Помоги проекту - поделись книгой:
— На самом деле это была идея Сильтана, — признался он неожиданно, и кончики его ушей забавно порозовели, почти в цвет рубахи: каким-то образом он снова оделся в один тон с моим нарядом. — Сильтан сказал, ты хотела пойти на ярмарку, и предложил мне сводить тебя, чтобы «привнести в твою жизнь хоть что-то увлекательное, кроме редких встреч с ним». А поскольку воля драгоценной госпожи всегда должна исполняться, я подумал…
Я решила тактично не сообщать Солу, что Сильтан подлый обманщик, и никакое желание пойти на Эсбат я никогда не изъявляла. Повезло, что он отказался идти с нами на праздник в самый последний момент! Поэтому я только улыбнулась, польщенная чуткостью Сола и его желанием подарить мне несколько часов той счастливой и спокойной жизни, которую мы надеялись обрести, покончив с Красным туманом. Ради этого Солярис был даже готов прислушаться к совету старшего брата, которого величал не иначе, как «змеем».
— Спасибо, это очень мило с твоей стороны, — улыбнулась я и перехватила его пальцы первой, раз сам сделать это он никак не решался: едва касался и сразу одергивался, убегая на несколько шагов вперед. — Пожалуй, сегодня ты даже удостоишься танца со своей госпожой.
Солярис сжал мои пальцы в ответ — нежно, коротко, чтобы не оцарапать тонкую кожу когтями.
— Надо же, на словах вроде благодаришь, а на деле наказываешь.
Я усмехнулась и пожала плечами. Танца со мной Солярису и впрямь сегодня было не избежать, ведь такая дивная музыка лилась из Столицы рекой! На улочках, средь телег резчиков, торгующих масками, и прилавков вёльв, распродающих букетики заговоренной вербены, вовсю играли барды и менестрели. Из-за толп ряженых здесь было не протолкнуться: всюду мелькали костюмы из соломы, короны из березовых ветвей, чумазые лица в сосновом дегте, скипидарный запах которого, по преданиям, отпугивал Дикого и прирученные им бедствия: Потоп, Хворь и Голод. У некоторых из макушек торчали собачьи уши, а у других болтались коровьи хвосты, пришитые к штанам. Незамужние девы в этот священный день чаще всего наряжались кроликами Невесты, облепляя шеи и плечи тополиным пухом или цветками хлопка, как мехом. Совершеннолетние юноши же становились лисами и в течение ночи охотились за кроличьими девами, а порой даже дрались за них, точно и впрямь одичали. Немудрено, что Сильтан принял жителей Столицы за нечисть! Все эти атрибуты и впрямь превращали горожан в
Ровно на девять дней весь город превращался в неметон под открытым небом, где вместо молитв и песнопений водили хороводы и вкушали разные яства. Так, каждый совершеннолетний житель Столицы, желающий принять участие в гуляниях, должен был принести к общему столу минимум один пивной кувшин и глиняный чан, где мог томиться молодой картофель с только поспевшим редисом или жаркое из петуха. Их запахи, перечные и соленые, мешались в воздухе с пряностью темного эля и сладостью топленого молока.
— Это что, королева Рубин?
Лишь благодаря всеобщей суматохе и тому, сколь много лиц приобрели вокруг нечеловеческие черты, нам семерым почти удалось добраться до священного тиса незамеченными. Пока закаленные мужи мерились удалью на лугах за дозорными башнями, старцы попивали зерновой спирт из ритонов, а дети играли с шелковыми лентами и грызли булочки с шафраном, там, под тисом, плясала молодежь. Они исполняли Рогатый танец — одиночное кружение с шестами, увенчанными кукольными головами оленей, что были им партнерами. Единение человеческого и животного, смертного и бессмертного, земного и божественного.
Момент, когда же нас всех заметят, был лишь вопросом времени.
— Королева?.. Быть того не может! Сейчас же война идет, какое ей дело до пирушки простолюдинной.
— Говорю тебе, это она. Посмотри, кто рядом с ней!
— Это же королевский зверь…
— А кто это еще с ними?
— Может, высокородные господа какие пожаловали? Новые ярлы?
— Да нет же, это драконы! Драконы!
Не обращая внимание на побежавший шепоток, я продолжала идти по улицам, будто не замечала, как стремительно редеет и расступается вокруг толпа. Старцы неохотно оторвались от своих ритонов, дети — от шелковых лент и булочек, а лисьи юноши от развевающихся юбок кроличьих девиц. Все смотрели на нас, вытаращив глаза, и мне не оставалось ничего, кроме как смотреть на них в ответ и невозмутимо улыбаться. Казалось, все празднество застыло, и только музыка продолжала жить своей собственной жизнью.
Нос у Мелихор задергался, как у зверька, когда она, вытянув шею, попыталась принюхаться к накрытым столам, где лежали большие ломти хлеба — они использовались вместо тарелок и тоже потом съедались. Кочевник жадно опустошал бурдюк, которым уже успел разжиться где-то по дороге, не обращая внимания на Тесею, тянущую их с Гектором к беззубой торговке любовными амулетами. Последний бросал на Матти жалобные взгляды, но та упорно делала вид, что ничего не замечает, слишком увлеченная красотами вокруг.
— Не отходи далеко, — шепнул мне Солярис, как всегда напряженный в обществе других людей. Он недоверчиво всматривался в лица прохожих, и то, что они не выглядели человеческими, будто угнетало его лишь больше. Пальцы так сильно сдавили мои, что оставили на них бледные выемки от когтей.
Настороженные, мы остановились на краю главной площади, в центре которой, как в сердце каждого поселения, цвело священное древо. Это было идеальное место, чтобы наконец поприветствовать свой народ. В конце концов, они все видели меня впервые в жизни. Следовало сказать хоть что-то, чтобы разбить оковы той растерянности, с которой на меня взирали сотни людских глаз.
Но затем они все вдруг закрылись. Люди начали кланяться.
— Драгоценная госпожа!
Чей-то крик, поднявший за собой и другие голоса, поразил меня и застал врасплох. Я думала, толпа пребывает в ужасе от моего появления, как от дочери тирана, залившего весь континент кровью, но ошиблась — толпа благоговела. И стоило людям поверить, что это и вправду я, как все вокруг снова пришло в движение. Солярис порывисто вцепился мне под локоть, готовый бежать, но люди схватились вовсе не за копья и вилы — они схватились за цветочные венки и украшения из оленьих рогов. Уже в следующую секунду те оказались у меня на голове, и на нос посыпалась пыльца медуницы.
— Да хранит вас поцелуй Кроличьей Невесты, драгоценная госпожа!
— Попробуйте наш слоеный пирог с вишней, госпожа!
— Какую песнь бардам спеть в вашу честь, госпожа?
В большинстве туатов, только заслышав имя Оникса, крестьяне добавляли «Кровавый король!», начинали плеваться и вспоминали Дикого. Но туат Дейрдре был моим домом — здесь мой род славили, как свой собственный. Туат был особенным, под стать королеве, основавшей его. Край людей верных, необузданных нравом, почитающих богов и те дары, что они им ниспослали. Такие же дети Великой королевы, как и я, пусть и по духу, а не по крови. Храбрые китобои, искусные кузнецы, мудрые вёльвы и могучие хускарлы — все они были здесь, тянули ко мне руки, салютовали и пели, приняв меня на своем торжестве со всем радушием.
Я улыбнулась, но улыбка эта быстро померкла от осознания, сколь велика моя ответственность перед всеми этими людьми. Возможно, к ним подбиралась очередная напасть, а я даже не знала, как защитить их от нее.
Каждый, мимо кого я проходила, пытался вручить мне свой дар, будь то спелое яблоко или корзинка полевых цветов, которые обычно приносили в дар высоким кострам на закате, вымаливая у богов богатый урожай. В конце концов их у меня накопилось так много, что все посыпалось из рук, и большую часть пришлось отдать хускарлам. Разодетые лисами юноши зубоскалили, толкались, чтобы подобраться поближе, кроличьи девы перешептывались, обсуждая мой наряд и прическу, а перемазанные в карамели и жимолости дети тянули меня за юбку. Где-то слышалось не то изумленное, не то завороженное «Костяная принцесса!». Моя изувеченная рука и впрямь ничуть не пугала их, а только интриговала. Мелихор с Солом юркая ребятня тоже обступила полукругом и принялась беззастенчиво трогать, разглядывать.
— Кыш! — буркнул на них Солярис и ускорил шаг, пытаясь вывести нас из липнущей толпы.
— Как много детенышей! Хотите, чтобы я порычала? А если укушу? — ворковала тем временем Мелихор за нашими спинами. Когда я обернулась спустя минуту, то уже не смогла найти ее: ряды людей, желающих поглазеть на женщину-дракона, сомкнулись, окончательно разделив нас.
Надеясь, что жители Столицы все-таки потеплели к драконам после того, как один из них помог победить их королеве Красный туман, я вверила себя Солярису и слепо пошла за ним. Там же, где мы оставили Мелихор, остались и Кочевник с Тесеей, которая уже нацепила на лицо выкрашенную в голубой цвет волчью маску и забралась к нему на шею, чтобы хорошенько разглядеть праздничное убранство. Лишь Гектор и Матти последовали за нами, но тоже потерялись где-то по пути — скорее всего, в потоке танцующих, который захлестывал площадь волнами и прибирал к себе все, что встречал.
В конце нам с Солярисом удалось прорваться к помосту с винными бочками за углом той самой обветшалой таверны, возле которой меня однажды похитили. Хускарлы тут же рассосредоточились по округе, отгоняя зевак и чересчур настырных горожан, и мы наконец-то смогли перевести дух и как следует оглядеться.
От количества ряженых, пестрых шатров и развлечений у меня разбегались глаза: такого раздолья ни в одном королевском замке не сыщешь! Пускай здесь не было золотых кубков, дорогих гранатовых вин и идеально чистого убранства — зато была свобода. Та самая, которую я впервые познала в Сердце. Играй, танцуй, ешь и пей вдоволь, ввязывайся в драки, раскрашивай лицо, надевай звериный мех вместо одежды и прыгай через пламя, как через границу Междумирья — словом, веселись от души, и никто слова тебе не скажет, даже если ты королева Круга.
— Ах, змея… — зашипел Солярис вдруг, и я недоуменно проследила за его взглядом, обращенным куда-то в толпу. — Сказал ведь, что не хочет идти на праздник! Но, похоже, идти он не хотел именно с нами.
В отличие от меня Сильтан, разгуливающий прямо по центру города, не считал нужным избегать зависти и повышенного внимания. Даже среди ряженых он выделялся, усыпанный алмазами от ворота до золотого ремня, обхватывающего изящную талию под ребрами. В золотых волосах терялась такая же золотая диадема с треугольными подвесками на висках. Стайка кроличьих девиц, очарованных Сильтаном и хихикающих в свои деревянные маски, не отставала от него ни на шаг. Он прекрасно знал об этом, потому и улыбался так широко. Чем дальше он шел, тем больше воздыхательниц собирал. А вместе с тем наверняка и новых врагов.
— Дикий с ним! — отмахнулся Солярис раньше, чем я успела завести разговор об этом. — Мне больше интересно, что они делают?
Он указал кивком на другую сторону площади, где та плавно перетекала в улицу ярмарки, куда съезжались фермеры и странствующие торговцы. Там, между скамьями, кружилась компания девушек и юношей с завязанными глазами. Сталкиваясь друг с другом, они образовывали пары… И целовались. Однако стоило зазвенеть колокольчику в руках одной из дев, как те мгновенно отпрыгивали друг от друга, сбрасывали повязки и разбегались по скамьям, смеясь.
От этого зрелища даже у меня загорелись щеки. Неловко прочистив горло, я пояснила:
— Это игра такая, закотомки.
— И в чем их смысл?
— Ни в чем. Просто перецеловываешь всех, кого захочешь, а как надоест — выходишь. Признаться честно, я и не думала, что в закотомки до сих пор играют… Эта старая забава родом из Талиесина. Там такое любят.
— Неудивительно. Талиесинцы только на всякие дурости и горазды, — произнес Солярис презрительно, отворачиваясь, и я снова притворилась, будто не заметила, как у него покраснели уши. — А там что?
Похоже, несмотря на свою страсть к чтению, Солярис многое упустил из культуры Круга. Я снова посмотрела туда же, куда и он. Неподалеку от столов, заставленных фигурами хнефатафла[18], за которым играли старцы, стояла заздравная чаша — высокий и глубокий чан, похожий на деревянную бочку, наполненную до краев густой смесью эля, вина, сахара, пряных специй и сырых желтков. Там же плавали печеные яблоки, которые любой желающий мог попробовать ухватить зубами, сунув в чашу голову. Одно такое яблоко сулило поймавшему крепкое здоровье на весь грядущий год, потому остатки смеси никогда не выливали — после Эсбата ими удобряли корни деревьев, дабы те были щедры и плодоносны во время страды[19].
Чуть дальше, где горел высокий костер из сложенных пирамидой тисовых поленьев, стоял Яблоневый человек — фигура из сплетенных хворостин, зеленая, как еще одно древо, и увешанная яблоками с головы до ног точно бусами. Помощник Кроличьей Невесты, Яблоневый человек оберегал сады, защищая их от насекомых и парши.
За то время, что мы с Солом отдыхали на помосте и я рассказывала ему обо всем, на что он указывал пальцем, всеобщее воодушевление немного поутихло. Заметив это, я резко замолчала и дернула Соляриса за рукав, дабы он помог мне спуститься. В этот момент лицо его, сияющее от моих историй, опять помрачнело. Похоже, он наивно верил, будто в свой первый летний Эсбат я захочу просто стоять, болтать и глазеть по сторонам, а не участвовать.
— Покупайте маски, господа! Двух одинаковых масок во всем мире не сыщите!
Крепко вцепившись в Сола, чтобы он не посмел удрать, я потащила его к телеге резчика, где на шестах с крючками красовались животные маски разных цветов и размеров.
— Думаешь, в них нас не узнают? — хмыкнул Сол и красноречиво оттянул сначала прядь своих жемчужных волос, а затем моих, рубиновых. Я ойкнула, шлепнув его по руке — едва косу не расплел своими когтями!
— Узнают, конечно.
— Тогда для чего они нам?
— Для веселья. Знаешь, чего у меня, принцессы, только не было в детстве… Но вот маски — никогда.
— Берите любую, какую пожелаете, госпожа! — встрепенулся резчик, сделав приглашающий жест рукой. — Хоть и учат, что в Эсбаты нужно чествовать всех богов одинаково, но все мы знаем: лето — пора Кроличьей Невесты! Потому маски кроликов самые популярные. Вот вам, госпожа, определенно пойдет розовая или красная…
— Только не красная! — тут же передернулась я.
— Значит, розовая. Я как раз приберег несколько удивительных экземпляров на особый случай…
— А что эти? — Заметив, что кроличьих масок на крючках и впрямь почти не осталось, я ткнула пальцем в соседний шест — тот был увешен масками драконьими, да в таком количестве, что гнулся от их веса.
Резчик грустно посмотрел сначала на один шест, затем на другой и тяжело вздохнул.
— Я приехал из Дану. У нас драконьи маски вмиг распродаются, а здесь за все время никто ни одной не взял!
— Интересно, почему, — протянул Сол саркастично и, подойдя к телеге, потянулся к ним.
Сначала он остановился на остромордой и черной, но, поморщившись, отложил ее, — должно быть, она напомнила ему Вельгара, черного дракона, — и взялся за серебряно-костяную, чем-то похожую на его натуральную чешую. Однако немного погодя Солярис отложил и ее. Я с интересом наблюдала за ним, гадая, какую же маску он выберет.
Неожиданно его рука сместилась правее, и Сол улыбнулся. Очевидно, выбор был сделан.
— Ворон? — удивилась я, когда он без слов надел на себя птичью маску — тоже черную, но с резьбой в форме перьев, расписанную желтым узором. Она закрывала лишь верхнюю часть лица, выгодно оттеняя жемчужные волосы и алебастровую кожу. В прорезях для глаз плескалось золото, а длинный клюв напоминал наконечник стрелы. — Что ж, молодцу все к лицу! Теперь мой черед.
Бегло осмотрев маски еще раз, я решила, что Сол прав: пытаться слиться с толпой — гиблая затея. Потому и взяла себе лебединую, белоснежную с легким розовым отливом, как облака по весне.
Оставив на прилавке торговца несколько моих драгоценных заколок вопреки его желанию вручить нам маски бесплатно, мы с Солярисом юркнули в шумную толпу и затерялись в праздновании летнего Эсбата.
Не знаю, сколько именно часов прошло, пока мы испытывали все увеселения, какие только предлагал город на закате: наловили яблок из заздравной чаши (со своими острыми зубами Солярис поймал целых пять!), сыграли партию в хнефатафл (в которую он, конечно же, проиграл мне), обошли все ярмарочные прилавки и попробовали все сласти от засахаренных орехов до вяленой клюквы. Мне даже удалось уговорить Сола принять участие в салках, где, правда, он поймал меня сразу же, стоило мне один раз хлопнуть в ладоши. Дети по-прежнему висли на нас обоих, желая то меня пощупать за костяную руку, то Соляриса — за место, откуда обычно вырастал хвост. Понимая, что отвязаться от них без помощи хускарлов или хитрости не получится, с несколькими из них мы на спор посостязались в прыжке через канат, где я запуталась в подоле своего платья и упала.
Тогда Сол рассмеялся впервые за день. Все эти годы он смеялся до того редко, что каждый раз я задерживала дыхание и замирала, боясь его спугнуть. Но летний Эсбат был ко мне добр: вскоре смех Соляриса стал слышаться все чаще и чаще, и поводы для этого находились самые разные. Например, когда я попробовала местную медовуху и та оказалась настолько крепкой по сравнению с королевским питьем, что вышла у меня через нос; когда Гектор промахнулся в метании подков и случайно зарядил одной из них Мелихор в затылок; когда Тесея заставила Кочевника надеть пышный венок из одуванчиков или когда мы все вместе смотрели на представление скоморохов, пародирующих богов, за что их закидали тухлыми овощами и яйцами.
Страх, который всю прошедшую неделю ощущался как змеиный клубок, стянувшийся в груди, наконец-то ослаб. Несмотря на битвы, что велись прямо сейчас на другом конце моего туата, и несмотря на неизвестную кровожадную напасть, оставляющую за собой трупы, я позволила себе на один вечер забыться.
Но как жаль, что он не мог длиться вечно.
— Ящер! Где ящер⁈ — раздался крик откуда-то из таверны за махровыми ветвями священного тиса. — Я нашел поле для кубба! Я должен победить ящера в кубб! Кто-нибудь видел его?
Вместе с тем у причала Тихой реки, что вела в Изумрудное море и была излюбленным местом для рыбаков, пронзительно заплакал ребенок:
— Моя лошадка сгорела! Она сожгла лошадку!
— Ничего я не сжигала! Я просто чихнула…
Где-то там же, куда на лязг мечей бежал отряд городской стражи, зачиналась потасовка:
— Это моя женщина, дракон! Моя невеста!
— Ох, да неужели? А чего же это твоя невеста сама на шею мне вешается, а? Может, замуж за тебя не хочет?
— Во имя Солнца, они будто сговорились! — простонал Солярис, узнав в первом голосе Кочевника, вспомнившего об их споре; во втором — Мелихор, которая, очевидно, слишком заигралась с местной ребятней и напрочь забыла, что она дракон; а в третьем — Сильтана, который все-таки умудрился нажить себе проблемы. Так вожделенная беззаботность Сола сползла с него, словно вторая чешуя. — Вот поэтому я и не хотел брать их с собой! Знал ведь, что без этого не обойдется. Там, где моя семья, сплошь одни беды! Прости, я не хотел…
— За что ты извиняешься, глупый? Ступай. У нас впереди еще долгая ночь, — мягко приободрила я и неохотно разжала пальцы, впервые за целый вечер выпуская руку Сола из своей. Мы как раз закончили обходить ярмарочные прилавки по второму кругу: Солярис все не оставлял надежды отыскать где-нибудь черничные тарталетки, хоть и знал, что черника зреет лишь к месяцу зверя, а запасы варенья в крестьянских кладовых уже наверняка закончились. — Я найду Матти с Гектором и Тесеей или попытаю удачу в метании подков. К таверне близко подходить не буду, обещаю!
Как и всегда, идея разделяться пришлась Солярису не по нраву, но он прекрасно знал, что другого пути нет. Оставлять Кочевника в городе надолго без присмотра — то же самое, что оставлять голодного медведя рядом с мясной лавкой. А Сильтан, внаглую бранящийся с женихом опороченной девицы, запросто мог породить еще одно народное восстание.
Скрипнув зубами, Сол бегло оглянулся и пересчитал взглядом всех хускарлов, бродящих в толпе. Ради моей безопасности их насчитывалось по десять человек на каждой улице. Напасть на меня у них перед носом было равносильно тому, чтобы добровольно сунуть голову в петлю на виселице.
— Жди меня возле тиса, — велел Солярис. — Скоро я вернусь к тебе.
Больше он ничего не сказал. Только убрал растрепавшиеся волосы с моей лебединой маски, ненадолго задержав пальцы на моем подбородке и сжав его, словно хотел оставить на мне отпечаток, который продержится до его возращения и послужит оберегом. Затем Сол нырнул в течение толпы, и оно само понесло его куда нужно — многим не терпелось посмотреть, кто же так буянит у причала, что слышно даже сквозь мунхарпу и гудение лура.
Именно два этих инструмента вели за собою всю музыку летнего Эсбата. Их звуки резонировали, разрывали мелодию на части, и только игривое пение пан-флейты связывало мунхарпу с луром воедино. Один из бардов умудрялся держать флейту одними губами, воздев руки к небу в хаотичном танце. Выполняя просьбу Сола, я прислонилась к разукрашенному тису спиной, наблюдая за музыкантами на помосте. Кожаный мешок волынки раздувался от мощного дыхания здоровяка, сидящего на связке из бревен, и лишь тальхарпа приглушала его вой, веселясь куда громче и свирепее. Все эти инструменты были такими разными, но вместе рождали прекрасную песнь
— Разжигайте больше костров! К нам Ночь пришла, тьму и тени принесла, ее приданое! — объявил сказитель, выскочивший к бардам на помост, и я запрокинула голову вверх.
В летний Эсбат темнело поздно, и лишь к полуночи небо полностью окрашивалось цветом необработанных сапфиров. Но за всей этой суматохой мы с Солярисом и не заметили, как это случилось — как день по-настоящему ушел. Факелы, ограждающие площадь, тут же загорелись ярче, и вспыхнули новые костры. В городе стало гораздо светлее, но тише: теперь музыка играла лишь в половину силы, и верховодила ею лютня, а не флейта. Круглая луна, словно глаз Волчьей Госпожи, раскрылась над Столицей, и площадь затопило серебряным светом.
Взявшись за руки, ряженые тут же поплыли по ней в новом танце, напоминая цветы, следующие мерному течению реки. Прижавшись плотнее к тису, чтобы не мешаться у них под ногами, я тихо ахнула от восхищения и разочарования. До чего же хотелось присоединиться к ним!
— Пришло время понести свое наказание, госпожа.
Чьи-то горячие пальцы неосторожно прикоснулись к моему виску. Я покрылась мурашками, будто зимний ветер поцеловал меня, и тут же оттолкнулась от древа.
— Солярис?
То действительно был он, хотя мне казалось, что прошло не больше пятнадцати минут с его ухода, тогда как одна лишь партия в кубб обычно длилась около получаса. Но за временем на празднестве всегда было сложно уследить! Поэтому больше меня удивило то, что Сол все еще выглядел с иголочки, хотя толпа и Кочевник должны были здорово его потрепать. Бордовая рубаха осталась такой же чистой, как до нашего визита на Эсбат, и даже заломы и вмятины на ткани, оставленные мной во время игр, чудесным образом разгладились. Казалось, за время своего отсутствия Солярис даже освежился: причесал волосы, перевязал пояс, почистил обувь. Я чувствовала, как он улыбается, но не видела, ведь теперь на лице Сола вместо вороньей маски была кроличья, золотая.
— Ух ты! — восхитилась я и даже привстала на носочки, чтобы рассмотреть украшение поближе. Благодаря высоким факелам и кострам, разбитым по периметру площади, здесь было светло почти как днем. Отблески огня плясали на металле, и узоры, изображающие мех, будто двигались на ней, взъерошивались, точно живые. — Где ты достал такую красоту?
Маска словно была сделана из настоящего червонного золота, а не из меди, крашенной в блестящую желтую краску, как все прочие. Тонкая резьба образовывала милую мордочку, и даже уши, приделанные к краю, выглядели, как самые натуральные. Правда, были у этой маски и недостатки — в столь узких прорезях я совсем не видела глаз Сола. Зато видела его подбородок и губы, хотя маска, кажется, должна была закрывать и их — просто пришлась ему не по размеру.
— Обменялся с Маттиолой, — поведал Солярис, терпеливо выждав, пока я закончу его разглядывать. Когда наши носы соприкоснулись, он немного покачнулся назад, смущенный. — Ей вручил ее какой-то купец родом из Фергуса. Должно быть, хотел задобрить и произвести впечатление.
— Не он первый и не он последний, — ухмыльнулась я. — Маттиолу таким уже не удивишь, но на ее месте я бы все равно никому не отдала такую маску! Прошлая тебе тоже шла, но эта… Здравствуй, Кроличий Жених!
Солярис не то закряхтел, не то засмеялся. Однако я вовсе не шутила: маска идеально сочеталась с жемчужными чешуйками на коже под его ключицами. На ее фоне и волосы будто бы переливались ярче, а изумрудная серьга в ухе распускала целый букет из мерцающих бликов на спинах танцующих.
— Так что насчет наказания? — спросил Солярис снова, склонив голову набок.
— Наказания?..
— Я про танец, — судя по голосу, Сол снова улыбался. Почтительно поклонившись, он протянул мне руку ладонью к верху. — Ты хотела потанцевать, когда мы выходили из замка, помнишь? Или уже передумала?
Встрепенувшись, я затрясла головой и тут же схватилась за руку Сола. Грех отказываться, коль сам зовет, да еще и в такую дивную ночь! Когда подобное случалось прежде и когда случится вновь?
Музыка и вереница людей закружили нас раньше, чем я успела поймать ритм и понять, как именно нам влиться в эту беспокойную круговерть. Потому я просто взялась за предплечья Сола, когда он притянул меня ближе, и вторила его шагам. Он двигался совсем не так, как на моем Вознесении или на свадьбе в Сердце. Там это было плавно, с расстановкой и силой, которой вопреки его мягкости хотелось подчиниться и следовать. Сейчас же Сол двигался порывисто, резко, иногда даже неуклюже, похоже, сам не зная, что за танец исполняют жители Столицы. Тем не менее Солярис всегда хорошо приспосабливался: посматривая на других, в конце концов он задал нужный темп, и тогда я смогла по-настоящему расслабиться и отдаться музыке.
— Мне показалось или ты вернулся слишком быстро? — все же поинтересовалась я, когда музыка потекла медленнее, и мы смогли немного отделиться от толпы, раскачиваясь в объятиях друг друга. — Как прошла игра в кубб? Кто победил? Ты или Кочевник?
Поделиться книгой: