Помоги проекту - поделись книгой:
Глава десятая
Либералы, консерваторы и радикалы
Промышленная революция
На момент окончания войны с Парагваем Аргентина представляла собой слаборазвитую страну, главным источником существования которой было скотоводство. Промышленность наличествовала, но она была примитивной, слаборазвитой и дополнялась ремесленным производством.
Британская экономическая экспансия привела в конце XIX века к бурному развитию аргентинской промышленности, которое впоследствии назвали промышленной революцией. Строились заводы и фабрики, прокладывались железные дороги, вдоль которых тянулись телеграфные линии, сельское хозяйство начало переходить от интенсивного пути развития к экстенсивному… Все это было хорошо, пусть даже и с учетом экономической зависимости от Великобритании, поскольку развитие всегда полезно, но, как известно, не каждая гора покрыта орегано[116] – аргентинское правительство пустило «промышленную революцию» на самотек, не заботясь о гармоничном развитии всех провинций. В результате богатые провинции с более-менее развитым хозяйством бурно развивались и богатели, а бедные провинции, по которым прокатилась железными колесами Парагвайская война, пребывали в нищете и существовали в основном за счет дотаций. Никто в правительстве не задумывался о том, чтобы при помощи льгот и прочих инструментов перенаправить часть денежных потоков туда, где они были нужнее всего. В результате сегодня по такому важнейшему показателю, как валовой внутренний продукт на душу населения, провинции Санта-Фе и Буэнос-Айрес примерно вчетверо превосходят Чако.
Сельское хозяйство способствовало международному признанию Аргентины. На мировом рынке качественные и недорогие аргентинские сельскохозяйственные продукты пользовались популярностью, а торговать с непризнанным государством как-то не комильфо, поэтому установление дипломатических отношений с европейскими и иными государствами шло довольно бойко. Пример подала Испания, признавшая независимость аргентинского государства в 1863 году, «всего-то» спустя полвека после ее провозглашения. Но что поделать – испанцам тоже хотелось покупать мясо, шкуры, шерсть и прочие аргентинские продукты. К чести обеих наций нужно отметить, что былые раздоры были очень скоро были позабыты, а общность языка и происхождения способствовала сближению и развитию связей.
Доминго Сармьенто, «наставник Латинской Америки»
Доминго Фаустино Фидель Валентин Сармьенто-и-Альбаррасин был соратником генерала Бартоломе Митре и его преемником на президентском посту. На выборах 1868 года Сармьенто обошел генерала Уркису и министра иностранных дел Руфино Хасинто де Элисальде, ставленника буэнос-айресских «денежных мешков».
При всех своих недостатках Доминго Сармьенто оказался именно тем президентом, в котором нуждалось молодое аргентинское государство, только что пережившее длительную войну. Он имел управленческий опыт, стоял на либерально-демократической платформе и по складу души был реформатором, восприимчивым ко всему новому, что могло оказаться полезным. При этом Сармьенто старался дистанцироваться от трений между унитаристами и федералистами, отголоски которых сохранились до времен его президентства. Он родился в Сан-Хуане, в бедной семье и «по определению» должен был вырасти ярым федералистом, но стал сторонником централизованного государства, поскольку именно такую модель государственного устройства считал оптимальной. Политическую борьбу за свои идеалы Сармьенто отделял от межпартийной борьбы, которую считал бессмысленной и вредной. Какая разница – федералист ты или унитарист? Важно то, что ты – аргентинец. «В Буэнос-Айресе я провинциал, а в провинции – портеньо», говорил Сармьенто, желая подчеркнуть свою нейтральную позицию, и это было правдой, а не позерством. Нейтралитет выгодно отличал Сармьенто от его конкурентов на президентских выборах. Генерал Уркиса делал ставку на провинциального избирателя, министр Элисальде – на столичного, а Сармьенто привлекал голоса аргентинцев (вы уловили разницу?).
Доминго Фаустино Сармьенто Альбаррасин
Будучи сторонником централизованного государства, Сармьенто понимал, что многие вопросы удобнее решать на местах, ведь вблизи и видно лучше, поэтому он выступал за предоставление провинциям довольно широкой самостоятельности. «Весы – вот главный инструмент политика, – сказал Сармьенто в одной из своих речей. – Все надо взвесить и добиться баланса, чтобы одна чаша весов не перетягивала бы другую. Тогда будет хорошо». Либеральные взгляды этого выдающегося человека преспокойно уживались с убеждением в том, что полная свобода нежелательна, поскольку она способна обернуться анархией, а то и новой гражданской войной.
А еще этот либерал был оголтелым расистом – увы, но это так. В 1844 году тридцатитрехлетний Сармьенто (уже не пылкий юноша, а зрелый муж) написал в одной из своих статей, что «истребление индейцев предопределено Провидением и полезно». Президент Сармьенто всячески поощрял европейскую иммиграцию, но делал он это не только из экономических соображений – для него было важно превратить Аргентину в страну «чистой» и «цивилизованной» белой расы, придерживающуюся европейских ценностей. Только белые, по убеждению Сармьенто, могли обеспечить Аргентине процветание, варвары-индейцы и метисы-гаучо на такое были не способны. При этом сам Сармьенто был сыном креола, а недаром же говорится, что «золото не бывает без примесей».[117]
В 1861 году, накануне сражения при Павоне, Сармьенто писал Бартоломе Митре, командовавшему буэнос-айресской армией: «Не жалейте крови гаучо, кровь – это единственное человеческое, что у них есть. Их кровь – это удобрение, которое должно принести пользу стране». Впрочем, Митре в этом отношении не уступал Сармьенто. Годом позже, назначив Сармьенто командующим карательной армии, которой предстояло навести порядок в северных провинциях, Митре напутствовал его следующими словами: «Истребляйте гаучо, этих порочных двуногих животных». Передовые сторонники централизованного государства ненавидели гаучо как основную опору партии федералистов.
Сармьенто написал более пятидесяти книг, в основном философско-публицистического характера, наиболее интересной из которых является произведение «Цивилизация и варварство. Жизнеописание Хуана Факундо Кироги, а также физический облик, обычаи и нравы Аргентинской республики», опубликованное в 1845 году. В ней, на примере Кироги и на фоне борьбы между унитаристами и федералистами, Сармьенто анализирует феномен каудилизма. «Аргентинский каудильо – это Магомет, который при желании мог бы изменить господствующую религию и основать новую, – пишет Сармьенто. – Он сосредоточил всю власть в своих руках, самоуправство несет беду его жертвам, но это не является злоупотреблением, поскольку он имеет право на беззаконие, более того, он должен творить беззаконие, это необходимо, и так было всегда».
Жизненный путь Доминго Сармьенто был прям, но тернист. В молодости он сражался в рядах унитаристов против Кироги, трижды покидал родину и уезжал в Чили, где в общей сложности прожил пятнадцать лет, а в 1855 году прибыл в Буэнос-Айрес, где сразу же включился в политическую жизнь – стал главным редактором передовой газеты «Эль Насиональ» и стал городским советником, а впоследствии – депутатом Палаты представителей.
В 1861 году Сармьенто вернулся в свой родной Сан-Хуан, где в следующем году был избран губернатором. Помимо политической и литературно-публицистической деятельности, Сармьенто интересовался педагогикой. В 1845–1847 годах по поручению правительства Чили он побывал в Европе и США, где изучал организацию народного образования. Итогом этой командировки стал трактат «О народном образовании», опубликованный в 1849 году. Смысл его можно выразить фразой «Без образования нет прогресса», а одним из любимых выражений Сармьенто было «Невежественный народ всегда выберет Росаса».
Став губернатором провинции Сан-Хуан, Сармьенто в краткие сроки инициировал издание закона о государственном образовании, согласно которому обучение в начальной школе стало обязательным. Дети из богатых семей посещали частные школы, а для детей бедняков создавались государственные школы, обучение в которых было бесплатным. Прогресс начального образования дал толчок общему развитию образовательной системы. Помимо этого, Сармьенто уделял большое внимание строительству общественных зданий и дорог, а также развитию сельского хозяйства, в котором главный упор делался на привлечение иммигрантов. То же самое он продолжил делать на президентском посту, который занимал с 1868 по 1874 год. При нем были основаны Академия наук в Буэнос-Айресе и национальная обсерватория в Кордове, а также открыто около восьмисот образовательных учреждений, гражданских и военных. Интенсивно прокладывались дороги, обычные и железные, и было проведено более трех тысяч миль[118] телеграфных линий, а наличие телеграфа в то время было одним из основных признаков передового государства. Прокладка железных дорог при Сармьенто большей частью велась с учетом государственных интересов, а не интересов британских торговцев, которым нужно было связать провинции с Буэнос-Айресом, Санта-Фе и Баия-Бланкой[119] для удобства вывоза сельскохозяйственной продукции. Британцы стремились прокладывать железные дороги там, где они сразу же начинали окупаться, а Сармьенто старался заставить их «работать на перспективу», и ему это удавалось. В его правление протяженность железных дорог увеличилась втрое!
Одним из главных достижений Сармьенто стало «переключение» аргентинской экономики на приоритетное развитие промышленности. При этом развитию сельского хозяйства продолжало оказываться большое внимание, ведь гармония была одним из жизненных принципов Сармьенто, просто инвестиции в промышленность сделались более выгодными, чем вложения в сельское хозяйство.
В 1869 году по инициативе Сармьенто была проведена первая общенациональная перепись населения, в которой учитывались только две категории населения – аргентинцы и иностранцы. Сармьенто крайне отрицательно относился к индейцам и метисам, можно сказать – ненавидел их, но не отказывал им в праве считаться аргентинцами. Перепись подтвердила то, что уже не раз было сказано: «аргентинцы – это единый народ». Но не стоит рисовать в воображении светлые картины равноправного интернационального общества. Индейское население пребывало в культурной и политической изоляции, белые заправляли всеми делами, и у стороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, что индейцев в Аргентине ничтожно мало, хотя на самом деле это было не так, особенно в таких провинциях, как Чако или Патагония. Просто индейцы находились в условной тени, из которой не могли выйти. Не могли и не хотели, потому что в процессе общения с колонизаторами и их потомками у индейцев выработался стойкий рефлекс – «держись подальше от белых».
Хороший во всех смыслах (ну разве за исключением своего расизма) президент Доминго Сармьенто не пользовался любовью граждан. Причин тому было несколько. Во-первых, начало его правления пришлось на завершающий период войны с Парагваем, который был для простых аргентинцев наиболее тяжелым, и люди винили нового президента в том, что он ничего не делает для улучшения их жизни. К сожалению, у Сармьенто не было волшебной палочки, а то бы он ею непременно воспользовался. Во-вторых, коренным аргентинцам не очень нравился, точнее – совсем не нравился, массовый приток иммигрантов (а кому нравятся чужаки?), особенно с учетом того, что им предоставлялись привилегии, недоступные местным жителям, в виде льгот при аренде или покупке земельных участков. Привилегии были обоснованными, ведь люди, сорвавшиеся с насиженных мест за океан, в полную неизвестность, должны иметь какое-то поощрение за свой героизм (это слово употреблено здесь без малейшей иронии), но коренным жителям было обидно, ведь получалось так, будто чужакам отдается предпочтение перед своими. Однако же за шесть лет президентства Сармьенто в Аргентину прибыло более трехсот тысяч иммигрантов, что составило шестую часть населения страны! В-третьих, у Сармьенто не было возможности ликвидировать соперничество между Буэнос-Айресом и провинциями, а нейтральная позиция приводила к тому, что им были недовольны и в столице, и на периферии. В-четвертых, Сармьенто не заигрывал с народом подобно Росасу. Непрестанно трудясь ради общественного блага, он считал, что его дела говорят сами за себя, и не предпринимал никаких усилий для того, чтобы нравиться электорату.
Рикардо Лопес Хордан
Центробежные настроения к тому времени еще не угасли окончательно. Много проблем президенту создавал один из последних каудильо Рикардо Рамон Лопес Хордан. В свое время тот служил под началом Хусто Уркисы, но начал отдаляться от него после поражения в сражении при Павоне. Хордан обвинял Уркису в недостаточной твердости, иначе говоря – в предательстве идеалов федералистов. Окончательно их пути разошлись во время войны с Парагваем, когда Хордан сказал Уркисе: «Вы призываете нас к войне против Парагвая. Никогда не бывать этому, генерал, ведь эти люди – наши друзья. Призывайте нас воевать против жителей Буэнос-Айреса и против бразильцев. Мы готовы к этому, потому что они и есть наши враги».
Первый мятеж Хордан устроил в апреле 1870 года. Генерал Уркиса, занимавший в то время должность губернатора провинции Энтре-Риос, был убит, а тремя днями позже Палата представителей провинции избрала Хордана временным губернатором. Сармьенто направил в Энтре-Риос войска, которые вынудили Хордана бежать в Бразилию, где он начал готовиться к новому мятежу (сам он предпочитал называть их «революциями»). Заодно он попытался организовать покушение на Сармьенто, состоявшееся 22 августа 1873 года, – итальянский анархист, сопровождаемый своим братом, выстрелил в карету, в которой ехал президент, но, к счастью, пуля прошла мимо. Попытка мятежа, предпринятая в конце ноября 1876 года, обернулась для Хордана заключением в тюрьму, из которой он бежал в августе 1879 года, на сей раз – в Уругвай. Что же касается Доминго Сармьенто, то в 1874 году, по завершении президентских полномочий, он стал генеральным директором школ провинции Буэнос-Айрес, а впоследствии занял пост генерального инспектора школ при министерстве образования, на котором добился принятия закона о бесплатном школьном образовании.
Сармьенто умер 11 сентября 1888 года в Асунсьоне, куда он переехал четырьмя месяцами раньше. Дата его смерти отмечается как Панамериканский День учителя, а самого Сармьенто называют «президентом-учителем» или «наставником Латинской Америки». Потомки относятся к нему гораздо лучше современников, и в этом нет ничего удивительного, поскольку великие дела невозможно оценить сразу, для этого нужны годы и годы. Надо сказать, что на президентском посту Сармьенто мог бы сделать гораздо больше, если бы ему не мешала оппозиция, в которую, наряду с крупными землевладельцами и торговцами, входили церковные иерархи и сторонники бывшего президента Митре, считавшие, что Сармьенто потакает провинциям в ущерб интересам Буэнос-Айреса.
В Буэнос-Айресе стоит памятник Доминго Сармьенто (не единственный в Аргентине) работы знаменитого французского скульптора Огюста Родена. Одна из столичных улиц носит имя «президента-учителя». Также в Буэнос-Айресе есть Исторический музей Сармьенто, а в доках Пуэрто-Мадеро[120] пришвартован фрегат «Президент Сармьенто», который сначала служил учебным кораблем для Морской академии Военно-морских сил Аргентины, а после был превращен в музей. В Росарио есть площадь Сармьенто, памятник ему можно увидеть в Бостоне, а еще в честь Сармьенто названо здание посольства Аргентины в Вашингтоне. Но, пожалуй, лучшим памятником великому человеку стало стихотворение Хорхе Луиса Борхеса:
Он – это он, Доминго Фаустино Сармьенто, президент-наставник и президент-созидатель. Аргентине повезло, что у нее был такой президент.
Завоевание пустыни
Военная кампания, целью которой было установление полного контроля над Патагонской пустыней, готовилась при Сармьенто, но вышло так, что все лавры достались его преемникам – либералу Николасу Авельянеде, занимавшему президентский пост с 1874 по 1880 год, и консерватору генералу Хулио Аргентино Роке, сделавшему на этой кампании политический капитал, позволивший ему избираться в президенты дважды – в 1880 и в 1898 годах.
Скажем сразу, что цели у президентов были разными. Сармьенто и Авельянеда хотели заселить освобожденные от индейцев земли иммигрантами и безземельными гаучо. Планировалась раздача земли мелкими участками, увеличивать количество крупных землевладельцев президентам-либералам не хотелось. А вот консерваторы видели в латифундистах одну из главных своих опор. Едва придя к власти, Хулио Аргентино Рока провел через конгресс закон о премиях за завоевание пустыни. Премии были щедрыми. Наследники Адольфо Альсины, военного министра при президенте Авельянеде и первого руководителя кампании, получили пятнадцать тысяч гектаров патагонских земель, начальники пограничных фортов – по восемь тысяч гектаров, командиры полков и батальонов – по пять тысяч гектаров и так далее, вплоть до сержантов, которым полагалось по полторы тысяч гектаров. Также награждались землей, но уже скромнее, солдаты, проявившие героизм во время кампании.
На первый взгляд, подобные пожалования, заставлявшие вспомнить об эпохе Росаса, выглядели справедливыми – отважные люди, рискуя своими жизнями, добыли для государства обширные земли и должны быть за это вознаграждены. Но у закона о премиях было и «второе дно». Средства на освоение больших земельных участков имели только богатые люди, к которым большинство офицеров, не говоря уже о сержантах и солдатах, не относились. Полученные в награду земли сразу же выставлялись на продажу и скупались богачами, благо цена у земли, буквально упавшей в руки с неба, была невысока – за золотое песо[122] можно было купить три гектара.
В плане, который в 1875 году представил правительству военный министр Адольфо Альсина, говорилось о заселении пустыни, а не об уничтожении индейцев, но одно подразумевало другое. В наше время историки спорят, можно ли называть кампании по покорению пустыни геноцидом или нет, но о чем тут спорить, если истребление людей проводилось по этническому признаку, а все прочее в расчет не принималось? Это чистый геноцид, и пора бы научиться называть вещи своими именами.
Надо отдать должное Альсине – он давал лояльным индейцам возможность выжить. Они могли селиться за пределами фортов и даже участвовать в покорении пустыни, воюя против своих собратьев (между племенами вечно происходили какие-то раздоры, и Альсина умело это использовал). Особо отличившиеся племена могли рассчитывать на помощь со стороны правительства в виде поставок продовольствия или выделения каких-то количеств скота. Однако Альсина умер в конце 1877 года, а его преемник на посту военного министра Хулио Аргентино Рока придерживался взглядов, которые можно выразить известной фразой: «хороший индеец – это мертвый индеец». По мнению Роки, права на жизнь заслуживали лишь те индейцы, которые полностью отказывались от своего национального уклада, переходили в католическую веру и становились пеонами, поскольку больше им заняться было нечем. Также могли остаться в живых пленники, превращенные в рабов, но им запрещалось создавать семьи и обзаводиться детьми. Все остальные индейцы должны были быть уничтожены. «То самоуважение, которое присуще нам как мужественному народу, обязывает нас как можно скорее покончить с этой горсткой дикарей, уничтожающих наше имущество и мешающих нам окончательно занять с помощью разума или силы, во имя закона, прогресса и нашей собственной безопасности, самые богатые и плодородные земли Республики», – говорил Рока.
Хулио Аргентино Рока
Новые методы начали использоваться в конце 1878 года. Счет убитым индейцам шел на сотни и тысячи. Те, кому повезло, бежали в Чили, где индейцам тоже жилось несладко, но не до такой степени. Жесткая позиция сделала генерала Року популярным, а благодаря своим политическим взглядам и лидерству в Национальной автономной партии он сделался наиболее предпочтительным кандидатом для консервативных кругов аргентинского общества, «утомленных» длительным правлением либералов. 11 апреля 1880 года Хулио Аргентино Рока, набравший подавляющее большинство голосов избирателей во всех провинциях, кроме провинций Буэнос-Айрес и Корриентес, был избран президентом Республики. Очередным этапом кампании по покорению пустыни, начавшимся в 1881 году, руководил полковник Конрадо Вильегас, взгляды и методы которого полностью совпадали со взглядами и методами генерала Роки.
К концу 1884 года покорение Патагонской пустыни было завершено. Эта кампания едва не привела к войне с Чили, поскольку чилийское правительство, обеспокоенное деятельностью аргентинцев в Патагонии, не только снабжало воюющих индейцев оружием и продовольствием, но и отправляло им в помощь военные отряды.
Федеральный округ буэнос-айрес
На президентских выборах 1880 года конкурентом Хулио Роки был губернатор провинции Буэнос-Айрес Карлос Техедор, убежденный противник федерализации Буэнос-Айреса, необходимость которой давно уже назрела.
В статье 3 Конституции 1853 года было сказано, что «органы, осуществляющие федеральное управление, находятся в городе Буэнос-Айрес, который специальным законом объявлен столицей Конфедерации». Эта статья не имела силы, поскольку провинция Буэнос-Айрес вышла из конфедерации, образовав отдельное государство. В 1860 году статью 3 изменили. Теперь она гласила, что «органы, осуществляющие федеральное управление, находятся в городе, который объявлен столицей Республики специальным законом Конгресса, с предварительной уступкой одним или несколькими законодательными собраниями провинций территории, которая подлежит наделению статусом федеральной». В таком варианте столицей страны мог быть объявлен любой город, но, по сути, речь шла о Буэнос-Айресе, которому предстояло перейти в подчинение федеральной власти, что было совершенно логично, ведь верховная власть в первую очередь должна распространяться на территорию, на которой находятся ее органы. Однако же из-за жесткой позиции властей провинции Буэнос-Айрес федерализация столицы была отложена, и с 1860 по 1880 год органы федеральной власти находились в Буэнос-Айресе на положении «гостей», не имевших здесь прямых административных полномочий. Это ставило их в определенную зависимость от местного правительства – губернатор провинции Буэнос-Айрес в любой момент мог поднять войска, находившиеся под его командованием, для захвата президентского дворца и здания конгресса.
Примерно так и поступил Карлос Техедор, набравший большинство голосов только в провинциях Буэнос-Айрес и Корриентес. В июне 1880 года Техедор поднял мятеж, надеясь разыграть старую карту с созданием автономного государства на территории двух провинций, которые поддержали его кандидатуру. Мятеж был подавлен быстро и жестко, несмотря на то что боевые действия велись всего неделю, в них погибло около трех тысяч человек. Техедор вернулся к тому, с чего начинал, – к адвокатской практике, а Буэнос-Айрес в сентябре 1880 года наконец-то обрел федеральный статус, и отныне уже ни о какой автономии не могло быть и речи. Однако же в кафе и барах аргентинской столицы до сих пор можно услышать сожаления о «старых добрых временах, когда все было по-другому».
Смена курса
Президент Николас Авельянеда продолжал все начинания своего предшественника Доминго Сармьенто – привлекал иммигрантов, развивал инфраструктуру и делал все возможное для увеличения экспорта сельскохозяйственной продукции. В его правление, а именно в 1876 году, Аргентина прекратила импортировать пшеницу, а уже через два года начала экспортировать ее в Европу. Бурное развитие овцеводства вывело Аргентину на четвертое место в мире по объемам добываемой шерсти. Все это было замечательно, но вовлеченность в мировой рынок сделала страну уязвимой для экономических кризисов, первым из которых стала Великая депрессия 1873–1896 годов. Экономические проблемы поставили Аргентину на грань дефолта. В непростой ситуации Авельянеда действовал решительно и толково – сократил, насколько было возможно, бюджетные расходы и принял меры к увеличению импорта. Молодое аргентинское государство не могло рисковать своим международным престижем, который только-только начал нарабатываться. «Есть два миллиона аргентинцев, которые будут экономить даже на самом необходимом, будут терпеть голод и жажду ради того, чтобы исполнить наши государственные обязательства на зарубежных рынках», – говорил Авельянеда и был, конечно же, прав. Однако простым аргентинцам президентская логика была непонятна, так же как и механизмы международного экономического кризиса. В их представлении вина за происходящее целиком и полностью ложилась на президента и его окружение. Популярность Авельянеды и всех либералов упала, чем сразу же воспользовались консерваторы. Преемником Авельянеды стал лидер Национальной автономной партии Хулио Аргентино Рока – генерал, рассматривавший армию в качестве «средства национального объединения» (отчасти он был прав).
Смена президента не означала смены правительственного курса. Подобно своим предшественникам, Рока поощрял иммиграцию, старался увеличить производительность сельского хозяйства, принимал меры к развитию промышленности и т. д. Но при этом для него на первом месте стояли интересы элиты, а не народа, примером чего мог служить закон о премиях за завоевание пустыни. В условиях, сложившихся к тому времени в Аргентине, создание крупных землевладельческих хозяйств наносило государству опосредованный ущерб, поскольку лишало его возможности раздать эти земли иммигрантам, иначе говоря – препятствовало прогрессу иммиграции. Помещики могли сдавать свои земли в аренду, но по высокой цене, которая для иммигрантов была непривлекательна (стоимость аренды составляла от тридцати до пятидесяти процентов собранного урожая).
В то же время Рока был консерватором новой формации. По его инициативе были приняты «Законы о мирянах», которые выводили из-под контроля церкви многие ранее принадлежавшие ей функции, а также была проведена национализация учебных заведений, находящихся в церковном ведении. Примечательно, что либерал Авельянеда никогда бы не посягнул на права церкви, поскольку был рьяным католиком и высоко ценил религиозное образование, считая, что оно развивает не только ум, но и положительные душевные качества. Однако время требовало перемен. Конфликт между светскими и церковными властями, приведший к принятию антиклерикальных законов, начался в Кордове, где местные власти секуляризировали церковные кладбища, похороны на которых обходились очень дорого. Похоронить близких стало дешевле, а гневные речи служителей церкви, обвинявших светские власти в «кощунстве», большого резонанса не имели, что сподвигло правительство Республики на действия, которые в конечном итоге привели в 1884 году к разрыву отношений с Ватиканом, продлившемуся до 1900 года.
В 1886 году Хулио Рока оставил президентский пост в связи с истечением срока полномочий, но из политики не ушел – стал министром внутренних дел, а также получил место в Сенате, где спустя некоторое время был избран председателем. Председательство в Сенате позволило Роке вернуться к исполнению обязанностей президента в октябре 1895 года, в связи с болезнью президента Хосе Эваристо Урибуру. Рока исполнял обязанности до начала февраля 1896 года, а на следующих президентских выборах был избран вторично и правил с октября 1898 года по октябрь 1904 года, растянув таким образом свой президентский срок на два века. Второй срок Рока стал менее успешным, чем первый, – несмотря на экономический прогресс, особенно в промышленной сфере,[123] внешний долг Аргентины продолжал расти. За период с 1880 по 1895 год Великобритания предоставила Аргентине займов почти на двадцать миллионов фунтов, что было в полтора раза больше того, что страна получила за предыдущие полвека. Займы шли на развитие инфраструктуры, в первую очередь – на прокладку железных дорог, без которых не было бы никакого развития. С одной стороны, ради развития можно пойти и на большие жертвы, но с другой, построенные на заемные средства железные дороги, доки и прочие приносящие прибыль объекты переходили в руки британских кредиторов. Таким образом, аргентинское правительство оказывалось в положении дурачка, питавшегося «бульоном от сваренных вкрутую яиц».
Отрицательное сальдо внешней торговли к 1895 году выросло до трехсот миллионов песо. Освободившись от испанского ярма, Аргентина повесила на себя британское, которое с каждым годом становилось все тяжелее. Правительство никак не могло обуздать инфляцию, которая оставалась высокой, а иногда «пускалась в галоп».
В 1878 году состоялась забастовка типографских рабочих Буэнос-Айреса, ставшая первой забастовкой в истории Аргентины. Организатором забастовки стал Союз типографских рабочих Буэнос-Айреса – довольно серьезная организация, у которой даже была своя газета «Хроника». Бастовавшие требовали сокращения рабочего дня до двенадцати часов (зимой – до десяти) и повышения заработной платы. Требования типографов были удовлетворены, но торжествовали они недолго – скоро все вернулось «на круги своя» а Союз распался.
Парковая революция и революция 1893 года
1 сентября 1889 года в одном из скверов Буэнос-Айреса был проведен митинг, на который собралась революционно настроенная молодежь, недовольная политикой президента Мигеля Анхеля Хуареса, который старался забрать в свои руки как можно больше власти, но при этом не мог использовать ее должным образом – развивающаяся на заемные средства страна продолжала пребывать в состоянии финансовой нестабильности.
Леандро Никефоро Алем
Участники митинга решили создать в Буэнос-Айресе молодежную политическую организацию под названием «Гражданский союз молодежи», которой предстояло бороться с недостатками правящего режима. Инициатором основания Союза и его руководителем стал известный оппозиционный политик Леандро Никефоро Алем. 13 апреля 1890 года в столице состоялся новый митинг, собравший около пятнадцати тысяч оппозиционеров, среди которых был и экс-президент Бартоломе Митре. На этом митинге Гражданский союз молодежи был реорганизован во «взрослый» Гражданский союз, который возглавили Леандро Алем и Бартоломе Митре. Лидеров было двое, потому что оппозиция разделилась на два лагеря – на умеренных, во главе с Митре, и радикалов, предводителем которых был Алем. Радикалы требовали немедленных перемен, под их нажимом президент Хуарес убрал из кабинета министров несколько человек, но радикалам этого было мало, и они решили свергнуть Хуареса, для чего в мае месяце создали Революционную хунту, лидером которой стал все тот же Алем.
Революция задумывалась как военный переворот, руководить которым должен был генерал Луис Мария Кампос. Утром 26 июля 1890 года три тысячи пехотинцев, артиллеристов, а также часть кадетов Военного колледжа собрались в артиллерийском парке Буэнос-Айреса (почему эта неудавшаяся революция и получила название «Парковой»). К солдатам присоединилось милицейское ополчение, набранное из молодежи. План был хорош: арестовать президента Хуареса и наиболее одиозных министров, захватить ключевые правительственные здания, арсенал, а также вокзал с телеграфом, и объявить о создании временного правительства. Повстанцев должны были поддержать моряки с военных кораблей, которые в нужный момент должны были начать обстреливать город из пушек.
В середине дня повстанцы начали проявлять кое-какую активность, но инициатива уже была упущена. Правда, на следующий день, когда к военным присоединились революционно настроенные портеньос, а моряки наконец-то начали обстреливать казармы правительственных войск, у повстанцев появился шанс на победу, но генерал Рока сделал неожиданный ход – от имени президента он пообещал генералу Кампосу и всем, кто сложит оружие, полное помилование, и это предложение было из тех, от которых невозможно отказаться. Кампос приказал повстанцам прекратить сопротивление, и большинство вняло этому приказу, а тех, кто решил продолжать начатое, быстро перестреляли.
Кое-чего повстанцы все-таки добились – им удалось нанести серьезный удар по репутации правительства. Президент Хуарес был вынужден уйти в отставку, а его обязанности стал исполнять вице-президент Карлос Пеллегрини.
В июле 1891 года Гражданский союз распался на Гражданский радикальный союз, лидерами которого стали Леандро Алем и его племянник Иполито Иригойен, будущий президент Аргентины, и Национальный гражданский союз во главе с Бартоломе Митре.
Алем вынашивал мечту о реванше и 26 июля 1893 года, в годовщину Парковой революции, устроил мятеж в провинциях Буэнос-Айрес, Санта-Фе и Тукуман. Наибольшего успеха повстанцам удалось добиться в Санта-Фе, но… успеху восстания снова помешали разногласия, на сей раз – между его организаторами, дядей и племянником. Алем, для которого это восстание стало «лебединой песней», настаивал на том, что нужно идти до конца, а Иригойен мыслил более трезво: поняв, что победа недостижима, он пошел на компромисс с правительством ради того, чтобы сохранить свою партию. К началу октября восстание было подавлено. Алем заплатил за свою несговорчивость шестью месяцами тюремного заключения, и следует сказать, что он отделался очень легко, ведь его вполне могли бы и расстрелять как закоренелого мятежника, но президент Хосе Эваристо Урибуру мудро решил, что не следует чрезмерно обострять отношения с оппозицией.
В 1896 году Леандро Алем, впавший в глубокую депрессию, покончил жизнь самоубийством, и Иполито Иригойен стал единоличным руководителем Гражданского радикального союза. Кстати говоря, в том же году была создана Социалистическая партия Аргентины, которая, наряду с Гражданским радикальным союзом, на сегодняшний день является одной из старейших действующих партий страны. Основателями партии стали врачи Хуан Баутиста Хусто и Николас Репетто (Эрнесто Че Гевара был не единственным аргентинцем, который предпочел врачебную карьеру политической).[124] Социалистическая партия была первой массовой партией в стране, и правительству волей-неволей приходилось с ней считаться.
Иполито Иригойен, «отец бедняков»
Хуан Иполито дель Саградо Корасон де Хесус Иригойен Алем родился в 1852 году в Буэнос-Айресе. Его отец Мартин Иригойен Додагарай приехал сюда из Французской Страны Басков[125], а мать, Марселине Ален Понсе, была дочерью некоего Леандро Антонио Алема, ярого росиста, члена зловещей Масорки, и сестрой Леандро Никефоро Алема. Семья Иригойенов была небогатой – учебу в средней школе Иполито приходилось сочетать с разными подработками, а в пятнадцатилетнем возрасте он оставил школу и начал работать в порту вместе со своим отцом. В 1867 году Иполито стал клерком в адвокатской конторе своего дяди Леандро Никефоро Алема, под влиянием которого приобщился к политической деятельности. Параллельно он изучал юриспруденцию. В 1878 году Иполито закончил учебу, а спустя два года начал преподавать историю Аргентины и философию в школе для учителей. Его методика преподавания была оригинальной – ученики самостоятельно овладевали знаниями, а учитель контролировал этот процесс и оказывал необходимую помощь.
Иполито Иригойен
Без больших денег в политике ничего не добиться. Иригойен хорошо понимал это и потому всерьез занялся скотоводством. Дело, начатое с нуля, пошло очень удачно (можно предположить, что не без помощи дядюшки, который уже имел изрядный политический вес) – довольно скоро Иригойен превратился в крупного богатого землевладельца. Необычного богатого землевладельца – который трудился вместе со своими работниками и платил им больше, чем было принято. Иригойен был довольно строгим хозяином, но при этом заботливым и справедливым. Работники его не просто уважали, а боготворили. В отличие от того же Хуана Росаса, поведение Иригойена было абсолютно искренним: он не заигрывал со своими гаучо в корыстных целях, а делал то, что считал нужным. За заботу о простых людях его прозвали отцом бедняков.
В 1896 году Гражданский радикальный союз потерял не только свою «душу» – Леандро Алема, который, как уже было сказано выше, покончил с собой, – но и его ближайшего сподвижника Аристобуло дель Валье, маститого политика, пользовавшегося большим влиянием в оппозиционных кругах. Давление со стороны правительства и умеренной оппозиции вынудило Иригойена распустить буэнос-айресский комитет Союза, что означало прекращение деятельности партии…
Нужно сказать пару слов об аргентинском радикализме конца XIX – начала XX века. Суть его заключалась не в стремлении к кардинальным преобразованиям, а в стремлении к кардинальным преобразованиям
После роспуска Гражданского радикального союза Иригойен не прекратил политическую деятельность, а перевел ее в иное русло – вместе со своими сподвижниками-радикалами организовал гражданское движение, целью которого стала борьба с существующим режимом. Мы говорим о движении, потому что эту организацию нельзя называть партией – она не участвовала в выборах, не заключала соглашений с какими-либо партиями и вообще не стремилась интегрироваться в аргентинскую политическую систему. Граждане, желавшие перемен, объединялись ради грядущей революции и не желали попусту растрачивать свои силы на участие в политических играх. Какой смысл участвовать в выборах, если они проводятся нечестно? Какой смысл избираться в Конгресс, если там всеми делами заправляют президентские марионетки? Политическая деятельность возможна только при условии полной свободы и открытости, иначе она превращается в профанацию.
На первый взгляд подобная стратегия казалась заведомо провальной – разве можно эффективно развиваться в строгой изоляции? – но на деле движение ширилось и крепло, поскольку его цели разделяло большинство граждан страны. За исключением правящей верхушки, «денежных мешков» и иностранных концессионеров, всем хотелось перемен, и люди понимали, что хорошую жизнь нужно добывать с оружием в руках. Несколько лет Иполито Иригойен накапливал силы, а в 1904 году начал готовить новую революцию. К тому времени Гражданский радикальный союз был воссоздан, и его Национальный комитет заявил о намерении «продолжать борьбу до тех пор, пока эта ненормальная и насильно навязанная ситуация не изменится радикально». Иполито Иригойен находился в тени, и мало кто из ведущих политиков того времени понимал, насколько сильным противником является этот чудаковатый радикал. И уж тем более никто и предположить не мог, что спустя дюжину лет Иригойен станет президентом Аргентины.
Радикальная революция 1905 года
4 февраля 1905 года в столице, а также в провинциях Буэнос-Айрес, Кордова, Мендоса и Санта-Фе началось восстание, подготовленное Иригойеном и его сподвижниками. Масштаб восстания мог обеспечить победу, но восставшим недоставало слаженности действий, да и правительство знало о грядущих событиях, несмотря на то что подготовка к восстанию осуществлялась в обстановке строгой секретности. Кроме того, восстание не приобрело массового характера – сказалась проводимая Иригойеном политика изоляции. Социалистическая партия объявила происходящее «следствием алчного стремления к власти и мелкого тщеславия» и призвала граждан держаться в стороне от повстанцев. Призыв был подхвачен недавно образованным Генеральным союзом трудящихся Аргентины и рядом общественных организаций более мелкого масштаба.
Президент Мануэль Кинтана занял жесткую позицию и не шел на компромиссы с повстанцами, однако же после подавления восстания в Буэнос-Айресе им было предложено сложить оружие во избежание кровопролитной гражданской войны (о прощении не было и речи). Большинство повстанцев прекратили сопротивление, поскольку уже не верили в победу, а тех, кто решил сражаться до конца, правительственные войска подавили к 9 февраля – менее чем за неделю.
В жернова репрессивной кампании, развернутой правительством, попали не только участники восстания, но и те, кто держался от него в стороне, но имел неосторожность критиковать существующие порядки или высказывать «крамольные» идеи. Но самому Иполито Иригойену, благодаря конспирации, удалось избежать преследования – обвинения в его адрес оказались бездоказательными.
Мануэль Кинтана умер в марте 1906 года, и во главе государства встал вице-президент Хосе Фигероа Алькорта, который инициировал принятие закона о предоставлении амнистии всем участникам революции 1905 года.
Клубок змей: Британцы, Американцы, Французы, Немцы…
Там, где кормится один хищник, рано или поздно появится другой – это закон биологии, который можно проецировать и на политику, поскольку конкуренция составляет основу всех сфер бытия. К 1916 году объем британских капиталовложений в Аргентине вырос почти до двух миллиардов долларов. Англичане владели всем, начиная с телеграфа и железных дорог и заканчивая поместьями. Казалось бы, представителям других государств в Аргентине делать нечего, но это только казалось…
С британцами успешно конкурировали американцы, преимуществом которых были передовые технологии и особый стиль ведения дел, направленный на получение максимальной прибыли. В 1911 году американцы производили 41,5 % мороженого и консервированного мяса, британцы – 40 %, а на долю аргентинских производителей приходилось всего 18,5 %. И подобные расклады наблюдались во всех прибыльных отраслях, разве что проценты разнились. По части предоставления займов американцы заметно уступали британцам, но объемы ссужаемых ими средств росли с каждым годом. Французы предпочитали вкладываться в железные дороги и банковское дело, а немцам, опоздавшим к дележке аргентинского пирога, достались менее выгодные сферы – электропромышленность и коммунальное хозяйство.
Ситуация сложилась парадоксальная, напоминающая положение пеонов, которые не имели возможности выбраться из долговой кабалы. Производство развивалось, аргентинцы работали не покладая рук (мы вообще очень трудолюбивая нация), а долги росли.
Глава одиннадцатая
Реформы радикалов и «бесславное десятилетие»
Реформы радикалов
До 1912 года составлением списков избирателей занималось военное министерство, регистрировавшее мужчин, достигших восемнадцатилетнего возраста, для призыва. Судебная власть, согласно имущественному цензу, определяла тех, кому разрешено голосовать. Сложная дискриминационная система давала властям возможность производить отбор избирателей согласно своим интересам, и происходившие выборы нельзя было считать демократическими. Однако президент Роке Саэнс Пенья, пришедший к власти в октябре 1910 года, инспирировал принятие закона номер 8871, известного как «Закон Саэнса Пенья», который сделал голосование всеобщим и обязательным для мужчин старше восемнадцати лет. Первым главой государства, избранным в рамках этого закона, стал Иполито Иригойен, приступивший к исполнению президентских обязанностей в октябре 1916 года.
Безусловно, Иригойен был прогрессивным президентом, который старался вывести страну из-под иностранной кабалы, но надо понимать, что руки у него оказались связаны – влияние иностранных корпораций было слишком велико, и так вот, одним махом, уничтожить его не получалось. Иригойен старался сделать все возможное для облегчения участи простых аргентинцев, а также для повышения уровня их образованности, но главной заслугой его первого президентского срока стал экономический подъем, во многом обусловленный политикой нейтралитета во время Первой мировой войны. Аргентина превратилась в одно из ведущих государств Латинской Америки. Латифундисты отошли на второй план, всеми делами начала заправлять промышленная и торговая буржуазия. Буржуа были двигателями прогресса, поскольку они развивали производство или способствовали его развитию посредством наращивания торговых оборотов, а крупные землевладельцы, по сути, не приносили стране никакой пользы, поскольку они преимущественно сдавали свои владения в аренду, не более того.
Радикалы отличались от либералов нетерпимостью к альтернативным мнениям. Президент Иригойен жестко подавлял любые выступления против его власти. Примерами могут служить Трагическая (или Кровавая) неделя или Резня Ла-Форестраль. Трагическая неделя, длившаяся с 7 по 14 января 1919 года, была подавлением анархо-коммунистического восстания, в ходе которого погибло более семисот человек и около двух тысяч получили ранения. Примерно столько же жертв принесло жестокое подавление забастовки рабочих британской кожевенной компании
Иригойен всячески старался сделать Аргентину самостоятельным государством, свободным от засилья иностранных компаний, для чего подготовил создание Центрального банка, основал энергетическую компанию
Многое было сделано для улучшения положения простых аргентинцев, начиная с борьбы с неграмотностью и заканчивая улучшением условий труда. Называя Иригойена «отцом бедняков», люди нисколько не преувеличивали – он действительно проявлял отцовскую заботу о малоимущих гражданах. В 1919 году был принят закон об арбитраже в конфликтах между работниками и работодателями, согласно которому все споры решались арбитражной комиссией, в состав которой, помимо представителей обеих сторон, входили правительственные чиновники. Закон помог уменьшить количество забастовок, которые серьезно дестабилизировали производство и накаляли обстановку. Надо сказать, правительство довольно часто становилось на сторону рабочих, если их претензии были справедливыми. Коммунисты обвиняли Иригойена в том, что он пытается «подменить классовую борьбу буржуазным соглашательством», но на самом деле закон об арбитраже был крайне полезным.
Во внешней политике правительство Иригойена исходило из интересов аргентинского государства, для чего придерживалось нейтралитета во время Первой мировой войны, развивало связи со странами Латинской Америки и пыталось противостоять американской экспансии, которая к началу двадцатых годов XX века приняла крайне агрессивный характер. Вступив в войну, Соединенные Штаты пытались втянуть в нее и другие американские страны, но президент Иригойен не поддался на манипулятивные провокации тех, кто пытался выставить его германским пособником. Но нельзя забывать поговорку, что блюда выбирает тот, кто платит за обед, – самостоятельность Аргентины во многом была условной, потому что страна продолжала получать кредиты из-за рубежа.
Рабочая демонстрация за 8-часовой рабочий день
Поделиться книгой: