Дорога в 1000 ли

– Ловко! – только и смог произнести Мищенко.

Три дня тысячное скопище боксёров и солдат не могло взять два барака. К счастью, пушек у них не было, но ружейной стрельбы хватало. Поначалу были и гранаты, но они быстро закончились. Бревенчатые стены бараков выдерживали и пули, и осколки гранат. Зато выстрелы стражников из окон и с чердаков оказались настолько успешными, что вынудили осаждавших держаться от бараков на приличном расстоянии и искать укрытия. Были попытки поджечь строения с помощью горящих факелов, но, после того как несколько факельщиков полегли, не успев даже их бросить, от этой затеи отказались.

Однако без жертв не обошлось. Сколько полегло с китайской стороны, осталось неизвестным, а отряд Мищенко потерял пять стражников тяжело раненными. Случайные, видимо, срикошетившие пули китайцев унесли жизни двух детей и трёх рабочих; несколько человек также получили ранения разной тяжести.

В поздний вечерний час, когда китайцы, оставив часовых, улеглись на отдых, полковник собрал совещание командиров групп и руководства станции.

– Что будем делать, господа? – спросил он, оглядывая серые от усталости и грязи лица вахмистров и прапорщиков. Слабый огонь двух сальных свечей делал их ещё более угрюмыми. Станционные служащие – начальники, их заместители и помощники – выглядели не лучше. – Патронов практически нет, еды и воды – тоже. Ещё один день, и с нами будет покончено. Прошу высказываться. Не все знают друг друга, поэтому прошу называть должность и фамилию.

Повисло молчание. Оно длилось минуты полторы, потом один из гражданских (кажется, со станции Яньтай, припомнил Мищенко) поднял руку:

– Позвольте, господин полковник? Начальник участка Вагранов Семён Иванович.

– Слушаем вас, Семён Иванович.

– Я заметил, что с юго-запада плотность мятежников много меньше, чем в остальных направлениях, а солдат вообще не видно. И стреляют оттуда слабее. Что, если нам сделать прорыв в эту сторону и уйти на Айшаньчжуан?

– Предложение интересное, надо подумать. Может, есть и другие? – полковник снова обвёл взглядом собрание и, не получив ответа, заключил: – Тогда обсудим план господина Вагранова. Кстати, Семён Иванович, у вас на КВЖД нет родственников? Фамилия приметная.

– У меня два брата на Западной линии. Василий – начальник станции, Дмитрий – строитель.

– Вот-вот, слышал, – кивнул Мищенко, – как Югович ругал Василия Вагранова за самоуправство. Вы все такие активные?

– Все, – усмехнулся Семён Иванович. – Каждый по-своему.

– Меня зовут Павел Иванович. Рад познакомиться. Мне импонирует ваша наблюдательность.

После детального обсуждения план был принят, правда более сложный, чем предложенный Ваграновым, но и более рассчитанный на успех.

Группа стражников на лошадях устраивает в лагере китайцев переполох, изображая прорыв, подкрепляя его сигнальными ракетами – благо ручные ракетницы имелись на каждой станции и разъезде, и служащие их не забыли. Кроме того, на складе по соседству с бараками остался небольшой запас рождественских петард – их придумали запустить в поддержку кавалерийской атаки. Боксёры и солдаты с остальных сторон должны устремиться на помощь своим, в это время основная группа стражников с гражданскими уйдёт в лес. А там, если получится, то и к станции Айшаньчжуан. Новоиспечённая кавалерия покрутится в лагере для большего шума и суматохи и, прорвавшись через него, также уйдёт на юг.

Надежда на успех, конечно, довольно зыбкая, однако до другого чего-либо додуматься не смогли.

После полуночи полсотни стражников во главе со старшим вахмистром Эповым прокрались в барак с лошадьми. Втихую взнуздали выбранных для атаки. Сёдел не было – использовали одеяла. Десяток лошадей оставили под более или менее ценные грузы, остальные тридцать голов, выгнанные на свободу, должны были добавить паники.

Как ни странно, всё получилось почти идеально. Топот копыт и ржание коней, летевшие во все стороны сигнальные ракеты, непрерывный треск и вспышки петард, стрельба, разбойничьи свисты и крики стражников вызвали нешуточную панику среди осаждавших. Как и предполагал полковник, повстанцы и солдаты со всех сторон ринулись к месту «прорыва». А в это время основная группа осаждённых почти беспрепятственно покинула бараки и растворилась в ночном лесу.

Почти беспрепятственно – потому что несколько десятков боксёров, которые не успели или не захотели спешить на помощь своим сотоварищам, попытались остановить колонну из трёхсот человек, вынырнувшую из сумеречной мглы, но стражники даже не стреляли, а просто взяли повстанцев в штыки, и те побежали врассыпную.

Пройдя скорым шагом с десяток вёрст, колонна остановилась в перелеске на отдых. Выставили охранение и, пользуясь тем, что утренний туман прижался к земле, обещая ясную погоду, развели несколько костров, готовя на завтрак кто чай, кто кашу – просяную или чумизовую, а кто и неведомым путём добытых птиц и зверушек.

Мищенко обходил скоросложившийся бивуак, вглядываясь в лица железнодорожников и стражников, теперь уже боевых товарищей, думал о судьбе ушедших на прорыв, считай, на верную гибель, и не сразу откликнулся на призыв от одного костерка:

– Павел Иванович, идите к нам!

Позвал Семён Вагранов. Мищенко подошёл и с радостью увидел возле огня Марьяну. Рядом сидели мужчина-путеец с женщиной и девочкой лет семи-восьми. Видимо, семья.

Мищенко поздоровался, ему уважительно ответили, только Марьяна, ворошившая веткой угли в костре, не поднимая головы, кивнула.

– Присаживайтесь, Павел Иванович, чайку попейте, – хлопотал Семён.

Над огнём на рогульках висел котелок, под облачком пара бурлила коричневая вода. Вагранов налил в оловянную кружку ароматный напиток и протянул полковнику.

– Крутовато заварился, – заранее извиняясь, сказал он.

Мищенко старательно подул на чай и осторожно отхлебнул. Остро-горькая жидкость обожгла язык и нёбо. Павел Иванович поставил кружку на землю и обратился к Марьяне, которая так и сидела, опустив голову:

– А вы и вправду хорошо стреляете. Все двадцать пуль в цель!

– Моя жена! – с гордостью сказал Семён.

– Вот как?! – Мищенко почувствовал укол ревности и помрачнел. – Поздравляю!.. Ну, ладно, пойду, пожалуй. Отдыхайте. Через час продолжим движение.

Он пошёл, не оглядываясь, и вдруг услышал за спиной быстрые шаги. Мелькнула мысль: Марьяна?! – и захотелось обернуться, однако пересилил себя.

– Павел Иванович, подождите!

Точно: Марьяна!

Он остановился, подождал, пока она подойдёт, и только тогда неторопливо повернулся навстречу.

– В чём дело?

– Это я хочу спросить: в чём дело? За все дни осады, кроме первого, вы не нашли минутки – подойти, поинтересоваться, подбодрить, в конце концов. Я же вам нравлюсь. И знайте: я Семёну не жена, мы не венчаны!

Её слова звучали резко, рублено, что должно было быть, по его мнению, совершенно несвойственно молодой женщине. Хотя кто их знает, казачек, может, они все такие… бескомпромиссные.

Пока она говорила, он смотрел не отрываясь в её глаза, которые словно пылали от праведного гнева, и вдруг схватил её за голову обеими руками, притянул и поцеловал в губы, страстно и мучительно долго. Поцеловал на виду у всех, это ему было совершенно безразлично. Главное – она ответила на поцелуй!

Станцию Айшаньчжуан, захваченную боксёрами, Мищенко обошёл стороной и совершенно случайно не разминулся с высланной ему на помощь из Инкоу сотней штабс-капитана Страхова.

На радостях обнялись.

– Владимир Михайлович, дорогой, ты не представляешь, как я рад тебя видеть!

– А я-то как рад, Павел Иванович! Мы уж думали… да ладно, что там думали! Вы живы, это – главное.

Мищенко помрачнел:

– Живы, да не все.

Было от чего мрачнеть. Благополучно уйдя от станции в лес, который оказался совсем небольшим, но тем не менее позволил оторваться от возможного преследования, отряд вышел на дорогу и почти сразу подвергся нападению банды. Бой получился коротким, боксёры разбежались, но скоро то же самое повторилось снова и снова. Пройдя до встречи со Страховым не меньше полусотни вёрст с каждодневными стычками и боями, отряд потерял двадцать пять человек убитыми. Три десятка были ранены и шестеро пропали без вести, а это значило – тоже погибли, только никто не заметил, где и как.

После небольшого отдыха, пополнившись бойцами, боеприпасами и продовольствием, отряд продолжил путь на станцию Дашицяо, на соединение с войсками Квантунской области. Однако уже через несколько вёрст передовая группа наткнулась на раненого, лежавшего возле околевшей лошади. Это был стражник из тех конников, кто устроил отвлекающий переполох в лагере боксёров. Звали его Тимофей, фамилию Мищенко не помнил.

Стражник умирал от тяжёлой рубленой раны в боку, но, задыхаясь и временами проваливаясь в забытьё, рассказал полковнику и штабс-капитану, что произошло.

Произведя небольшой, но шумный погром, потеряв девять человек, конники скрылись в темноте, держа общее направление на станцию Айшуньчжуан. К утру добрались до неё, но командир, старший вахмистр Эпов, поостерёгся и отправил на станцию разведку. Разведка быстро выяснила, что станция разгромлена и занята большой бандой повстанцев и солдат. Голодные и практически безоружные стражники двинулись дальше, надеясь, что следующая окажется свободной.

Следующей станцией, через 25 вёрст, был Хайчен. Разведка показала, что там всё в порядке: и пути, и постройки, и телеграфная линия целы. Рота 7-го Восточно-Сибирского полка, расквартированная на станции, в боях не участвовала, продовольствием и боеприпасами обеспечена в полной мере. Конников накормили и определили на ночлег в одной из казарм; они и заснули как убитые.

А под утро, в четвёртом часу, на станцию обрушились китайцы. И нападение началось как раз с того барака, где спали конники. Своих часовых не было, понадеялись на ротных – вот и поплатились. Боксёры рубили мечами без разбора – руки, ноги, животы, головы. Кровь хлестала во все стороны. Криков не было – только стоны и хрипы.

Тимофея спас полумрак, заполнявший казарму. Его тоже ударили мечом, но вслепую и вскользь, он притворился мёртвым, а когда боксёры ушли, выполз из казармы и сумел добраться до лошадей. Он не знает, как ему хватило сил взобраться на коня, как направил животное прочь от станции, но кто-то заметил и вслед загремели выстрелы. Одна пуля, видимо, попала в коня, тот взвился от боли и помчался неведомо куда. А потом упал…

Раненый замолчал, и вдруг его всего перекрутило, он протяжно простонал и как-то весь сразу опал; лицо посерело, тело задрожало и затихло.

Стражники, окружавшие Тимофея, обнажили головы.

– Владимир Михайлович, организуйте похороны, – после минутного молчания сказал Мищенко, – а я пошлю разведку в Хайчен. Сдаётся мне, что сибирские стрелки не погибли. По крайней мере, не все. Надо выручать.

Выручили штыковой атакой, потеряв 3 человека убитыми и 5 ранеными. И не только выручили, но и отомстили за конных стражников. Совместно с сибиряками Хайчен зачистили от повстанцев и солдат. Как сказал штабс-капитан Страхов, умыли их кровью.

Телеграф на станции восстановили, связались с Инкоу, и на следующий день оттуда прибыли два поезда для эвакуации в Дашицяо военных. Позже подошёл ещё один поезд – для гражданских. Вывезли все семьи, всё имущество.

Южная линия КВЖД перестала существовать.

11

Лю Чжэнь вернулся не один и на ручной дрезине. Спутником его оказался, к безмерному удивлению Василия и Фёдора, стрелочник с разъезда перед мостом. Полукровка Николай Лань, сын китайца и русской. Он хорошо говорил по-русски и рассказал, что творится на станции Анъанси.

Боксёров на станции нет – она занята правительственными войсками. Цзянь-цзюнь Шоу Шань запретил разрушать станции и дорогу. Она понадобится, сказал губернатор, когда императорские дивизии начнут «прыжок тигра» – наступление на Владивосток. Русский персонал в полном составе под защитой Охранной стражи покинул станцию. Губернатор требовал оставить имущество, однако русские наотрез отказались, и Шоу Шань почему-то отступил.

Главное – стрелки выставлены на сквозной проход, изменить их установку вряд ли кому получится: на станции не осталось специалистов. Дорога до Хурхары не повреждена, боксёров не видно.

– С погрузкой мы закончили, – доложил Дмитрий Вагранов. – Имущество в двух товарных вагонах, гражданский народ – в пассажирском, лошади и казаки в четырёх теплушках, паровозы под парами. Один в голове, другой в хвосте состава.

– Ну что, Фёдор Кузьмич, – обратился Василий к Саяпину, – выступаем?

– Значит, так, – сказал Саяпин. – Вахмистр, вы со своими стражниками охраняете товарные. Лучше всего расположиться на крышах. Вопросы есть? Вопросов нет. Выполняйте. – Вахмистр козырнул и исчез. Фёдор повернулся к подхорунжему: – Прохор, отряди пять наших бойцов на охрану заднего паровоза, старшего назначь сам. Потом с Дмитрием Иванычем вооружи тех в пассажирском вагоне, кто способен держать ружьё. Пулемёт поставь на крышу первой теплушки. За него ляжешь сам и возьми в помощники моего Ивана. Дмитрий Иваныч у пассажиров за старшего. Мы с Василием Иванычем будем на первом паровозе. Ильку Паршина я беру вестовым. – Фёдор достал карманные часы, подарок от полка при выходе в запас, щёлкнул крышкой, покрутил, приноравливаясь к свету затухающей вечерней зари. – Сейчас одиннадцать часов пять минут. Через полчаса отправляемся.

– А мы? – неожиданно спросил молчавший в сторонке стрелочник. – Куда мне и Лю Чжэню?

– Вам куда? – вроде как удивился сотник. – Лю пущай идёт в пассажирский, к своим артельным, а вы – со мной на паровоз. Ваши родичи где? В Цицикаре? В этом… Анъанси?

– На разъезде, – вздохнул Лань, опустив голову. – Жена, дети…

– М-да, проблема, – сказал Вагранов.

Фёдор думал недолго.

– Сколько понадобится времени, чтобы им собраться?

– Не знаю. Хозяйство же… дети, жена…

– Сколько детей? – спросил Вагранов. – А-а, впрочем, всё равно. Нельзя оставлять. боксёры не пожалеют ни детей, ни женщин. Придётся остановиться.

– Вы… вы остановите поезд ради моих детей?! – поразился Лань.

– А как же иначе? – удивился Фёдор. – Это ж дети!

– О-о, господа! – Из глаз Ланя брызнули слёзы. – Я вам так благодарен… так благодарен!

– Вот что, господин Лань, – деловито сказал Саяпин. – Есть запас, двадцать пять минут до отправления. Я вам дам казака, и вы на дрезине будете к разъезду раньше нас. Успейте собраться, а мы вас подхватим.

Фёдор и Лань ушли. Следом поспешил и Лю Чжэнь.

Василий Вагранов проводил их долгим взглядом. Невольно подумал: Дмитрий называет казаков царскими сатрапами, сторожевыми псами самодержавия! А у этого сотника при словах о детях голос меняется, мягчеет, что ли. Сразу понятно: добрый человек. И ни разу никому не «тыкнул», даже своим. И – «господин Лань», «господин Лю», надо же!

…Когда поезд, снизив ход, подошёл к разъезду, семья Лань в полном составе, в сопровождении казака Ермакова, ждала на пятачке возле домика стрелочника. Из пассажирского вагона выскочили несколько человек, быстро забросили на ступеньки детей и жену, маленькую тонкую китаянку, следом несколько узлов, подсадили Ланя с Ермаковым и запрыгнули сами.

На всё про всё ушло не более минуты, поезду не пришлось останавливаться. Он тут же набрал ход и к мосту через Нэньцзян уже мчался на всех парах. Впереди разливалась оранжево-красным озером, набирала силу утренняя заря, освещая призрачным светом плоские крыши окраины Анъанси.

Людей не было: видимо, ещё не проснулись. А может быть, просто боялись боксёров и не выходили за пределы своих сыхэюаней – так китайцы называли группу соседствующих дворов, огороженных одной стеной.

Впереди показались станционные постройки, и оттуда долетели звуки непрерывно трезвонящего колокола.

Тревога!

– Будут останавливать, – сказал Лань Василию Вагранову и Фёдору Саяпину. Они втроём стояли на передней площадке паровоза. Четвёртый, Илька Паршин, был позади, на опоясывающей всю длину паровозного котла металлической дорожке с ограждением: вестовому полагалось быть рядом, на подхвате.

– Илька, – позвал Фёдор, и казачок очутился рядом. – Беги к Прохору, скажи быть наготове. Огонь из пулемёта открывать, только ежели полезут под колёса.

– Никого не жалеть, – добавил Василий.

Саяпин хмыкнул:

– Прохор китайцев жалеть не будет. Контрабандисты его мать убили, когда он ещё малой был. Как инжиган.

– Инжиган?!

– Ну козлёнок-перволеток. На Амуре их так зовут.

Илька не стал дожидаться конца разговора. Он промчался вдоль котла, пролез на тендер с дровами для топки паровоза и перепрыгнул на крышу первого вагона. Там стоял укреплённый на треножнике пулемёт «максим», за которым сидел на седле подхорунжий Трофимов. Рядом стоял ящик с патронной лентой и на втором седле восседал Иван, очень гордый тем, что ему доверили быть помощником стрелка-пулемётчика.

Илька передал приказ командира. Подхорунжий кивнул и поводил стволом пулемёта из стороны в сторону, проверяя лёгкость хода. Иван поддержал ленту, чтобы не перекосило.

Илька завистливо вздохнул: он ведь тоже на одной из стоянок отряда учился стрелять из пулемёта и мог бы быть сейчас на месте Ивана.

Иван заметил и сказал:

– Давай, давай, кандыбай отсюдова. Командир, поди, заждался.

– Ну ты не больно-то иванись. Держись за стойку, чтоб не сдуло.