности льдин представляли еще затруднения для ходьбы, так как вынуждали к постоянным обходам. Во всех этих явлениях сказывалось приближение зимы. Казалось, что из-за постоянного дрейфа к северу нам придется провести эту зиму ближе к полюсу, чем всем бывшим до нас экспедициям.
25 августа, в полночь, солнце впервые закатилось. Время, остающееся до полного исчезновения солнца, можно считать ледовитоморской осенью. Свет настолько померк, что в наших помещениях стало по ночам темно, а с 19 июля необходимо было зажигать свечку для ночного чтения. 29 августа пошел дождь и снег. Поднявшийся северный ветер превратил воду в лед, который покрыл корабль сверху донизу. Такелаж оброс дюймовым слоем льда. Куски весом до фунта обрушивались на палубу, создавая опасность для проходящих по ней. Несколько раз повторялось обледенение корабля. Наконец все окончательно застыло, и в наступающей полярной ночи тросы и мачты казались лучами, блиставшими серебром в свете луны.
Лето кончилось. Оно предвещало нам свободу. С чувством тяжелого разочарования шли мы навстречу второй зиме. Нам казалось, что она готовит экспедиции унижение, так как все наши начинания ни к чему не приведут. И вместе с тем мы еще раз убедились, как велика способность человека переносить лишения, если они приходят не сразу, а постепенно. Еще несколько месяцев тому назад для нас была бы невыносимой мысль о том, что нам суждено будет остаться в этой клетке. Теперь же это стало действительностью, и все же мы остались живы. И вот, каждый раз, когда мы выходили на палубу и обозревали окружающую пустыню, нас охватывала мысль о грядущем. В отчаянии представляли мы себе, как не позднее чем через год мы вернемся на родину и единственным результатом наших работ будет проложенный на карте дрейф «Тегеттгофа». И как раз теперь, когда никто больше не верил в реальность наших старых планов, осуществление их было совсем близко.
Достопамятен был день 30 августа 1873 года (79°43′ с. ш. и 59°33′ в. д.): он принес нам такую неожиданность, какая могла бы сравниться разве только с возрождением к новой жизни – так она была велика. Было около полудня. Мы стояли, облокотившись на борт, и смотрели в облака тумана, между которыми изредка проскакивал солнечный луч, как вдруг заметили в одном из таких промежутков далеко на северо-западе суровые скалистые горы. Через несколько минут перед нашими глазами предстала в солнечном сиянии прекрасная альпийская страна! В первое мгновение все замерли, точно прикованные к месту, и не верили глазам. Убедившись в действительности нашего счастья, мы радостно, громко закричали: «Земля, земля, наконец-то земля!».
Весть о сделанном открытии моментально разнеслась по всему судну. Больных не стало, все выбежали на палубу. Правда, мы достигли этого не собственными трудами. Нас привела сюда счастливая случайность. Все же казалось возможным, что нам самим удастся изучить размеры и строение этой страны, так сказочно появившейся из ледяных недр перед нашим взором. Особенно тяжело нам было сознавать свою зависимость от льдины. Мы страшно жалели об отсутствии тихой зимней стоянки, которая позволила бы нам спокойно заняться исследованием земли. Сейчас о посещении открытой страны нечего было и думать. Каждый, покинувший льдину, был бы отрезан от корабля и, несомненно, погиб бы. И все же ждать мы не могли. Полные нетерпения, бросились мы через ледяное поле по направлению к земле, хотя и знали, что бесчисленные трещины отделяли нас от нее. По приходе на край льдины, на расстоянии четырех миль от судна и около пятнадцати от ближайшего берега, мы взобрались на ледяной холм и стали рассматривать расположение гор и ледников загадочной страны. Мы пробовали представить себе покрытые ивняком долины, населенные северным оленем, живущим здесь в довольстве вдали от всяких врагов.
Тысячелетия миновали, а человечество ничего не знало о существовании этой земли. Открытие ее было наградой кучке неудачливых моряков за силу их надежды и выдержку в период тяжелых испытаний. Эта кучка людей, наверно считавшихся на родине погибшими, дала новооткрытой стране имя Земли кайзера Франца-Иосифа[73].
, 30 августа. Во второй половине дня в 2 ч в поле зрения показалась земля. Мы уже давно ее высматривали, так как предполагали ее существование. Она находится на удалении 40 мин (= 10 географических миль), и компасы показывают ее в направлении WNW. Земля кажется гористой, покрыта льдом, снегом и большими глетчерами. Но видны также низинные области. Командир Вайпрехт сразу назвал ее Землей Франца-Иосифа.
, Мы открыли новую землю. Мы попробовали подойти к ней поближе, но уперлись в разводье и дальше пройти не смогли. В часе с четвертью пешего пути от корабля наблюдали эту землю. Огромная радость для нас всех.
, Земля, похоже, довольно велика, потому что берега ее тянутся далеко на север и на запад; при ее наречении каждый с бокалом вина в руке трижды крикнул «ура», затем были произведены замеры высот определенных гор и вершин; это было радостное событие – после 11 месяцев дрейфа снова увидеть землю, а для нас это еще радостнее, так как это неизвестная земля, и к тому же наша экспедиция достигла своей цели.
С этих пор не было минуты, которую мы не посвящали бы этой таинственной стране, и разговоры наши состояли преимущественно из предположений, что представляют собой те или иные туманные образования на горизонте – горы ли это, острова или ледники. Напрасно было наше старание решить вопрос о величине открытой земли. Начиная с первоусмотренного возвышения, получившего название мыса Тегетхофф, до туманных очертаний на северо-востоке, длина ее была около одного широтного градуса. Однако ввиду того, что южная оконечность земли была от нас очень сильно отдалена, не было возможности представить себе, хотя бы приблизительно, топографию даже ближе расположенных частей суши. Появление айсбергов во все возраставшем в течение последних недель количестве объяснялось происхождением их от ледников обнаруженной нами гористой земли. Только эти айсберги могли служить показателями ее размеров и мощности оледенения.
В конце августа и в начале сентября северные ветры оттеснили нас немного к югу, вследствие чего видимые очертании земли изменились и уменьшилась их ясность. Но в конце сентября нас снова отнесло на северо-восток, где мы достигли 79°58′ с. ш., наиболее высокой, какую достиг «Тегеттгоф» во время дрейфа льдины. Мы увидели перед собой в отдалении 12 миль группу островов Хохштеттера. Ясно выступали их скалистые кряжи. Казалось, что представилась благоприятная возможность достигнуть земли форсированным маршем. Думалось, что эта первая оказия может стать последней; ведь легко было предположить, что в течение самого ближайшего времени неблагоприятные ветры отгонят нас прочь из пределов видимости земли.
Шестеро из нас покинули родную льдину и доверились коварству, затаенному во всяком движении льдов. Восточные ветры, господствовавшие в последние дни, загнали прибрежный лед на сушу. Возникшие при этом сжатия раздробили все окружающие льдины и сильно уменьшили также и нашу глыбу. Со стремительной поспешностью бежали мы через скрипящие гребни обломков льда. Наше рвение было так велико, что мы не обращали никакого внимания на неоднократные провалы в воду кого-нибудь из нас. Каждый стремился добраться до земли, до той земли, которая нам не могла дать ничего, кроме возможности оказаться отрезанными и кроме удовлетворения нашего любопытства. Мы прошли уже около половины пути и данным-давно потеряли из виду наш корабль, как вдруг налетел туман и заслонил собой все кругом. Глыбы льда казались во мгле высокими горами. Земли мы тоже не видели больше, и в конце концов нам оставалось только повернуть обратно. На этом нелегком пути даже компас оказался мало полезным. Запутавшись посреди валов свежеразломанного льда, мы потеряли наш прежний след, а одновременно с этим и ориентировку, так как она зависела не столько от общего направления, сколько от точного знания переходов и того пути, который привел нас сюда. Мы пошли в неверном направлении и сохраняли его, несмотря на то что наш следопыт, Юбинал, постоянно с лаем возвращался обратно. В тумане собака казалась чудовищем и не трудно было принять ее за медведя. Чего не могла совершить вся мудрость нас шестерых, то удалось инстинкту животного. В конце концов, измученные, мы предоставили ему право предводительствовать нами. Вскоре Юбинал действительно вывел нас на прежний путь и доставил к судну.
Охота на медведя
Ни одна из предыдущих полярных экспедиций не располагала столь обильным материалом по белому медведю, как австро-венгерская. Мы убедились в том, что белый медведь представляет собой подлинного жителя Ледовитого океана, обитающего среди льдов и почти не связанного с землей. Мы подсматривали за его жизнью в зимних берлогах на суше и наблюдали за ним в море, как он неутомимо странствует по необозримым ледяным просторам. Мы пришли в результате нашего знакомства с нравами белого медведя к выводу, что распространенное мнение, будто он впадает в зимнюю спячку – неправильно.
Мало какое животное способно так долго выносить голод, как медведь. Нередко приходилось нам встречать его на огромных расстояниях от суши. Такие звери оказывались совершенно лишенными жира. По-видимому, они бродили целыми неделями с пустым желудком, испытывая жестокие муки голода. Никакое расстояние не кажется для белых медведей чрезмерно значительным. Ловкость, с которой они бегают через торосы, напоминает проворство зайцев, скачущих через поля. Хотя белые медведи могли бы охотиться по всей арктической области, но, наверное, они избирают для этого определенные территории или части морей.
Медведь-самец покидает самку вскоре после окончания брачного периода, предоставляя ей заботу о потомстве. В силу этого всякая группа медведей состоит почти всегда только из медведицы и нескольких медвежат. Брачный период белых медведей, по-видимому, не так тесно связан с определенным временем года, как у других животных. Мы встречали совсем молодых зверей в течение всего года.
Всего экспедицией было убито и съедено шестьдесят семь белых медведей. Общее число медведей, повстречавшихся нам и служивших предметом охоты, намного превышало сотню. Мне кажется поэтому, что наш опыт достаточен для того, чтобы мы могли считать себя компетентными в вопросе о характере этих животных. При этом необходимо, однако, сделать одну оговорку. Дело в том, что, сравнивая поведение белых медведей в этом районе с поведением их во время моих многочисленных встреч с ними во Второй германской экспедиции к берегам Гренландии, я убедился в резко противоположном характере его. Эта разница состоит не только в степени хищности медведей обоих районов, но и в силе и величине животных. Только этим можем мы объяснить существующие противоречия в рассказах о нраве белого медведя, иногда изображаемого трусливым, иногда же диким и хищным зверем. В силу традиции сохранился взгляд, внушенный еще Баренцем, описывавшим белого медведя как крайне опасное животное, не боящееся людей, разорвавшее двух человек и неоднократно нападавшее на экипаж чуть ли не на борту самого корабля. При встречах с медведем в Гренландии мы никогда не могли угадать, как он себя поведет. Такая неопределенность и отдельные смелые нападения медведей на человека научили нас соблюдать крайнюю осторожность. Наше уважение к тамошнему белому медведю увеличивалось еще из-за его гигантского роста, достигавшего 7–10 футов. Белые медведи в районе между Новой Землей и Землей Франца-Иосифа оказались не только много мельче гренландских (от 5 до 81/2 фута), но и охота на них протекала, как правило, в форме, обеспечивающей заранее полнейшую безопасность.
Почти все медведи, не считая тех, что стали нашей добычей уже во время позднейшего санного путешествия, были убиты с корабля или в непосредственном соседстве от него. Это обстоятельство объясняет большую осмотрительность, обнаруживаемую здешними медведями. Подбираясь к кораблю, они избирают окольные пути. Когда, мучимые голодом и любопытством, медведи подходили наконец к судну, их встречал залп выстрелов и дикие крики. Люди бросались в атаку, и медведь, будь он ранен или нет, торопливо убегал. Такое бегство зверя во многих случаях было, несомненно, результатом простой неожиданности. Совсем иначе вели себя медведи во время санного путешествия и вообще во всех тех редких случаях, когда с ними приходилось встречаться наедине. В этих случаях в поведении приближающегося зверя всегда чувствовалось наличие очень определенных намерений.
Многочисленные медвежьи охоты минувшего лета были богаты интересными моментами, и поэтому я считаю необходимым рассказать о них в отдельной главе, избегая таким образом перерывов и повторений в дальнейшем моем повествовании.
Каждое появление медведя вблизи судна вызывало на борту всеобщий переполох. Лишь со временем выработался некоторый стандарт поведения. Охота, однако, никогда не приобретала характера планомерно организованного нападения. Порядок бывал обычно следующий: завидевший зверя вахтенный стучал ногой по палубе, и все, находившиеся внутри судна, спешили по этому знаку наверх, на охоту. Так как только Вайпрехт и я имели собственные ружья, то среди остальных начиналась борьба за обладание семью лучшими винтовками, размещенными в стойке вместе с остальными. С поднятым курком и направленным вперед дулом, дрожа от волнения и страха опоздать, карабкались люди на палубу и ползали здесь в поисках выгодного прикрытия. Медведя подпускали шагов на восемьдесят, после чего кто-нибудь из более метких охотников нажимал курок, а за ним и все остальные. Чаще всего решающим бывал первый выстрел, а стрельба, направленная вслед убегающему медведю, обычно оказывалась бесполезной. Все же редко случалось убить медведя наповал с первого выстрела. Но даже когда медведь был уже мертв, всегда находились недоверчивые люди, старавшиеся всадить в него лишнюю пулю. После этого теплый труп подвергался свежеванию. Легкие и четыре ляжки предназначались для общего стола, язык преподносился доктору, а сердце получал повар. Кровь медведя шла на пользу цинготным больным, позвоночник и ребра бросали собакам. Вредная для здоровья печень выбрасывалась в воду, мозг шел на стол в кают-компанию, а жир отправлялся в специальную бочку.
Достойную признания осмотрительность обнаружил медведь, приблизившийся к судну 19 июня всего лишь на триста шагов, а затем два медведя, посетившие нас дня два спустя. Эти оба медведя отнеслись с видимой опаской к шуму, царившему на корабле, и повернули обратно. Несколько горячих охотников бросилось вслед за ними, но животным удалось скрыться. 24 июня один медведь подошел вплотную к судну и был здесь убит. Спустя несколько часов показалась медведица, которую мы решили встретить в трехстах шагах от судна. Она бросилась на лейтенанта Вайпрехта. Он выстрелил и промахнулся. Не останавливаясь, она двинулась дальше и подошла на расстояние пятнадцати шагов. Я стоял за Вайпрехтом, заряжавшим ружье, и ранил медведицу в грудь. Хотя рана, причиненная разрывной пулей, была смертельна, зверь все же поднялся и бросился прочь через глубокий снег и торосы, оставляя за собой широкий кровавый след. Мы побежали за ним, и вскоре нам удалось настигнуть его, так как раненый зверь часто падал в пути. Длина медведицы оказалась равной 2 м 8 см. Длина убитого ранее медведя была только 1 м 75 см.
, Медведь изготовился прыгнуть на Вайпрехта. Но в этот момент пуля старшего лейтенанта [Пайера] прострелила зверю грудь, и командир Вайпрехт был спасен. Раненый медведь обратился в бегство. Я живо угостил его разрывной пулей, но он продолжал идти. Я вогнал вторую и третью пули, он на секунду упал, однако поднялся и продолжил бегство, пока я с близкого расстояния не выстрелил ему в сердце, после чего он наконец рухнул замертво.
Встреча с медведем 7 июля показала исключительную его живучесть и опасность, которую он представляет для неосторожного и тем более невооруженного человека, даже будучи тяжело раненным. Крик «медведь!» оторвал нас от обеда. Через несколько минут за бортом корабля и отдельными торосами выстроилось около десяти человек охотников. Медведь, шедший, как всегда, против ветра, приближался медленно и нерешительно, избирая тысячи окольных путей. С расстояния пятидесяти шагов медведь был ранен Брошем и тирольцами в грудь и в переднюю лапу. С ревом упал он и покатился по снежной поверхности. Поспешно бросились мы к нему, как вдруг он дернулся всем телом и стремительно пополз через глубокий снег по направлению к торосам, за которыми спрятался Галлер. Я выстрелил с близкого расстояния, и медведь молниеносно повернулся ко мне. Несмотря на то, что он работал только задними лапами, он скоро подполз ко мне так близко, что я поспешно выстрелил. Ружье дало осечку, и я бросился в сторону с намерением зарядить его снова. Но движения медведя были так быстры, что он нагнал меня раньше, чем я приготовился к выстрелу. Галлер спас меня тем, что с расстояния шестидесяти шагов пробил медведю голову. Длина его равнялась 2 м 30 см. Эта охота показывает, насколько небезопасна встреча одиночного охотника с атакующим его с близкого расстояния медведем. В таком положении нельзя успеть перезарядить ружье[74] и снова точно прицелиться. Поразительная быстрота движений медведя, кажущегося обычно тяжеловесным, делает невозможным точный прицел, от которого зависит все.
На следующий день явились три медведя, из которых два были убиты почти сразу, а третьего удалось подстрелить бросившемуся вслед за зверем Галлеру. Это произошло в тот момент, когда медведь обернулся, чтобы посмотреть, почему отстают его оба товарища. Медведица была 1 м 80 см в длину, а медвежата – 1 м 60 см и 1 м 30 см. Спустя три дня опять явился медведь, но его спугнули, и он убежал. 13 июля Клотц сделал свой классический выстрел, попав медведю в сердце.
В результате этих охот наш запас свежего мяса заметно увеличился. Уже в начале июля у нас числилось двадцать семь медвежьих ляжек, средний вес мяса которых был около 30 фунтов. Три раза в неделю мы съедали по ляжке. Наши потребности были удовлетворены до конца августа. Также увеличились запасы мяса и для собак. Пропитание их, казавшееся нам таким трудным в начале прошедшей зимы, теперь не стоило ничего. Количество вешал с медвежьими остатками, расставленных вокруг судна, постоянно возрастало. На них сушилось мясо дюжины медведей. Избыток свежего мяса привел к небрежному и расточительному отношению к нему. В летнее время мясо приходилось закапывать глубоко в лед, чтобы избежать его порчи. Однако не всегда это производилось с достаточной тщательностью, в результате чего мы однажды обнаружили потерю двухсот фунтов мяса, отчасти протухшего, отчасти расхищенного собаками.
Но этот убыток был скоро возмещен. 1 августа мы убили старую медведицу длиной 2 м. Было трогательно наблюдать за медвежонком, как он ласкал свою мать, касаясь ее мордочкой, стараясь помочь ей подняться и оградить от нападения наседавших собак. Малыш упал, убитый несколькими выстрелами.
4 августа Галлер убил медведя, 6-го охота была неудачной, а 11-го снова удалось ранить и убить одного зверя. Спустя три дня мы заметили медведя, плывущего к нам через озерко растаявшего льда. Он вылез из воды и побежал по льду, а широкие расщелины перепрыгивал с ловкостью кошки. На этот раз мы решили понаблюдать за зверем и посмотреть, осмелится ли он подняться на корабль. Но кто-то выстрелил; пуля пролетела мимо, последовал еще ряд промахов, и медведь убежал.
Нередко мы пользовались хитростью, принятой у зверобоев, поджаривающих на жаровне куски сала для привлечения белых медведей иногда с очень далеких расстояний. Возможно, что именно этим способом удалось заманить двух медведей, явившихся 20-го ночью. Но медведи даже не повернули головы в нашу сторону и прошли мимо. Спустя шесть дней показался опять медведь, совершенно игнорировавший наше присутствие. Мы отправились ему навстречу, но вернулись ни с чем. Таким же образом убежали еще три медведя, отделавшиеся от нас лишь легкими ранениями.
Как правило, медведицы проявляют в присутствии медвежат большую нерешительность поведения. Несколько необычной была поэтому встреча с одним медвежьим семейством, удивившим меня своим настойчивым характером. Я отъехал на собачьих нартах около мили от судна к полынье, на которой наши охотники сторожили тюленей. Эта охота требует такого терпения, которым я не обладаю, и поэтому я отправился с собаками один для осмотра другой, большей полыньи. Тюленья охота – излюбленное занятие собак, но при этом нужно строго следить за ними, так как, завидя черную голову вынырнувшего тюленя, собаки всегда готовы броситься в воду вместе с нартами и находящимися на них ружьями. Я приближался к группе торосов, как вдруг увидал в восьмидесяти шагах от себя выскочивших трех медведей, мчащихся во весь опор по направлению ко мне. Бегство было немыслимо, так как пришлось бы пожертвовать собаками, среди которых к тому же возникли острые разногласия относительно дальнейшего образа действий. По счастью я успел схватить свое ружье, повернуть нарты, несмотря на сопротивление собак, и опереть ствол на их спинку. Я нажал курок в момент, когда самый крупный из медведей был в двадцати шагах от меня. Случайно я попал в легкое, медведь с ревом свалился и сразу издох. Остальные два медведя обратились в бегство и поплыли обратно через канал. Собаки с остервенением набросились на мертвую медведицу и стали вырывать клочьями ее шерсть. Юбинал и Сумбу прекратили свой лай только тогда, когда им предоставили тащить медведя к судну.
Тем временем убежавшие медведи вернулись обратно и шагали в некотором отдалении, следя за транспортировкой их матери. Впоследствии один из них был убит вблизи судна, а второй убежал, преследуемый Сумбу. Мы вынуждены были в темноте следовать за ним, пока по разошедшимся следам не угадали, что Сумбу повернул обратно к судну. Этой же ночью был убит огромный медведь длиной 2 м 41 см. Длина его головы составляла полметра, а задних лап – полтора фута. Он был так жирен, что поперечники его тела и толстых ног представляли почти правильные круги.
15 сентября мы упустили медведя, но четырьмя днями позднее, почти темной ночью, повстречали другого и устроили на него охоту. Медведь, подошедший близко к судну, сначала проявил интерес к саловарне, устроенной Карлсеном, а потом направился через ледяной вал и обнюхал установленный там штатив. Одновременно грянуло четыре выстрела. Медведь исчез. Вайпрехт и я отправились к месту, где мы в последний раз видели медведя. Но раньше еще, чем мы поднялись на ледяной вал, мы увидели его наверху. Он наполовину приподнялся, вытянул к нам голову, злобно заворчал и, несомненно, приготовился прыгнуть на нас. В этот самый момент мы оба выстрелили каждый из одного ствола и попали в цель, несмотря нa темноту. Ослепленные снопом огня, вылетевшего из ружейных дул, мы не могли разобрать, что раненый медведь, хотя и свалился с вала, но все еще был жив. Сильная метель помогла ему скрыться. Мы скоро прекратили преследование зверя из боязни не найти обратной дороги на судно. 24 сентября, 12 и 17 октября мы упустили трех медведей. С 3 до 6 октября удалось застрелить одного, длиной в 2 м 20 см. Это был наш двадцать девятый белый медведь. 27 октября я отправился на собаках невооруженный. По счастью, повстречавшийся медведь не заметил меня, так как был занят рассматриванием нашего корабля. Мне удалось скрыться, а медведя ранили люди с судна. Впоследствии он был убит.
В течение следующего периода был убит один медведь, а четыре убежали, спугнутые собаками или неосторожным поведением команды.
Поделиться книгой: