Летай, чтобы выжить

Летай, чтобы выжить

Глава 1

Он приехал к нашему подъезду около девяти часов утра, этот жилистый паренек с безобразной фиолетовой челкой. Кажется, паренька звали Ильей.

Красный четырехсоткубовый Кавасаки под задницей Ильи злобно рокотал мотором, и тогда меня впервые за день кольнула зависть. Я себе такой мотоцикл позволить не мог. Впрочем, себе я никакой мотоцикл не мог позволить. Школьнику редко удается нормально подзаработать, а я только закончил свой одиннадцатый класс.

Сидя на лавочке, я наблюдал за тем, как Илья припарковал Кавасаки на крохотном пятачке, куда раньше с трудом влезала лишь побитая ржавчиной и временем «Жучка» Семеныча. Я смотрел, как Илья женским движением смахнул со лба челку. Я слушал, как к нему обратилась бдительная Марина Савельевна, которая гуляла с годовалым внуком: спросила, кто он и зачем здесь.

Во время разговора Илья улыбался и разговаривал вежливо, весь такой приторно-правильный, похожий на рыцаря из какого-нибудь женского романа.

«Я к Кате Пименовой, я ее парень. Хочу позвать ее покататься по городу, — сказал Илья. — Да, права у меня есть, на днях восемнадцать исполнилось, и получил. Не беспокойтесь, водить я тоже умею.»

Я не любил людей, которые хвастались при любом удобном случае, а от Ильи хвастовством так и перло. Дорогой и новый мотоцикл, самодовольное «права у меня есть», «водить я тоже умею». Если бы он жил в нашем районе, его бы быстро научили скромности.

Тропинка от «парковки» до подъезда, возле которого я сидел — прямая, и я ни на мгновение не упускал из виду Илью, пока тот шел. Я успел рассмотреть и кольцо в ухе паренька (зачем оно там? В первой же серьезной драке кто-нибудь вцепится и разорвет ухо) и пухлость кошелька, выпирающего через карман джинсов. Это в наше-то время, когда все перешли на карты? Наверняка ради понтов его носит, и наверняка кошелек до безобразия набит пятитысячными, чтобы производить впечатление на девушек.

Рассмотрел и сбитые костяшки пальцев — похоже, пареньку иногда приходится защищать свою челку. И судя по отсутствию синяков на самодовольной роже, драться он умеет. Не страшно, я умею тоже.

— Сам сработаешь, Артур? — тихо спрашивает сидящий рядом друг. Ответить не успеваю: Илья уже рядом, и я встаю, перегораживая ему дорогу.

— Ты куда так спешишь, парниш? Ну-ка, давай, погоди, постой. Раньше тебя я тут не видел. С какого района и что здесь забыл?

Паренек растерялся, перевел взгляд с меня на Олега, который тоже поднялся с облупленной скамейки.

— С центра, — неуверенно ответил он. — К Кате.

— О, я знаю, что люди из центра считают, будто у нас плохой район, — говорит Олег. — Я слышал, они говорят, тут даже днем могут отобрать деньги, пакет с продуктами или даже разбить лицо.

— И почему они продолжают сюда ездить? — спрашиваю я, не отводя взгляда от лица Ильи.

— Думаю, им нравится. Они считают, что острые ощущения делают жизнь ярче.

— Прошу вас воздержаться от необдуманных действий, — твердо и вежливо ответил парень. Это меня окончательно взбесило. Слишком правильный паренек, этот Илья. Слишком чистая вежливость, чтобы быть настоящей.

— Сколько часов тебе пришлось провести перед вебкамерой, засовывая себе в задницу бутылку из-под шампуня, чтобы купить на донаты от благодарных зрителей свой Кавасаки? — не столь вежливо поинтересовался я.

Паренек побледнел и сжал кулаки. Я гнусно ухмыльнулся.

— Наверняка зарабатывать деньги мама научила, да?

Кулак рванулся вперед, мазнув меня по губе — едва уклонился. Прежде, чем он ударил снова, я шагнул вперед, обхватывая его локтем за шею. Тот цепляется за одежду и вслепую машет кулаками.

Моя рука скользит вперед быстрее, чем змея. Указательный и средний пальцы выуживают из кармана Ильи кошелек. Легкое движение кисти, и добыча летит в клумбу.

— Да отцепись ты уже от меня! — отталкиваю я паренька. Тот мельче и слабее меня, так что толчок откидывает его к подъездной двери. — К Кате так к Кате. Чё до меня-то полез⁈

Тот смотрит на меня бешеным взглядом, но снова не кидается. Разворачивается, касается домофона магнитным ключом и уходит.

— Шустро Катюха ему ключ сделала, — хмыкнул Олег.

Я не отвечаю, касаясь пальцем ссадины на губе. На пальце остается кровь.

На нас никто не смотрит — старушка с ребенком ушли в соседний двор либо увидев драку, либо даже раньше, чем Илья на меня кинулся. Из окон подъезда нас не увидишь — стоим под самым козырьком. От взглядов из соседнего дома защищает крона могучего тополя.

Поднимаю кошелек, провожу ревизию.

— Стоило оно того? — тянет ладонь Олег. — Проиграть какому-то додику с фиолетовыми волосами.

Вручаю ему тысячу. Еще пять отойдут Кате, и вот мой заработок — одиннадцать. С предыдущими честно заработанными деньгами хватит, чтобы снять квартиру и наконец съехать от ненавидящей меня мачехи.

Я снова коснулся губы. Все еще кровит, и во рту солоно. Хорошо, зуб не шатается.

— Я не считаю, что семнадцать тысяч за ссадину — это проигрыш. Считай, будто мне заплатили за слитый бой.

— Не думал стать щипачом на постоянной основе? — снова предлагает Олег. — У тебя талант.

Я видел людей, которые занимались «этим» на постоянной основе. Правда, в конце-концов все они уезжали в зарешеченном ПАЗике в СИЗО.

Кошелек с картой и правами кладу рядом с мусоркой. Трогаю скулу — та тоже болит. И когда достать успел?

— Не хочу заниматься этим постоянно… Ладно, пойду пока домой, приведу себя в порядок.

На то, чтобы обработать губу хлоргексидином и жирной антибактериальной мазью, ушло минут пять. Скула вроде не опухла, хотя при надавливании пальцем пульсировала болью. Ну и ладно.

Ухожу в свою комнату, падаю на кровать.

Значит, с квартирой решено — хватит снять какую-нибудь однушку, если кто-то все еще сдает без залога. Но придется зарабатывать на второй месяц проживания, на еду и одежду. Устроиться в мастерской, или поискать работу получше?

Мои размышления прервала открывшаяся дверь комнаты. На пороге стояла мачеха — лохматая женщина сорока трех лет, в потрепанном старом халате, доходящем до коленей. Я был бы рад, если бы халат доходил до пола и укрывал худые ноги с выпирающими узловатыми венами.

Новая жена отца ненавидела меня лютой ненавистью. Не шучу, ее действительно едва ли не дрожь била в моем присутствии. Думаю, не в первую очередь потому, что ребенка у нее с отцом завести не вышло, а я у него был, и моих родов она отменить не могла. Спорю на сотню, что и сейчас мачеха найдет, к чему прикопаться.

— Хоть бы в комнате убрался, позорище, — привычно процедила она. А потом пригляделась. — Ля! Уже где-то подраться успел⁈

Я всегда был позорищем в ее глазах. Я слушал позорную музыку, мои вкусы в одежде были недостаточно хорошими, а порядок в комнате был недостаточно порядочным. Серьезно — все вещи на своих местах, пыли нет. Чего еще ей нужно?

Такое ощущение, что мачеха всегда рядом, чтобы запомнить мои ошибки. Стоит зазвенеть тарелкой о тарелку, или не дай бог — разбить что-то, и эта женщина уже в шаге от тебя: нависает над тобой, орет чтобы был аккуратнее. Или заводится сильнее — кричит, что я всего лишь паразит, который высасывает из нее деньги, нервы и душу, а когда слов не хватает, под руку идет ремень отца, скрученное мокрое полотенце, шнур от мультиварки и десятки других вещей, весьма удобных для избиения подростков. Такое отношение продолжалось до семнадцати лет, но потом я взбесился и отобрал у нее шнур, содрав кожу с ее ладони, вокруг которой она этот шнур и обмотала. Больше она меня бить не пыталась.

Единственное, что мне в этой ситуации нравится — что сестра не оказалась на моем месте, а осталась при разводе с матерью. Но иногда я даю слабину, и возникает желание хотя бы на неделю поменяться с ней ролями и жизнями.

Школа была моим оазисом спокойствия, но завтра я пройдусь по родным коридорам в последний раз, сдам экзамен, а потом будет целое лето, полное поисков работы и самой работы.

В первую очередь нужно снять квартиру или хотя бы комнату, где буду жить во время учебы, и наконец вздохнуть спокойно. Куда важнее, что когда я буду на работе, меня не будет здесь. За это я обожаю лето — можно пропасть где угодно, хоть на весь день.

— Хоть бы с девочками погулял, — опять выдала она по инерции.

Иногда у меня возникало ощущение, что мачеха: скрипт, цель которого не дать мне спокойно жить. Сыплет заученными и заевшими фразами, не вкладывая в них никакого смысла.

Но следующая фраза разбила это ощущение. Пластинка матери сменилась другой.

— Слушай, я чего зашла. Семеныча из третьей квартиры звонил. У него племянник есть, которому мотоцикл подарили, Судзуку. Только он куда-то врезался, и мотоцикл стал плохо работать — какой-то дребезг появился, что ли. Я так и не поняла, что случилось с мотоциклом, но Семеныч говорит, что готов за решение проблемы отдать пятнадцать тысяч. Десять тебе, пятерку мне. Ты как?

Я помню Семеныча. Год назад этот мужик решил разгрести свой сарай, который называл гаражом, и среди прочего хлама вывез мотоцикл Минск. Красное советское чудо техники пылилось в сарае Семеныча кучу лет. Возможно, оно появилось там задолго до моего рождения. Так как у дядьки Семеныча руки росли из задницы, мотоцикл с ключами в замке зажигания отправился на свалку, откуда я с Олегом его вернули.

У меня были карманные деньги, накопленные с шабашек в автомастерской. На них я купил новую цепь, с помощью Олега почистил карбюратор, поменял камеры. Разобрал, почистил, смазал, собрал.

На починку железного коня ушло две недели — пришлось отшкрябывать ржавчину с деталей, красить, и все это под присмотром Семеныча. И вот, когда наступил он, день икс, канистра бензина уже была разбавлена маслом, а мы — эмоционально готовы откатать все десять литров в первый же день. Мы нарезали круги сначала по двору, потом, осмелев, по пыльным грунтовым дорогам: счастливые и беззаботные. Подсчитывали, сколько теперь стоит мотоцикл, и можно ли продать его и купить уже два раздолбленных, чтобы починить их и ездить вместе уже на своих, личных.

Мы сожгли весь бензин и приехали к дому поздним вечером. Счастливый и довольный, поднялся в квартиру и увидел Семеныча, ждущего меня за столом. Пожилой хрен пробурчал «молодцы», забрал с помощью мачехи ключ и загнал мотоцикл обратно в свой сарай. А отец, вернувшись под полночь с работы, еще пожурил, что мы могли разбиться, и вообще на мотоцикле без прав гонять нельзя.

Тогда-то я понял, что быть честным — невыгодно, а вот быть хитрым и скользким, как Семеныч — вполне. Тогда-то я и начал тренироваться таскать бумажники. Правда, применял свой талант всего трижды, если не считать моментов во время прогулки своей компанией, когда я то и дело отдаю друзьям их ключи и телефоны.

Так вот, о Семеныче. Что было потом с железным конем, не знаю — либо до сих пор там стоит, либо уже кому-то продан. Да и не важно — дел я с этим жадным говном иметь не буду. Если бы он хоть тысяч пять дал нам за работу, мы были бы в маленьком плюсе и такой несправедливости не чувствовали.

— Не хочу.

— Послушай, это деньги! — взвинченно начала мачеха. — Тебе разве не нужны деньги? Конечно нужны! Я знаю, ты спишь и видишь тот день, когда съедешь отсюда. Или ты боишься, что я тебя обману?

Денег у меня сегодня стало чуть больше, так что нужны они чуть меньше. Тем более, я не верю в щедрость Семеныча.

А вот насчет честности мачехи ничего не могу сказать. Как бы она себя не вела, какими бы ни были наши отношения, но деньги, оставленные в моей комнате как на виду, так и в бумажнике в шкафу, ни разу не пропадали и даже не передвигались. Я мог спокойно хранить заработанное без боязни, что проспонсирую ее алкоголизм. Минусами мачехи можно исписать целый лист, но в вещах она не рылась и денег не брала. Возможно, что не от честности, просто ждала удобного случая и не рисковала красть по мелочам.

Другое дело, что Семеныч может надуть мачеху и ничего не заплатить. И та будет требовать не слишком настойчиво — ей ведь достанется пятерка, а мне, ненавистному, целая десятка.

— Завтра у меня экзамен по математике, — обрываю я мачеху. — Давай поговорим о мотоцикле после него. Пока узнай, какая марка, и что именно у него барахлит.

— А самому узнать что, лень давит?

— Эк-за-ме-ен, — тяну я. — К тому же, на кону твоя пятерка.

Мачеха тихо выругалась и вышла, хлопнув дверью. Вернулась буквально через полчаса, когда я заправил кровать, посмотрел пару видео и более-менее пришел в себя.

— Мотоцикл внизу, ждет тебя. Вот ключи, — и тянет мне ключи от Сузуки. — Сам разбирайся, что там с ним.

Прикинув, что можно за сегодня еще немного заработать, я написал Олегу, чтобы выходил, и спустился вниз. Прежде, чем выйти, я внимательно осмотрел из окна подъезда пустой дворик без всяких следов Кавасаки — значит, Илья уже уехал.

Сузуки выглядел прилично, если не считать помятого крыла и несколько царапин. В нашем дворе такой мотоцикл выглядел столь же неуместным, как и Илья.

— Новенький, — с завистью протянул Олег. — Говоришь, он на ходу?

— Давай проверим. Не будем же мы его до мастерской толкать.

Олег разбирался в байках лучше меня, потому что у его брата была небольшая мастерская и несколько своих мотоциклов. Мастерская располагалась в паре километров от нашей облупившейся девятиэтажки.

Мы сели на мотоцикл. Я, как обладатель ключа, сел спереди. Пока ехали, желания и возможности разговаривать не было, а когда завели мотоцикл в пустующую мастерскую, и начали разбирать, Олег поделился новостью:

— Стас Холов уснул. Родственники на дачу уехали, вернулись, а он не просыпается.

Я хмыкнул.

За последнюю неделю появилась странная болезнь — люди не просыпались по утрам, и никакими способами не выходило их разбудить. Случаи доходили до десятков. В школе после последнего экзамена даже провели линейку, на которой собрали нас и проинструктировали, что делать, если ты или кто-то из твоего окружения плохо себя чувствует или выглядит уставшим и сонным. Ничего нового кроме «обеспечьте приток свежего воздуха» и «вызовите скорую» мы не узнали. Похоже, руководству школы передали приказ — проинструктировать нас, но не уточнили, от чем именно.

Врачи только руками разводили: раньше этой болезни не было, и как лечить от нее, никто не знал.

Интересно, что неведомая болезнь бушевала только в нашем Красноярске.

— Стас — это тот паренек с параллельного класса? — почесал я затылок. — Он же всегда был тощим, бледным и каким-то болезненным. Неудивительно, что новая болезнь подкосила его.

— Кстати говоря, тут ты не прав, — покачал головой Олег. — Может, раньше он и был тощим, но когда мы с ним сели в одном кабинете на экзамене по русскому, он выглядел куда крепче, чем раньше, да и в плечах раздался, будто его родители круглые сутки протеиновыми коктейлями отпаивали.

— Думаешь, есть связь между Стасом и тем видео с нашего спортзала, где какой-то задохлик двести килограмм от груди выжимает?

— Все может быть, — пожал плечами друг. — Странно это все.

Конечно странно. Кто-то из наших одноклассников клялся, что знает этого задохлика, и что тот тоже из Красноярска. Не слишком ли много диковинок для одного города?

Дальше мы с Олегом не разговаривали — работали, отлучившись лишь на обед.

— А подойдет? — в очередной раз спросил я, когда мы поменяли двигатель Сузуки на слабенький и закрепили все, как нужно.

— Да нормально будет, — отмахнулся Олег. — Немного поездит, а потом пусть еще докажут, что это мы запчасти поменяли. Это если на Яву какую-нибудь ставить двигатель от Кавасаки, то будет летать и парить, пока рама на ходу не навернется. А на меньшую кубатуру даже полезнее будет — в следующий раз обойдется без аварий. Считай, для его же блага стараемся.

— Ага. А сколько выручим?

— Тысяч двенадцать, наверное. Надо, чтобы брат посмотрел на двигатель, и сказал, я в ценах не шарю. А что, сильно деньги нужны?

— Нужны. Но этот мотоцикл я и бесплатно «отремонтировал» бы.

Смеемся.

Мы выпрямили крыло мотоцикла, нашли причину нехорошего шума — на выхлопной трубе на высоких оборотах сильно вибрировала термозащитная накладка. Поломку мы исправили за пять минут.

— Можно сказать, как новенький, — хлопнул я по сидению.

Дальше мы занялись старой жучкой, на которую до этого убили уже месяца два, но до ума еще не довели. Жучка досталась Олегу от брата, который точно не отберет ее обратно, так что машину, когда мы ее наладим, можно будет назвать нашей.

Вечером «обновленный» Сузуки довез нас до дома без проблем, хотя ехал чуть медленнее и ревел чуть громче. Зато без дребезжания — все, как заказывали.

Попрощавшись с Олегом у подъезда, потопал по лестнице, насвистывая веселую мелодию. Дома вручил мачехе ключи, пропустил мимо ушей бормотание о том, что я «наконец поднялся и что-то сделал», умылся и лег спать.

Вот чего я точно не ожидал, что проснусь минуту спустя от боли во всем теле. А оглядевшись, пойму, что нахожусь не в кровати и даже не в квартире.

Глава 2