Помоги проекту - поделись книгой:
— А я еще вас вдвоем оставляла, — виновато усмехнулась Рита. — Видела же, как тебя к Мише тянет, и все равно… Я как будто наказывала его за тот секс с Инной. И это было гадко.
— Нет, ну почему, — слабо запротестовала Ивернева.
— Гадко, гадко… — вздохнула Гарина. — Знала же, что Миша устоит, что не изменит — и мучала вас обоих.
— А ну тебя, Риточка, не выдумывай! Мы с Инкой скитались по жизни десять лет, мы стали немного другими, зато теперь всё сложилось наилучшим образом, «задача трех тел» решена! Не измени Инна Мише, она, быть может, так и осталась с ним. Зато ты страдала бы. И я бы его не встретила. А если бы встретила? До тебя, до Инки?
— … И жили бы вы долго и счастливо, — улыбнулась Рита, набираясь позитива из ниоткуда.
— Мы — да, а вы с Инной?
— Тихо плакали бы в подушку по ночам…
— Во-от! Вывод? Всё хорошо, а будет еще лучше!
Смеясь, подруги вошли в «люкс», и прислушались. За дверью ванной лил душ.
— Моется, — рассудила Наташа.
Не сговариваясь, обе скинули халаты и, вертя загорелыми попами, на цыпочках перебежали в спальню. Секунду спустя оттуда донеслись сдавленное хихиканье, шиканье, прысканье в ладошку, звонкий шлепок — и громкий шепот: «Подвинься! Разлеглась…»
…А за окнами синели прозрачные сумерки, засвеченные огнями большого города. Вкрадчивая тьма затекала в номер, осаживаясь в углах непроницаемым мраком.
Затихло гулкое биение струй. Щелкнула дверь ванной, и желтый свет смахнул рандомную тайну. Вышедший мужчина ласково улыбнулся, приметив разбросанные халатики. Он бесшумно погасил электрический огонь, тихонько подкрался — и переступил порог спальни.
Глава 2
Лет восемь назад Динавицерам дали двушку на Вернадского. У строителей как раз мода пошла — следовать евростандарту. В результате Соню поселили в маленькой спальне, Изе выделили угол в большой, а глава семьи, Альбина Геннадьевна, царствовала и правила в обширной кухне-гостиной.
Туда-то нас с Ритой и повели. Аля, как и все мои одноклассницы, не сохранила юную свежесть в бальзаковском-то возрасте, но прежнее обаяние осталось с нею, а гладкая, чистая кожа отливала безупречным фарфором, как и двадцать лет назад.
— Аля, — бархатисто сказал я, — тебе надо сниматься в рекламе косметики. Будешь томно говорить с экрана: «Пользуйтесь кремами фабрики „Свобода“, и ваша кожа станет такой же нежной и совершенной!»
— Ой, ну ты как скажешь! — мило застеснялась женщина.
— Правильно, правильно! — поддержал меня Изя, останавливаясь в дверях «хозяйской» спальни. — Сниматься — и всё снимать!
— Изя! — с оттенком нетерпения воскликнула Альбина.
— А чё? Надо, чтобы всю кожу видно было!
Рита рассмеялась.
— Ну, правда, Аля, — выговорила она, сдерживая смех. — Не одно же лицо мазать, а и руки…
— … И ноги, — жадно подхватил Динавицер, — и…
— Изя!
— Аля! — укорил я хозяйку. — Он же о самом интересном не договорил!
— Ой, пошли, Рит! — Альбина засмущалась, и увела одноклассницу в свое царство. К столу.
Вот что мне нравилось у Динавицеров, так это угощенье. Никаких тазиков с салатами и кастрюль с пюре — всё очень скромно, но Аля всегда старалась удивить своих гостей некими изысками, а ранее и «дифисыт» подавала.
Сегодня в меню была самая настоящая фуа-гра, домашняя, переданная Алькиным дядей с Украины, и колбаски из кабанятины, а посреди стола отливала благородным серебром бутылка текилы.
«Вкус… Списифис-ский!»
— С прошлого года храню, — небрежно щелкнул Изя по стеклянному горлышку, гордясь, что утерпел, не утолил жажду. — Это я в Мехико отоварился, на археологическом конгрессе. «Легенда дель Милагро Аргенто»!
— Ой, наливай, давай, — ворчливо вмешалась сеньора Динавицер.
Исраэль Аркадьич с послушной живостью наполнил бокалы, плеснув понемногу, чтобы осталось на второй и третий заход.
— Сонечка, иди к нам! — позвала Аля, и девушка изящно присела рядом с Ритой. Черненькая, стройная, она унаследовала мамину утонченную, слегка кукольную внешность — и ничего семитского. Лицом Софи походила скорей на смуглянку-молдаванку.
— Ну, поехали! — цветисто провозгласил Изя.
Бокалы жалобно зазвенели, словно боясь разбиться.
— Мягкая… — оценила Аля, задумчиво ловя послевкусие. — Странная…
Соня чуть пригубила, стрельнув на меня черными глазками.
А я, наколов кусочек «фуа-гры», окинул взглядом убранство Алькиного царства-государства.
Кухонный гарнитур темного дерева сочетался с кожаным диваном, винтажным и пухлым, а у окна на балкон громоздилась древняя амфора, отливая то черным, то красным лаком. Однако доминировал не античный сосуд, а большой телевизор на стене, что беспокойно переливался красками — шли новости.
Балканы снова трясло — сербы сцепились со словенцами, хорваты грызлись с боснийцами, албанцы дрючили македонцев…
Югославия трещала по швам-границам, набухая пролитой кровью.
— Опять наши уговаривают… — забрюзжал Изя. — В Чехословакии уговаривали, в Польше уговаривали… А чего б не сразу — танки?
— Ой, Изя, ты как скажешь! Хочешь, чтобы люди гибли?
— Да наоборот! Чем раньше войска введут, тем меньше жертв! Эти же придурки не сами друг друга режут, их Европа науськивает!
— Ой, всё! Хватит политики! — решительная рука Али подхватила пульт, пальцем нащупывая кнопку. Экран погас, чернея, как квадрат Малевича. — Будто других тем нету…
— Есть, — дипломатично улыбнулся я, заводя новый разговор. — Изя, а у тебя в марте-апреле ничего не намечается? Ну, там, экспедиции какие-то? Конгрессы с симпозиумами?
— В марте-апреле у Изи отпуск, — фразисто сообщила Аля, подкладывая мне колбасок.
— Ага! Изя… Недельки через две Гайдай и его команда вылетят в Израиль, там начнутся съемки нового фильма. И режиссеру срочно требуется историк-консультант. Искать аутентичные руины, вести раскопки по всем правилам… Ты как? Можно неплохо заработать, и…
— Заработать — ладно, — отмахнулся Изя, подпуская к губам мечтательную улыбочку. — Главное, я впервые попаду на историческую родину!
— Так ты «за»?
— Обеими руками — и одной ногой!
— А почему — одной? — удивилась Соня.
— Так на другой я стоять буду!
Альбина не сделала замечаний супругу, но изрядно поскучнела.
— Изя уже и в Мексике побывал, и в Египте… — медленно проговорила она. — В Ираке, в Иране… А я вообще нигде не была, даже в Болгарии!
Динавицер переглянулся со мной, и воскликнул:
— Ну, так поехали! Мне заплатят, а на тебя я свои отпускные потрачу!
— Ой, да ну-у… — отмахнулась Аля. — Что ж я, Сонечку одну оставлю?
— Ма-ам, — ласково улыбнулась девушка, — мне уже восемнадцать годиков, вообще-то.
Алькин взгляд встревоженно заметался.
— Ой, да вы чего? Вы что, серьезно?
— Поехали, Аль! — подключилась Рита. — Ну, правда! А то ты совсем уже домоседкой стала! Поехали!
— Ой, ну я не знаю… — период отрицания плавно переходил к жестоким сомнениям. — Я там… Ну… Это же так далеко!
— Далеко — это Луна! — отрезал Изя. — А Тель-Авив рядом почти!
— Ой… — мучительное противоборство желаний отразились на лице Альбины. — Ну… Ладно, только…
— Без «только»! — сурово сказал Динавицер. — Едем, и всё!
Соня захлопала в ладоши, наверняка предвкушая месяц свободы и независимости, а ее папа плеснул всем текилы.
— Ну, за плавающих и путешествующих!
— За тебя, Алечка! — прозвенела Рита.
— За мир во всем мире! — постановил я.
Рита рассказывала, что, когда я «сливался в экстазе» с Наташей, выглядело это странно — наши тела почти не шевелились, лишь мелко подрагивали. Маленько напрягались мышцы, иногда чуть сгибались ноги в коленях или елозили руки. Глубокое дыхание то учащалось, прерываясь стонами, то стихало.
Двоих как будто качало на волнах нирваны. И только мозг неистовствовал, гоняя Силу от чакры к чакре.
Забавно, что при этом мы вовсе не выпадали из реальности. И слышали всё, и видели. Просто закрывали глаза, дабы не отвлекаться на окружающий мир…
…Я разжмурился первым. Лицо Инны круглилось совсем рядом. Ее ресницы трепетали, словно у заснувшего дитяти.
Отлепив ладонь от круглой, налитой груди, я огладил Инкины растрепанные волосы. Женщина вздохнула, и открыла глаза. В их влажной синеве дрожала блаженная мольба.
— Мишенька… — слетело с сухих губ.
Я тут же накрыл их поцелуем. Ощутив игривое касание Инкиного язычка, вернул ладонь на старое место, вдавил набухший сосок в атласную тугость. На сквознячке таял терпкий запах «молодильного зелья».
— Нельзя же долго… — задышливо прошелестел ласковый укор. — Ай… Мишенька, не выходи… ладно? Побудь еще, просто так…
— Ладно.
Долгая весенняя ночь темнела за окнами, помаргивая яркой звездочкой. Дверь в Инкину комнату я прикрыть забыл, и ощущал, какая тишина зависла в доме — ясно различалась энергичная поступь Коши. Блеснув зелеными зрачками, кот шмыгнул на галерею.
— Мне так хорошо с тобой… — нежный шепот развеял безмолвие.
— Мне тоже.
— А мне все равно хорошее! — хихикнула Инна. — И, вообще, всё прекрасно! И в театре, и в кино… А самое прекрасное — здесь, в твоем доме…
— В нашем доме, — мягко поправил я.
И уловил сладкую улыбку.
— Ну, всё, Мишенька… А то Рита заждалась уже. Ай…
Полегонечку освободясь, я присел на краешек узкой, «девичьей» кровати.
— Спи. Сегодня не вставать.
— Ага… Мишенька… Я тебя очень, очень люблю!
Лунный свет выбелил нагое женское тело, оттенив влекущие западинки. Опираясь ладонью о вздрагивающий живот, я дотянулся до Инкиных губ.
— И я тебя.
Было ли мое признание честным? Или мне всего лишь хотелось красивой правды? А, может, я просто надеялся, что когда-нибудь главные слова станут созвучны реалу?
Поделиться книгой: